Текст книги "Однажды была осень"

– Валя!!! – закричала Лина.

– Что?!!

– Прекрати меня передразнивать! И не зли меня! Ты же нарочно, я вижу! Если ты такой умный, то возьми и объясни мне, недотепе, – как она может? Как она может его любить? За что? Ну мне важно это, понимаешь? Я ставлю себя на ее место – и не понимаю! – Лине уже неважно было, как она выглядит в глазах друга, ей важно было понять.

– Галя, не заставляй меня говорить банальности. Любовь как раз ничем и не объясняется. Иногда умных, блестящих, красивых – не любят. Почему? А фиг его знает. Часто любят дураков, подлецов, пустышек. За что? Они их видят не дураками, не подлецами, не пустышками. Тот, кто любит, по-другому видит, понимаешь? А химия это, или оптика, или психология – вопрос наукой до конца не изученный. Вот твою точку зрения я, кажется, могу объяснить. Помнишь, нам еще на лекциях рассказывали про семейство шимпанзе? Или ты прогуляла? Там был доминирующий самец и несколько слабых, которые не пользовались популярностью у самок. Потом один из этих слабаков нашел пустую оранжевую канистру из-под воды. И стал ею стучать, трясти, бегать с ней. И дамы тут же обратили на него внимание. И теперь уже он был доминирущим самцом. Пока исследователи не отобрали у него канистру. Что – опять обиделась?

– Нет, – спокойно ответила Лина. – Я помню, как нам объясняли, что самки видят именно в сильном и ярком, выделяющемся из общей массы самце опору для своих будущих детенышей. Слабак их не защитит. Это заложено в природе – любить сильного. Значит, я права. А ты нет. Вот и все.

– Разумеется, ты права, – покладисто согласился Плюсик, сворачивая с шоссе на подъездную аллею, ведущую к ярко освещенному огнями двухэтажному дому. – С одной только поправкой: сейчас мы говорили про шимпанзе. Все, приехали, хватит спорить!

Ресторан, в котором Лина никогда не была, показался ей несколько странным. Назывался он «Русская изба», и перед входной дверью стояли два огромных пузатых боярина из папье-маше. Почти такой же господин (Лина даже оглянулась на вход), только живой и чернобородый, встретил их на входе в зал. Валентин явно был здесь завсегдатаем: его приветствовали по-свойски радушно и с плохо скрытым любопытством рассматривали Лину. Она поздравила себя с тем, что у нее хватило ума не надеть что-нибудь вечернее «из городу Парижу» – хороша бы она тут была. Впрочем, Плюсик, который одежкой, своей и чужой, никогда не заморачивался, вообще был одет в брюки и джемпер, правда, бежевого цвета, который отлично подходил к его веснушкам и рыжему хвосту, о чем Лина и не преминула ему ехидно доложить.

Они прошли через большой главный зал, стены и потолок которого были расписаны «под хохлому» так ярко и аляповато, что в глазах рябило от «клюквы». Их столик был накрыт в одной из ниш на балконе второго этажа, где посетителей почти не было. Лина, заглядывая через деревянные перила, с интересом рассматривала интерьер: русская печь в центре зала, окна в разноцветных витражах, деревянные столы, массивные стулья с резными спинками. Юркие официанты в этнических костюмах (девушки – в сарафанах и алых кокошниках, молодые люди – в вышитых косоворотках) метались по залу, разнося водку-селедку и прочие разносолы.

– Красота! – улыбаясь, оценила Лина. – Почему ты меня именно сюда привез? И в городе можно было…

– Не спеши, – успокоил ее Плюсик. – Ты же не знаешь всей программы.

И Лина послушно замолчала, решив не задавать больше вопросов и предвкушая, как Плюсик будет ее развлекать, ухаживать за ней и говорить всякие приятности. Принесли меню. Лина, с трудом разобрав древнерусский шрифт, вчиталась и не смогла сдержать смех.

– «Всеми нами любимая домашняя дрожалка съ чесночной подливой» – это как?

– Студень, – пояснил Валентин.

– Батюшки! – издевалась Лина. – «Рыба муксун Сибирской земли, копченная въ дыму, съ подливой изъ чеснока, соли, перца, уксуса, сока ягоды греховной, прозванiемъ помидоръ, али томатусъ, и лука моченаго». Валя, хочу ягоды греховной, можно даже без муксуна, я его не люблю, он жирный. Какая прелесть!

– Вот, начала вникать, молодец, – похвалил ее Плюсик. – Будет тебе ягода греховная. Дальше выбирай, не стесняйся.

– Ха! Крошево! А почитать, так это ж наш салат оливье. А ты что будешь?

– Я пока только закуску, мне сейчас принесут. А дальше посмотрим.

– Ты что задумал? – заинтересовалась Лина. – Сам есть не собираешься, пить тоже, раз за рулем, а зачем тогда в ресторан приехали? А может, ты меня хочешь напоить и воспользоваться моим беспомощным положением, да?

– Именно об этом я и мечтал всю жизнь, – заверил ее Валентин и принялся делать заказ официантке, тоже с любопытством поглядывавшей на Лину – с чего бы это, интересно знать?

Пока они ждали заказ и отдавали дань закускам, народ внизу все прибывал и прибывал. Со свободных столиков убирали таблички «зарезервировано», стало шумно, и официантки уже сбивались с ног. Лина, распробовав муксуна под соусом из греховной ягоды, осталась несколько разочарованной – помидор, он и есть помидор, хоть как его назови. А может, причиной ее неосознанного еще разочарования был сам Плюсик. Он отчего-то вовсе не торопился очаровывать ее, развлекать и осыпать комплиментами. Наоборот, он вдруг сделался рассеянным и будто думал о другом, вовсе не о своей, без сомнения, очаровательной спутнице. «В конце концов, поесть мы могли и дома, причем каждый у себя», – вздыхая, думала Лина.

В довершение всего Плюсик, посмотрев на часы, и вовсе поднялся и попросил:

– Слушай, Галка, ты посиди, пожалуйста, мне очень надо уйти минут на сорок, не больше. Я свинтус, конечно, но так получилось. А потом я вернусь и буду ваш навеки. Ладно?

– А кто обещал полеты по расписанию?

– За расписанием я слежу, – заверил ее Плюсик. – Потерпи, уже скоро. И главное, не забудь пристегнуться. Ну, я пошел, да? Не скучай.

Однако Лина принялась скучать немедленно после ухода своего кавалера. Поковыряла вилкой «крошево», которым на этот раз притворился салат «Цезарь», глотнула морса… От нечего делать достала сотовый, проверила, нет ли пропущенных вызовов – пусто. Потом позвонила Андрюшке. Но сын лишь пробормотал скороговоркой, что он в кино, и отключился. Лина проверила время – прошло всего десять минут. Посмотрела по сторонам и заскучала окончательно.

Тем временем внизу началось какое-то движение, все захлопали, заговорили разом. Обрадованная Лина немедленно подошла к перилам и стала смотреть вниз, в зал. Он был уже переполнен, за столиками – ни одного свободного места. Двое официантов шустро катили в сторону тяжеленную с виду русскую печь, которая оказалась сделанной из папье-маше, как и бояре у входа. На месте печки обнаружилось некое подобие круглого подиума, на который тут же поставили стул и прислонили потрепанную, видавшую виды гитару. Лина покрутила головой – официанта поблизости не обнаружилось, наверное, все были мобилизованы в большой зал. Тогда она не без труда подтащила тяжеленный массивный стул к самым перилам и уселась с комфортом, как в собственной ложе.

Пока она возилась со стулом, едва не порвав колготки, внизу погас свет, и теперь зал освещался лишь огоньками свечей на столиках. На эстраду вышла высокая сухопарая цыганка в пестром платье, со связкой монист на шее и множеством браслетов на руках. Ее роскошные волосы цвета воронова крыла слегка отливали синевой. Зал взвыл от восторга и тут же умолк, когда цыганка повела рукой, здороваясь и одновременно прося тишины. Она опустила руку медленно, с достоинством, в полной тишине было слышно, как позвенивают ее браслеты. По этой готовности Лина догадалась, что именно выступления цыганки завсегдатаи и ждали, и только сейчас заметила, что на остальных столах, как и на их с Валентином, пока стояли лишь немногочисленные закуски и немного спиртного. Очевидно, по сложившейся традиции, горячее здесь было принято заказывать после выступления.

Имени цыганки никто объявлять не стал. Усевшись на стул и расправив свои цветастые юбки, она взяла гитару и легко провела по ней рукой. Гитара сразу ожила, откликнулась, зазвучала. Лина улыбнулась: все-таки Валька молодец, хотя бы позаботился назначить свою встречу на то время, пока идет концерт, и Лина сможет развлечься.

 
Здесь много женщин и вина,
Веселье, смех кругом.
А дума все милей одна —
О счастье о былом.
Пой, цыгане, забуду с вами
Тоску немую и печаль.
Гитара, громче звени струнами,
Разбитой жизни да мне не жаль!
 

Голос у цыганки был странный – хрипловатый, какой-то бесполый, он мог сойти и за мужской, и за женский. Он тянул за душу, не отпускал, хотя порой царапал странными гортанными интонациями.

 
Ой, да-ри-да-ри, о-о-ри-да-ри,
Ой, да-ри-да-ри, да-ри-ра-ра!
 

Цыганка пела негромко. Зал стал похлопывать в такт и в унисон, будто за представлением следил один человек: публика жадно ловила каждое слово, боялась помешать и не могла удержаться. Лина пожалела, что у нее оказалось неудачное место: цыганка сидела к ней боком, и сверху ее лица не было видно – только гриву густых вьющихся волос. Время от времени цыганка откидывала их назад длинным плавным движением головы снизу вверх и слева направо, от этого движения Лине отчего-то делалось тревожно, и она пыталась всмотреться в лицо, но безуспешно. Тогда она махнула рукой на свое странное предчувствие и позволила себе просто слушать, наслаждаться исполнением, прикрыв глаза.

 
Шунэ́н, шунэ́н, рома́лэ,
Шунэ́н, со мэ пхэна́ва.
Э рат калы́ подджя́ла,
Саро́ мэ роспхэна́ва…
 

Незнакомые и непонятные слова волновали, попадали сразу в сердце, бередили душу. Лина, до сих пор совершенно равнодушная к песням такого рода, неожиданно для себя увлеклась, кивала в такт, и на душе у нее становилось тревожно и хорошо одновременно. А цыганка все пела, то с надрывом, то зажигательно-весело, то лукаво – и вместе с ней зал то замирал, то взрывался криками и аплодисментами. «Жаль, что Валя не слышит, – подумала Лина. – Так здорово поет… И люди так слушают, будто сидят не в ресторане, а в концертном зале».

 
Скатерть белая
Залита вином.
Спит цыганский хор
Беспробудным сном.
Лишь один не спит,
Пьет шампанское —
За любовь свою,
за цыганскую…
 

Зал, изменив себе, взвыл от восторга, и тут же смолк. Цыганка замолчала, как будто дальше петь не собиралась, опять откинула волосы странным необычным движением и тихо сказала-попросила своим странным хриплым голосом:

 
Подойди ко мне.
Ты мне нравишься…
 

И тут наконец Лина поняла.

Она вскочила как ужаленная, опрокинув стул, который свалился с грохотом, будто целая поленница. Затравленно оглянулась по сторонам: они пришли сюда через большой зал, но для панического бегства этот путь не подходил. Лина схватила свою сумочку и торопливо пошла по балкону к какой-то дальней двери. На счастье, это оказалась служебная лестница, которая привела ее вниз. Пробежав через несколько сверкающих кафелем служебных помещений, она оказалась в холле, где толстый чернобородый швейцар в кафтане стоял к Лине задом, к залу передом, слушая песню и приплясывая в такт.

– Послушайте! – громко произнесла Лина, подбежав к нему.

Швейцар отскочил и вытянулся перед Линой в струнку.

– Я приехала с Валентином Алексеевичем. Вы не давали нам номерка. Мне нужно срочно уехать. Я могу взять мою шубу? И еще мне нужно такси, как можно быстрее!

– С нашим удовольствием, пожалуйте! – бормотал швейцар, испуганный ее стремительным набегом. – Позвольте помочь… А такси зачем, такси не надо, у нас свой шофер есть для господ-товарищей, если которые подвыпьют. Сейчас мигом организуем.

– Вовка! – зычно прокричал он куда-то в глубь коридора, и оттуда немедленно появился молодой парень. – Отвези даму. Она с Валентин Андреичем приехала!

Парень посмотрел на нее с нескрываемым интересом.

 
– Как люблю я вас,
Как боюсь я вас… —
 

неслось из зала.

Лина с трудом удержалась, чтобы не зажать уши руками.

– Быстрее, пожалуйста! – Она едва не подтолкнула парня в сторону дверей.

Спохватившись, он бросился к двери, выпустил Лину, усадил в стоявшую напротив входа машину. Наверное, он был не прочь поболтать, но Лина до самого дома ехала, стиснув зубы и думая только об одном: ни в коем случае не расплакаться на глазах у шофера.

Сергея дома не было. Лине, собиравшейся по возвращении домой всласть нареветься, это было на руку. Одна беда – как только она переступила порог своей спальни, реветь категорически расхотелось. Теперь ее душила обида и переполняла такая злость, что впору было что-нибудь разбить или порвать в клочья. Кто ищет – тот всегда найдет, как известно, и метавшейся по комнате Лине тут же попалась на глаза тетрадка. Та самая, предназначенная для «переговоров» с Плюсиком, обнаруженная мужем и доставившая ей столько счастливых и неприятных минут.

– Ага! – вслух злорадно сказала Лина. – Вот это то что надо!

Схватив несчастную тетрадку, она помчалась в гостиную. За ней, заливаясь возмущенным лаем, понеслась ничего не понимавшая Буська, которая так ждала возвращения хозяйки и не услышала в свой адрес даже пары ласковых слов. Камин, разумеется, не горел, но Лину такими мелочами было не остановить. Она принялась энергично выдирать из тетради листочки, превращать каждый в кучу мелких бумажек и складывать их в камин. Поскольку исписанных листков было не так уж много, то Лине пришлось изорвать заодно и почти все чистые, когда она наконец почувствовала, что ее немного отпустило. Действуя уже спокойнее, она взяла спички, жидкость для растопки и соорудила небольшой костер. Проследив, чтобы ни единый клочок не остался целым, она превратила тетрадку в кучу пепла.

Теперь ее бил озноб. Добавив в камин дров, Лина уселась в кресло напротив и стала смотреть на пляшущие языки. Мыслей в голове не было – ни плохих, ни хороших. Что и требовалось доказать. Хотя нет, чего-то еще не хватало. Подумав, Лина отправилась на кухню, исследовала содержимое бара и обнаружила там любимый коньяк Сергея. Налила себе в первый попавшийся бокал и одним махом выпила, боясь передумать. Задохнулась и некоторое время дышала ртом, на глазах выступили слезы. Потом внутри разлилось тепло, и Лину наконец перестала бить дрожь. Она налила в бокал еще немного, на самое донышко и поплелась обратно к камину.

В этом самом положении ее и застал вернувшийся домой муж.

– И чего ты тут сидишь? Спишь, что ли? – удивился он. – Все погасло давно… О, и коньячок у нас! Это в связи с чем? Если не секрет, конечно?

– Сережа! – Лина терла глаза, стараясь прогнать остатки сна. – Как хорошо, что ты вернулся. А я тут сидела… Скучала. И еще замерзла.

– Обожаю согревать и развлекать подвыпивших женщин! – оживился супруг. Лина любила его вот таким – веселым, расслабленным, не сжатым в кулак. – Давай, я еще бутылочку прихвачу, и пойдем наверх, а то, не ровен час, Андрюха домой вернется.

Он сбегал на кухню, вернулся с бутылкой, бокалами и виноградом. Извлек Лину из кресла и, обняв за талию, потащил вверх по лестнице.

«…Наверное, я его все-таки люблю, – думала Лина, глядя на потолок, по которому то и дело пробегали какие-то тени, и слушая, как похрапывает рядом Сергей. Мысли были тоже обрывистые, непонятные и неспокойные, как и тени на потолке. – Столько лет не вычеркнешь одним росчерком пера. С Сережей спокойно. Понятно. И предсказуемо. Все, как у всех. Бывает и хуже. Он же обещал, что все будет хорошо. Надо просто подождать. Скоро Новый год. И мы поедем на Бали. Андрюшку возьмем – и поедем. Океан, песок, пальмы… Не хочет он в Европу, и не надо. Пусть сам решает. Пусть все будет, как раньше. А все остальное – к черту, к черту!!!»

– Эй, проснись, соня! Проспишь все самое интересное. – Сергей тихонько гладил жену по руке.

– А? Что? Я сейчас… – вскинулась Лина. – Сережа, зачем ты? Сегодня же воскресенье, на работу не надо.

– На работу! – непочтительно фыркнул супруг. – Стал бы я тебя будить ради твоей дурацкой работы. Просто ты телефон оставила в сумке, а сумку – в гостиной, и он все утро надрывается, бедолага, как только батарейка не сядет. Глянь – восемь непринятых вызовов. Откликнись уже, востребованная ты наша! Вдруг важное что.

Взяв трубку, Лина с трудом разлепила глаза и просмотрела список пропущенных вызовов. Странно, но от Валентина не было ни одного, хотя, по-хорошему, это именно он должен был обрывать ей телефон, чтобы извиниться за вчерашнее. Но нет – мама, Лариска, из фитнес-центра и еще пять – с незнакомого номера. Интересно, и кому это она так срочно понадобилась утром в воскресенье? Словно отвечая на ее вопрос, телефон немедленно зазвонил снова.

– Алло? – чуть севшим спросонья голосом ответила Лина. – Я слушаю!

– О! Наконец-то! Ну и здорова ты, мать, дрыхнуть! Кто рано встает, тому бог подает – слышала? Вставай быстренько! – быстрота и натиск, значит это, без сомнения, Вероника. Интересно, где она взяла номер ее телефона.

– А что случилось?

– Как что?! С ума сошла?! – Вероника кричала так, что Лине пришлось держать трубку подальше от уха. – Мы же сегодня на день рождения идем! Вот я как чувствовала, что ты забудешь! Немедленно вставай! Крась морду лица, быстренько одевайся, я тебя через час жду, поедем в город подарки выбирать!

– Я помню про день рождения, – соврала Лина. – А какие подарки?

– Ну ни фига себе! Ты что, к Харламову на день рождения без подарков собираешься? – расхохоталась Вероника. – Да он так на своей Алиске помешан, что обидится на тебя на всю оставшуюся жизнь. Все, собирайся, у тебя ровно час!

Лина посмотрела на часы – десять. У Харламова их ждут в два. Меньше всего на свете она хотела бы сейчас вылезать из кровати и предпринимать какие-то активные действия. Хотелось лежать, смотреть телевизор, читать книжку. Можно поплавать или погреться в сауне. Провести весь день дома, с мужем, как давно уже не делали. Проклиная Харламова и его абсолютно дурацкую идею устроить собачий день рождения, Лина выползла-таки из-под одеяла и пошла в ванную. В ванной, глядя на свою заспанную и недовольную физиономию, Лина сразу вспомнила неприятность, которая с ней случилась вчера, и настроение окончательно испортилось. Что за характер у нее такой противный, что ни на что она не может плюнуть и забыть или хотя бы махнуть рукой и отложить на потом? Нет, она будет расковыривать свои обиды, вспоминать, заново огорчаться, и так до бесконечности. Вот позвонил бы Плюсик и отвлек бы ее от всего этого. Хотя нет, не надо, с Плюсиком покончено. И от этого на душе еще поганей, как будто обманули в лучших чувствах и вместо конфеты подсунули пустой фантик.

Но, как бы то ни было, Лина все же привела себя в порядок и пришла на кухню пить кофе.

– Слушай, а так тебе тоже неплохо, – оценивающе посмотрел на нее Сергей. – В смысле – прическа. Куда собралась?

– На день рождения к Харламову, – кисло сообщила Лина. – Еще подарок надо купить.

– К этому самому? Который «Русметалл-холдинг»? – удивился Сергей. – Ничего себе у тебя знакомства! И ни слова, вот это да… А почему без меня, что за новости?

– Ой, ты ревнуешь? – немедленно обрадовалась Лина. – Даже рассказывать ничего не хочется, а то ты перестанешь ревновать и будешь опять смеяться или гадости говорить.

– Давай-давай, выкладывай! Что у тебя там за тайные связи с олигархами? – Сергей говорил шутливо, но смотрел внимательно, без улыбки.

– Это не у него день рождения, а у его собаки Алисы. Она ко мне в детский садик ходит и с нашей Буськой дружбу водит, вот нас и пригласили. Давай, издевайся…

– Молодец, Буська! – похвалил собачонку Сергей, и Лине послышалось облегчение в его голосе. – Налаживает нужные связи.

– Ты даешь, – удивилась Лина, поспешно допивая кофе. – То ты меня за Буську ругал, что я с ней всякой чепухой занимаюсь, как с ребенком, а то я иду на собачий день рождения – и ничего? Я думала, ты со смеху помрешь. Потому и не говорила.

– Смех смехом, а к этому телу, я Харламова имею в виду, не всех допускают. Так что сходи, посмотри, как люди живут. Чем черт не шутит, может, и знакомство сведем. Я бы сам не отказался, честно говоря, – задумчиво ответил Сергей.

– Вот и иди вместо меня, мне совсем не хочется, – даже обиделась Лина, не ожидавшая от своего мужа такого циничного прагматизма. – Еще и подарок покупать!

– Тебе денег дать? Возьми мою карточку, если надо, – не отреагировал на ее обиду муж. – И не жмотничай, а то опозоришься там со своим подарком. Давай, расскажешь потом.

Озадаченная таким напутствием, Лина оделась и поехала в Карасье озеро за Вероникой. Новоявленная подруга уже ждала ее возле въезда в поселок и кипела энтузиазмом по поводу намеченного мероприятия.

– На тебе поедем, потому что я вчера права кое-где по пьяному делу забыла, а забрать пока не могу – я там поскандалила. Ой, такое было – потом расскажу! Слушай, ты к Харламову в дом попадешь – обалдеешь! Сама там не была, но рассказывали, – тараторила Вероника, от нетерпения подпрыгивая на сиденье. – Один дизайн на миллион долларов!

– Что – золотой унитаз и малахитовая ванна? – улыбалась Лина, вспоминая угрюмую и спесивую физиономию Харламова.

– Нет, это уже отстой, – не уловила иронии Вероника. – Говорят, у него точно такой же дом в Америке, где-то в горах, и он потребовал от дизайнера здесь повторить все один в один, чтобы ему по утрам тапки не искать и ночью дверью в сортир не ошибиться. Ой, как любопытно! А ты чего в джинсах?

– Так собачий же день рождения! Что мне – вечернее платье напяливать? – удивилась Лина.

– То есть ты его клеить и в самом деле не собираешься, – с удовольствием констатировала Вероника.

– Кто? Я? – от удивления Лина едва не выпустила руль. – Что ты за чепуху придумала? Он мне абсолютно не понравился. Очень противный тип. Если бы он не был нашим клиентом, я бы ни за что не пошла.

– Зря, – ничуть не огорчилась Вероника. – С нашими легче. А я очень даже собираюсь.

– И как, интересно, ты намерена это сделать? – захихикала Лина. – Изо всех сил хвалить его Алису? Или соблазнить его прямо на дне рождения при гостях и собаках?

– Там видно будет, – туманно ответила Вероника. – Главное дело, что мы к нему в дом попадем. Ну а не догоним – так хоть согреемся!

– Тоже вариант! – улыбаясь, согласилась Лина. Ей начинала нравиться кипучая энергия ее новой знакомой. Ей бы и самой чуточку подзарядиться от ее позитивных батареек не мешало.

Магазин, в который они приехали, их разочаровал. Ничего дороже трех тысяч в нем не продавалось, к тому же это был самый что ни на есть ширпотреб. Вероника расстроилась, а с ней и Лина, вспомнившая наказ Сергея – не жмотничать, чтобы с излишне скромным подарком не оконфузиться. Волей-неволей в ней стал просыпаться интерес: да что же это за барин такой – Геннадий Харламов, перед которым все готовы стоять на задних лапках?

Второй магазин оказался еще хуже.

– Да что же делать-то? – усевшись обратно в машину, чуть не плакала Вероника. – Знать бы раньше, я бы из Америки такое понавезла! А в этом убогом городе невозможно даже нормальный подарок для собаки купить! Разве здесь можно хорошо жить приличному человеку, скажи, пожалуйста? Вот и валят все, а потом говорят – утечка мозгов, утечка мозгов!

– Ника, притормози! – смеялась Лина. – Ты сейчас договоришься черт знает до чего! Где утечка мозгов и где подарки для йорков? Между прочим, ты с твоими мозгами и дипломом физтеха здесь… в основном. И однокурсники твои тоже здесь, как я могла убедиться. Так ведь?

– А что толку? – опять завелась Вероника, которой только дай повод. – Чем мы занимаемся-то? Я баклуши бью, они – кто в банке, кто на бирже играет, у кого бизнес. Даже Тимошка – Тимошку помнишь? – наукой не занимается, а ведь преподы ему Нобелевку сулили только так. Кстати, знаешь, он за бугор съездил, пожил там и вернулся, тошно, говорит. Я его отлично понимаю, между прочим. Тупые они. Ни куража, ни эмоций, лишь бы пожрать да… Вот слушай, я тебе говорила, что у меня в Мюнхене квартира, ну, то есть у нас с мужем? Так вот, там соседи: жена-страшила, толстая, как сарделька, муж в инвалидном кресле и две дочки. Она за мужем ухаживает, все тип-топ, потому что там инвалид такую пенсию получает, что может кормильцем в семье быть. А секс у нее – с соседом этажом ниже. Все об этом знают, включая дочерей и мужа, и ни у кого никаких вопросов: ей надо, а муж не может. А так отличная семья. Из четырех роботов. У нас бы так – представляешь? Да наши бы – ух! Морды бы друг другу набили, потом напились бы, подружились, песни бы попели под караоке, потом опять все сначала… Скучно у них. Я там поживу и загибаться начинаю – надо домой.

– Ника, а скажи, пожалуйста… – задумчиво начала Лина, которой ужасно хотелось с кем-нибудь поделиться полученными вчера эмоциями и сегодняшними по этому поводу мыслями. – Вот представь: интересный мужчина, образованный, не бедный, женат, дети у него, бизнес. А в свободное время он поет в ресторане. Так мало того – переодевшись в цыганку. Как тебе?

– Муж, что ли? – немедленно заинтересовалась Вероника.

– Нет, знакомый.

– А лет ему сколько?

– Ну, сорок скоро. Как нам с тобой примерно.

– Ха – нам! – фыркнула Ника. – Нам с тобой сорок никогда не будет. Максимум – тридцать семь. А поет хорошо?

– Ну… хорошо, – нехотя признала Лина. – Даже очень. Знаешь, так – не мужчина и не женщина. Специально приезжают его слушать, ресторан за городом. Он не то чтобы кривляется, нет. И голос…

– Классно! Я бы послушала. Возьми меня как-нибудь с собой. А чего тебя волнует-то, я не поняла?

Лина замялась, не зная, как получше сформулировать.

– Ну… э… Нехорошо как-то. Неприлично.

– Батюшки! – захохотала Вероника так, что дремавшие на заднем сиденье Буська и Кэти проснулись и заворчали. – Мужику сорок лет, он уже все, что положено, сделал, ты же сама говоришь. Так может он себе позволить что-нибудь эдакое, для души? А?

– Наверное… – осторожно согласилась Лина.

– Ты скучная и заморенная, как мои мюнхенские соседи! Работа – дом, пиво – сосиски, телевизор – футбол, разрешенный секс с соседом. Стандарт. Тьфу! А вот меня бы взяли – я бы сейчас пошла плясать. Ай нэ нэ, ай нэ нэ, ромалэ-чего-там-эх! – затрясла она плечами. – И потом, ты же знаешь, все мужики к сорока начинают что-то такое придумывать: или любовь какую-нибудь там, где раньше просто перепихнуться могли. Или с парашютом бегут прыгать. В политику лезут или в Африку едут на носорогов охотиться. Тебе жалко, что ли?

– Кого? Носорогов? – не поняла Лина. – Жалко, конечно, они же редкие. Вымирающие.

– Галка, я тебя обожаю! – опять заливистый хохот Вероники и заполошный лай на заднем сиденье. – Я имела в виду – тебе что, жалко, если мужик в свободное время оттянется по полной? Кому от этого плохо, если всем хорошо? Этот твой еще безобидный. Мой вот гуляет по-черному. Как раз под сорок и начал, все никак остановиться не может. Слушай, а твой чем мается?

– Ничем вроде, – неохотно сказала Лина, уже предвидя ответную реплику. – Работает много, и все…

– Значит, гуляет! По-другому никак! – торжествующе выпалила Вероника, как будто сделала очень приятное для подруги открытие. – Что молчишь? Скажешь, нет? Просто ты пока не в курсе.

Лина молчала, не находя слов для легкомысленного шутливого ответа.

– Мой тебе совет – не жди, пока тебе под нос доказательства сунут. Тоже себе любовника заведи. Глазки будут гореть, драйв такой появится.

– Мне никто не нравится! – глупо отнекивалась Лина.

– Да брось! – отмахнулась Вероника. – Нравится – не нравится… Танцуй, моя красавица! Не заморачивайся. Кстати, я все тебя спросить хочу: вот у вас этот рыжий – он кто?

– Валентин, что ли? – насторожилась Лина. – Зоопсихолог.

– Круто! Обожаю мужиков, которые чем-то необычным занимаются. А этот еще такой… вот мужик. Харизма у него. И с юмором. Короче, нравится он мне. Значит, надо сделать вид, что моя Катька – истеричка, и записаться к нему на прием. Так?

– Между прочим, он муж Рады, – проинформировала ее Лина.

– Какой ужас! – засмеялась Вероника. – Но ты же ей не расскажешь?

– Слушай, между прочим, уже час, а подарка мы так и не купили, – Лина решила сменить тему разговора, который ей вдруг перестал нравиться.

– Какой кошмар, – повторила Вероника, но на этот раз уже впав в неподдельное уныние. – А что делать? Не пойти нельзя и без подарка – нельзя…

– Погоди! У меня дизайнер знакомый есть, как раз по собачьим всяким шмоткам! – вдруг вспомнила Лина. – Моя знакомая показ устраивала, у меня визитка есть.

– Круто! – радостно завопила Вероника. – Шмотки от кутюр – самое то! Что ты раньше не сказала?!

В оставшийся час они успели договориться о встрече с тем самым дизайнером Женей-Юджином, который, к счастью, оказался на месте, выбрать у него вещицы (Лина остановилась на шубке из розового искусственного меха, отделанной кружевами и стразами, а Вероника – на очаровательном платье невесты и крохотной диадеме) и пулей долететь обратно в Карасье.

Лина припарковала машину перед домом Харламова. Дамы выбрались наружу, подхватив замученных шопингом собачонок, мечтавших вовсе не о дне рождения, а о возвращении домой, к родной подстилке и любимым мисочкам. И замерли, рассматривая дом. Огромный, мрачный, с крышей странной сложной формы, которую снаружи поддерживали балки из грубо отесанных стволов, он и вправду был похож на гигантскую хищную птицу, какие живут в горах, птицу, распустившую тяжелые крылья и собирающуюся взмыть в воздух.

– Во-от! – торжествующе сказала Вероника, будто это был ее собственный дом. – Как в горах – я же тебе говорила! Он и дизайнеров выписывал из этой своей Каролины, что ли. Я про его тамошний дом в одном американском журнале читала.

Гостей ждали. Как только Лина и Вероника поднялись на крыльцо, тяжеленная, будто бронированная, дверь легко открылась, и на пороге показалась Маша – как всегда, аккуратно причесанная, в белой блузке с накрахмаленным воротничком и черных туфлях на каблуке. Она помогла гостям раздеться (Кэти и Буська снимать свои наряды не стали) и проводила в гостиную.

Лина, считавшая себя экспертом в области дизайна интерьеров, испытала культурный шок – такого она еще не видела. Посреди гостиной, занимавшей почти все пространство первого этажа, возвышался гигантский камин. Он проходил сквозь перекрытия второго этажа и был выложен из едва отесанных серых булыжников. Мебель в гостиной была тоже огромной, будто здесь жил великан: необъятный кожаный диван и кресла в стиле кантри, стол-аэродром на толстых ногах-бревнах, торшеры со стойками из стволов деревьев, люстра из гигантского корневища. На полу – ковер с длинным ворсом из грубого экологически чистого волокна, больше похожий на нестриженый газон. В таком доме, подумала Лина, должны жить огромные собаки, как в андерсеновском «Огниве», а не крошка Алиса, которой сегодня исполнился год.