Текст книги "Взрослые дети"

Огородник охотно согласился составить Груздеву компанию. Дома у него было однообразие: телевизор и молчанка, в которую они с женой два года уже «играли». От этого он с радостью сбежал, ожидая увидеть «зрелищные состязания стреляющих лыжников».

Градов снова грозился чуть что взяться за Сашины уши. Огородника сие сначала позабавило, но вскоре он безнадежно заскучал.

– Хм… стрелять учит. В армии разве не научили? Так служил, значит, – бормотал Огородник, облокотившись о перила трибуны.

Зато Груздев из кожи вон лез, «болея» за всех товарищей.

Генерал Трубачев тоже приехал. Узнав «паренька», он вспомнил и про то, что собирался квартиру на него переписать. Трубачев снова был в обиде на родных, потому пообещал, как и раньше, со словом офицера, «оформить все это дело по закону после возвращения в город».

– Грибы из магазина притащили… в маринаде, – жаловался генерал. – Спрашиваю, что за грибы? Не червивые? А они, как немые… Губами своими шлепают только, точно как караси… Караси всегда так делают, когда из воды их вынимаешь…

Груздев размахивал флагом пограничных войск, который после упорных поисков одолжил-таки у знакомых своих знакомых.

– За погранвойска! – неслось с трибуны.

Скоро «горланить за четверых» полковнику надоело, и он насел на Огородника, толкая древко флага тому в руки. Флаг был принят, потому как «знамя требовало почтительного к себе отношения». Выход Огородник нашел быстро: вставил древко в металлическую трубку ограждения: «И флаг развевается, и руки маять не надо».

– Надо бы батарейки купить, – переключился Груздев на Валеева.

Валеев воплощал собой само счастье, представляя, «какие отличные порции мяса должны давать спортсменам после тренировок». Но осторожная просьба товарища мигом обратила его в колючего фырчащего ежа.

– А родственнички его что? Переломятся в «Электротовары» зайти? – перешел в оборону Валеев.

Генерал Валеев сразу почуял, во что поездка выльется, когда они с Огородником поехали за Трубачевым.

– Колесо приспустило, подкачаю пока, а ты иди за старшим… – сказал ему Огородник перед генеральским подъездом.

Эту отговорку Огородник еще накануне вечером изобрел.

– Как же я туда без ружья поеду? – упорствовал Трубачев.

Его домочадцы лишь вздыхали и морщились, слушая, как Валеев объяснял во все горло, что едут они не на охоту.

– Волк – это хорошо, приговаривал генерал, разыскивая патроны…

То, что в конце апреля другой легальной дичи, кроме волка, в мокроложском охотхозяйстве не бывает, он помнил хорошо.

В бывшей комнате дочери Огородник раздобыл плеер с наушниками, и всю дорогу развлекал себя популярными песнями по народным мотивам. Валееву же пришлось «на пальцах», как он сказал Груздеву, объяснять, почему машина свернула на шоссе, а не поехала прямо в сторону Ореховки.

– Баловство… И для военной службы проку нет… – говорил про Сашину стрельбу Трубачев. – Картечью дать один раз, и от этой мишени ничего не останется…

На костюме Виктора-Тучки красовалась эмблема общества «Динамо», да и комплекция у него была соответствующей. Так что все присутствовавшие на трибуне без колебаний признали его за местное большое начальство.

– Чукча приехал на лыжный марафон, – поделилось «начальство» анекдотом. – На финиш первым пришел. Его поздравляют, а он грустный: «Весь лес прошел, все поле, в деревню даже зашел – ни оленя, ни песца, ни тюленя, однако».

– Хохочут они, тебе не послышалась… А мишени там! – иронично сказал Градов Саше и велел «про дураков забыть».

– На вашего парнишку такие люди приезжали смотреть… – продолжал с упоением Тучка. – Посмотрели и потом тоже постреляли… И вы можете, у нас по части оплаты все по-божески…

– В другой раз, – сказал Груздев, осуждающе глядя на дремавшего Огородника.

Тучка из-за коммерческой неудачи огорчаться не стал.

– Так это вы с ружьем приехали, – улыбаясь, обратился он к Трубачеву. – Оригинально, скажу я вам…

– Да баловство это, – прервал его генерал. – Я же на волка патроны взял… Один раз тут пальнул, и все это в щепки…

Тучка напряг свой ум, думая, куда это генерал мог пальнуть, ведь он же сам все видел, еще и посмеялся от души. На стоянке перед базой Валеев долго уговаривал Трубачева оставить ружье в багажнике. Когда не сработало, он применил хитрость, отвлекая генерала уловками в духе «вон какая птичка летит». В этот момент ружье Валеев пытался отнять, а Трубачев принимался отчитывать его, что «так негоже с оружием обращаться». Огородник суетился около машины в своих наушниках, то под капотом якобы что-то проверяя, то в бардачке. Тучка уже собирался возвращаться к своим делам, но Валеев вдруг громко вскрикнул и подбежал к рисовавшей классики девочке. За мелок он выложил десять рублей, потому как жвачки у него не водилось, а леденцы он уничтожил по дороге.

«Охоты нет! Оставь ружье!» – написал он крупными буквами на асфальте.

– А зачем тогда тащились сюда? – прозвучал вопрос.

Валеев зафырчал и вывел слово «Биатлон». Юные спортсмены даже запечатлели его на свои смартфоны. Их порывов генерал не оценил: поза уж у него была «никуда не годной».

– Стою, извиняюсь, раком, а тут эти сопливики с трубками своими щелк да щелк… – делился он потом с Груздевым.

Юниоры оказались не в пример Валееву проворными, так что ему оставалось лишь грозить и требовать «мерзость поганую удалить». Надо ли говорить, что совсем скоро Валеева могли созерцать все пользователи интернета?

Огородник пробудился от дремы, потому как в наушниках зазвучали новости.

– Вот заразы! Твари! Ублюдки! Скоты! В рыло надо дать, как следует! – выдал он.

Смотрел Огородник по-прежнему на стрельбище, а из уст его рвались все новые и новые ругательства.

– Зачем же так? – вопрошал Тучка. – Спортсмена наоборот надо подбадривать. Тем более если лично с ним знакомы. Не надо брать пример со всяких горе-фанатов. Вот у Степаныча был до этого ученик…

Тучка вынужден был прерваться, заметив приближение Градова.

– Я ничего не хотел плохого сказать… – поспешил заверить он.

«Раз оправдывается, значит, ляпнул что-то не то», – решил тренер и в ироничной форме Виктору намекнул, что работа его сама собой не сделается.

– Молочные продукты, фрукты, овощи, рыба, минералка заражены, – наседал Огородник на Валеева. – Скажешь опять, что наши придумали всех этих микробов?

Он выругался так грубо, как только умел, и принялся эмоционально перечислять бывшие советские республики, которые теперь «в край опаскудились, поставляя в Россию всякую отраву».

– Да хоть холеру пусть они там найдут, – ответил раздраженно Валеев.

Генерал имел на Огородника зуб из-за истории с Трубачевым, потому вызов принял и полез на рожон.

– И птичий грипп, дорогой, янки создали в секретной лаборатории под Пентагоном, чтоб тебя, родимого, заразить через курочку, – передразнил он известного ведущего новостей.

– Да тебя вообще надо выслать из страны, как шпану последнюю, – взвился Огородник. – И звания лишить, и наград, и еще заставить выплатить полученную от государства пенсию, всю до последней копейки. Какой же ты, Витька, подлец… И как я тебя раньше не раскусил?

Груздев все прекрасно слышал. Валеев подозревал, что такой ор и «старшой» разберет. Трубачев не зря странно на него смотрел, – Валееву так казалось. На самом деле «старшой» наблюдал за каплей птичьего помета повисшей на козырьке валеевской фуражки, которая вот-вот должна была упасть от нещадной тряски головой. Сам Валеев «птичьего подарка» не заметил: ему было не до того. Их прения с Огородником зашли уже очень далеко.

– Я не хочу есть эту безвкусную вату, которая здесь зовется голландским сыром, – с красным лицом тараторил Валеев. – Я хочу кушать сыр из самой Голландии, с его родины, где его умеют варить!

Так он подбросил оппоненту целых два козыря.

– Лишь бы свое дутое пузо набить, – начал Огородник, а потом вспомнил и про обидное прозвище Ватник, которым «либерасты» наградили ярых «патриотов».

– Прочитай, что на часах твоих написано! Львов! – тыкал ему Валеев.

В запале часы Огородник снял и швырнул через плечо.

– На трассу не надо бросать, – робко вставил Тучка. – Спортсмены проходят скоростную тренировку все-таки…

Его голос, как ни странно, был услышан. Огородник высказал тучному Виктору ему все, что думал о тех, кто «отжирается» за казенный счет и «относится к родине, как свинья к корыту с жратвой».

– Зятя попрошу, еще лучше купит часы! – вспомнил он, наконец, про главного оппонента. – А от твоей дочери все мужики сбегают… И чем она теперь занимается? Все также снегурок готовит, и летом будет готовить, да?

– Зять у него, – язвительно отозвался Валеев. – Не его ли вы, тесть, величали ишаком аульным? Ах да, сад с мандаринчиками… Те мандаринчики ведь без всяких химикатов и кишечных палочек… которых вы микробами называете, как мифических стафилококков и нитраты. Последние, да будет вам известно, вообще химические соединения.

Хоть Градов про ишака не услышал, но это слово само пришло ему на ум при виде свары почтенных отставных офицеров. Спорщики медленно, но верно перемещались в сторону выхода. Тренер не мог дождаться, когда же они, наконец, исчезнут за воротами и перестанут отвлекать его воспитанника своими воплями.

Саша уже успел пообедать и пройти на роллерах пять кругов по три километра, а Груздев все пытался спорщиков разнять своим громогласным «тихо!».

– Если нитраты не микробы, это не значит, что они не опасны, – доказывал Огородник уже ему. – Ты-то, Пашка, должен понимать. Они же травят нас в открытую.

– Если уж вырос дубом, то им и останется, – постучал по ближайшему дереву Валеев.

– Вы бы разобрались сначала, – передразнил его Огородник. – Да будет вам известно, это дерево – елка.

– Вообще-то сосна, – поправил обоих Груздев в надежде спор пресечь.

– Есть хвойная порода ель, – подхватил Валеев. – Это вам не елки зеленые, которые вы любите поминать после того, как выпьете пол-литра и перед тем, как захрапите во все горло…

– О чем вдруг сыр-бор? Почему они руками машут? – допытывался у Груздева Трубачев.

Теперь уже Груздев махнул рукой и повел «старшого» к машине.

– У меня же ружье там, – нервно говорил Трубачев, указывая на машину Огородника. – Ружье-то мое там осталось… Вон оно на заднем сиденье лежит.

Уговаривать Груздев не стал: он сел в свою машину и распахнул пассажирскую дверцу. Когда ему снова напомнили о ружье, полковник похлопал ладонями по своим ушам и развел руками.

– Да, с ушами еще та напасть, – согласился Трубачев, садясь к другу в машину. – По себе знаю… Гадаешь, что тебе там сказали? В мозги ведь к человеку не залезешь, не узнаешь, чего он там сказать хочет. А с другой стороны, вот подарили вы мне аппарат, и что толку? Родственнички, видать, объявить мне тихий бойкот решили, не разговаривают… А! Ты же не слышишь, я забыл, – вздохнул он.

Трубачев невероятно обрадовался, когда Груздев жестом попросил его слуховой аппарат снять.

– Ты будто мои мысли читаешь… – сказал он. – Это, действительно, хорошая модель… Хороший вы мне подарок сделали с тем мальчиком. Я вот погляжу на поведение своих да перепишу лучше квартиру на него.

Валеев с Огородником поспорили минут пять, прежде чем исчезновение товарищей заметили. Огородник заявил, что в его машине только одно свободное место – для «старшого», а сзади «ремни безопасности полопались».

– Ох, как Пентагон тебя не любит, – съязвил Валеев. – Наверняка он подстроил.

Огородник решил, что под Пентагоном Валеев имеет в виду себя, потому оценил шутку «на кол с минусом».

– А по телефону разговаривает, – удивился Трубачев.

То звонил Огородник, интересуясь, куда друзья запропастились.

– Как в городе? – недовольно вопрошал он. – А ружье-то его тут… А зачем я тогда здесь стою?..

Прождал их Огородник ровно тридцать пять минут. Он машинально взглянул на запястье левой руки и впал в ступор. Несколько секунд понадобилось, чтобы Огородник смог мысленно случившееся переработать.

«Справедливость все-таки есть», – решил он, нагнав автобус, на котором уехал Валеев.

Огородник долго маневрировал, чтоб и правила дорожного движения не нарушить, и Валеева в салоне разглядеть. Нужно это было для того, чтобы показать тому язык.

В ответ генерал помахал ему рукой. Автобус вместе с «Волгой» Огородника встал в пробке, пассажиров выпустили. В отместку Валеев оппоненту подмигнул и, игриво подпрыгивая, зашагал к ближайшей станции метро.

– А за проезд лишний раз заплатишь, – усмехнулся Огородник уже наигранно.

Глава 13
Будни трудовые

С пóтом и кровью, как бы сказали любители патетики, проходило лето. Градов подносил зеленку и йод, не забывая при этом напоминать, что в няньки он не нанимался. Еще тренер ежедневно ставил воспитанника на весы, угрожая за каждый лишний килограмм надавать по ушам. Пока он отмечал лишь рост мышечной массы и со строгим видом объявлял воспитаннику:

– Ну, живи пока.

Дома Саша практически не появлялся, что чудесным образом обогатило местный кухонный фольклор. Поползли слухи, что жилец «зловещей комнаты № 8» попал в психбольницу. Кто-то доказывал, что он просто «сел за убийство». Третьи фантазировали, что парня убили, причем зверски, притом расчленили, засунули в мусорный мешок, который бросили в болото. Одна соседка клялась, что ночью из-за дверей «нечистой комнаты» доносятся шорохи и стоны. Сашин сосед-алкоголик орал, что все это брехня, но сам прислушивался внимательно.

Когда он напился до горячки и с дикими воплями носился по коридору, соседи уверились, что это «не упокоенная душа пришла мстить». За что мстить, никто не знал, но соседки уверились, что мстить дух будет всем и беспощадно.

– Будто все из рук валится, – жаловалась одна женщина соседке по коридору. – То вилка выпадет, то по тарелке рукой попаду, а она упадет и разобьется… Отойду, вернусь, а под чайником огонь потух…

Было сущей банальностью думать, что из носика чайника выплеснулась вскипевшая вода. Местные жители любили себя развлечь, а иногда и побояться можно было от скуки.

– Это полтергейст, – объявила одна соседка другой. – По телевизору показывали.

Поварешка из рук «обрадованной» жилички так и выскользнула. После минутного замешательства обе женщины дружно взвизгнули. «Полтергейст» разбушевался не на шутку. Теперь он уже переключился на несчастных соседок, заставляя их спотыкаться, терять на бегу тапки и ударяться о дверные косяки.

По ночам в коридоре стояла тишина, разумеется, зловещая. Только алкоголик иногда забывал по пьяному делу, что полтергейста нужно бояться. Ну, а соседки тряслись под одеялами, слыша шарканье его ног и бессвязное бормотанье.

– Думала, помру со страху, – делилась одна из них со знакомой после грозовой ночи, когда фантазия разгулялась уж очень сильно.

На том решили поискать экстрасенса и таки нашли. Дядька долго бродил по коридору, мыча и описывая круги руками.

– Здесь поселился призрак, – объявил он, поводив руками по двери алкоголика.

Соседки застучали в четыре руки, требуя пустить «прорицателя» внутрь. Там «ясноведающий медиум-шаман», как он себя именовал, обнаружил кармическую воронку, старинное проклятье и барабашку заодно. Потом выставил жильцам счет, чтобы их от всего этого избавить.

– А что с жильцом с тем пропавшим? – с трепетом спросила одна из женщин.

– Он – черный маг, – прозвучало с подобающей интонацией, «экстрасенс» даже выругался для пущей убедительности.

Женщины причитали, что денег у них мало. Вот тогда-то им и поведали самую страшную историю: у черных магов шабаш, а когда он завершится, загадочный жилец обязательно вернется, и тогда…

В итоге соседок убедили, что денежные накопления – штука грязная, даже с ума людей сводящая, потому «медиум-шаман» оказывает им неимоверную услугу, и дом очищая, и денежки нечистые себе забирая.

На прощанье он дал обеим браслеты из цветного бисера и велел всегда носить их с собой: «Они заряжены и от нехорошего глаза уберегут».

Градов же любил всевозможные талисманы высмеивать. С ехидной улыбкой он разглядывал брелок в виде футбольного мяча на его рюкзаке.

– Конечно, конечно, – иронизировал тренер, когда Саша сказал, что нашел его в комнате спортивного общежития.

– Прежний жилец оставил, – говорил парень.

А тренер все больше убеждался: воспитанник «впал в фетишизм», но стесняется этого, потому и оправдывается.

– Ты на футболистов наших не заглядывался бы, – улыбнулся тренер. – Старый я. Мне такого позорища не пережить.

Оставшись наедине с Тучкой, Градов поворчал и насчет талисманов, и насчет отечественного футбола, досталось и «благодетелям». Тренера буквально распирало от негодования из-за финансовых накладок: то перечислят средства с опозданием, то вообще не перечислят.

– Зато генералишка этот тебе на мозги не капает, – успокаивал его Тучка.

– Беспорядки в султанате возобновились, – вещали дружественные султану иностранные СМИ.

Под ними понимались пикеты, демонстрации и все, что имело целью «подрыв государственности». Один полусумасшедший сказитель угодил в тюрьму за то, что слонялся по базару, предрекая народу великие испытания.

Государственные каналы вещали «о недостойных, продавшихся иностранным агентам», призывая народ «сплотиться вокруг великого султана, праведный гнев которого настигнет всех нечестивцев».

Аль-Нури же был слишком занят маршами под грохот гимнов, пушечных залпов и воинственными речами «с бумажки», чтоб изводить Градова своим присутствием.

– В Эстонию едем, – объявил однажды Градов воспитаннику.

Сказал сухо, но по выражению его лица можно было счесть, что отправляется он на настоящую каторгу.

– Едем не на курорт, – добавил он сурово.

– Я понял, – просиял Саша. – Не Египет же, не Турция, не Поклюка даже.

– Да, рановато в Поклюку намылился, – сыронизировал тренер. – Стрелять лучше надо!

Чем ближе было начало сезона, тем чаще и жестче становились замечания Градова по части стрельбы. С Тучкой он даже делился:

– Если сдвигов не будет, пошлю его на… Позориться с ним не собираюсь.

Потом он говорил про «чокнутых благодетелей», желающих получить чемпиона да еще за каких-то полгода.

– Главное же не победы… – вспомнил Тучка олимпийский лозунг.

– Это придумали для красного словца, – ворчал Градов. – Все хотят победить…

– Ну-ну, – заулыбался собеседник. – Сенсация, чую, назревает…

– А ты даже и полкруга не пройдешь, брюхо отвесил! – взвился Градов и, как в подобных случаях полагается, вышел, оглушительно хлопнув дверью.

В тот же день директор базы намекнул, что дверь нужно отремонтировать.

– Наверно, петли расшатались, – мягким голосом сказал он Градову. – Бывает, вышли так нечаянно. Но ведь и с меня спросят за порчу имущества.

Градов сунул ему деньги, предложив «сожрать их и подавиться».

– Тренировка окончена, – рявкнул он Саше.

– Вашему воспитаннику хорошо будет понабраться опыта у наших, – тем же тоном произнес директор базы.

Будто бы случайно в Сашиной раздевалке у самого его шкафчика оказалась газета, открытая на нужной странице.

– Круто, – пересказал парень тренеру. – Тренироваться в такой компании… Думаю, это будет полезно…

– Будет, будет, если не попадешь в кого-то вместо мишени… – прервал его Градов.

День спустя тренер со вздохом выдал весть: «Эстония отменяется».

– Это же тебе не Союз… Европа это сейчас, может, рожи наши им не понравились… – эмоционально объяснял он Саше. – Так и быть… – добавил он.

Последние слова означали, что парню дозволено у Градова пожить, покуда он «улаживает формальности» с переездом на другую базу.

– Не сошелся свет на них клином… – продолжал он. – Есть у меня на примете другие варианты… И не хуже.

Градов в тот день стал невероятно разговорчивым и даже вспомнил про багаж, лет пять назад в той самой Эстонии потерянный. Не обошлось и без анекдотов про флегматичных эстонцев.

– Та-та, я вас буду понимать черес пять минут… – с артистизмом рассказал он историю из арсенала Тучки.

Конечно, в том анекдоте участвовал флегматичный эстонский спортсмен, которому сзади кричали «лыжню!». Шутка не казалась Градову смешной, были и гораздо смешнее, например, про иностранцев и медведей с балалайками. Тренер думал, что бы еще такого сказать в оправдание своего решения, но прежде он услышал от Саши емкое:

– Я понял.

«И что он понял?» – думал наставник про себя.

Такая реакция его даже немного позлила: «Ведь понятно же, на что он намекает». Вскоре ему представилась возможность отыграться:

– Ничего ты не понял… Убери! Выбрось вообще! – сказал тренер строго, увидев в Сашиных руках шоколадный батончик.

Так Саша понял все окончательно, впрочем, терпеть тренерские придирки пришлось еще долго.

– Да, мне нравится новый вариант… Я слышал об этой базе хорошие отзывы, – схитрил Саша, желая Градова умиротворить.

Градов посмотрел на него подозрительно, попросив рассказать об услышанном подробнее. Фразы о хорошей трассе представлялись тренеру расплывчатыми.

– А что именно хорошего ты в них находишь? – допытывался он.

– Говорили просто, что они хорошие, – не менее пространно звучало в ответ.

– А неплохо было бы тебе с Пушкиным потягаться…

Градову пришла мысль, что давно следовало это сказать дабы «отвезти от себя подозрения». Не должен же был новый воспитанник подумать, что он, солидный человек, отказался ехать на базу в Эстонию из-за присутствия там воспитанника прежнего.

«Добрая мысля приходит опосля, – поворчал он в душе. – Ладно, пусть думает теперь, что ему угодно… Лишь бы языком не трепал».

Тренер отказывался от Сашиной помощи на пасеке, ворча, как плохо знакомый за ней следил. Он нещадно выпалывал траву, продолжая бормотать нелицеприятные вещи в адрес некоего «хрена», ее тут до него расплодившего.

– Перчатки наденьте, Виталий Степанович, – попросил Саша, услышав от тренера: «Местные зовут это борщевиком, а по мне лопухи лопухами… Растет, как собака… Плодится и плодится».

Свою просьбу парень повторил и добавил, что нужно подсекать под самый корень, чтоб сок едкий не брызгал, в точности так рассказывал за пельменями егерь Кузьмин.

– Нагрузка, видимо, маленькая, раз на подвиги тянет, – дернул носом Градов, глядя на воспитанника из позы рака. – На речку, говорю, иди, охладись… Без сопливых справлюсь, – добавил он строго.

Для тренировки была выбрана единственная в Дивино асфальтированная улица. Она гордо именовалась Центральной и, как полагается при таком названии, служила эпицентром сельской жизни. Отделение банка, почта, школа, три магазинчика, администрация и ДК – все умещалось на ней. Здесь же проходил и автобус, водителя которого появление лыжероллера поначалу забавляло. Он даже физкульт-привет передавал, высунувшись на ходу из кабины. Но тренировки эти уж очень быстро в местные пасторали вписались и стали восприниматься как неотъемлемая их часть. А то, что примелькалось, часто переходит в разряд банальности и даже раздражителя. Теперь из кабины доносилось: «Делать нечего, шел бы лучше на завод вкалывать», «Не занимай дорогу!», «Перебирай короче ногами!» Иногда за спиной неожиданно раздавался громкий сигнал, который заменял все эти выражения и слова покрепче.

Когда же Градов «уладит формальности» с поездкой на новую базу, парень не спрашивал, поняв, что добьется лишь пары «штрафных» прогонов по улице или ворчания на какую-нибудь отвлеченную тему.

Про перебинтованные ладони он спрашивать тоже не стал.

– Мозоли донимают, – буркнул Градов, упреждая всякие вопросы, и тут же заговорил об отличном медосборе.

Ни слова про волдыри от «лопухов». Старую поговорку о том, что не яйцам курицу учить, он и теперь пересматривать не собирался. Зато самочувствие воспитанника Градов считал вполне подходящей темой для разговора. Ее он поднимал каждый день и каждый же день недоверчиво кривил губы, слыша до боли уже знакомое «все нормально».

– А носом чего шмыгаешь? – пристал он на сей раз.

– Просто пыльно на дороге было… Все нормально.

Далее последовал допрос с пристрастием: «Перекупался?.. Вода холодная была?.. Из колонки пил?..»

По какому-то наитию последний пункт показался ему самым убедительным, и прозвучала лекция в груздевском духе о том, почему сырую воду из колонки пить нельзя, что там можно подцепить и, как можно простуду схватить, напившись холодной воды после тяжелой тренировки. Сразу же был принесен градусник и без лишних церемоний тренером самолично вставлен воспитаннику под мышку.

– Учишь, учишь… – громко ворчал он, шлепая себя руками по бокам. – Что об стену горох… Дай сюда!

С той же бесцеремонностью градусник был извлечен.

– Да все хорошо… – вставил было Саша.

Но тренер был непреклонен – отдых и пока никаких пробежек.

– И как с тобой ехать на серьезные соревнования? – вещал Градов, уперев руки в бока. – Полнейшая безответственность… Никакого намека на рассудок, памяти ноль… Учишь, учишь – все без толку…

Это продолжалось довольно долго, так Градов отвлекался от неприятных ощущений, вызванных ожогами.

Потом тренер заявил, что у него и без того возни море, и уехал в город. Но прежде он сходил в местную аптеку и вдоволь поворчал, что «элементарного препарата нет». Фармацевт долго спорила, что капли от насморка за 12 рублей даже лучше спрея за 290. После ухода Градова она тоже поворчала: «Деньги эти пенсионеры не знают, куда девать, а все прибедняются, что пенсии маленькие».

– Мед-то не дешевый продает, – вставила незамеченная ей сельчанка. – На одну бы пенсию он бы так не разгулялся.

– Промывать три раза в день, – наказал Градов Саше, поставив добытый спрей на стол.

Сам он заперся на кухне, дабы «разобраться» со своим ожогом, который нестерпимо зудел, а на попытку почесать отвечал острой болью.

– Дома сидеть! Собаку с цепи спущу, лучше не рискуй! – велел он Саше.

Получилось грубо, уж очень сильно ожог тренера «достал».

Фельдшер была женщиной дотошной. Сначала она решила расспросить Градова о том, когда он делал кардиограмму, ФГС и сдавал все возможные анализы.

– Держите таблеточку. От давления… – произнесла она после манипуляций с допотопным тонометром, как всегда делала, общаясь «со старичками». Так ей любовно назывались люди, перешагнувшие через шестидесятилетний рубеж.

– Мазь! Или что там еще?.. От ожога. Я с этим пришел! – взвился Градов.

– Тихо, тихо, тихо, – сюсюкала женщина. – Давленьице не надо поднимать… А УЗИ вам обязательно надо сделать, в вашем возрасте риск рака весьма и весьма велик…

Только выругавшись и направившись к выходу, он, наконец, желанного рецепта добился.

– Хоть отдохнуть от него… – бурчал на следующее утро Градов, собирая вещи.

Не то чтобы Саша его «доставал» подобно ожогу. Сказано такое было скорее по привычке, для оправдания своей житейской философии: «Никакие близкие знакомства мне не нужны».

– Жить будем в разных корпусах, – сказал он уже воспитаннику. – Самостоятельным нужно быть…

Что означала эта самостоятельность? То, что тренер не станет больше приносить спреи от насморка, услышав малейший чих, и совать нос в кастрюлю, выясняя, насколько здоровая пища в ней готовится?

«Последнее вряд ли, – подумал Саша, улыбнувшись.

– Котомки свои тащи… Я тебе не извозчик, – нарочито грубо окрикнул его Градов.

Проверив «на всякий случай», плотно ли парень закрыл багажник, тренер поворчал, какая несамостоятельная пошла молодежь. Про себя он прибавлял, что вынужден жечь свой личный бензин и экономить даже на поездах – «и все из-за бородатых благодетелей» и их «дурацкой военной заварухи».

Деревенские женщины, торгующие всякой съестной всячиной у дороги, умилялись «боевому дедушке за рулем и его хорошему внучку», вспоминая своих «оболтусов», которым «лишь бы пива пососать да в клубе под бум-бум подрыгаться».

Восторги Градова по поводу новой тренировочной площадки длились меньше минуты.

– Не один, так другой, – проворчал он.

Такова была его реакция на биатлониста Дмитрия Истомина, своим видом излучавшего один лишь позитив. Градов даже притворился, что прозвучавшего «здрасте» не услышал.

Истомин обернулся. Вся эта история вызывала у него интерес. Увидеть Градова после столь громкого прощания с большим спортом он уже не ожидал. К тому же «у этого пацана» была форма со странными «закорючками» вместо названия страны и яркими колоритными изображениями львов. Они были столь многочисленными, что форма превращалась в подобие пестрого восточного наряда. Спортсмен отсалютовал Саше и вернулся к прерванной тренировке. Парень далеко не сразу его узнал в лыжных очках и шапке.

В бытность свою членом национальной сборной Истомин звезд не хватал. Ходил в середняках, но мог похвастаться стабильными показателями. Весть о переходе в дублирующий состав его, мягко говоря, огорчила. Истомин решил, что ни тренерам, ни спортивным менеджерам ничего доказывать не обязан и перешел в команду другой страны, разумеется, со скандалом, кулуарными интригами и публичными обвинениями по части того, сколько сил и бюджетных средств на него было затрачено. Он бы мог припомнить квартиру, которую ему обещали вместо съемного жилья, но так и не дали, сочтя, что побед стало маловато. Впрочем, Истомин был не из того разряда людей, которые готовы закатывать истерики и вопить на каждом шагу, что они не верблюды.

Новая команда была не столь блистательной, но зато там он был безоговорочным лидером. А стоило ему стать двукратным олимпийским призером, как про «досадную потерю отечественного спорта» сразу же вспомнили. Назад не звали, понимая, что утраченного не вернуть. Истомин же купался в любви прежних и новых поклонников, и это его явно радовало. Личный тренер демарш воспитанника поддержал, переехав вслед за ним в тихую европейскую страну. Но Градова они раздражали отнюдь не по этой причине.

Тренера Кудинова Градов считал зазнайкой, притом не самым умным даже в среде себе подобных. Многие слышали о его уникальных методиках, но никто не мог сказать ничего вразумительного об их содержании. А то, «о чем только трещат, но, по сути, не говорят», Градов расценивал как банальное хвастовство с целью «набить себе цену». Но в одном они были солидарны. И Кудинов, и его оппонент были уверены, что при конкуренции в команде дружеские отношения между спортсменами в принципе невозможны.

– Отщепенцы, – брезгливо называл Градов Истомина и его наставника.

Как бы то ни было по части дружбы, но пристрастие к тренировкам вне команды Градов рассматривал уже как неуважение. Кудинов требовал от воспитанника, чтоб не рассказывал много о его хваленых уникальных методиках. Истомина и не спрашивали. Даже с Пушкиным они об этом не разговаривали, хоть и считались приятелями. Именно приятелями, потому как конкуренция не давала возможности назвать то дружбой. Тренер Истомину так и сказал открытым текстом:

– Приятель этот спит и видит, чтоб тебя из основного состава выдавить.

Мысль такая вертелась и у Истомина в голове, но недолго. Вскоре некоторые болельщики заговорили уже о том, что «зазвездившийся» Пушкин необоснованно занимает его место в сборной. Сам же он, оценив новые условия, о прежних позабыл. Теперь никакие разговоры на тему несправедливого с ним обращения в прошлом и бестолковости чиновников от спорта Истомина не волновали.