Текст книги "Золотой воскресник"

У каждого свой даблоид

– У нас в молодежной редакции на радио, – говорила Люся, – был начальник. Он нас собрал, отчитал и в заключение произнес, кипя от возмущения: “Все это способствует разврату и призерватуции!”

* * *

В электричке:

– …У него клубника разговаривала и так хорошо выговаривала букву “р”!

* * *

– С какой стати вы говорите мне “ты”?

– Да тут некого называть на “вы”. Тут на “ты”-то некого называть!..

* * *

Сибирский театр заказал нам с Седовым пьесу – мюзикл. Спустя некоторое время они приехали к нам на гастроли в Москву. Музыка, декорации, костюмы – все на высшем уровне. Люся с Лёвой сидят – кайфуют, в финале аплодисменты сотрясли Театр на Малой Бронной. Режиссер вышла на поклон и давай благодарить спонсоров. Она перечисляла их имена, осыпала цветами. Неожиданно моя мать Люся стала пробираться к проходу и вскоре оказалась перед микрофоном.

– Друзья! – обратилась она к зрительному залу. – Помню, я бывала здесь во времена, когда на этой сцене выступал великий Михоэлс. И – что интересно – публика тогда кричала не “Спонсора! Спонсора!” – а… – и она сделала эффектную паузу.

– Автора! Автора! – закричали зрители…

* * *

– В Дом архитектора, – говорила довольная своей эскападой Люся, усаживаясь за роскошный банкетный стол, накрытый все теми же сибирскими нефтяниками по случаю премьеры, – мы часто с Лёвочкой ходили обедать, когда я была беременна, и ели щавелевый суп, который ты терпеть не можешь! …Как незаметно пролетели пятьдесят лет!

* * *

Художник Узбяков развелся с женой и, не желая больше встречаться с нею, бросал алименты в форточку – они жили на первом этаже.

Вдруг ему приходит повестка в суд.

– Что такое? – он спрашивает. – Я несколько лет бросал деньги в форточку.

Оказывается, его семья давным-давно переехала на другую квартиру.

* * *

– Лёв, а помнишь, как мы называли тебя с девчонками в Радиокомитете? – спрашивает Люся.

– Нет, не помню…

– Сушеный индус!

* * *

Рассказала Юрию Ковалю, что пишу историю о том, как в московском дворе на Петровско-Разумовской загорелось дерево. Я давай собирать народ из окрестных пятиэтажек, это был театр абсурда. Наконец приехала пожарная машина, но у них не оказалось воды. И тогда, говорю я, пожарники спустили штаны и стали гасить огонь старым добрым испытанным способом.

– Ну, вряд ли, – усомнился Коваль, – пожарные столь малыми средствами могли загасить пылающий… платан.

* * *

Встретились с Борисом Ряховским на выступлении в конце 90-х, давно не виделись, обрадовались друг другу.

– А я думал, тебя смыло этой канализацией… – сказал Боря.

* * *

– Когда ты умрешь, Маринка, – сказал мне Седов, – я никому не позволю плакать. А на твоей могильной плите напишу: “Ура, ура, умерла с утра!” А если я умру первым, то ты на моей напиши: “Ура, ура, умер вчера!”

Потом звонит и говорит:

– Знаешь, я передумал. Все-таки это не очень – “Ура-ура, умер вчера”. Я сочинил себе новую эпитафию: “Всем спасибо”.

Потом опять звонит:

– Слушай, не надо “Всем спасибо!”. Напишешь так: “Чего тянуть-то?!”

Семь пятниц на неделе!

* * *

В парке две женщины проходят мимо меня, одна – другой:

– …Ругались, дрались, обзывались – жизнь была! Как только она умерла – через полгода его не стало. Что ж такое? Вообще никуда не годится!..

* * *

– Я знаю, зачем ты кефир все время берешь в раздутых пакетах, – говорит Лёня, – думаешь, там его больше…

* * *

– Благодарю вас, доктор, что вы меня вылечили от мании величия! Сколько миллиардов долларов я вам должен?

* * *

“Однажды Яша Аким, Алёша Леонтьев, Монин и я, – рассказывает Виктор Чижиков, – сидели в ЦДЛ. Видим – Константин Симонов. Яша его подозвал, они были знакомы:

– Посидите с нами?

А Симонов нам и заявляет:

– Я вообще не склонен ни с кем – ни выпить, ни посидеть. Потому что обычно меня приглашают, когда люди ограничены в средствах.

Тут Женя Монин, который как раз получил на «Диафильме» кучу денег, вынимает их из кармана, кладет на стол и говорит:

– Сегодня не тот случай.

…И сгладил и отбрил!” – резюмировал Чижиков.

* * *

Тишков – задумчиво:

– Антисфен – был такой философ? Или это лекарство?

* * *

– За кристальную ясность! – кто-то провозгласил тост.

– Мертвый бы не выпил! – воскликнул Иртеньев.

* * *

– Я на многих языках разговариваю, и на всех – с русским акцентом, – сказал Игорь Свинаренко. – Единственный язык, на котором я говорю с украинским акцентом, – это русский.

* * *

По Днепру с нами на корабле плыл писатель Игорь Клех. Родом он из Херсона, пятьдесят девять лет там не был, и все вспоминал, что папа в спичечном коробке приносил ему крошечных черепашек. Раз как-то маленький Клех в большой луже поймал огромную рыбу, долго бился с ней, вытащил, она рвалась из рук, он с большим трудом приволок ее домой.

Тут кто-то постучал и спрашивает:

– Кто дома?

Он ответил:

– Я и большая рыба.

* * *

“Марин! – пишет моя ученица Юля Говорова, вернувшись из Михайловского. – Вам нужно что-нибудь помочь? Я выполню все с большим удовольствием. Вы мне должны давать побольше заданий. Любых! Например, если бы вам нужно было покосить где-нибудь, я бы покосила. Вот когда б вы увидели меня во всей красе!”

* * *

Дина Рубина явилась выступать в московский Дом актера. Мы входим в лифт, а там ее поджидает всклоченный старик и, беззубой расческой расчесывая седые пряди, выкрикивает:

– Бикитцер! Позвольте представиться: я сын француза и гойки Хаим-Пьер Бельмондо. Что я буду пропадать дома, такой молодой, – с собаками и кошками? Куда лучше с вами вращаться в культурном обществе!

– Вращайтесь, – строго сказала Дина. – Но только молча.

Потом повернулась ко мне и добавила:

– Приходится прямо с героями своих произведений ехать на выступление.

* * *

Сергей:

– Почему я, потомок гордых викингов…

* * *

– Твоя беда в том, – говорил мне в детстве сынок, – что ты постоянно забываешь о бессмысленности слов…

* * *

Пытаемся проскочить в метро с добрейшим сеттером Лакки, а тетка-контролер скандалит и не пускает.

Я спрашиваю:

– Смотрели фильм “Белый Бим Черное ухо”?

Она, угрюмо:

– Смотрела…

– Как его обижали нехорошие женщины, помните?

Она молча дала нам пройти.

* * *

– Викингов на Шпицбергене хранил бог Тор, а наших поморов – кто? – спрашивает Серёжа. – Тогда уже было христианство?

– Конечно! – отвечает Лёня. – Наших поморов хранил Иисус.

– Как Иисус? Он ведь израильтянин, теплолюбивый…

– Что ты городишь? – возмутился Лёня. – Он же вездесущий. Да, на Шпицбергене – в варежках и в шапке!

* * *

– Я не помню: мы на “ты” или на “вы”? – спросил Виктор Чижиков.

– Мы на “ты” в одну сторону… – говорю я.

– В какую? – спросил Виктор Александрович.

* * *

Финальная церемония Национальной литературной премии “Заветная мечта”. Жюри привезли в школу на церемонию награждения. Актовый зал на пятом этаже без лифта. Все бодро зашагали вверх, в том числе Виктор Чижиков, который недавно пережил два инфаркта.

– Давайте медленно будем подниматься, а по дороге отдыхать, – говорю я ему. – Куда нам торопиться?

– Давай, – сказал Виктор Александрович.

На третьем этаже я предложила немного отдохнуть.

Он посмотрел на меня сочувственно и спросил:

– А как же ты поднималась на Фудзияму?

* * *

– Понимаешь, оба мои инфаркта случились, когда я был абсолютно спокоен и даже счастлив, – с улыбкой говорил Виктор Чижиков. – Прогуливался по территории на даче, окруженный деревьями и цветами…

* * *

Лёня привез моему папе Льву из Лондона клетчатую кепочку – самого большого размера, какая была в Англии. Лев надел и говорит:

– О! Ну прямо “бобочка” из Одессы!

– Ничего себе, – обиделся Лёня. – Вы посмотрите на лейбл: Stratford-upon-Avon, где родился Уильям Шекспир!

– А что, “бобочка” из Одессы – это плохо? – оправдывался Лёва.

* * *

Наутро Лев звонит:

– Отличная кепка! Я ее надел и все утро хожу в ней по дому.

– Пусть только ценник оторвет! – сказал Лёня.

– Наоборот! – парировал Лев. – Пусть все видят. Я еще там приписал: “от зятя”.

* * *

Писатель Владислав Отрошенко выдвинул мой первый роман “Дни трепета” на яснополянскую премию “Дебют”.

– Москвина – разве дебют? – удивились члены жюри.

– Вы поймите, – он стал их убеждать, – детская проза и взрослая – это абсолютно разные вещи! Если, например, человек всю жизнь играл на виолончели, а тут занялся вокалом. Дебют это или не дебют?

– Ну, они засмеялись, когда ты это сказал? – я спросила.

– Нет. Они слушали меня молча, с серьезными лицами.

* * *

Поэт Геннадий Русаков подарил мне “Стихи Татьяне”, а я ему свою “Мусорную корзину для Алмазной сутры”.

– Вижу, обложку Лёня Тишков нарисовал, – говорит Гена, – по птичке… Гаруде.

* * *

– Я не понимаю, – удивлялся Резо Габриадзе, – как человек в моем возрасте может выходить на сцену и что-то там изображать?

* * *

– Я не понимаю, – говорил Резо, – как человек в моем возрасте может ходить в лампасах?

* * *

– Если долго смотреть на табуретку, – он говорил, – становится страшно.

* * *

Еще у него есть такой афоризм:

– Если долго не видишь друга, отпадает желание видеть его вообще.

* * *

Лёня куда-то рано засобирался, я – спросонья:

– Там у нас в холодильнике баночка кальмаров…

– Ты что, хочешь, – возмутился Тишков, – чтобы я с утра открыл баночку кальмаров и весь день у меня пошел наперекосяк?!

* * *

Лидия Борисовна Либединская – человек редкого ума, благородства и дружелюбия. Ее рассказы о поэте Светлове вошли в сокровищницу литературных анекдотов.

Однажды Светлов предложил ей забрать к себе его сверчка.

– Э, нет, – ответила Лидия Борисовна, – у меня и так большая семья, пятеро детей…

– Но я тебе на этого сверчка буду платить такие алименты, – пообещал Светлов, – что ты на них прокормишь всю свою семью.

* * *

Анекдот от Лидии Борисовны.

Женщина садится в машину, говорит водителю:

– Подвези за минет.

А водитель:

– “Минет” – это до “Октябрьской” или после?

* * *

Лёня – сеттеру Лакки:

– Вот вы, животные, не заботитесь о своей внешности, а нам, людям, приходится беспокоиться о том, чтобы выглядеть лучше, чем мы есть.

* * *

Поэт Геннадий Калашников преподносит свою книжку стихов Дмитрию Сухареву.

– Спасибо, – сказал Сухарев.

Калашников:

– Вам спасибо, что приняли…

– …Не побрезговали, – подхватывает Сухарев.

* * *

Человек всегда неудовлетворен – это встроено в его структуру. Даже Эйнштейн был в итоге недоволен, что не разгадал главную тайну Вселенной…

* * *

– Многие стихи я посвятил женщинам, – сказал Яков Аким, – это вошло в мою любовную лирику. Но и тебе в ней есть место:

 
Говорю себе: “Пиши!
Потихоньку, от души.
Но, пожалуйста, не ной
При Марине Москвиной”.
 

* * *

В Японии стали переводить книжку “Моя собака любит джаз”. И забуксовали.

– Очень большие трудности, – они пожаловались, – все весело-весело, а потом раз – и грустно. Или наоборот – грустно-грустно, а потом раз – и весело. Мы так не привыкли. У нас – если весело, то уж весело. А грустно – так уж грустно!

* * *

Предложила свой новый роман в “Дружбу народов”. Зам. главного редактора Наталья Игрунова прочитала, накидала кучу замечаний и велела сократить.

– Не огорчайся, – утешал меня Лёня. – Звезд ты, конечно, с неба не хватаешь, но каждая твоя вещь – это маленькая жемчужина. Верней, жемчужинка!

* * *

Зимой в рыбном на Тверской обнаружила, что на прилавке лежат нераспиленные замороженные акулы.

Продавец объяснял изумленным москвичам:

– Товарищи! Это подарок России от Саддама Хусейна. Нож у меня об них сломался, так что берите одним куском.

* * *

– В твоем романе “Три стороны камня” царит безвременье, – сказала Наталья Игрунова. – Означь хоть как-нибудь – когда все это происходит?

И я в реплику героя добавила:

“…тем более что новое тысячелетие на дворе”.

И даже конкретизировала:

“Третье!”

* * *

Приходится противостоять тьме в полном одиночестве

всем остальным похоже

до лампочки

Сергей Седов

* * *

Моя сказка “Что случилось с крокодилом”, где у крокодила вылупился птенец и они, пережив разные невзгоды, улетели из болота от злобных сородичей, выдержала множество изданий, переводов на разные языки мира, мультфильм был снят на “Союзмультфильме”, казалось бы – ни убавить ни прибавить.

Стали переводить на японский.

“Понимаете, – пишут мне из Страны восходящего солнца, – у нас так не принято, чтоб один улетел, а другие остались: или все – или никто”.

Поэтому по просьбе японского издательства художник Валентин Ольшванг нарисовал в конце книги вселяющую надежду стаю крокодилов в небе…

* * *

Художница Маша Константинова несколько недель не выходила из дома, рисовала книгу про Папу Римского. На Новый год ее позвали в гости:

– Я вышла, – рассказывает Маша, – и первое, что увидела: в подворотне стоит ссыт Дед Мороз.

* * *

– У вас глаза как два неба…

– Два неба быть не может, небо только одно.

– Тогда – как небо и море…

* * *

На рассуждения Игоря Клеха об исторически не сложившихся отношениях русских и татар Свинаренко заметил, что его не интересует национальный вопрос ни под каким соусом.

– Кстати, именно мне, – с гордостью сказал он, – принадлежит слоган “Не бей жидов – не спасай Россию”, который одобрил даже главный раввин РФ.

* * *

Диалог от Германа Лукомникова.

– Таблица умножения математика такого-то.

– И что там?

– Да ничего особенного. Дважды два – четыре и тому подобное. Но он до этого сам дошел.

* * *

В 90-е годы богатая алюминиевая фирма задумала выпустить подарочное издание Игоря Иртеньева в алюминиевой обложке.

– Только с иллюстрациями Тишкова! – поставил условие Иртеньев.

Увидев, какие это серьезные ребята, Тишков за свою работу попросил пять тысяч долларов. Иртеньев: “Ах, Лёньке – пять, тогда мне – десять!”

– Мы подумаем, – ответили заказчики и больше не позвонили.

* * *

– Когда я собираюсь сморозить какую-нибудь глупость, – говорю, – Тишков меня всегда останавливает!

– А как он узнает, что ты собираешься? – спросила Алла Боссарт.

– По лицу, – догадался Иртеньев.

* * *

Бородицкая, покидая шикарную гостиницу “Астория” в Днепропетровске, терпеливо подождала, пока проверят, все ли после нее осталось в номере сохранным, сказала:

– Спасибо, все было отлично, но, если хотите правду, – у вас ужасные подушки! Высокие и упругие, их надо выбросить и купить новые.

* * *

В ходе экспедиции по Днепру экипаж пополнил собой действующий мастер игры в покер Аркадий Каплун, обаятельный, компанейский человек, автор книги “Преферанс и…”.

– Десять лет я работал барменом, – рассказывал Аркадий Борисович. – Когда мы издавали книгу, дочь никак не могла найти подходящий портрет на обложку: то я с бутылкой, то с бабой. Пришлось выбрать – с бутылкой и стереть ее в фотошопе.

* * *

– Опытный игрок чует карту, как сеттер зайца, – говорил Каплун. – Вот он берет колоду, взвешивает на ладони: “Одной карты нет”. Партнер взял, тоже на весу подержал: “Семерки треф…”

* * *

– Я играю с другом – онлайн, – рассказывает Аркадий Борисович. – Сидеть ему двенадцать лет, там убийство, и не одно, семь уже отсидел, осталось пять, заведует в тюрьме хлебопекарней, вот мы с ним играем по интернету…

* * *

– Оружие – это все, что у него есть, – с уважением сказал Аркадий Каплун о хозяине частного музея оружия.

– А у нас, – отозвался Иртеньев, – все, что есть, – это мы друг для друга.

* * *

Хотела устроить Седова к знакомому стоматологу. Но меня предупредили, что тот не за всех берется, например, не стал делать зубы Александру Минкину, поскольку счел его слишком желчным.

* * *

В журнале “Обыватель” прочитала, что мужчина перестает обращать внимание на женщину после месяца-двух совместной жизни, считая свой брак рутинным.

Я отложила журнал и спрашиваю у Лёни:

– Ты не считаешь наш брак рутинным? А то я тут прочитала, что многие мужчины считают свой секс в браке рутинным… после тридцати восьми лет…

* * *

Тишков:

– Я засел за книгу о том, как стать художником, и не просто художником, а гениальным! Даже если человек думает, что у него ни капли таланта. Она будет адресована всем людям на Земле. Потому что – чем больше художников, тем меньше преступников.

* * *

Дина Рубина прислала мне приглашение в Израиль. А у меня вечные проблемы с оформлением документов.

– Как ты не понимаешь??? – она инструктировала меня по телефону. – Для визы нужны твои данные! Когда ты родилась, а не когда родила! Хотя ты и манда, но для документа это не надо!

* * *

Брат моей подруги Алексей Книжников из Фонда дикой природы долгое время занимался тем, что вил гнезда орлам. Лёню это очень тревожило.

– Орлы должны сами себе вить гнезда! – говорил он. – А то они будут на Лёшку надеяться, а он чем– нибудь другим увлечется – и все.

* * *

Накануне открытия выставки Тишкова в Париже устроители позвонили ночью, они там все очень предупредительные, и спросили:

– Леонид, кого бы вы хотели пригласить на открытие?

– Из французов? – сквозь сон пробормотал Лёня. – Скажите, чтоб звали гостей поименитей: Анни Жирардо, Бельмондо, Мирей Матье и белого блондина в черном ботинке.

* * *

– Монахи! – прочла я нашему сыну Сергею прощальные слова Будды. – Все вещи мира, движущиеся или покоящиеся, невечны и обречены на умирание. Время уходит, и вот уж мне пора идти к другому берегу, это мое последнее вам предостережение, – так, закончив проповедь Дхармы, Будда вступил в паринирвану.

– А кто сказал, что вечны? – вскричал Серёга. – Что вы все ломитесь в открытую дверь? Кто с этим спорит?

* * *

В главном корпусе “Малеевки” в холле стоял телефон-автомат. Выхожу из будки – за мной в очереди Зиновий Паперный, филолог, литературный критик, остроумнейший человек.

– Монетку проглотил – и привет, – я предупредила его.

– России рано пока заводить телефон… – сказал Зиновий Самойлович.

* * *

Зиновий Паперный показал мне тетрадку по математике своего сына Бори, там было написано: “Павлик! Будь внимателен!”

Второе замечание такое:

“Уважаемый Зиновий Самойлович! Ваш сын употребляет нецензурную лексику – это настораживает”.

* * *

– На вечере Дины, – говорит Лёня, – хотел присесть на свободное место рядом с телекомментатором Бовиным. А он сказал – или мне показалось: “Вы извините, тут сидит моя седьмая жена…”

* * *

За свою жизнь художник Олег Теслер повидал много удивительных стран. Однажды его спросили как знаменитого на весь мир карикатуриста: какая страна показалась ему смешнее всего?

– Очень смешная страна Малайзия, – ответил Олег, – особенно та часть ее, которая находится на острове Калимантан. Туда туристов везут несколько километров на пиро́гах и оставляют ночевать в бараке, где живут аборигены, на их травяных матрацах. Там была замечательная сцена – когда по кругу пустили маленькую рюмочку рисовой водки. Я сидел последним в ряду людей, для которых она предназначалась. Так вот, ко мне она пришла полной, потому что ни один из них не решился выпить эту рюмку. А после меня она оказалась пустой! Но чтобы увидеть самую смешную страну, – добавил Теслер, – вообще не нужно никуда уезжать.

* * *

Моя подруга Ольга, жена Теслера, возвратилась из Лапландии ужасно довольная, каталась на упряжке собак – собаки пушистые, возбужденные, кусают друг друга за нос от нетерпения, так они рвутся побегать, поработать. Она хотела погладить кого-нибудь, потрепать по загривку – вдруг вышел старый еврей и говорит:

– Вы не трогайте собак, а то они на вас накинутся.

– А вы откуда такой… русский? – спрашивает Ольга.

– А я, – он ей отвечает, – учусь тут в университете на менеджера-турагента. Здесь можно поступать в любом возрасте.

“Так что, – радостно сказала Ольга, – подождем еще лет двадцать, поедем в Лапландию и снова поступим с Москвиной в университет”.

* * *

– Что ты все “старый еврей” да “старый еврей”! – недовольно сказал Тишков.

Теперь я не знаю – рассказывать или нет, что в Томске в центральной детской библиотеке меня потчевали кофейно-шоколадным тортом с орехами, который назывался “Старый еврей”. Это было типографским способом объявлено на упаковке – с датой и часом выпечки.

* * *

Несколько лет подряд мы с Ольгой ездили в октябре в Снегири на день рождения художника Валерия Дмитрюка. В своей поздравительной речи я отметила, что в прошлом году, когда Дмитрюк получил от нас крем для ног, он имел неосторожность выразить неудовольствие бездуховностью нашего подарка, поэтому на сей раз ему вручается полное собрание сочинений Генриха Гейне. С перспективой на будущий год получить восьмитомник Шиллера!

Больше он меня не приглашал.

* * *

Дача в Снегирях, куда мы наведывались к Дмитрюку, принадлежала артистам балета Екатерине Максимовой и Владимиру Васильеву. Владимир Викторович тоже присутствовал на празднике и целый вечер показывал гостям свои акварели.

– А танцы будут? – спросила наконец Ольга. – А то Москвина хочет с Васильевым потанцевать.

* * *

В мастерскую к Тишкову Лёне приехала теннисистка Штеффи Граф. Она прижала к себе даблоида[1]1
  Даблоид – существо красного цвета с большой ногой и маленькой головой, придуманное художником Леонидом Тишковым. – Примеч. авт.


[Закрыть], надела даблоидный шлем, смотрела на художника влюбленными глазами и вообще не собиралась от него уходить, хотя у нее в Москве – Кремлевский турнир, матч с мэром и полно всяких дел.

– Придется мне стать чемпионкой мира по теннису, – тревожно сказала я, – и сразиться со Штеффи Граф.

– Да ладно, – махнул рукой Лёня. – Пока ты станешь чемпионкой, она уже сойдет.

* * *

Ольге позвонила мама и сказала:

– Вот вы не ездите к дедушке на кладбище, а его выкопали и выбросили!

* * *

Карикатурист Игорь Смирнов пришел к карикатуристу Борису Ефимову. Тому 108 лет.

Он открывает дверь и говорит:

– Игорь! Все. Чувствую, что начал стареть.

– А как этот проявляется? – спрашивает Смирнов. – Что? Поясница? Или что?

– Стихи начал забывать, – сказал Ефимов.

* * *

“Прошу разъяснить, могу ли я завещать мой скелет после моей смерти жене вместе с довольно крупной суммой денег с условием, чтобы скелет стоял у нее в квартире на видном месте не менее 5 лет? И как это проконтролировать?”

* * *

Тетя Нюра в деревне жалуется на соседку:

– Она попросит два стожка, а спиздит пять. Я ей говорю, а она: “И правда…”

* * *

Тетя Нюра делала творог из скисшего молока, и у нее сыворотка осталась. Дай, думает, поросенку отнесу – Тамариному. Он выпил да отравился.

Тамара:

– Ты – колдунья! Моего поросенка отравила.

А тетя Нюра:

– Господи! Ты все видел! Не хотела я поросенка отравить! Я только хотела его угостить.

* * *

Рассказываю Люсе, что Лёня посещает Литфондовскую поликлинику по карте Седова. Ему надавали направлений на все анализы, он их под видом Седова сдает. Обращается к различным специалистам. Воспользовался услугами УЗИ, рентгеном, посетил уролога, проктолога, Седов показался дерматологу, стоматологу…

Люся выслушала это и сказала задумчиво:

– Так, если оба они будут столь интенсивно ходить лечиться на одну карту, скоро Седову дадут инвалидность.

* * *

Люся в ЦДХ посетила выставку под названием “Трое”. Выставлялись Тишков, Гриша Бернштейн и Владимир Сальников. Вот она звонит своей подруге и рассказывает:

– Я была на выставке трех художников, один из них – самозабвенный певец жоп. И чем хороши эти жопы – тем, что каждая имеет свое лицо!

* * *

Решила посоветоваться с Серёжей – правильно ли я попросила у “Астрели” две с половиной тысячи за рассказ в хрестоматии для младших классов.

– Очень правильно, – сказал Сергей. – Я б тебе ни за что столько бы не дал за твои рассказы.

* * *

На вопрос о возрасте – уже несколько лет – мой папа Лев отвечает:

– А кому сейчас не девяносто?

* * *

В Бостоне у девяностолетнего поэта Наума Коржавина какой-то прохожий поинтересовался:

– Как пройти к океану?

– К Тихому? – спросил Коржавин.

* * *

В связи с эпидемией коронавируса в Москве продлили карантин.

Я звоню папе, говорю: так и так, Собянин продлил самоизоляцию до конца…

Лёва, весело:

– …жизни?

* * *

В пионерском лагере у меня была подружка, мы с ней бегали с сачком, бабочек ловили. Я похвасталась:

– А мой дедушка был чапаевец!

– А мой дедушка был Чапаев, – ответила она.

Ее звали Оля Чапаева.

* * *

Тишков не пошел в мастерскую, мучается дома с монтажом своего видео на компьютере, никак программы не может освоить, звук соединить с изображением.

Мы у него спрашиваем:

– Лёнь, а ты чисто русский?

– Чисто! Зря вы задаете такие вопросы! Молчали бы, полукровки! Что ж я, не понимаю, как закачать звук в компьютер? Наверное, потому, что русский! Усложнили нам жизнь своими изобретениями, евреи!..

* * *

Встретила свою одноклассницу из начальной школы, сколько лет не виделись, обнялись.

– Знаешь, – она говорит, – всю жизнь у меня перед глазами стоит картина: сидит на унитазе Москвина и ест спелое сочное яблоко!

* * *

Шотландский священник обнаружил в канаве одного из своих прихожан.

– Где вы были ночью, Эндрю? – спрашивает он.

– Я не знаю точно, – отвечает Эндрю, – на похоронах или на свадьбе, но что бы это ни было – это было грандиозно!!!

* * *

Голос Дины Рубиной по радио:

– Вот, например, у меня в Ташкенте умер дядя. Как племянница, я огорчена. А как писатель – потираю ладони. Ну, теперь у меня развязаны руки и я могу рассказать о чем мне только вздумается. И про бабушку-цыганку, и про убийство. Все скелеты достану из шкафа, потому что это лучший и самый близкий материал!

* * *

Владислав Отрошенко назначил мне свидание у памятника Энгельса на “Кропоткинской”, но оказалось, что в музей Льва Толстого удобнее идти от “Парка культуры”, где мы и встретились.

– Вот и хорошо, – сказал Владик, опоздав, – а то бы стояла под яйцами Энгельса!

* * *

– А кто это – Энгельс? – спросил маленький Серёжа.

– Счастливое поколение! – воскликнул Отрошенко. – Не знает, кто такой Энгельс!

* * *

Умоляю отца Льва в его 96 сидеть дома и не высовываться, чтобы не подхватить вирус. Но разве может истинный джентльмен не открыть дверь, не поблагодарить соцработника или курьера? Какая уйма сил потребовалась, чтобы убедить его не обнимать и не целовать обожающих его соседок, вахтерш, любимую невестку, классную руководительницу правнука и верную соцработницу Ларису!

– Как ты себе это представляешь??? – возмущенно говорил Лев.

* * *

Вечером Лев позвонил недовольный: оказывается, тайский король самоизолировался в Германии в отеле с двадцатью наложницами.

– Почему вы не создали таких условий мне??? – спрашивает папа.

* * *

Милена Муцинович перевела мой “Роман с Луной” на сербский язык. Мы встретились в Коломенском в пору цветения яблоневых садов. Она передала мне книги и сказала:

– Я вас очень люблю, но не буду обременять своей любовью, это трудно выдержать.

– Только не мне! – возразила я.

А она:

– Вы не знаете балканских людей…

* * *

Сокращаю новую вещь и вижу, что из романа прямо на глазах получается поджарая мускулистая повесть.

– А мы не ставим себе такую задачу, – остановил меня Тишков. – Роман должен быть рыхлый, напечатанный на пухлой бумаге. Рассказ – жилистый. А стихотворение – душа без тела…

* * *

В Серёжином классе один раздолбай Цветков отличался необузданным нравом, все отбирал у всех, раздавал затрещины, отнял у Рубена жвачку, по тем временам – редкость. Папа Рубена Армен решил сделать ему внушение.

– Скажи так, – я посоветовала, – “Цветков, ты хороший мальчик… Ты что, любишь жвачку? Так надо же по-дружески – тогда у тебя будет и жвачка, и все остальное”.

Но у Армена были совсем другие планы.

– Я поманил его пальцем, – он потом рассказывал, – тот вышел. Это был законченный бандит, у него такая рожа – клянусь, я растерялся! Я открыл рот… и выдал весь твой текст. Я сказал: “Цветков, ты хороший мальчик. Ты что, любишь жвачку? Так надо же по-дружески, и тогда все будет…” – “Нет, – он ответил мрачно, – я пошутил”. – “Я так и подумал”, – сказал Армен.

– …Это был первый и последний раз, когда ему сказали, что он хороший мальчик, – закончил он свой рассказ. – И мы расстались – в надежде, что никогда больше не увидимся…

* * *

– Еще одна вершина не покорилась нам, – с гордостью говорил Лёня про гору Фудзи, вернувшись из Японии. (Первой была Аннапурна в Гималаях.) – Следующей горой, которая нам не покорится, будет Килиманджаро!

* * *

На реке Иордан случайно встретила писателя и переводчика Павла Френкеля. Он живет в Германии, мы давно не виделись.

– Дай-ка, – обрадовался Паша, – я тебя сфотографирую на фоне распятия…

– Ни в коем случае! – говорю.

– Тогда на фоне Девы Марии с архангелом Гавриилом?

– Нет, нет и нет!

И Паша тайно снял меня омачивающей ноги в Иордане. Это стало самой легкомысленной фотографией за всю историю просветительного паломничества в эти священные края.

* * *

Дина Рубина поведала историю своей давней трагической любви.

– Потом каждый из нас написал по рассказу, – сказала она. – Мой, конечно, лучше.

* * *

В Доме творчества “Малеевка” сосед по столу, благообразный седой господин, рассказал, что в юности, будучи студентом, подрабатывал в оркестре на богатых цыганских похоронах: цыгане в землю стелили дорогой ковер, а чтоб его не утащили – сверху опускали бетонную плиту. И на плиту ставили гроб.

– Я это вам рассказываю – вдруг пригодится для ваших будущих произведений?

– Сами и напишите! – говорю, удивившись такой щедрости.

А он:

– Да надо бы, но все как-то лень. Пару раз садился писать – такая скука. Вот если б кто-нибудь за мной записывал, а я б рассказывал…

* * *

Надежда Кузьминична Холодова, отправляя мой “Роман с Луной” в типографию:

– Ну – всё, – говорит. – Знаете анекдот? Звонок в дверь. Мужик открывает, видит – смерть стоит на пороге. “Ну? И что?” – он спрашивает. “Ну – и всё…” – она отвечает.

* * *

Книжный блогер тепло отозвался о “Романе с Луной”, восхитился моими фантазией, юмором, стилем. И в доказательство привел цитаты – все как одна из тех, что написал Тишков, я его иногда усаживала за компьютер, когда у меня дело стопорилось.

* * *

Ругаю Лёню, что он много чего напортачил в “Романе с Луной”.

– Зато сколько моих придумок! – заявляет он. – Потому что я не писатель, я графоман! Гладко не получается, всё тяп-ляп, зато у меня много – и разное!

* * *

На выставке в Академии художеств собрались аксакалы, всем за 80. Май Митурич спрашивает у Чижикова:

– Ну, и чем ты теперь себя увеселяешь?

– Едой, – ответил Виктор Александрович.

* * *

– Я расскажу тебе, чтобы стать ближе, – сказал мне Женя Монин. – Хотя я, конечно, не поэт. Однажды среди лета я пришел к себе в мастерскую и вижу плакат: “Выставка Александра Шилова”. Я сорвал этот плакат, сел за стол, но что-то не работалось, и я написал стихи, которые начинались такой строкой:

 
Шилова в мешке не утаишь…
 

И посвятил Боре Кочейшвили.

* * *

– Странная история получилась, – говорит Лёня, – я хотел этой рыбе, которую Серёжа выжигает, подрисовать ноги. Но побоялся нарушить его планы. А сейчас смотрю – сидит Серёжа и подрисовывает рыбе ноги.

* * *

– Ну, все, – говорит Седов, потирая ладони, заполучив от меня мой старый компьютер, – выйду в интернет, буду переписываться с Шэрон Стоун и Джулией Робертс. Причем одна не будет знать, что я с другой переписываюсь!

* * *

Отец Лев:

– Гулять? С Седовым? Только не говори ему: “Поздравь меня, мне дали пенсию!”