Текст книги "Как все начиналось"

– Чего рот разинула? – пробурчал дед. – Секретарь я его!

Домовой, щегольнув новомодным словцом, которое запоминал уже больше десяти лет и в первый раз произнес правильно, довольно улыбнулся, сверкнув золотой коронкой.

Я понимающе кивнула и присела на краешек лавки, с тоской рассматривая пухлый бок клетчатой подушки, свисающей из дырки в окне. Клеточки были разноцветными: красными и синими.

– Чего притихла, – бросил на меня недовольный взгляд домовой. – Твоя работа! – Он кивнул на окно. – Черта ловили! Весь двор в щепки разнесли! – разошелся он. – Девку едва не утопили!

Я уставилась на старика. Бог мой, да меня так с детства не отчитывали!

– Между прочим, – откашлялась я, пряча взгляд, – девка сидит перед вами живая и вполне здоровая!

– Митька, – послышалось из-за двери, – пригласи Асю сюда!

У домового отвисла челюсть, он недовольно свел брови и гордо кивнул на дверь. Я испуганно вскочила, потом села, потом опять вскочила и, затаив дыхание, вошла в горницу. Старец Питрим оказался меньше всего похожим на старца. Это был высокий крепкий мужичок в черной рясе, с затаившимся страхом в прищуренных глазах. Я его знала, видела когда-то давно, но не в этой жизни.

…Петр Андреевич Лисьев, в народе просто Петька, с самого детства обладал вздорным нравом. Кутила и дуралей, обожающий женщин, игру в кости и выпивку. Именно в таком порядке. Все изменилось за одну ночь, когда в пьяном угаре он увидел во сне хрупкую кудрявую девушку, с черными без белков глазами и с горящим красным мечом в руках. Она дала ему толстую старинную книгу с надписью на обложке на неизвестном языке. «Прочитай». Потом на пустых желтоватых страницах проявились буквы. Он увидел свою судьбу и испугался. Девушка поведала, что однажды она придет к нему и попросит совета. Он должен сказать, что она выиграет смертельную схватку, сделав самый трудный выбор, и что она должна идти туда, куда зовет ее сладкий голос.

Он проснулся, мир вокруг него остался прежним, а вот сам Петр изменился. Он смотрел на людей и читал их, как ту книгу. Теперь он знал и прошлое и будущее. Тогда-то он и стал Питримом, удалился в забытый скит и со страхом в сердце начал ждать прихода худенькой невысокой кудрявой девочки с черными глазами-лужицами. А сейчас перед ним стояла эта девчонка, живая, с испуганным в ожидании ответа взглядом. Только глаза у нее были человеческие, каре-зеленые.

Я со страхом, смешанным с интересом, разглядывала старца. Тот, нахмурившись, изучал меня.

– Ты знаешь ответы на все свои вопросы! – вдруг выпалил он, далеко не степенно.

Я ошарашенно уставилась на него:

– Знаю?

Старец кивнул:

– Понимание приходит со временем. Время нельзя торопить. Оно мудрое и знает, когда открыться человеку.

Я кивнула и от всей души попыталась понять ход его мыслей, но он для меня оставался загадкой.

Питрим помолчал, а потом добавил:

– Правду надо искать в глубине, а не на поверхности. Ты должна идти за голосом, долетающим до тебя по ночам.

Я задумалась: «Какая все чушь, он-то себя со стороны слышит? Какой еще голос? Да я последнее время кроме Ваниного храпа по ночам больше ничего не слышу!»

– Тебя ждет трудный выбор, – сказал он, а потом, будто испугался своих слов поспешно добавил: – Но ты сделаешь все правильно.

После этого, мне показалось, он вздохнул с облегчением, повеселел и даже стал выше, словно сбросил с плеч стопудовый груз.

Ласково улыбаясь мне, он развел руками:

– Все.

– Что все? – изумилась я.

Я что, за этим так стремилась сюда?! Для чего я бегала полночи за чертом, с диким желанием поговорить с провидцем? А он только еще больше напустил тумана. Хоть бы про деньги что-нибудь сказал, все-таки семьсот пятьдесят золотых.

– Хочешь, про будущую любовь скажу? – вдруг предложил старец.

– Лучше про вознаграждение, – вяло воспротивилась я, до крайности расстроенная нашим с ним разговором.

– Про что? – изумился старец, я печально махнула рукой.

– Ты его уже знаешь! – радостно, словно о моем выигрыше в лотерею «Честный маг», поведал Питрим.

Я встрепенулась. Кандидатур на роль суженого было не так много, и я начала в уме перебирать знакомых мне мужчин: получалось, что это либо Ваня, либо Сергей.

– Петушков? – осторожно поинтересовалась я, вздрагивая от одной мысли о Ванятке.

– Какой еще Петушков? – удивился Питрим.

– Ваня.

– А, это тот, который вчера как сумасшедший с кадилом по двору за чертенком гонялся?

Я кивнула.

– Нет, такое горе тебя стороной обойдет!

– Сергий Пострелов? – сразу же предположила я.

– Учитель… – Питрим помрачнел. – Я бы на твоем месте держался от него подальше. Ну иди!

– Куда? – не поняла я.

– К своим друзьям иди! – Он покосился на дверь, я вздохнула и вышла.

Вот и поговорили. Оказывается, я все знаю, но ничего не вижу! Беседа получилась философской под общей темой: «Иди туда, куда шла, ищи то, что ищешь», – потрясающе!

Ивана я нашла в кузнице. Он был раздет по пояс, тощую спину с выпирающими позвонками покрывала испарина.

– Правильно, Вань, труд облагораживает! – похвалила его я.

– Какой труд?! – пропыхтел тот. – Вчера, пока носился за чертом, меч сломал. Новый захотел – а меня к наковальне!

Через несколько часов Иван принес кривую железяку, меньше всего похожую на меч.

– Вот, это все, на что я был способен! – устало произнес он, присаживаясь рядом со мной на скамеечке.

– Да, Петушков, умелец из тебя никудышный, – согласилась я.

– Зато вот! – Он достал небольшую блестящую саблю.

– Ваня, ты ее что, украл? – ужаснулась я.

– Почему украл? – обиделся Иван. – Кузнец за работу дал. А что тебе старец сказал?

– Сказал, что мы поженимся с тобой! – Я встала и направилась к гному, выводящему из конюшни лошадей.

– Мы с тобой? Нет, только не это! Мы не можем с тобой пожениться! – с паникой в голосе воскликнул приятель.

– А это тебе кара такая будет! – усмехнулась я.

Глава 7

Мы подъехали к землям, называемым Новью. После опасных и грязных приграничных городов: Краснодола и особенно Петенок, эти места казались раем на земле. Территория – узкая полоска земли шириной в сорок верст, в основном специально засаженная лесом, – была нейтральная и не принадлежала ни данийцам, ни словенцам. На вырубленных просеках нам встречались маленькие деревеньки с аккуратненькими белыми домиками, цветущими палисадниками, сочными заливными лугами, золотой рожью, попадались поля с пшеницей, льном и даже картофелем. Все было аккуратно и добротно, во всем чувствовалась хозяйская рука. В этих местах снимали урожай по три раза в год и торговали со всеми городами Словении и Данийи.

Да и люди здесь резко отличались от словенцев. Нас встречали улыбками, иногда Анука угощали, кто куском пирога, кто наливным ярко-красным яблоком, от одного взгляда на которое текли слюнки. За весь наш путь нам не попалось ни одного плохенького дома или покосившегося заборчика.

– Интересно, – задумалась я, – а в Данийе так же здорово, как здесь?

Мы сидели в тенечке около дороги, разморенные полуденной жарой. Гном дремал, оглашая окрестности неприлично громким храпом. Ванятка смотрел в синее небо и жевал травинку, а малыш спал детским радостным сном у меня на руках.

– Наверное, – протянул Ваня, широко зевая.

Разговор не клеился. Друзья грелись на солнце, отдыхали от дороги и пережитых злоключений, а в моей неспокойной голове роились тревожные мысли.

Все казалось странным и запутанным. Разговор со старцем в Егорьевском ските не давал мне покоя: «Иди туда, куда идешь, там будут все ответы». Какие ответы? Отдаст ли мне Совет мои законные денежки? Просто как в сказке: «Поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что!»

Когда Питрим меня увидел, то испугался, и Прасковья испугалась, она тоже что-то увидела. Что-то глубоко внутри меня, чего я сама еще не понимаю. Бабочку?

Я прилегла на благоухающую теплую траву и уставилась в голубое и чистое, без единого облачка небо: прямо перед лицом пролетела легкая капустница, потом уселась на желтый цветок и сложила крылышки. Но стоило протянуть к ней руку, как она вновь взлетела.

Что же это за пресловутая Бабочка? Все казалось странным, запутанным и непонятным.

Почему Анук принял меня за мать – самое родное существо? Что это – зов крови? Какой зов крови может быть у юного Властителя ко мне – безродной ведьме? Почему мальчика украли, кому это нужно, кому мог помешать малыш? Бертлау не самая сильная и не самая крупная провинция Данийи, так зачем похищать несовершеннолетнего Наследника? Если это борьба за власть, то не проще ли было покончить со страшным и ужасным Арвилем Фатиа?

Посему получается, что только Властителю Фатии было выгодно похищение малыша, ведь по прошествии определенного времени Анук сам станет Властителем, и Арвиль лишится Бертлау. Значит, это был он? Он похитил мальчика тогда в лесу, он спрятал его в доме Прасковьи. Бессмыслица. Вряд ли это Фатиа. Он бы не стал пачкать руки, скорее всего, кого-то послал сделать всю грязную работу, а сам сидит в своем дворце, или что у него там, и ожидает нашего прибытия.

И Виль подчинился могущественному Властителю, предал Совет, предал нас, предал Словению!

Господи, но при чем здесь я?! Парашке меня описывали достаточно подробно, чтобы она едва ли не с первого взгляда узнала мое лицо. Фатиа этого не мог сделать по одной-единственной причине – мы с ним не знакомы, слава богу! Да вообще, было бы странно, если бы мы оказались знакомы!

Загадки громоздились друг на друга и превращались в бесконечную пирамиду с острой вершиной. «Что, ядрена кочерыжка, происходит?!» В моих мыслях было некое иррациональное зерно, приводящее к самому дурацкому ответу на самые очевидные вопросы.

В это время гном открыл глаза и, кряхтя, поднялся.

– Ась, – широко зевая и потягиваясь всем телом, позвал он, – хватит мечтать. Пообедаем и поедем. На стол собери.

– Ладно, – согласилась я, вставая, – а ты куда?

– Природа, – загадочно протянул Пан и поковылял по направлению к густым с большими круглыми листьями придорожным кустам.

Я постелила белую тряпицу и начала раскладывать припасы: крынку с квасом, половину каравая, колбасу, кусок сыра, вяленое мясо, вареные яйца и пяток огромных румяных яблок.

Ваня сел рядом и отломил кусок от каравая. Только он начал жевать, как из кустов донесся громкий голос:

 
Приветствую тебя, о странник одинокий,
Нужду свою справляющий в кустах,
Подвинься, дай присяду с тобой рядом.
 

– Чего?! – раздался гневный крик гнома. – Вали отсюда, я их сам облюбовал!

 
Постой же, ты скажи мне честно и понятно,
Ну разве же тебе не скучно одному?
Как весело, как здорово, приятно
В компании справлять свою нужду!
 

– Да что ты ко мне привязался, стихоплет чертов? Откуда ты взялся-то вообще, да что ты на меня так смотришь?

Через мгновение из кустиков показался Пан, поспешно застегивающий ремень на штанах. Его бородатое и пунцовое от ярости лицо перекосило.

– Нет, ну вы видели это? – заорал он как ужаленный. – Даже в туалет спокойно не дают сходить, уж выбрал самые темные кусты, а там этот гад притаился и ждет.

– Кто?

– Да чучело это страшное. Маньяк недобитый!

Тут в подтверждение его слов из кустов вышел замечательной внешности субъект. Лицо его было испещрено морщинами, густая седая борода спутана, длинные, также седые волосы стянуты пурпурной лентой в тонкий крысиный хвостик. Худое костлявое тело завернуто в синюю простыню до колен, наподобие тоги, подвязанной на поясе, портов видно не было– торчали только пыльные ноги, обутые в потрепанные сандалии. Он встал в картинную позу, продемонстрировав нам орлиный профиль с крупным горбатым носом.

Я открыла рот от изумления. Такое чудо надо было поместить или в Стольноградский музей исчезающих видов или в дом для душевнобольных. Он повернулся ко мне, окинул меня величественным взглядом и молвил, жестикулируя одной рукой, второй придерживая простыню, чтобы та не соскользнула с худых плеч:

 
О, дева юная, прекраснее тебя
Не видел никого на белом свете!
Ты держишь на руках свое дитя,
А я пою тебе о лете.
 

Все-таки дом для душевнобольных, – поставила я диагноз и поскорее действительно прижала Анука к груди. Ну на всякий случай, мало ли что может быть!

– Я вижу: собираетесь обедать, – продолжал незнакомец. И собираешь, дева, ты к столу. – Тут он замолчал, надул щеки и покраснел.

– Совсем не складно, – заявил разозленный Пантелей.

– Это все из-за тебя, рассадник заразы, – взвился поэт и даже поднял вверх палец, демонстрируя, как он раздражен этим обстоятельством, – ты, гном, меня с рифмы сбил, это теперь надолго! А вы кушать будете, да? – Он посмотрел на стол с щенячьим восторгом и громко сглотнул.

Я молча кивнула, стараясь прийти в себя, и следила за тем, как незнакомец подходит к импровизированному столу и водит носом, как жалом. Мужик, не дождавшись приглашения, шустро сел на траву, отломил от краюхи хлеба, отхлебнул из крынки с квасом и начал энергично жевать. Ваня, не донеся до рта кусок сыра, ошалело уставился на незнакомца.

– Да вы присоединяйтесь, не стесняйтесь, – с трудом произнесла я.

– Вы тоже угощайтесь, – предложил он нам как гостеприимный хозяин, приятно улыбаясь.

От такой наглости у Пана отвисла челюсть. Ваня продолжил трапезу, стараясь не смотреть на нечаянного соседа. Гном застыл на месте и шумно дышал, отчего его ноздри раздувались, как у разъяренного быка.

– Знаешь что, милок, вали отсюда, – прошипел он, – мало того, что ты сел под мои кустики, так еще и жрешь мой обед?!

– Да ладно, Пан, – махнула я рукой, сооружая бутерброд для Анука, – не злись, иди лучше есть.

Гном надулся, но к столу подсел и тоже начал жевать.

– Меня зовут Марлен, я бродячий поэт. Я следую в Фатию на ежегодный конкурс рассказчиков и поэтов, – представился новый знакомый с набитым ртом.

– Ася, это Ваня, это Пан, а это мой птенчик.

– Птенчик? – Марлен присмотрелся к ребенку, а потом вдруг вытаращился и открыл набитый рот, так что недожеванный кусок хлеба выпал на тогу. – Да это же пропавший Наследник! – завопил он, подскочил и упал перед мальчиком на колени, приложившись о корень дуба, под которым мы сидели.

Бедный малыш испугался и громко заревел, пряча чумазое личико у меня на груди. Насилу успокоила.

– Ты чего, еще и больной на голову? – удивился Пан.

Я была готова убить ненормального, расстроившего моего кроху.

– Но ведь это Наследник! – не поднимая головы, благоговейно пробормотал Марлен.

– Да ладно, встань, – смилостивился Пан, – мы никому не скажем, что ты не поцеловал ему ступню и жрал как свинья за одним столом с ним.

Поэт приподнял голову, заметил наши удивленные взгляды и принялся жевать с новой силой. Разозлившись, я вырвала буквально у него из рук кусок хлеба и стала поспешно собирать со стола.

– Ну поехали! – скомандовал Пантелей, усаживаясь на коня.

– А как же я? – промычал поэт.

От сей наглости у меня глаза полезли на лоб. Мало того, что Анука напугал, что мы его накормили, так он еще чего-то требует.

 
Вы покоробили меня морально,—
 

вдруг начал он,—

 
Ваш гном меня обидел, оскорбил,
Теперь прошу воздать все матерьяльно,
Ну или подвезти, а то уж нету сил.
 

Гном как-то странно покраснел и выдал целую тираду:

 
Нет, нет, позвольте мне сказать, милейший,
Что вы ввалились под мои кусты,
Когда я тихо там уединился,
Конечно, я послал вас под другие,
Я эти не хотел делить ни с кем…
 

Пан и сам не понял, как заговорил стихами. Я не сдержала ехидной улыбки: уж очень забавно звучала его речь.

 
Я, сударь, предложил вам дорогое,
Мое внимание, мои стихи! —
 

вступил с ним в спор Марлен.

 
Простите, но когда нужду справляю,
Идите, знаете куда? —
 

прошипел Пантелей.

– Куда?

 
– В один, уж очень узкий лаз на теле,
Девицы или дурака.
 

– Имеете в виду вы ногу?

– Нет, зад ваш, извините, я в виду имею!

– Как? – удивился Марлен.

– А так.

– Ладно, – примирительно произнесла я и предложила: – Мы подвезем вас до ближайшего населенного пункта, а оттуда уж, извините, но будете добираться самостоятельно.

– Если этот поэт поедет с нами, – заявил Пан, – то я останусь здесь.

– Пантелей, ты чего? – уже начала злиться я.

– Не хочу целыми днями видеть его рожу!

– Но это же до первой деревни, – выдвинула я контраргумент.

– Мой коняга одноместный! – зло буркнул гном, гладя по гладкой шее своего жеребца.

– Пан! – не выдержала я. – Прекрати!

– Пусть он добирается другим способом! – проговорил тот.

– И каким же? – Марлен с интересом покосился на Ваню, забирающегося на коня. Петушков перехватил его взгляд, сначала застыл с поднятой ногой, а потом все-таки показал поэту выразительную дулю.

– На своих двоих! – отрезал Пан.

После долгих препирательств и разборок по понятиям он все же повез поэта, покрикивая, чтобы тот не прижимался к нему так близко. В конце концов, несчастный Марлен заснул и уткнулся лицом в спину гнома.

Через несколько часов мы добрались до деревни, где находился мост, перекинутый через Драконову реку и соединяющий Данийю и Новь.

На въезде стоял огромный указатель с нарисованным планом, как проехать к лодочной переправе и Смородинову мосту. Мы въехали в деревню. По длинным пустым улицам гулял ветер и разносил дорожную пыль. Под копыта моей лошади попала чья-то цветастая косынка. Я смотрела на добротные дома с наглухо закрытыми ставнями окнами, ухоженные палисадники. Рядом с колодцем стояло забытое ведро с водой. У меня по спине побежали мурашки: во дворах не лаяли собаки, не слышалось шума, словно все жители вымерли.

– Кажется, я знаю, куда Ванятка переправил упырей, – озвучил Пантелей мучившую меня догадку.

– Да хорош вам! – буркнул Ваня, озирающийся по сторонам.

– Чувствуешь свою вину, Петушков? – полюбопытствовала я, за что была награждена презрительным взглядом.

В это время дремавший всю дорогу поэт вдруг дернулся и едва не упал с лошади.

– Приехали? – обвел он сонным взглядом улицу.

– Нет, – хохотнул гном, – ты приехал, а нам дальше. Слазь, говорят тебе!

Поэт, еще не очнувшийся ото сна, с трудом сполз по покатому конскому крупу и удивленно огляделся:

– А куда же вы меня привезли? Здесь же никого нет! Где же все?!

– Вот и проверишь, куда все делись! – буркнул гном, сплевывая через зубы.

У меня по спине снова побежали мурашки, будто кто-то, сидя в палисаднике, неотрывно и с подозрением рассматривал меня. Я резко повернула голову и успела заметить, как в одном не закрытом ставнями окошке с резными наличниками мелькнуло и сразу же пропало морщинистое старушечье лицо.

– Мне кажется, за нами следят! – выдохнула я.

– За нами отовсюду следят! – буркнул Ваня, разглядывая через приоткрытые ворота чей-то двор.

И тут из-за заборчика показался мужичишка. Он воровато выглянул, потом спрятался, и мы увидели лишь торчащую лохматую макушку. Потом снова показалось его рябое лицо с рыжей бородой лопатой.

– Эй, путники, – позвал он нас и моментально скрылся из виду. Мы недоуменно переглянулись.

– Ты хххто?! – заорал во всю глотку Пантелей.

Мужичок выскочил из своего укрытия и с гримасой паники на лице прижал палец к губам:

– Тише вы! Кого ищете или что забыли?

– Нам бы в Данийю перебраться! – снова завопил Пантелей.

Мужичок побледнел так, что на щеках выступила почти тысяча веснушек, снова прижал палец к губам и махнул рукой. Мы подъехали поближе к нему.

– Нельзя! – горячо зашептал он. – Не получится!

– Это еще почему? – гаркнул гном.

– У вас беда какая? – подыгрывая мужику, полушепотом спросила я. – Мы можем помочь, Ваня у нас маг. – Я ткнула пальцем в Петушкова.

Мужичок долго думал, внимательно рассматривая Ванятку. Я покосилась на приятеля. У того практически сошли синяки, и впечатление портил только выбитый передний зуб, а так – почти теоретик, третья снизу ступень.

– Ладно, пошли! Только тише! – цыкнул мужичок.

Он исчез за забором, оставив нас теряться в догадках о произошедшем в деревне. Вскоре открылись ворота, и мы смогли въехать во двор. Нас с большими почестями проводили в маленькую чистую горницу. Жена хозяина – стройная молодая женщина – спешно накрыла на стол: поставила бутыль браги, тарелку свежих помидоров и огурцов и тарелки для окрошки. Встречать нас вышли двое хозяйских детей: мальчик и девочка погодки.

– Меня зовут Лексей, – представился мужик, – я староста нашей деревни.

Мы расселись за столом, выпили, и Лексей начал свой рассказ.

Деревня у них большая, не шибко богатая, но и не бедная, кормятся все в основном от торговли с проезжающими в Данийю. У всех огороды и своя скотина, выставят по дороге кто ведро картошки, кто крынку молока, глядишь, проезжий и купит. Жили они, поживали, но случилась страшная напасть. С неделю назад кто-то начал резать овец на выпасе, пока пастух по молодкам бегал. Решили, что волки злобствуют. Пастуха сменили, волков погоняли и успокоились. А третьего дня деревенские ребятишки пошли на Драконову реку купаться в полверсте от деревни и увидели чудище зеленобокое, перепугались и бегом кинулись обратно к мамкам. Им, естественно, не поверили, но все же проверили, и оказалось, действительно, ящерица огромная – сажень высотой, пара саженей длиной, с большими перепончатыми крыльями, и морда такая страшная-страшная, клыкастая, с желтыми глазами и вертикальными зрачками.

Мы с Ваней переглянулись.

– Вань, ты драконов видел?

– Только на картинке в учебнике, – со свистом прошепелявил тот.

– Ага, – кивнула я, думая о таком пренеприятнейшем казусе, – а как бороться с ним, знаешь?

Ваня замотал головой.

Драконы считались вымирающим видом среди разумных животных и были занесены в пресловутую «Книгу вымирающих видов». Как писали в учебниках, определенного места обитания у них не было, появлялись сами по себе то там, то сям, пугали народ и вырезали стада, а поэтому считались зело опасными смутьянами. Могли ползать, летать, плавать и так далее, до бесконечности.

– И откуда эта гадина появилась? – продолжал жаловаться староста. – Век такой не видал! Он по реке под мостом плавает, никому перебраться не дает, лодки с людьми переворачивает, чуть заезжего из Бурундии старшину отряда не утопил! Путники переполнили деревню, ждали, когда он исчезнет, а он, змей, только по реке туды-сюды, шварк-шварк. Что делать? Собрались всем миром, вызвали охотника за драконами. Тот вчера приехал, заплатили ему пятьдесят золотых. Он деньги-то взял, помахал мечом пред носом чудища, а змеюка огнем пыхнула, из боеготовности охотника, значит, вывела… и сожрала! – На глазах у старосты появились слезы. – Представляете, сожрала вместе с деньгами! У-у-у… тварь! – Он схватился за голову. – А потом это чудище зеленобокое заявило, чтобы мы ему девицу невинную кудрявую привели на обед. Так у нас все бабы своих девок по погребам попрятали, чтобы, не дай бог, не скушал, гадюка!

– А где все путники? – встряла я в его слезливый монолог.

– Он как охотника сожрал, они и разбежались, – развел руками староста. – У нас все боятся на улицу выходить, и переправы больше нет, – вздохнул он печально.

Пантелей слушал с задумчивым видом, потом поднялся и кивнул на дверь:

– Ну-ка, братцы, пойдем, посоветуемся!

Втроем мы вышли в сени.

– Вот что, – начал Пан, – Ваня, ты его просто обязан убить!

Петушков побледнел и мелко затрясся. Заметив это, гном хмыкнул:

– Ну или хотя бы пугнуть. Другой переправы просто нет, или по мосту, или обратно!

– Пан, – едва не плакал бедный Ваня, – ты рехнулся. Да я такое чудище земноводное только на картинке видел! Я даже не знаю, что с ним делать! И потом, драконы в «Книгу вымирающих видов» занесены под пунктом первым, да за его убийство меня до конца жизни лицензии лишат!

– Ваня, ты маг или рядом прошелся? – строго спросил гном. – Зачем тебе убивать его? Вон, Аська же усыпила всех птичек в лесу, а ты чем хуже. Пусть он тоже покемарит, а если потонет в это время, так это не твоя вина! Да и мелко там, поди, – добавил он.

– Нет! – уперся Ванятка.

Я удивленно подняла брови. Признаться, я не ожидала такого упорства от Петушкова.

– Ваня! – пропели мы в один голос с Пантелеем, расплываясь в благожелательных улыбках.

– Ну вот и ладненько, вот и порешили! – радостно потер ладони Пан и вошел обратно в горницу.

– Ничего мы не решили, – уже плакал ему в спину Ваня. – Я не готов ни морально, ни физически! Ася, стой!

Я повернулась к Ване спиной и пожала плечами, полностью снимая с себя всю вину за энтузиазм гнома.

Мы объявили радостную новость старосте, что, дескать, Ваня у нас маг первосортный, драконов убивает за так, и мы поможем совершенно бесплатно, то есть безвозмездно. Староста подскочил с лавки, долго жал Ванятке руку и сказал, что общество этого не забудет.

Охота на дракона была назначена на послеобеденное время.

За короткий промежуток мы морально подготовили Петушкова и попытались убедить его в необходимости данного поступка. Доводов у нас было два, один другого весомей: слава вечная и негаснущая, и главное – переправа.

О таком важном событии узнала вся деревня, так что, когда мы шли к реке, за нами следовали едва ли не все ее жители и даже бережно спрятанные молодые девицы. План разработали простой: я из себя строю жертву, которую селяне решили отдать на растерзание, и пока я дракона отвлекаю, Ваня, подобравшись к нему со спины, начинает нападать. Мне связали руки, и староста повел меня к реке, сзади плелся волнующийся, а потому трясущийся Петушков.

– Ась, – ныл он, – ну а что мне говорить, как вести себя?

– Вань, – не выдержала я, – ты «Непредсказуемых убийц драконов» в Училище читал?

– Читал. Шесть раз.

– Ну так и действуй по книге. Это не книга, а просто инструкция по убиению этих тварей.

– А как я пойму, что он тебя сейчас… того?

– Я крикну: не ешь меня, ирод! – предложила я.

Нас привели к огромному коряжистому дереву на крутом берегу.

– Вот здесь эту гадину мы и нашли в первый раз, – прошептал староста и, оставив меня, отбежал на почтительное расстояние за кусты, где вся деревня ожидала кровавой расправы над зеленобоким тунеядцем.

Я прочистила горло, возвела к небу связанные руки и, взяв высокую ноту, заорала:

– О изверги, зачем вы меня, деву невинную кудрявую отдали на растерзание чудищу земноводному! Я в самом соку, во цвете лет, я жить хочу!

Дракон не появился, я замолчала и осмотрелась. В поле зрения никакое даже мало-мальское чудовище не попало, зато среди густой зелени кустов мелькали периодически высовывающиеся головы в косынках и картузах. Я попыталась взять ноту выше, но голос сорвался на откровенный фальцет.

Кричала я минут пятнадцать, пока мое красноречие не иссякло.

– Мама, забери меня отсюда, я исправилась! – брякнула я оттого, что ничего не шло в голову.

– Че голосишь? Я и так неплохо слышу, – раздался откуда-то сверху громкий басовитый голос с сильным шипящим прононсом.

Они еще и разговаривают?!

От неожиданности я замолчала и изумленно уставилась на чудище. Дракон плавно, как змея, спустился с дерева и лег под ним, разглядывая меня с неподдельным интересом. Выглядел он совсем как на картинке в «Книге вымирающих видов», словно ее срисовывали именно с этого, отдельно взятого экземпляра. Если до сего момента я воспринимала происходящее как глупую шутку, то сейчас самым решительным образом осознала реальную угрозу моей жизни, исходившую от чешуйчатой твари.

Дракон выглядел преглупейшим образом: имел желтые косящие глаза с вертикальными зрачками и стрелочки-усы, торчащие в разные стороны.

Я откашлялась и стала трагично заламывать руки, закатывать глаза и истерически корчиться, в общем, как могла, демонстрировала страх и незащищенность. Получалось плохо и неестественно. Была бы драконом, наверное, не поверила бы. Я сильно выгнулась назад, веревка, обмотанная вокруг запястий, плавно соскользнула мне под ноги, а спину рассекла острая боль. Я схватилась за поясницу и громко матюгнулась.

Дракон выпучил и без того большие круглые глаза и даже моргнул от удивления.

– Не трогай меня, чудовище! – просипела устало я, растирая поясницу и думая о том, что теперь ни за что не смогу забраться на лошадь.

Я смотрела на него, а он внимательно следил за мной. Потом я уперлась руками в бока и спокойно произнесла:

– Сожри меня, тварь! – Я махнула рукой, приглашая его приступить к трапезе. – Разорви меня на части, орать я все равно больше не могу!

В желтых глазах дракона промелькнул неподдельный интерес, он сделал движение в мою сторону, и тут я испугалась по-настоящему и заорала во всю мощь своих легких:

– Ой, Ванечка, Ванечка, он меня сейчас сожрет! Ваня, спасай!

Петушков не появился, а мне стало еще страшнее. Щит не поставишь – драконы нечувствительны к магии! И тут я вспомнила про кодовую фразу: может, Иван ждет именно ее? Что было духу я заголосила:

– Не ешь меня, ирод!

– Это ты! Я дождался тебя, моя девочка? – вдруг ошарашил меня змей.

От неожиданности я примолкла, да так и осталась стоять с раззявленной варежкой, но тут на сцену вступил, вернее, вполз Иван.

Как выяснилось позже, склон, выглядевший пологим со стороны деревни, оказался почти отвесным, если взглянуть с реки, откуда должен был вступить в бой Ванятка. Все это время, пока я на разные тона голосила, он лез по вертикальной стене, поминутно рискуя рухнуть вниз. Поэтому когда он забрался, то был потный, красный и запыхавшийся. Сначала показались меч и одна рука, потом верхняя половина туловища. Его появление сопровождалось тяжелым дыханием. С трудом закинув одну ногу, Петушков перекатился на спину и пару секунд лежал на травке. Очевидно, после такого подъема ни сил, ни желания бороться с кем бы то ни было у него не осталось. Я решила напомнить ему о великом подвиге и долге перед народом, а потому прикрикнула:

– Слышишь? Не ешь меня, ирод!

Ванятка поднял голову, увидел дракона, в голубых глазах промелькнули паника, отчаяние и жалость к самому себе. Но все же, перехватив меч покрепче, он подбежал к чудищу со спины, начал прыгать наподобие мастера словенской борьбы, делая выпады в воздухе, при этом он бубнил себе под нос: «Не ешь ее, ирод проклятый, змеюка желтобокая. Не ешь ее, ирод проклятый, змеюка желтобокая». Зеленый дракон меньше всего походил на «желтобокую змеюку», а мой приятель на убийцу.

– Я не твоя девочка, – запротестовала я, безрезультатно проглатывая смешок при виде Ваниных кульбитов. – Я жертва, ты должен немедленно сожрать меня!

Ваня между тем подпрыгнул особенно высоко, выписав ногами странную фигуру, и наотмашь рассек мечом воздух, не нанеся дракону никаких видимых повреждений.

Бабочка? И здесь Бабочка! Стоп.

Что мы имеем? Дракон – не хочет мною закусить, приняв за непонятную Бабочку. Петушков – скачет как придурок и явно не собирается его убивать. Выходит, я зря себе горло рвала?

– Так, – не выдержала я, – меня зовут Ася Вехрова. У тебя последний шанс проглотить меня. Повернись наконец назад – вокруг тебя как кузнечик прыгает теоретик Иван Петушков с явным желанием убить, дабы спасти мою особу, а ты даже не замечаешь!