Текст книги "Мелодрама. Истории любви"

Часть 9

Всю вторую половину беременности рядом со мной была мама. Мы с ней покупали распашонки, пеленки, коляску, кроватку. Дома всегда находились какие-то дела, и так постепенно приближался день родов. В ту пятницу я допоздна стряпала торт к приезду мужа, потом смотрела «Взгляд» с Владиславом Листьевым и уснула около часа. Проснулась от боли и разбудила маму, которая объяснила мне, какими должны быть ощущения и что они должны повторяться. С моими ощущениями совпадало. В палату я поступила около пяти утра. После осмотра врача меня положили в предродовую и сказали: «Лежать и ждать». Чтобы облегчить боль, я, вспомнив рассказы подруг, сначала ходила по коридору и растирать себе спину. Потом, когда уже начала засыпать, легла. Время шло медленно, я то проваливалась в сон, то, когда наступали схватки, жутко корчилась, стонала или вовсе переходила на крик. Стало невыносимо, но звать врача было бесполезно – многие в палате стонали, и подбегать к каждой никто не считал нужным. Когда же, наконец, про меня вспомнили, уже начались роды.

Боль, шок и какое-то замутненное сознание. Я ничего не слышала, перед глазами плыло, все получалось невпопад. Роды прошли естественно, но без последствий не обошлось: меня «зашивали», без наркоза, «в живую». Я, не понимая происходящего, чувствуя себя каким-то материалом, как могла терпела, убирала руки врачей. Малыш родился около десяти утра в декабре 1990 года. Спустя несколько минут мне показали, что родился мальчик, а потом его унесли на обработку. Мне же на живот положили холодную грелку и оставили в зале. Страшный озноб во всем теле, дрожь, жуткий холод. Я медленно приходила в себя, чувствуя мучительную боль. Санитарка, убиравшая в зале, вздохнула, проворчала что-то в адрес врачей и заботливо накрыла меня, замерзающую, одеялом. Так хотелось, чтобы рядом была мама, чтобы ее руки поправляли это одеяло, чтобы она тихонько сидела рядом, держала меня за руку и напевала какой-нибудь свой любимый старинный русский романс…

На следующие сутки малыша принесли мне на кормление. Я разглядывала его и постоянно думала о том, какой же он красавчик. «Самый-самый красивый мальчик на свете!», – мурлыкала я, целуя сына. Первое кормление обернулось адской болью. Груди потрескались и постоянно болели, просто не успевая зажить. Казалось, ныло все тело. По коридорам ходили сгорбленные и еле передвигающие ноги женщины. Каждое утро им приносили на кормление малышей. Первые минуты я корчилась от боли, когда ребенок голодным ротиком начинал рассасывать грудь, а потом принималась рассматривать его чудное личико, гладила его черненький пушок рядом с ушками, касалась маленьких розовых щечек… Потом наступал черед мам: утренняя обработка йодным раствором, кварцевание швов, потом завтрак, отдых, обход врачей, потом опять кормление. К нам никого не пускали: так было «положено» – строгий распорядок и стерильность. Когда открылась дверь палаты и в комнату шагнул сияющий Стас, я не поверила глазам. Он пробрался в больницу под видом студента-медика, взяв белый халат на работе у мамы. Он обнимал меня и гладил по голове, а я, всхлипывая, жаловалась на боль, на то, как тяжело мне пришлось. Я видела, что ему было жаль меня, но понимала, что он даже представить себе не может, через что мне пришлось пройти. После этого я решила – в следующий раз муж должен быть рядом. Он был рад появлению на свет первенца-мальчишки. Сбылась его мечта. Увидеть малыша ему удалось только на седьмые сутки. Когда нас выписывали домой в морозный субботний день, он приехал за нами на «волге», привез красивый конверт малышу и модные джинсы мне, в которые я из-за боли не смогла влезть.

Так в нашей маленькой квартирке стало на одного человечка больше. Теперь жизнь семьи пошла на новый лад – все вертелось вокруг новорожденного. Первое купание, частые кормления, бессонные ночи – все это было для меня впервые, и я благодарила бога за то, что рядом была мама, которая как могла старалась облегчить дочери «радость материнства». В развернутом виде малыш был не так красив. Ножки и ручки ходили у него как на шарнирах, кожица была тоненькая, ближе к темненькой, волосики черненькие, пальчики малюсенькие. Купаться ему очень нравилось: теплая вода напоминала ему ту среду, которую он так недавно покинул. После купания он хватался за грудь и потом засыпал, посасывая ее как соску, которую не принимал никаким образом.

Первые три месяца были беспокойными. Его постоянно мучил живот, потому и спал он неважно. Мы часто трясли его на руках. В остальном, это был улыбчивый и замечательный ребенок. Он рано начал держать голову, потом сидеть, ходить. Мы обошлись бы и вовсе без болезней, но подвел живот, и мы загремели в инфекционную больницу. Правда, уже на следующий день мы оттуда сбежали под расписку о том, что всю ответственность я беру на себя. Такой жуткой обстановки, как там, я еще не встречала. Детки лежат одни, без мам, и ты просто вынуждена принимать в их жизни хоть какое-то участие. Медперсонал подходит к ним только чтобы дать таблетку или покормить. Остальное время ребенок сидит или стоит в кроватке и ревет. Вынести такое невозможно, и ты переодеваешь его, играешь с ним. Потом моешь руки, так как диагноз не установлен, и возишься со своим, которому нужна не меньше. Вынести подобный кошмар было невозможно. После этого я боялась больниц как огня. Только в крайнем случае соглашалась ехать туда. К счастью, мой малыш вскоре выздоровел. Папа приезжал к нам на выходные, радовал нас, привозил гостинцы, вещи мальчику. Эти дни проходили быстро и сменялись бесконечным ожиданием следующих выходных.

Наступила долгожданная весна. Вместе с ней просыпалась и я. После родов я очень быстро похудела и была в отличной форме. Молодая мамаша с удовольствием демонстрировала красавца малыша в коляске. Мне даже предлагали сделать фотосессию, но я отказалась. Сейчас я очень сожалею об этом, потому что больше такой возможности не представилось. Тогда мне казалось, что все еще впереди, все успеется. Низкая самооценка приводила к сценам ревности, когда муж приезжал на выходные. Меня все больше и больше смущало то, что он на большом расстоянии от дома, не обремененный ребенком и женой, может позволить себе все. Неопытность и молодость толкала меня на обиды, ревность. Хорошо, что мы расставались в выходные, а то эти ссоры и упреки могли продолжаться каждый день. В течение недели мои мысли были только о ребенке. Мы гуляли вместе, играли днем, спали в обед, готовили разные протертые супчики, и нам было хорошо вдвоем. Вечерами к нам присоединялась бабушка или сестра. Дни летели незаметно.

Часть 10

Наступила осень. Муж заканчивал учебу в училище, и нам предстояло переехать по распределению в другой город. Первоначально мы должны были ехать в Хабаровский край, но мама взяла инициативу в свои руки и с помощью знакомых выправила нам другое направление – Черляны, Львовская область. Выпуск состоялся в октябре. Красивые, статные офицеры в новой форме получали дипломы и маршировали по плацу, который в течение четырех лет был местом их ежедневных построений. Бросают монеты. Целуют знамя. Прощаются с курсантами и преподавателями, своими казармами, служившими им домом. Нашему сыну было тогда десять месяцев. На выпуск приехали родители Стаса. И вот мы вместе прохаживаемся по казармам, где наш папа-муж-сын отбывал свои четыре года учебы. Помещения эти представляли собой большие холлы без перегородок, в которых находилась спальня, место для занятий и уголок красного знамени. В спальне стояло штук пятьдесят кроватей. Как все курсанты могли засыпать одновременно, мне было непонятно. Видимо, привычка отключаться в любой обстановке воспитывалась годами. Вечером был выпускной бал в офицерской столовой, куда новоиспеченные офицеры пришли со своими женами и подругами. От счастья многие немного перепили, а в остальном, все было красиво и торжественно. Было грустно, что теперь они все разъедутся служить Отчизне. Многие из того выпуска попали на Дальний Восток, в Хабаровский край. Там каждый год набирали наибольшее количество выпускников. Нам, как обещали, помогли с распределением на Запад. Мы были счастливы: новая часть располагалась подо Львовом, где стояли истребители СУ-24. Стас должен был поехать туда первым, мы следом.

После выпуска нас ждал большой отпуск, и мы рванули на Сахалин, родину мужа. Время пути было огромным, только до Хабаровска – около шести часов лету. Оттуда на маленьком самолетике «ЯК» мы наконец-то добрались до острова.

Всю дорогу от аэропорта я не переставала восхищаться природой. Особенно поразили меня сопки, одетые красочным и пестрым лесом. Погода стояла теплая, сказывалось присутствие океана. Всюду сновали японские иномарки, однако сам город оказался провинциальным. Отапливался он преимущественно углем, поэтому везде лежал слой грязной пыли. Серые пятиэтажки, узкие улочки, двухэтажный дворец культуры на большой площади, центральный телеграф, много совдеповских магазинов, которые ничем не отличались от материковых, кроме присутствия ассортимента морепродуктов – это были первые «термопаки» с копченым филе красной рыбы и жирными брюшками теща. На базаре продавались тушки горбуши по два рубля «за хвост», это значит за целую рыбину, Нам довелось попробовать котлеты и пельмени из свежей рыбы, корейские салаты, от которых все горит во рту, и пирожки из пельменного теста на пару с острой капустой… На Сахалине мы пробыли около месяца. Отдыхали, наслаждались природой, ездили на сопки, где открывался чудный вид на город, знакомились с друзьями и родственниками, ходили по гостям. Артемке было около года, и всем было интересно посмотреть на первенца и на молодую жену, которая пришлась Стасу по сердцу в чужом краю. Особенно я любила прогулки в порту. Мы даже побывали на настоящем корабле, где купили икры в жестяных банках. Ее продавали прямо на судне: без всяких разрешений и сертификатов товар расходился «по своим».

Мне нравилось постоянное движение, кипящая жизнь на судах, лязг и позвякивание кранов, смешные маленькие буксиры и, конечно, запах моря. Однажды нам на глаза попался большой пассажирский лайнер, отплывающий в Японию. Он сверкал чистотой и, что особенно запомнилось, моряки, протирающие перила, были одеты в красивую синюю форму и белые перчатки. Лайнер был, как в кино, а наяву он казался еще больше. Как только такие громадины держатся на плаву?! Удивительно! Месяц отпуска, казавшийся таким же большим, как белый пассажирский лайнер, пролетел быстро и остался точкой на горизонте моих воспоминаний. Сразу после возвращения домой Стас уехал на переквалификацию. Теперь мне снова приходилось ждать, только на этот раз к ожиданию добавилось волнение – ведь сразу после учебы муж уедет по распределению, и как только устроится, мне с сыном придется улететь к нему.

Жизнь продолжалась своим чередом, Артемке исполнялся год. Приближался декабрь, дни летели незаметно, и уже совсем скоро нам предстояло ехать к мужу. Даже перед самым отъездом никто не хотел верить, что этот момент наступит. Сборы проходили быстро, нужно было сообразить, что взять с собой на первое время, уложить вещи, купить билеты, отправить багаж. Самыми необходимыми посчитали кастрюлю трехлитровую, кипятильник, набор постельного белья, детскую одежду от ползунков до шубы. Естественно, что ни для каких моих вещей не оставалось места. Прилетела я в вязаной юбке и кофте. Так и ходила в них днем и ночью. О домашних вещах не было и речи. Устроились мы в гостинице, в номере около девяти метров. Там были две кровати, стол, шифоньер и небольшой закуток с мойкой. Горячей воды не было, и воду грели в трехлитровой банке. Днем мы с малышом ходили гулять до ближайших магазинов за молоком, а вечером прохаживались по коридорам гостиницы. Позже познакомились с соседями – многие семьи офицеров, приехавшие раньше, уже успели «обжиться» в бытовом плане. Домашнего уюта нам не доставало, поэтому походы к кому-нибудь в гости был частым и чуть ли не единственным развлечением. Вечерами, когда укладывали спать Артемку, ходили играть в карты. Радионянь тогда не было, и молодые родители по очереди бегали к двери послушать: не проснулся ли сын. В очередной раз услышав тишину за дверью, я вернулась к друзьям. Когда же я снова пришла проверить сына, он ревел взахлеб. Я старалась его успокоить, но казалось, все было бесполезно. После этого случая мы старались больше не оставлять малыша одного. Ни телевизора, ни радио в номере не было, и мы либо занимались домашними делами, либо просто болтали о чем-нибудь, лежа на кровати.

Однажды, поставив банку с кипятильником на стол, мы легли, – как обычно, тихо беседовали. Когда вода закипела, я выдернула кипятильник из розетки и вернулась к мужу, а когда стала подниматься, зацепила шнур. Целая банка кипятка опрокинулась на мой живот, вода впиталась в вязаную юбку, в штаны. Через мгновение я начала с криком срывать одежду, но этих секунд оказалось достаточно для того, чтобы случился ожог второй степени с поражением двадцати пяти процентов кожи. Меня обернули в простыню, положили в одеяло и понесли в травмпункт, откуда увезли на машине скорой помощи в больницу

Часть 11

Болевой шок был настолько сильным, что я не помню, кто и куда меня нес. Только в больнице я осознала, что случилось. Попала я в хирургическую палату больницы небольшого украинского районного центра. Специальных палат для ожоговых не было, и я лежала под одеялом, перевязанная бинтами с фурацилином. Процесс перевязки происходил мучительно: меня пропитывали фурацилином, потом, когда ткань отмокала, снимали бинты, а кое-где и просто сдирали. Медсестра, как могла, успокаивала меня, называя «кисонькой», но боль была настолько нестерпимая, что приходилось цепляться за перевязочный стол и плакать. Муж сразу же вызвал маму, которая прилетела через два дня. Как они пережили первые ночи без меня, остается подвигом мужа и мамы. Ночью я кормила Артема грудью. Эмоциональным потрясением для всех стало мое отсутствие. Мой вид и мое состояние так расстроили маму, что у нее прихватило сердце. Она забрала внука, и через пару дней они улетели. Сына я увидела только спустя два месяца.

Время, проведенное в больнице, было кошмаром. Оставшись одна, без близких, я скучала, разглядывая толпы людей, которые приходили навещать соседей по палате. Моя медсестра, очень миловидная женщина лет сорока, читала мне Библию, иногда кормила меня домашней пищей, разговаривала со мной. Когда попадаешь в больницу, тебя начинают посещать всякого рода философские мысли, почему это случилось именно с тобой, за что такое мучение, какой грех ты искупаешь таким образом. В моем лечении использовалось только одно лекарство – фурацилин. Когда ожоги начали гноиться, добавили антибиотик. Мама привезла новое лекарство – винилин, но врачи даже не знали, как его использовать. Оно было тягучее, как смола, и подходило для нанесения на открытые участки кожи, но так как в палате постоянно находился кто-то из посетителей, такой возможности у меня не было.

Потихоньку затянулась кожа на ладонях, локтях, немного на животе, спине. Муж приезжал почти каждый день, дарил мне свою любовь и нежность, рассказывал новости. Ему также досталось кипятком, но незначительно. Стасик разрывался между работой и больницей. Его поддерживали наши соседи по гостинице, сослуживцы. Он привозил мне фрукты, соки – все, что смог купить, пока добирался до меня.

В это время политическая ситуация потребовала решить вопрос о принятии присяги и переводе полка в подчинение независимой Украине. Мы попали под распад СССР, и нужно было определиться, какой Армии будет служить мой муж. Остаться на Украине означало, что мы никогда не сможем вернуться домой, будем говорить на украинском языке, отправим ребенка в украинскую школу. Это был полный крах всех наших надежд. Мы решили уехать домой. Предстояло выбрать, где работать мужу. Впрочем, выбор был довольно скуден. Муж перешел работать в гражданскую авиацию, в аэропорт города Оренбурга. Видимо мой ожог охладил горячее желание жить на Западе. После Германии стремление вернуться к европейскому изобилию настолько засело в моей голове, что я заставила все вокруг ему подчиниться. Мама хлопотала о распределении, муж готов был служить стране, где бы мне жилось комфортно, а жизнь все расставила на свои места. Я каждый раз буду возвращаться домой, и только там со мной не будут происходить несчастья. Пролежав полтора месяца в больнице, я вместе с мужем улетела домой. Так разбилась моя мечта.

Дома нас ждали родные. Испытав трудности, пережив боль и разочарование, начинаешь по-другому относиться к дому, ценить минуты тепла, когда вокруг родные люди и стены. Стас практически сразу уехал на повышение квалификации, а мы снова стали жить с сынишкой. Мама очень любила внука и то, что они пережили, когда меня не было рядом, еще больше сблизило их. Когда Артемка остался без грудного молока, ему уже исполнился год и два месяца. Но стресс, перенесенный им, обернулся жутким отравлением. Он практически умирал на руках у бабушки. Преодолеть и перенести это ей помогла любовь к нам. Оказавшись снова вместе, мы были счастливы.

Жизнь снова потекла в привычном ритме: мы ходили каждый день гулять, занимались домашними делами, встречали всех после работы. Кроме воспитания ребенка, заняться было нечем. Однажды встретив приятельницу, я узнала о том, что в экономическом вузе есть заочное отделение. «Почему бы и нет?», – подумала я, ведь у меня нет высшего образования. Узнав, где расположен вуз, я съездила и расспросила о вступительных экзаменах и сроках поступления. На подготовительные курсы не пошла, решив, что справлюсь сама. Поступлю, будет хорошо, не поступлю – не страшно, все равно я не была уверена, что смогу ездить на сессии с маленьким ребенком. План свой я хранила в тайне, так как боялась, что исход событий будет не в мою пользу. Готовилась я в редкие часы затишья, когда ребенок спал. По выходным мама отпускала в институт, решать старые варианты контрольных работ. Математика всегда мне давалась легко, и летом я была готова к экзаменам. Красный диплом техникума сыграл свою роль, и в сентябре я увидела свою фамилию в заветном списке поступивших. Мечта сбылась – это было начало большого пути под названием «высшее образование». Предстояло только сообщить об этом мужу, который был, конечно, не в восторге.

Осенью мы перебрались в Оренбург, на место новой работы мужа, который стал штурманом на пассажирском ТУ-134. Поселились в общежитии, в отдельной комнате двенадцати метров, с общей кухней, ванной и туалетом. Город был старинным, современные многоэтажки соседствовали с постройками 18—19 века. Еще Оренбург был растянут: ширину можно пройти пешком, а в длину надо было тащиться около двух часов на троллейбусе. Наша общага находилась в современном микрорайоне, ближе к окраине. Покормив сынишку и уложив спать, я готовила ужин, потом мы шли с ним гулять, а вечером ждали папу, если он не был в другом городе или на дежурстве. Когда приходил папа, смотрели весь вечер телевизор, либо занимались домашними делами, с которыми я не справлялась одна. В кино мы не ходили, так как не с кем было оставить малыша. Познакомившись с молодой парой, живущей этажом выше, мы стали ходить друг к другу в гости. Это была бездетная семья. Саша работал в аэропорту, а Наташа занималась творческой деятельностью. Большинство семей в общежитии были молодыми, поэтому мы дружили со всеми, правда, позже стали предпочитать людей своего уровня.

Однажды соседи по этажу пригласили нас на день рождения. Эта была рабочая семья с тремя дочками. У них собралась шумная компания из таких же «работяг». В то время я совсем не употребляла спиртных напитков, так что из предложенного предпочла самодельное вино. Не знакомые мне люди никак не могли понять, в чем «кайф» от такого выбора. Оценив ситуацию по-своему, они решили подливать водки в мой стакан. Посидев совсем немного, я почувствовала сильное опьянение, а наутро познакомилась и с похмельем. Тело не могло оторваться от кровати, жутко болела голова. Медикаменты не помогали. Только к обеду я смогла подняться и принять душ, но штормило крепко. И тут мне предложили старый, проверенный способ. Приняв стопочку отличного коньяка, я поняла всех людей, которые, перепив накануне, принимают «на душу» утром. Потихоньку приятельский круг определился, и мы старались не попадать больше на такие вечеринки. Жизнь потекла в своем привычном ритме.

Приезжая на сессии к маме, я старалась в свободные от занятий вечера вырваться из дома, словно восполняя нехватку развлечений. Девяностые годы ознаменовались началом расцвета частного бизнеса. Открывались магазины, рестораны, появлялись первые бизнесмены, выходцы из бандитов. Самыми посещаемыми были рестораны – «Лебедь» и «У камина», там все время гуляла либо «братва», либо администрация. Друг моей двоюродной сестры принадлежал к первой категории, и сестра знала многих в городе и часто вытаскивала меня в рестораны, где очень любила бывать. Денег не было, и мы заказывали по бокалу шампанского и десерт, а потом она всегда встречала знакомых друга, которые расплачивались за другие потребленные нами яства. Многие пытались познакомиться, но контингент явно не подходил по качеству, и я старалась отмалчиваться, не вступая в разговоры, а потом уезжала домой, или ночевала у сестры. Мама очень не любила наши совместные похождения, и всякий раз пыталась воспрепятствовать им, ссылаясь на то, что я бросаю ребенка. Мне не совсем нравилось ходить с сестрой, но так как другой возможности для посещения подобных мест не представлялось, приходилось довольствоваться и такой компанией.

После прожитых лет я понимаю, чего лишила себя всего в двадцать. Замужество и ребенок просто отняли мою юность, я даже не успела побыть молодой. Как будто после детства сразу попала во взрослую жизнь, словно перешагнув какую-то важную ступень. У меня, как у растения появились почки, потом плоды, а цветения не было. Мама всегда переживала, что меня куда-нибудь «понесет», она была рада, что, рано выйдя замуж, я миновала этот жизненный этап. Как же она ошибалась! Не бывает плодов без цветения, каждый человек должен пройти все этапы своего пути, а то, что упущено, рано или поздно, будет пройдено вновь. Я понимаю, что взрослым лучше видны возможные ошибки, но в жизни необходимо получить свой собственный опыт, может не всегда правильный, но необходимый. Нужно давать детям возможность прожить свою жизнь, для того, чтобы они сами совершали свой выбор, а со стороны взрослых получали понимание и поддержку.

Когда заканчивалась сессия, жизнь возвращалась в обычное русло. Снова посуда, уборка, готовка, воспитание ребенка, ожидание мужа, переживания и мысли. Все то, что я делала в доме, воспринималось мужем, как нечто само собой разумеющееся, я чувствовала, что не востребована, не оценена по достоинству. Я жила так, как живут миллионы женщин, посвящая себя семье и детям. Муж не отличался особой фантазией, он не дарил мне цветы просто так, не устраивал праздники, не водил нас в театр или в кино. Вся его забота сводилась к тому, чтобы в доме было что поесть или на что купить одежду.

В отношении ребенка использовалась тактика «воспитать настоящего мужчину». Никакие капризы не принимались во внимание, предполагалось выработать у ребенка мужское поведение: не реветь, не просить, не ласкаться. Мое сердце не выдерживало такого воспитания, и я уходила в ванную плакать. Мы не понимали друг друга, и мое отношение к мужу стало меняться, всплывали прошлые обиды. Скорее всего, необходимость все время находиться дома, в четырех стенах провоцировала во мне недовольство, раздражение, приступы ревности. Начались ссоры, выяснение отношений. Я опять затосковала по дому, по маме, по той легкой и беззаботной жизни до замужества. У меня даже возникали мысли о разводе, но я знала, что Стас не отпустит меня просто так, и начнется война.