Текст книги "Взрослые дети"

– Друг, друг, – демонстративно ворчал Огородник. – А даже по мелочи помочь не может… Только на себя можно надеяться… Давно уже пора было понять…

Валеев наконец-таки над другом сжалился и засунул обратно в морозилку пельмени, которые собирался сварить. «Все равно толком поесть не даст. А что это за еда, если даже вкуса не получится прочувствовать?» Генерал вдруг подумал о хищных животных, которые заглатывают добычу кусками, а то и целиком, «без всякого смака, лишь бы насытится».

«Человек – венец природы, все же какой-никакой смысл в этом есть», – пришел к заключению Валеев после беглых кулинарных изысканий.

– Что у них там сейчас происходит? – потеряв терпение, спросил Огородник замершего у холодильника товарища.

Валеев улыбнулся, и по лицу его пошли морщинки, какие возникают при выражении искренней радости. Все ж таки приятно, когда к тебе обращаются за разъяснением вопросов, пусть и таких несерьезных.

– Пингвинарий они построили, – начал Валеев, деловито прохаживаясь по кухне и заложив руки за спину. – Султан их счел, что пингвинчикам грозит вымирание, и он как мудрый и добрый повелитель просто обязан их спасти, – перешел генерал к иронии. – Долго думал, около столицы строить или на материковой части владений. Решил все-таки «развивать инфраструктуру заморских территорий», ведь на родном острове лес тропический, а в лесу том редкостные обезьянки да птички, которых тоже надобно охранять…

– А ты видел, какие у соседки-депутата птицы? Яркие такие…

– Если тебе интересны соседские забавы, тогда я пошел… – пригрозил возмущенный невниманием Валеев. – Если бы было интересно, ты бы не просил тогда переключить канал… Как раз про твоего султана рассказывали, а тебе понадобился военный фильм, тысячу сотый раз прокрученный… И всем пришлось слушать старшого… То там у него историческое несоответствие, то одежда эпохе не соответствует…

– Продолжай, продолжай, Витя, – мягко попросил Огородник, даже не стал, как в прошлый раз, возражать, что султан не его, хотя и считал, что любой монарх заведомо кровопийца и гнусная особа, если, конечно, его не свергнуть и не перевоспитать.

– Нефти много, – продолжил неспешный вояж по кухне Валеев. – Денег хватает. Султан скрашивает досуг тем, что коллекционирует драгоценные камни, монеты, старинные автомобили, оружие, разумеется. Метро золотишком украшает…

– Понятно, – кивнул собеседник. – А как насчет темных делишек?

– У, этак мы до вечера не расхлебаемся, – почесал затылок Валеев.

Он-то хотел быстренько все рассказать и пельмешек наварить, а тут нарисовалась неисчерпаемая фактически тема.

– Так-так, – заерзал от возбуждения Огородник.

Валеев решил, что лучше уж просто насытиться, пусть даже без изысканных вкусовых ощущений.

– Бывший султан помог, говорят, своему папаше, о котором ты в книжке читал… Правил уж тот очень долго, принц грешным делом решил, что таким макаром до него очередь и не дойдет… Так принцем и помрет…

– А сейчас что? – не терпелось перейти к современности Огороднику.

– Помимо того, что долго правил, тот султан нажил кучу детей, а те еще уйму… У нынешнего их главного дармоеда пятнадцать родных братьев, а кузенов вообще под сотню. Вот старший братик его у нас послом трудится.

– Да, да, давай дальше…

Огородник выглянул с кухни: одежды «шпиона» на вешалке не было. Только Пуня слонялся со своим арсеналом в «опасной близости».

– Иди на улицу, погуляй, – отправил его полковник. – Охраняй нас от бандитов…

– Не-а, – с детской непосредственностью объявил мальчик. – Я кушать хочу.

«Вот спиногрыз, – проворчал в душе Огородник. – Ни раньше ни позже… Приспичило ему…»

– Пошли в комнату, – потянул он Валеева.

– Пельмени же варятся уже, – фыркнул генерал.

Момент он счел удачным, чтоб от разговора отделаться, и заявил:

– Времени поговорить будет еще навалом… Может быть, вечером, – произнес он, одновременно придумывая отговорку на вечер.

Отговорка напрашивалась сама собой – банька.

– А чтоб без разговоров было, попросим Санька попарить, – решил генерал, и губы его расплылись в улыбке. – Что тебе сделать покушать? – спросил он Пуню, краем глаза наблюдая за реакцией товарища.

Огороднику ничего другого не оставалось, как удалиться со ставшими уже привычными словами: «Только на себя можно надеяться». Так у Валеева появился новый повод для радости.

Дочь Огородника Аня была немало удивлена, когда отец ей позвонил да еще стал рассыпаться в комплиментах, какая его доченька умница да красавица. Даже поинтересовался, как беременность протекает.

– Я поняла, – вздохнула девушка.

Уж очень отцу нужны были современные сведения о далеком султанате.

– Ты же у меня одна-единственная, любимая… Внучок вот еще родится, – приговаривал полковник.

Но совсем Аню поразил вопрос: «Как там мама?»

«С чего бы это?» – думала девушка.

Она и представить не могла, что отец может так смягчиться из-за ее согласия найти в интернете статьи о маленькой стране, о которой даже на уроке географии не часто услышишь. Тем не менее Аня быстро смекнула, что это самый, может быть, удачный момент, чтобы папу «осчастливить».

– Хорошо, я найду, – пообещала она и добавила: – Я ухожу жить к Алику.

Девушка уже хотела повесить трубку, когда голос к Огороднику все-таки вернулся.

– Я вообще-то не вижу в этом ничего плохого, – наступил он на горло собственной песне.

И как не наступить: дочь дочерью, но ведь он был уверен, что распутывает дело государственной важности. Раскурив на свежем воздухе три подряд папиросы, Огородник с досады заплевал все крыльцо. Не будь этого «шпиона», он бы показал дочурке и заодно ее Алику, где раки зимуют. А так слово сказано. «Что, обратно потом брать и становиться пустобрехом?»

– Тьфу… – прозвучало в следующий момент. «Ну, ничего, Витя, – подумал он. – Не хочешь рассказывать – не надо. Я сам больше узнаю… И без всяких твоих смешков… Разведаю даже, чего ты не знаешь…»

С бравым видом он прошагал в кладовку, потом поднялся в Сашину комнату и в отместку за вынужденную уступку дочери сыпанул «шпиону» под простыню молотого перца.

«Если разорется, скажу, за парнем лучше смотреть надо, а не шататься где попало», – эта отговорка пришла ему на ум еще на улице после второй папиросы.

Инне тем временем наскучило «отдыхать» на Змеиной горке. Ей было интересно, как поведет себя Саша после жалобного:

– Ой, знаешь, я еще больше устала… Ноги затекли, видимо…

Он сделал даже больше, чем девушка ожидала.

– Подожди, здесь не надо, – с улыбкой сказала она, когда Саша собрался взять ее на руки.

– Под горку я как-нибудь спущусь, а там…

Охотница в ее душе торжествовала. Инна чувствовала себя окрыленной и на этих крыльях полетела под горку. Теперь уже по лесу разнесся настоящий визг. Сосны мелькали то тут, то там. В довершение девушку снесло с лыжни, и она рыбкой нырнула в глубокий пушистый снег. Только ноги ее дергались в разные стороны, как у лягушки. Это говорило, что их владелица по крайней мере жива и ничего себе не сломала. Когда Саша вытащил Инну из снега, она им же и принялась его забрасывать, уже без шуток и намека на кокетство. Ну а потом, как и положено, плавно села на пятую точку и разревелась. На вопросы о самочувствии Инна не отвечала, а когда ее попытались с холодного насеста поднять, два раза с силой стукнула спасителя по плечу.

– Почему ты меня не предупредил? – куксясь, вопрошала девушка.

Саша и не знал, что на это ответить.

– Не успел, скажешь… – решила за него Инна. – А если бы я разбилась?

Ногу девушка ушибла, там потом образовался синяк величиной с рублевую монету. Теперь Инна огласила лес стоном, что ей очень, просто нестерпимо больно, после чего таки позволила снять свои лыжи и взять себя вместе с ними на руки.

«Без палок этих было бы прикольнее», – подумала она.

А так пришлось спасителя обнимать только одной рукой. Но теперь хотя бы можно было дотронуться до него без особых стеснений и даже поводить свободной рукой по плечу и спине. Шея только уставала. Инна норовила положить голову Саше на плечо, но та все время соскальзывала вместе с рукой.

«Противная форма, – думала она. – Выглядит супер, но скользкая, скотина… Долбанная синтетика…»

Еще лыжи вдобавок ко всему выскользнули. Теперь уже Саша решил, что надо отдохнуть и придумать более эффективный способ передвижения. До дач оставалась еще пара километров, которую они такими темпами вряд ли осилили бы до темноты.

– Как ты? – с надеждой спросил выдохшийся Саша.

– А давай так… – предложила новую интересную для себя комбинацию девушка. – Я заберусь тебе на спину, а ты будешь придерживать меня за ноги. Свои лыжи надену, а твои буду держать спереди…

Идея показалась ей гениальной.

– Или ты можешь тоже лыжи свои не снимать, – добавила она вариант еще гениальнее прежнего. – Ты же спортсмен, равновесие не потеряешь…

Она внимательно смотрела прямо Саше в глаза, пытаясь оценить степень его уверенности в собственных силах. Местность в этом районе была равнинной, так что, по рассуждениям Инны, все должно было идти как по маслу. Девушка только не учла, что и на масле можно поскользнуться.

– А ты в спортзал ходишь? – потянуло ее со скуки на разговоры.

Инна даже зевнула, потому как продвигались они вперед намного медленнее, чем, по ее же мнению, должны были. Саша старался не сбиться с ритма дыхания, и ничего по поводу спортзала не ответил.

– А мне нравятся неразговорчивые, – звонко засмеялась девушка. – Ты бы слышал, как эти мажоры треплются… Ни о чем, лишь бы что-нибудь ляпнуть… «А знаеф, какая у меня тачка?» – дразнила она одного из них. – «Ага, клутая такая». Кроме тачек своих ничего больше…

На сей раз даже взвизгнуть девушка не успела. Ноги Саши и так затекли, а тут под лыжу попала небольшая ветка, которая приблизила неизбежное. Оба оказались… Нет, не в мягком снегу, а в кустах малины и шиповника, буйно разросшихся под лесным пологом. Обычно малина вызывала у Инны куда более приятные эмоции. Теперь она не ревела, а яростно ломала колючие ветки, оказавшиеся под рукой.

Сняв с себя лыжи, девушка швырнула их на снег. Потом все же решила забрать, когда появилась возможность выхватить их из Сашиных рук.

– Все, погуляли… И не надо ходить за мной! – бросила она парню, зашагав по единственной тропинке, ведущей к дачам.

Саша с минуту стоял будто вкопанный да еще и оплеванный в придачу, силясь осмыслить такое Иннино «фи».

– Не, ну это полнейший дурдом, – сорвалось у него с языка.

Потом до него донеслось настоящее «фи», когда он неспешным ходом девушку стал нагонять. Инна что-то булькнула насчет того, что надо уметь отказы принимать и иметь хоть толику самоуважения. Не нужно сразу говорить: «Истеричка тупая», или: «Дура набитая». Просто запамятовала девушка, что зимой со Змеиной горки к дачам вел лишь один короткий путь. Конечно, можно было дать пятикилометровый крюк через Ореховку, но даже Инне не пришло бы в голову так сильно над «отвергнутым» парнем издеваться.

Над тем, какую оценку дадут его самоуважению, Саша всерьез не задумывался, но лыжи вернуть твердо решил.

– Себе оставь их… – словно прочитала эти планы Инна.

Их разделяло около сотни метров, но замечательное сопрано было превосходно слышно.

У домика сторожа Сашу остановила жена Шегали. Не тратя времени на подбор нужных русских слов, она указала на брошенные девушкой лыжи и покачала головой.

– Девка твой палка бросал, – произнесла, наконец, женщина. – Плохо это. Не надо бросать. И ей так говори…

– Спортом будете с мужем заниматься, – улыбнулся ей Саша и воткнул рядом свои. – Шегали сказал: «Лыжи и биатлон – хорошо», – добавил он, стараясь сделать речь максимально для Гули понятной.

Дождавшись, пока Саша отойдет подальше, женщина весь инвентарь забрала.

«Не бросать же на улице, может, и пригодятся», – подход Елизаветы в том, что касается ведения домашнего хозяйства, был ей тоже не чужд.

Шегали подтвердил, что биатлон – это очень интересно, но и лыжи без винтовки также хороши. Когда немногочисленные дачники разошлись по домам доедать остатки праздничного изобилия, супруги вышли на освещенную дорогу у своего домика, надев лыжи. В их совместной жизни это был один из самых необычных и ярких вечеров. Они смеялись, выписывали на лыжах самые невероятные пируэты, падали и снова смеялись, перебрасываясь снежками. Как тут не поверить, что Дед Мороз на пару с Шахта Баба вмешался в помыслы Саши и Инны, дабы сделать супругам такой изысканный подарок?

– Нет, нет, доченька, – шептал Огородник, стараясь удержать мобильный в руке. – Не важно, что этот князек любит по Альпам разъезжать… Что там еще?

К вечеру немного подморозило. Полковник натянул на руки варежки. Держать телефон было неудобно, но он же не хотел, чтоб кто-то подслушал, пусть даже нечаянно, пусть даже Витька Валеев. Тогда ведь его уже не удивишь своими глубокими познаниями о султанате. Огородник пожалел, что блокнота под рукой нет. Впрочем, полковник нашелся и стал выводить цифры на снегу.

– Пять, два, двенадцать, – повторил он вслух записанные на снегу числа.

Разгадать сей «секретный код» едва ли кто-то смог бы. Чтобы самому не запамятовать, Огородник придумал свои образы: пять – то, что он всегда хотел получить в школе, два – то, что он часто получал по английскому и рисованию, двенадцать совсем просто – «Новый год пришел». Оставалось лишь запомнить, что пять – количество танков, заменивших собой боевых слонов, два – пара истребителей султанских ВВС, двенадцать – количество катеров береговой охраны, которые пришлось нынешнему правителю закупить, потому как раритетных снарядов для вооружения «Грозы морей» катастрофически не хватало.

Узнав, что хотел, Огородник с выражением сказал дочери «большое спасибо» и спокойно поинтересовался, давно ли она видела своего Алика?

Аня замялась, но зная, что разрешениями отец попусту не разбрасывается, призналась:

– Вчера… А сегодня он звонил… Интересовался нашим с сынишкой самочувствием.

– А откуда звонил?

– С работы… Папа, опять ты к нему цепляешься, знаешь ведь, что у него график скользящий…

Но в этот раз Огородник не просто к Алику цеплялся, он собирался его «обезвредить» и «избавить дочь от этого…». Полковник даже подобрать обозначение для будущего зятя затруднялся. Случилось так, что не понравился… То сидит нога на ногу – неприлично, то на спинку откинется, ноги свои расставив – совсем неприлично, то посмотрит «как-то нехорошо», то заведет разговор об автомобилях – это же явно с намерением доказать, что будущий тесть ничего в машинах не понимает. «Отчетливо истинных своих наклонностей» Алик до сих пор не проявлял, но Огородник был уверен – это до поры до времени.

– Знаем мы, с кем он там скользит… – заявил полковник. – Друзья засекли его с одной…

Зря Аня пыталась убедить, что у Алика начальница вместо начальника и ничего между ними быть не может.

– С начальницами целуются в губы? – претворял любящий отец в жизнь свой «гениальный» план. – Это что-то новенькое… Отстал я от жизни, видать…

– Когда это было? – раздалось со всхлипами.

Поняв, что дочь дозрела, Огородник сказал:

– Товарищи помогли. Видишь, как мы быстро работаем. Пока ты сведения искала, твой Алик уже спалился…

Для убедительности отец добавил, что фото и видео доказательства имеются в наличии.

Аня начала было протестовать, что следить за людьми не этично, но разревелась и положила трубку, не довершив своей речи.

Так полковник Огородник стал дедом на месяц раньше определенного природой срока.

«Но ведь это же была ложь во благо», – искренне полагал он.

Еще он порадовался своей находчивости: и про султанат узнал, и пустобрехом не стал, и дочери помог не совершить «ошибки». Теперь ему казалось, что вся подноготная «шпиона» раскрылась. Ведь в одном блоге дочка его прочитала: «Султан спонсирует радикальных исламистов, но западное сообщество закрывает на это глаза».

«Нефть и внешняя лояльность Западу кровожадного диктатора в короне – вот в чем причины превращения процветавшей при прежних благочестивых султанах страны в рассадник чуждого ее народу экстремизма», – так завершал свою изобличительную статью загадочный блогер под ником Джинн.

Ходили слухи, что этот блогер чудом спасся от расправы на родине и теперь скрывался под вымышленным именем в одной из европейских стран, продолжая «бороться за свободу и справедливость для своих любимых соотечественников». Но такие подробности Огородника уже не интересовали.

«Бандит этот и взорвать что-нибудь может…» – добавилось теперь к подозрениям полковника.

Его размышления прервал стук в ворота груздевской дачи.

– Кто там ломится? – быстро переключился Огородник. – Звонок для кого?

Тут его посетила мысль, что то могут быть сообщники «шпиона-террориста», которые и русской речи наверняка не знают. Воображение рисовало образы, подобные тем, что они с друзьями воплощали на Новый год, только с настоящими автоматами да еще десятком кило тротила, который «этот» наверняка успел тайком перетащить в кладовку.

– Конь в пальто… – раздался из-за ворот голос Андрея.

– А… – выдохнул Огородник.

– Чего акаешь там? – прозвучало без церемоний. – Звонок некому, что ли, сделать? Открывай давай. Я по делу…

Дело было столь важным, что Андрей приехал на служебной машине. Весь день он искал Панова, который в ожидании визита грозного главного охотоведа на службу не явился. Жена и мать Панова наперебой доказывали, что дома того нет.

– Бродит где-то по лесу вашему, наверно, – говорила мать Панова, закрывая грудью вход в избу.

Андрей сказал так, чтобы в «пустой избе» было слышно:

– Если явится на кордон, шкуру с него спущу!

– Вот видите, какой он… Убийца настоящий, – рассказывал потом домашним Панов. – Кожу собрался с живого человека сдирать…

Ну, а в хозяйстве перед губернаторской охотой дел было невпроворот, так что Андрей вспомнил об опрометчиво сказанном Саше «давай к нам». Тут уже было не до звонов. Охотовед машинально затарабанил в груздевские ворота: ни у него, ни у Панова такого излишества как дверной звонок не было. Прежде чем услышать, что Панов ходит по лесу, Андрей испробовал все три способа, которыми в деревне извещали хозяев о своем прибытии. Сначала он встал перед окнами и, сложив руки рупором, крикнул:

– Выходи, Панов, гад мелкий… Тунеядец. Я тебя сейчас по твоему же забору размажу…

Не получив ответа, Андрей стал кидать снегом в окна, а потом уж принялся крушить ворота руками и ногами.

Когда ему Огородник открыл, у охотоведа даже не оказалось времени, чтобы поздороваться. Он вбежал в дом и, встретив в проходной комнате Сашу, без всяких прелюдий сказал:

– Завтра в семь я за тобой заезжаю. Будешь помогать большим шишкам на охоте.

На ходу поздоровавшись с Груздевым, он выскочил обратно и теперь, после выполненного дела, сказал Огороднику «пока».

Огороднику от новых известий сразу вдруг полегчало. Тут Валеев очень кстати предложил попариться, памятуя о своей отговорке. Фыркать только генералу оставалось, что приглашение Саши в качестве банщика Огородника не остановило. Впрочем, теперь тот о султанате и не заикался. Не то чтобы относился он к «шпиону-террористу» с симпатией, но желание «выводить его на чистую воду» поубавилось. После визита Андрея и согласия Саши помочь ему Огородник уверился: «Молодой подбирается к губернатору».

Огородник уверился, что губернатор нравиться никому не может, разве что родственникам, да и то из-за денег и власти. Кровожадным полковника назвать было нельзя, но иногда наедине с друзьями он так проходился по чиновникам-бюрократам, что мог договориться и до статьи 282-й УК РФ. Но вот верховного главнокомандующего он никогда не трогал, по давней российской традиции считая, что, если тот в чем и заблуждается, то непременно из-за чиновников, в заблуждение его вводящих.

– Страна-то у нас какая большая, – говорил в подобных случаях Огородник. – Разве один даже самый умный человек со всем этим в одиночку разберется?

Огороднику и декларации доходов губернатора не нужно было смотреть, чтобы считать его вором. То же самое относилось и ко всем губернаторским «прихлебателям».

– В этот раз хорошо паришь, – похвалил он Сашу.

Саша заметил, что Огородник вдруг стал необычайно улыбчивым и радушным. Впрочем, у него не было желания докапываться до причин сих перемен. На то, что Груздев отыщет ему золотое дно, парень, конечно, не рассчитывал, но зарплата…

– Чего вздыхаешь, Санек? – захихикал Валеев. – Вот познакомишься ты с господином губернатором, носик свой задерешь и будешь нас, грешных, за версту обходить…

«По крайней мере, должно быть не сложнее, чем с послом, – думал Саша. – Подход можно к любому человеку найти».

При той встрече посол Абд-эль-Мелик аль-Бахри вел себя предельно вежливо и даже назвал Сашу «мой драгоценный собеседник». Секретарю он потом, правда, сказал, что нужно следить за тем, кто к его, аль-Бахри, персоне подходит. Саша этих слов на незнакомом языке, разумеется, не понял, а посол по-прежнему мило улыбался и обещал его просьбу рассмотреть.

– Нельзя даже пообедать нормально, – поднял потом скандал аль-Бахри.

Он по привычке, как у себя на родине, приказал немедленно вызвать директора ресторана и потребовал объяснить, почему все кому не лень могут к нему во время обеда подходить.

– Но вы же не стали бронировать ресторан, – оправдывался перед дорогим клиентом директор. – Тогда бы мы других посетителей не пускали.

Аль-Бахри пронзил его взглядом, сказал что-то воинственным тоном на своем языке и ушел, не расплатившись. Больше в том ресторане он не появлялся. Его вывод звучал примерно так: «Если щенок нашел, то шакалы вычислят и подавно». Параноиком аль-Бахри не был, но от брата-султана ожидал всего, что угодно.

Губернатор же ожидал подвоха от любого из своих подчиненных и в любой момент. Но к такому положению дел он привык, и без подковерных интриг ему становилось даже скучно.

– Работа серьезная, – наставлял Сашу Груздев. – Тут главное терпение. Не вспылить. Потом можно для успокоения дров поколоть… У меня их много. Или браконьера какого уму-разуму поучить… В голове у чинов этих такое, что они и сами не разберутся. Так что склоки ни к чему. Такой человек даже если вину за собой чует, ни за что не признается. Как ты там говорил?..

– Ментальность, – произнес нараспев Валеев. – У губернатора она должна быть круче, чем у любого штатского. Вон сколько всего про него говорили, писали, а он все в своем креслице сидит… Да, тут ментальность особая нужна.

Теперь Огородник счел момент удачным, чтобы блеснуть знаниями и поставить друга-всезнайку на место.

– А вот султан Абу-Валид ибн Абд-эль-Гази аль-Бахри…

Огородник горделиво выпятил грудь уже от одного того, что смог имя султана выговорить.

– Вот один из его губернаторов-наместников проворовался, – продолжил он, глядя на Валеева. – Так султан его самолично выпорол, а потом чинушу того водили по столице с большой табличкой на шее «Брось камень и будет тебе счастье». Что только в него не бросали… У них, кстати, земли на острове такие хорошие, плодородные, что камней сложно найти… Ну, вот землей пришлось бросать… навозом, – со смаком произнес он. – А потом султан своими руками отрубил обе руки этому сатрапу острой такой саблей, как полагается по тамошним законам. И в тюрьму бросил аж на тридцать лет. Вот нам бы так, да, Санек?

– У всех свои заморочки, – улыбнулся ему Саша.

– Да, и я законы других народов тоже уважаю, у них можно даже поучиться многому, это не должно быть для нас зазорно. Вот наш губернатор не меньшая свинья, чем тот…

Он специально вставил «свинью», помня, как единоверцы султана к ним относятся.

– Свинья он вонючая, – добавил для пущего эффекта Огородник. – Давно его скинуть пора да навозом его закидать свеженьким, мусором всяким… Вся область мусором завалена…

– А Вадик у нас мусор за собой если и не убирает, то палит уж точно, – иронизировал Валеев.

Он вспомнил мартовскую охоту на уток. Тогда селезни никак не желали к Огороднику подлетать. С досады он раскурил пять папирос, подпалив случайно сухой тростник. После этого ему таки удалось пару селезней, спасавшихся от дыма, подстрелить. Затем полковник подивился, как неповторимо смотрится болото в огненном зареве.

– Это не я, там местный какой-то ходил, – плел он Андрею.

То же самое Огородник повторил и теперь в ответ на слова Валеева.

– Да, Вадик, память у тебя отличная, – поддел его товарищ-оппонент.

– Не жалуюсь, – раздалось в ответ. – А султан справедливый, – добавил Огородник для Саши. – А наш губернатор сволочь и свинья последняя. Ему бы в сортире хрюкать «занято».

Валеев, засмеялся, вспомнив, про этот «сортир», в свое время столь популярный на государственном телевидении.

– А ты, Санек, не бывал в тех краях? – спросил генерал, чем Огородника растревожил: «Кто ж так в лоб-то спрашивает?»

– Виктор Тимурович имеет в виду, что туда… – он чуть не оговорился «к вам», – многие ездят обучаться охоте с ловчими птицами, – пояснил Огородник.

– Султан любит зимние виды спорта, в Альпах на лыжах катается… на сноуборде, вот я и просил разрешения за его страну выступать в биатлоне, – с ностальгией произнес парень.

Ответ на столь долго мучивший его вопрос Огородника, как ни странно, запутал окончательно.

«Не доверяет, хитрюга, городит какую-то чепуху», – подумал он и закурил папиросу, так ему думалось лучше, по крайней мере полковник сам считал так.

Валеев тщетно намекал, морщась и отмахиваясь от табачного дыма, и с тем же результатом ворчал: «Ну и вонища!»

– Как-то это не очень… – встрял Груздев, до того молчаливо наблюдавший за разноцветными гуппи в аквариуме. – За чужую страну… Ты прости, конечно, может, я не понимаю ничего…

Объяснять Саша ничего не стал. Причин, по которым ему не светила сборная своей страны и даже области, была масса. При всем своем уважении к Груздеву вдаваться в детали Саша не хотел. Для него говорить об этом было делом столь же болезненным, как для какой-нибудь закомплексованной девушки обсуждать свой большой нос с горбинкой. Потому парень вежливо намекнул, что утро вечера мудренее, и завтра ему нужно рано вставать.

– Поздравляю с новой работой, – пожал ему руку Груздев.

У него далеко не всегда получалось говорить лаконично, потому поздравление плавно перетекло в помпезную речь о том, как хорошо работать на природе, эту самую природу охранять и, конечно, вспомнив Бобра, полковник предрек Сан Санычу лавры «славного борца с браконьерами всех мастей». По такому случаю намечался тост. Как раз в это время из своей комнаты вырулил Трубачев в пижаме.

– За революцию? Это хорошо, – одобрил он.

Груздев замер с бутылкой сидра в руке, спешно перебирая в голове исторические даты для третьего января.

– А я еще думал, что-то важное тогда, у Андрюшки за столом, не припомнил…

Достав для себя бокал, Трубачев провозгласил:

– За социалистическую революцию! За свободную Кубу!

Саша улучил время и сбежал, никем, кроме Валеева, не замеченный. Тот кивнул ему, улыбнувшись. Валееву вспомнилось, как он сам когда-то сбегал от разговоров старших сослуживцев на тему развития интернациональной солидарности трудящихся и «загнивающей буржуазно-империалистической Европы».