Текст книги "Трудные леди школы Бауман"

Глава 20

С Софьей Риттер удалось справиться легко. Девушка оказалась даже умнее, чем она думала, к тому же Агнесса почувствовала к ней симпатию с первых минут. Необъяснимую, так как перед ее приходом еще раз перечитала все материалы из папки. Жестокость, с которой та избивала свою жертву, могла бы отвратить ее от Софьи с самого начала, но Агнесса за сухими строчками протокола усмотрела другое: Софья в этой ситуации, как говорят нынче, повелась. Зачинщицей избиения явно была Косова, этакая злая шутиха при королеве. Плохо одно: Софья не сумела ей противостоять. Или не захотела?

Агнесса подумала о несчастной девочке, которая сейчас наверняка прикована к больничной койке. Риттер, интересно, собирается ей оказать помощь? Наверняка она не из обеспеченной семьи.

Агнесса нажала кнопку на интеркоме.

– Юля, попроси Гордея зайти ко мне.

– Хорошо, Агнесса Лазаревна.

Агнесса решила, что ситуацию с избитой девочкой выпускать из внимания нельзя. Ради самой же Софьи. Толку-то будет, если они вытащат ее из грязи, а она, выйдя в мир, столкнется с чужой злобой. Покалеченной подруге вряд ли будет легко ее вот так взять и простить.

– Присядь. – Агнесса указала вошедшему Гордею на стул. – Что ты знаешь о той девочке, которую избила Риттер?

– Анна Ларцева, одноклассница.

Агнесса невольно вздрогнула: знакомая фамилия… Фамилия единственной близкой подруги, погибшей очень давно.

– Продолжай.

– Мать – учитель русского языка в этой же школе. Отца нет.

– Ничего о нем не известно?

– Я не интересовался. А нужно?

– Может быть. Потом. Продолжай.

– Живут они втроем в двухкомнатной хрущевке: Анна, мать и бабушка.

– Что с девочкой?

– Отвезли в первую городскую. Сотрясение мозга средней тяжести, перелом двух ребер, травма позвоночника, раны на лице от острых каблуков, гематомы по всему телу. Довольно жестоко избита, – добавил он, осуждающе покачав головой.

– Что следствие?

– Риттер подкупил Косову, чтобы та все взяла на себя. И еще дал денег ее матери.

– Что там за мать?

– Алкоголичка. Сам Риттер мне сказал, что он основную сумму положил в банк на счет дочери, а матери дал копейки. Но она и им рада. На пропой хватит.

– Сколько Косовой светит?

– По малолетке не так уж и много. Самое интересное, что порезы на лице девочки – ее рук дело. Вернее, ног. На ней были сапоги на острой шпильке. А на Софье – мягкие сапожки на тонкой подошве.

– Ну и что?

– Волков из райотдела, который выезжал на драку, сказал, что Риттер не очень старалась в драке.

– Это ее не оправдывает.

– Оно конечно… Но, возможно, не такая уж она и пропащая?

– Ты, Гордей, добр без меры. В больницу-то, наверное, уже съездил?

– Я только фрукты там, денег медсестре немного, – смутился тот.

– Все правильно. А сейчас поеду я. Девочку оставлять без помощи нельзя. Хотя не исключаю, что Риттер о ней уже позаботился.

– Да, он был в больнице, мы с ним там столкнулись. Я сам вас отвезу, Агнесса Лазаревна.

– Вези, раз уж дорогу знаешь.

Глядя на суетящегося великана, Агнесса лишний раз похвалила себя за прозорливость. Доброта цыгана и его любовь к детям были подлинными, без лишнего надрыва и показухи. Она сама наблюдала, как подолгу виснут на его могучей шее, омывая ее слезами, выпускницы. Не раз видела и повлажневшие в ответ глаза Гордея…

За столом дежурной медсестры никого не было. Агнесса нашла нужный номер на двери и, постучав, вошла. Взгляд остановился на девочке, все лицо которой было заклеено полосками пластыря.

На стуле возле кровати, сгорбившись, сидела женщина. Невольно вздрогнув, Агнесса подошла ближе.

– Здравствуйте. Мое имя – Агнесса Лазаревна…

– Как вы сказали?! – Женщина вдруг вскочила и с испугом посмотрела на нее.

– Агнесса Лазаревна Бауман, – еще раз представилась изумленная ее реакцией Агнесса.

– Не может быть! Нет! Таких совпадений не бывает! – Женщина вдруг засуетилась: – Агнесса Лазаревна, пойдемте со мной, мне нужно срочно позвонить, и вы должны это слышать!

Женщина потянула Агнессу за свисающий с плеча рукав белого халата.

Выйдя в коридор, она достала из кармана мобильный телефон. Нажимая кнопку быстрого вызова, она крепко держала за руку Агнессу, будто боялась, что та исчезнет. Наконец ей ответили.

– Мама, мама! Как фамилия твоей подруги, с которой вы вместе были в лагере в Гурьино? Ну, Агнессы… Да, мамочка, ты не волнуйся, но она сейчас передо мной! Да, да, конечно, – женщина протянула трубку Агнессе.

– Гурьино?! При чем здесь… – У Агнессы подогнулись колени, и она присела на край кушетки.

– Слушаю… Кира?! Кирочка?! Ты жива?! Дорогая моя… Ну, не плачь. Да, да. Это – я, Агнесса. Я скоро приеду. Только ты не плачь! – Агнесса со слезами посмотрела на женщину. – Невероятно! Как же так?! Столько лет…

Они вернулись назад в палату.

– Агнесса Лазаревна, я вам сейчас напишу наш адрес. – Мать Анны Ларцевой вырвала из тетради, лежащей на тумбочке, листок, написала несколько строк и с улыбкой протянула Агнессе.

– Значит, вы – Кирочкина дочка. А это ее внучка? – Агнесса повернулась к израненной девочке.

– Я – Анна Ларцева, – с трудом произнесла та распухшими губами.

– О господи! Помоги ей, – только и смогла попросить Агнесса, глядя в полные страдания глаза девочки.

Глава 21

Оказывается, ничего страшного в визите к гинекологу нет. Ни унижения, ни насмешек, как рассказывали девчонки, уже испытавшие это «счастье». Ксюша даже могла бы сказать, что после посещения кабинета ей стало легче. Будто не у женского врача побывала, а у психолога. То, что предстоит провести в этой школе два года, Ксения уже приняла. Она с трудом преодолела желание нагрубить этой понравившейся ей женщине. Именно потому, что Елена Петровна Ксюше понравилась сразу, она сдержалась. И похвалила себя за это.

Дурой Ксюша никогда не была. Дед Женя научил терпению и терпимости к людям. Если бы не появление мачехи в доме, Ксения, вне сомнений, стала бы такой же – мудрой и спокойной. И еще он говорил, что в любом месте, в любой ситуации нужно искать для себя пользу. Если, конечно, не в силах ее, ситуацию, сломать. Уйти из школы Ксения не сможет, да ей и некуда. Значит, нужно брать все, что дают. А что ей дадут-то? Пока никто ничего не предлагал. «Сегодня беседа с директрисой, – вспомнила она, выходя из кабинета Елены Петровны. – Вот и узнаю».

– Ксения, вы ничего не хотите у меня спросить? – голос звучал совсем близко, из открытой двери.

«Караулила она меня, что ли?» – удивилась Ксюша, увидев Аду Карповну.

– Когда у меня беседа с директором?

– Возможно, даже не сегодня. Агнесса Лазаревна задерживается в городе. Заходите, – Ада Карповна посторонилась.

– Не похоже на кабинет, – вроде как бы спросила Ксюша.

– Да, по сути, здесь моя квартира. В этой комнате бывают девочки, а за той дверью живу я сама. Так мне удобнее.

– Странно. Учителя в школе не живут.

– У нас несколько необычная… школа, – слегка запнулась на слове «школа» Ада Карповна.

– Это я уже заметила, – Ксения села в кресло. – Ада Карповна, скажите честно, что со мной здесь собираются делать? Воспитывать?

– Воспитывать тебя нужно было, пока ты поперек лавки лежала. Сейчас поздно. У нас на курсах ты можешь получить знания.

– Я их могла получить и в лицее.

– Да, тебе там преподавали математику и физику.

– Вопрос еще – кто кому.

– Что, не поняла? – вопросительно посмотрела на нее Ада Карповна.

– Математичка у нас была туп… слабая, – закончила Ксюша.

– Давай не будем обсуждать профессиональные качества твоих учителей. Вот, возьми, прочти свою программу. Что не поймешь, спрашивай.

Ксюша взяла протянутые Адой Карповной листы. «И когда я все это буду успевать, интересно?» – задалась она вопросом, дойдя до последнего пункта.

– Насыщенно!

– Ты справишься, поверь.

– А отдых?

– Танцы, бассейн, теннис.

– Так это же в программе! Вроде бы как обучение. Кстати, я даже плавать не умею, воды боюсь. Заставите?

– Попробуешь. Не сможешь преодолеть страх – никто тебя силком в воду не потащит. Толку от принуждений нет никакого, проверено.

– А зачем мне этикет, психология, три языка, особенно китайский?

– Ты будешь изучать его по особой авторской методике. Она основана на логике. Тебе должно понравиться. Ксения, ты же планируешь продолжить учебу после окончания школы? И не в России?

– Откуда вы знаете? – Ксюша и вправду однажды решила, что поедет в Англию изучать международную экономику.

– Здесь тебе будет тесно. А как за границей без знания правил поведения? В Англии, например? – Ада Карповна улыбнулась, заметив растерянность Ксюши. На самом деле Агнесса уже выбрала для Ксении высшее учебное заведение, оставалось лишь мягко направить на него желание самой девушки. И вызов из Лондона гарантирован.

– По-моему, вы «без меня меня женили»?

– Сейчас я тебя познакомлю с твоим партнером, – ушла от ответа Ада Карповна.

– С кем?! – оторопела Ксюша, думая, что ослышалась.

– Ты же не будешь играть в теннис со стенкой, а танцевать со стулом? Для этого нужен партнер. Его зовут Клим. Клим Кошелев. Что-то не так? – удивилась Ада Карповна, заметив, как побледнела вдруг Ксюша.

– Нет, все в порядке.

«Кошелев! Фамилия деда Жени. Что это? Случайность?» – подумала она.

Ксюша влюбилась сразу. Да так, что слезы выступили на глазах помимо ее воли. И тут же забыла о том, что никогда не верила в любовь с первого взгляда. Ксюша тут же смутилась и не сумела скрыть волнения, когда Клим осторожно прикоснулся в приветствии к ее холодным пальцам. Удивленно-ласковый взгляд взрослого мужчины не оставлял Ксюше никакой надежды. Она сразу поняла, что Клим видит в ней то, что видит каждый день в зеркале она сама – под мальчика стриженного подростка с затравленным, неуверенным взглядом. В джинсах из детского магазина и кроссовках тридцать четвертого размера. И номер нуль там, где у ее сверстниц уже грудь.

И все же она взяла себя в руки. «Ай, умница! Как быстро справилась!» – мысленно похвалила Ксюшу Ада Карповна, наблюдавшая за ними.

– Знакомьтесь. Только не здесь, – подтолкнула она Ксению и Клима к выходу.

Он взял Ксюшу за руку и повел по коридору. Толкнув широкие застекленные двери, Клим пропустил ее вперед.

– Я здесь уже несколько дней. А сюда попал случайно только сегодня.

– Зимний сад? – Ксюша почувствовала, как внутри все сжалось. Так было всегда, когда она видела что-то, напоминавшее про деда Женю.

– Я люблю цветы. Особенно те, что растут в кадках. Не знаю, может быть, эта любовь досталась мне генетически от деда. По рассказам бабушки, он был страстным цветоводом.

– Я тоже, – коротко произнесла Ксюша.

«Нет, это не совпадение. У деда до моей бабки была семья. Так что Клим вполне может быть его родным внуком», – логически вывела она, глядя на Клима. Ей начало казаться, что он даже на него похож. «Ну и что? Мы же не одной крови. Я – приемная внучка. Значит…» – что именно это означает, она решила не додумывать. Пришла мысль, что теперь она уж точно никуда не побежит. Нужно быть совсем дурой, чтобы сбежать от своей судьбы.

Глава 22

Оказывается, у него осталось не так уж много времени. Даже если он пройдет этот курс лечения. Даже если согласится на операцию. А умирать не хочется. Именно сейчас. Два года, гарантированные врачами, пролетят быстро, не заметишь. Но рядом не будет дочери. Конечно, Риттер мог бы ее забрать из школы. Он был уверен, Агнесса Бауман пойдет на расторжение договора, когда узнает причину. Но, возможно, школа эта – то единственное, что он может сделать для своего ребенка, то есть дать дочери шанс на полноценную жизнь. У него самого этого шанса уже нет.

…Еще на прошлой неделе Александр Риттер был уверен, что судьба сделала ему подарок, вернув Софию. Он набрался смелости или наглости, как хочешь назови, и, купив торт и цветы, просто вломился к ней в дом в неурочное время. В одиннадцать вечера. Пьяный слегка, зато решительный! Даже не подумал, что Соня может быть не одна! Пусть не присутствие мужчины, но сына-то он должен был предвидеть! Но не было ни мужика, ни сына. Возле Сониных ног терлась, укоризненно мяукая, заспанная черная кошечка. Соня, в шелковом халатике, как позже оказалось, на голое тело, открыла ему дверь, даже не спросив, кто там. Риттер растерялся, так как настраивался на долгое препирательство и выяснения. И, когда дверь открылась, он с минуту ошеломленно переводил взгляд с кошки на Соню, потом ввалился в прихожую и тут же стал снимать ботинки.

И в шестьдесят можно почувствовать себя подростком! Жадным до любви и щедрым на ласки. Не бояться осечки, какие там, к черту, простатит и лишний вес! Забывшие вроде бы все руки вспомнили, что нужно делать. Как у пианиста, долго не подходившего к инструменту. Сел – сыграл Бетховена. Что душа просит. И не только его, но и ее душа. И тело. Софьюшкин неуверенно протестующий голос слышался музыкой. Он внимания не обращал на этот протест, был уверен, «нет» – не «нет», а робкое еще пока «да». А потом и было «да»! И еще, и еще! А после, раскрасневшись, стыдливо пряча глаза, она завернулась в махровую простынку и выскользнула из спальни. Риттер было дернулся за ней, но нутром понял – нельзя. Но под дверью ванной комнаты простоял босиком все полчаса, пока она была там. Сквозь шум льющейся из душа воды он слышал всхлипы. И сердце переворачивалось от страха – вдруг что не так! Мысли лезли уже в трезвую совсем голову, ругал себя площадными словами и ждал. Стих шум воды, так он еле успел добежать до кровати, плюхнулся с полета, притворился спящим. И не мог поверить, когда почувствовал влажные ее губы на своем оголенном плече. Лежал с минуту, боялся спугнуть. Сердце не выдержало. Затопило страх приливом нежности и благодарности. Сграбастал в охапку, прижал к себе так, чтоб не шелохнулась, и долго не отпускал. В горле слезы стояли, сглотнуть боялся – шумно получилось бы. Софьюшка заснула в его объятиях. Осторожно переложив ее голову на подушку, еще некоторое время рассматривал в скудном свете ночника ее лицо. Да, постарела. Морщинки лучиками из уголка глаз, две параллельные черточки в середине лба. Но своя, родная. И вдруг мысль как огнем: столько лет потеряно! Наверстать, наверстать!

А, как оказалось, некогда. И два года – не факт, что в силе будут. Встает вопрос: а имеет ли он право ей на шею инвалидом сесть? Софьюшка не прогонит, будет до последнего за ним горшки выносить. А ему каково? И сын ее что скажет?

Парень пришелся ему по душе. То есть и тут эгоизм сыграл свою роль: Сашка не только мать не осудил, застав его, Риттера, полуголого у них на кухне поутру, но и пожал ему руку, словно бы принимая ситуацию. И Риттер видел, не играет парень, рад за мать, искренне рад. А уж как он-то рад был! А Соня! Сладилось у них втроем, от разговоров кухонных до деловых. Одного не понимал Риттер, взрослый уже Саша, а не женат! Сонечке как-то раз даже вопрос задал: невеста, может быть, имеется? Узнав, что нет, обрадовался. Вот какому бы парню он свою дочь вверил, не колеблясь ни секунды! И Соня, как потом выяснилось, об этом же подумала. Видела она фотографию его девочки, изумилась красоте. Только не сказал он, где она сейчас. Потом, решил, как-нибудь…

Риттер остановился и понял, что до дома осталось всего пара кварталов. Перед глазами была площадь с памятником пролетарскому вождю. И родной суд. Завтра Риттер будет просить об отставке. Но сейчас он должен решить, что скажет Софьюшке.

Он лишь успел вставить ключ в замочную скважину, как дверь распахнулась. Тревожные глаза, немой вопрос.

– Все не так плохо, – хохотнул Риттер, отводя взгляд.

Не поверила! Вопрос сменился укором.

– Можно операцию… – протянул неуверенно.

– Да? Где? Ты согласился? – в голосе надежда.

– Софьюшка, не хочу оставшиеся два года по больницам шарахаться, – сказал умоляюще.

– Два года! – отозвалась эхом, обреченно.

– Только не хорони меня сегодня, – почти приказал, страдая, что повышает на нее голос.

– Так, Риттер! Мы будем верить.

– Мы?

– Поедем в Бостон. В клинику к Максу.

– Это к мужу твоему? Нет!

– Я звонила, он ждет в следующем месяце. Но раз времени нет, сейчас перезвоню. Летим завтра. Или как получится.

– Софья, не дури. Там ничего нового не скажут.

– А умирать тебе позволить – не дурость? – Она наконец расплакалась.

Грохот за спиной заставил его вздрогнуть.

– Саша! Няня! Вызывай «Скорую», – Соня первой догадалась, что произошло: сквозь слезы она заметила, как Полина показалась в дверях кухни, а потом резко пропала из поля зрения.

Риттер обернулся, все еще боясь поверить. Он так не хотел, чтобы она знала! Отъезд ее любимицы, возвращение Софьи, и крепкая еще няня сильно сдала.

Он кинулся к лежащей на полу Полине.

На ее лице жили лишь глаза. Няня пыталась что-то ему сказать, из последних сил кося взгляд в сторону. Он проследил за ее взглядом и догадался, что та указывает на дверь своей комнаты.

– Что? Что-то нужно? Лучше не напрягайся, сейчас я тебя в больницу…

Взгляд Полины стал испуганным.

– Тебе что-то дать? – он подложил ей под голову принесенную Софьей подушку.

Полина прикрыла веки.

– Из твоего комода? – Риттер ринулся в комнату и начал выдвигать один ящик за другим, вынимая вещи и поочередно показывая их Полине. Он даже не смотрел, что вынимал. Он лишь следил за ее взглядом. Вдруг Полина часто-часто заморгала. Риттер посмотрел, что он в тот момент держал в руке. Плотный большой конверт с неровной надписью на нем: «Александру Риттеру».

– Это? Мне?

Опять прикрытые веки и умиротворение на лице.

До больницы ее не довезли. Лишь когда они с Софьей вернулись домой, Риттер понял, как устал. И как устала она. «Мы не молоды. Сколько ни кувыркайся в постели, это не возвращение в юность. Это только лишь попытка убежать от старости», – подумал он.

Пока Софья готовила чай на кухне, Риттер решил распечатать конверт. Первым на стол выпало свидетельство о рождении старого образца. Он открыл корочки и поначалу несколько раз читал только фамилию и имя. Свою фамилию и свое имя. И год рождения, месяц, и число. Все было его. И отец был его. А в графе «Мать» стояло незнакомое имя. То есть он, конечно, знал, кто такая Полина Тихоновна Пчелкина. Он знал ее всю жизнь. И она всего час назад была еще жива.

– Пойдем пить чай, Саша. Я плеснула в чашки немного коньяку, ты не против? – Софья обняла его за плечи.

– Она моя мать. – Он беспомощно посмотрел на нее.

– Кто?!

Риттер молча потянул Софье свидетельство и листок, исписанный мелким почерком. «…Прости меня, сынок. Единственное, что я могла, – быть с тобой рядом…» – бросились в глаза неровные строчки.

Глава 23

Шляхтин ненавидел жену и не любил Зинаиду. Он полностью игнорировал одну, но спал с другой. А хотелось еще чего-то такого. Неправда, что мужчины не мечтают о романтике. Просто вслух – стыдно, а не вслух – что толку-то? То, что он признается в этом себе – уже подвиг. Где бы еще эту романтику достать? Кто бы пришел и объяснил толком, отчего неймется-то?

Неправильное он слово подобрал для своих хотений. Букеты, подарки, заморские путешествия – об этом, кажется, мечтают все женщины? Проходили, знаем таких! Более не нужно. И на пальцах не объяснишь, о ком грезится! Какой-то очень размытый образ женщины рядом, ее дыхание возле уха, переплетенные руки, запах от макушки – такая она маленькая! – и томление души. И отпускать не хочется, и в постель тащить страшно – это уже шаг! После него – чувство собственника. А то, первое, томление уйдет, растает. И начнешь вновь мечтать! И так без конца! И плещется что-то в ее глазах. Наверное, то пресловутое счастье. И чувствуешь ответную влагу под своими блаженно прикрытыми веками…

Самолет мягко тюкнулся в покрытие взлетной полосы, и пассажиры разом загудели. До этого молчали все, ожидая благополучного приземления. Шляхтин огляделся в поисках знакомых лиц. Кивнув одному, сталкивались где-то пару раз, он вдруг задержал взгляд на женщине, никак не вписывающейся в общий антураж. Небрежно зачесанные волосы с неприкрытой сединой, вязаная кофта времен обилия коммуналок и юбка почти до пола. Туфли без намека на каблук, тапочки даже, видимо, были удобны хозяйке, не следившей за модой. Среди пиджаков и элегантных деловых платьев все это смотрелось экзотикой. Женщина подняла руку достать сумку с верхней полки, но маленький рост и отсутствие каблуков сыграли свою роль: зацепив слегка ручку ридикюля, она уронила его в проход между сиденьями. И вот чудо – сразу несколько мужчин разного возраста бросились на помощь. И вот уж совсем чудо – Шляхтин оказался самым проворным. Подавая ей потрепанную не менее туфель сумку, Шляхтин скользнул взглядом по ее лицу, задержался на глазах и обомлел. «Ведьма», – пронеслось в воспалившемся разом мозгу, и он пропал. Отпустив ее ответный взгляд, он смог заставить себя оглянуться: рядом с потерянным видом млело еще несколько мужских особей.

Он плелся за ней от самого трапа самолета. Чуть поодаль топтались остальные, словно признавая его первенство в стае. И лишь когда он, торопливо подхватив ее чемодан с ленты транспортера, буквально поволок ее к своей машине, возле которой в ожидании шефа застыла Зинаида, те отстали.

– Дима, это кто? – тихо спросила Зинаида, косясь в изумлении на пассажирку.

– Не знаю, – протянул он, жадно оглядываясь.

– И куда ее?

– Не знаю, – уже раздраженно бросил Шляхтин.

– Отвезите меня, пожалуйста, на Воскресенскую, – голос говорившей показался Шляхтину музыкой.

– Слышала?! – зашипел в ухо Зинаиде Шляхтин.

– Зина не глухая, – буркнула та, запихивая свое крепко сбитое тело на водительское сиденье.

Шляхтин ничего у нее не спрашивал. Даже имя. Молчал, боясь потерять разом нахлынувший покой хотя бы на секунду. Чувствовал ее затылком, локтем, торчащим из-за сиденья, всем своим изголодавшимся по любви организмом. Он точно знал, что нашел! Что это – конец метаньям, что – долой Зинку и чертову надоевшую жену. Лишь бы уговорить эту женщину быть с ним до конца его дней.

– Остановите, пожалуйста, здесь.

Шляхтин резко обернулся и увидел, как незнакомка показывает на старый, досталинской постройки, дом. Он выскочил первым, засуетился, подавая руку. Мягкое касание ее пальцев привело Шляхтина в состояние, близкое к обмороку: подступивший к горлу откуда-то снизу жар мешал сделать полноценный вдох.

– Я провожу, – все же вдохнул-выдохнул он.

– Не стоит.

– Стоит, – проявил он вдруг твердость. – У вас чемодан тяжелый.

– Воля ваша. – Она посмотрела на него с интересом. – Спасибо, Зинаида, – повернулась она к открывшей было в попытке что-то сказать рот Зинаиде.

Шляхтин вошел за ней в квартиру и сразу понял, что та живет одна. Точнее, не живет, наверное, но бывает часто.

– Я здесь не живу почти, – услышал в ответ на свои догадки. – Мой дом – в деревне.

– А как же? – тупо спросил он, имея в виду одно: как он и она дальше?

– Сейчас, Дмитрий, мы попрощаемся, и вы отправитесь домой.

– Нет! – вырвалось в отчаянии.

– Иначе нельзя. – Опять мягкое касание пальцев.

– Не получится, не выгонишь, – перешел он на «ты».

К нему вернулся разум. Так случалось всегда, когда наступало время решать. Вот такая у него, Шляхтина, была особенность – быстро и четко решать за тех, кто мямлит. Он кожей почувствовал неуверенность стоявшей перед ним женщины. Нутром уловив ее растерянность, подумал сразу – неспроста. Ее тоже зацепило. Только она гонит эти чувства от себя. Гонит и его заодно из своей жизни.

– Как тебя зовут?

– Светлана[1]1
  Светлана – героиня романа «Клетка семейной жизни».


[Закрыть].

– Так вот, Светлана. Я остаюсь. Зубная щетка там, носки запасные у меня с собой. Еду нам Зинаида принесет. Я буду здесь до тех пор, пока ты не поймешь…

Что она должна понять, Шляхтин и сам еще не сформулировал, поэтому ограничился протяжным вздохом. Он оставил ее перед открытой дверью, ринулся вниз по лестнице, выхватил свою сумку из багажника.

– Зин, купи еды. Дня на три, – сунул он бумажник оторопевшей Зинаиде.

– Шляхтин, не дури, – произнесла угрожающе та.

– Все!!! Без обсуждений!!! Привезешь сюда и – свободна, – говорил, а сам все гадал – захлопнула Светлана дверь или ждет?

Зинаида села за руль и глубоко вздохнула. За подступившими слезами она видела лишь размытую спину Шляхтина, резво вбегающего в подъезд. Ее Шляхтина, который только что небрежно бросил ей: «Все!.. Свободна!»