Текст книги "Взрослые дети"

– В Лахти намылилась. Из гостиницы с ранья смылась, – ответила девушка с досадой, ведь у ее отца не нашлось денег для оплаты вояжа в Финляндию.

– Артем ее продинамил, теперь она принципиально мужские гонки не смотрит, – добавила Надя не без доли злорадства. – А по мне, эстафета интересная будет… Вот бы вас с Димой Истоминым там увидеть, – звучало уже с открытым намеком.

Сашу отпустило. Едва сдерживая улыбку, он донес до тренера, что Катя съехала в неизвестном направлении.

– Она не из тех чокнутых, что таблетки глотает, – сказал он, стараясь, конечно же, тему замять.

– Ну, в аэропорту, значит. Не там, так в Лахти, – подмигнул ему тренер, у которого был прекрасный слух.

Парень включил было обезоруживающий взгляд, коим часто обладают мультяшные коты, но Градова это лишь повеселило.

– Для девочек наивных это оставь, – услышал Саша сквозь тренерское «хи-хи».

– Я просто хочу немного погулять один, – выкрутился парень с ярко-красными ушами.

Как полагается наставнику, Градов попросил больше не куролесить и сказал, что Саша может «идти с миром», но только на два часа.

Этого времени оказалось вполне достаточно, чтобы отыскать «сюрприз». Точнее, тот сам Сашу нашел, не прошло и трех минут после того, как Градов уехал на автобусе. «Сюрприз» видел, что так делают «в крутых фильмах», потому на перекрестке ослепил парня светом фар и еще просигналил так, что тот подпрыгнул.

Вскоре Саша уже сидел в кабине тягача и его слух услаждали речи, какой же он весь из себя хороший. Конечно же, для контраста было сказано, что отец его никуда не годится и такого замечательного сына не достоин. Ну, и раскаяние должен был подчеркнуть вопрос:

– Как там мамка? Как Дениска?

После ответа мужчине пришлось томно повздыхать и с пафосом добавить:

– Крепись, может, и найдется она еще. Да, тяжко вам пришлось… из-за меня.

Старший Мягков краем глаза следил за реакцией Саши на изысканное самобичевание. А тот лишь лаконично выдал:

– Чего у тебя? Как?

Тягач остановился, потому что история была длинная и слезливая, такие у Мягкова старшего хорошо получались, он являлся бесспорным мастером этого жанра. Нашлось в той повести место и для «ошибок», и «откровенных подстав, когда друзья кидают». Наметанный взгляд «сюрприза» подсказывал, что собеседника это недостаточно хорошо цепляет, и он явно колеблется в вопросе доверия. Тогда широким жестом Мягков старший подарил сыну швейцарский нож, который валялся в бардачке еще при прежнем владельце машины.

Дежурное «спасибо» его, конечно, устроить не могло, и Саше явили фото пятилетней голубоглазой девочки, которая была наречена его «младшенькой сестренкой».

– Хорошая, тоже Сашенька, – сказал «сюрприз» с нежностью. – Но мы с женой Шурочкой зовем. Тебя вон в детстве бабушка тоже Шуриком звала, царство ей небесное…

– И как у вас дела? – подыскал вопрос парень.

– Да по-всякому, – вздохнул старший и бережно убрал фото в нагрудный карман. – Я вот как увидел тебя по телеку, сразу сорвался, пригнал. Посмотреть хотелось, подойти не решался… Но хоть издали поглядеть, и то в радость. Мужики не верили, говорили, что однофамилец. Ну, я из кожи лезть не стал, доказывать что-то… Кому какое дело вообще? Пусть думают, что хотят. Вот, приехал, билет почти нереально было достать… Но мне повезло.

Многое из сказанного было самой настоящей правдой. Перед «сюрпризом» ни на минуту не вставал вопрос «ехать или нет?». Да и с билетом пришлось попотеть, «свистнуть» его оказалось не столь уж просто, хоть рука и была набита, но три года без практики в заключении о себе напоминали.

– Заедешь ко мне? Я рад буду, – произнес «сюрприз» с особой кротостью.

«Ну, ладно, – решил Саша. – В конце концов, он не пытался меня нагреть, денег не клянчил».

Квартиру, которую предприимчивый владелец сдавал посуточно, особо не интересуясь личностью съемщика, была представлена Саше как «наше скромное жилище».

– Шурочка в Москве сейчас, в больнице, жена с ней, – объяснил старший Мягков.

Разумеется, сын счел нужным расспросить подробнее о здоровье недавно обретенной сестры. «Сюрприз» вздыхал, но рассказывать не торопился. Он промокнул глаза платком и поковылял на кухню, обещав что-нибудь «сготовить». Минут через пятнадцать дешевый черный чай и бутерброды с ливерной колбасой были готовы. Все это время Саша просидел на кухне, вытягивая из отца информацию, которую тот якобы не хотел сыну «навязывать».

– Машину продам, на операцию должно хватить, – отвечал «сюрприз», гипнотизируя тарелку с бутербродом. – А там бог покажет.

На бога старший ссылался часто, ловко переходя на душещипательные истории из жизни «славного ангелочка Шурочки». Он обежал взглядом стены, сослался на свою неосведомленность и спросил у Саши, сколько такая квартира может стоить?

«Сюрприз» полагал, что «сынишка» вот-вот созреет, осталось совсем чуть-чуть подождать. Саша лишь сказал, что скоро вернется. Это звучало для опытного уха многообещающе.

Старший Мягков искренне разрыдался, когда увидел столько денег, да не простых, а зеленых с портретами.

– Этого хватит? – поинтересовался Саша.

Совладав с эмоциями «сюрприз» заявил, что не может этого принять и вообще не заслуживает.

– Забери, пожалуйста, – произнес он и заперся в ванной, где долго после этого журчала вода.

Оговоренные с Градовым два часа подходили к концу. Парень не обратил на это внимания, если б не самолет через три с половиной. Он оставил деньги на столе вместе с запиской, что из Финляндии вышлет еще. Саша был уверен, что для сложной операции три тысячи долларов явно маловато.

Но внутренний голос подсказывал, что операция может быть срочной и, чем быстрее она будет оплачена и проведена, тем лучше.

Уже знакомая дверь долго не открывалась, потом за ней раздался женский голос, и щеколда, наконец, щелкнула.

Женщина, явно уже не девушка, в легком атласном халатике встретила Сашу улыбкой и посетовала:

– Ну, и засов у вас, хрупкой даме и не справиться.

Изнутри доносилась музыка и голос «сюрприза»:

– Веди подружку сюда.

Он был не только мастером слова. Может, деньги на него иногда и сыпались манной небесной, но вот незадача – всегда быстро заканчивались. Вот и сейчас дорогие в прямом смысле «девочки», двадцатилетнее вино и осетровая икра уже «всю капусту скушали». «Сюрприз» – то ожидал пополнения из Финляндии, а тут снова незадача – «сынуля-лопушок вернулся». Теперь уж хоть какое лицо делай, хоть что говори – «плакали денежки», и ежу понятно.

– Сашка, подожди! – это он крикнул просто по инерции.

«Сюрприз» едва не снес с лестницы ту самую «подружку» в шубе поверх прелестных форм, которую ожидал, «разогреваясь» в компании ее коллеги – «массажистки».

– Гаденыш, убью! – проорал он уже «от чистого сердца», увидев работу ножа на шинах своего грузовика.

– Все четыре колеса… вот падла, вот паразит, – негодовал папаша.

Мало того, что его «обломали» с будущими траншами, так еще колеса придется менять. Это ему казалось чересчур: надлежало ведь развлекаться с девочками, а не покрышки, к тому же не дешевые, в магазинах искать.

– Падлюка, мразь, – прошипел он, когда оказалось, что и на лобовом стекле Саша успел камнем «нарисовать паутину».

Он был полон решимости «проучить гаденыша по понятиям», если тот ему попадется. «Сюрприз» был достаточно сообразителен, чтобы оценить мизерную вероятность их встречи в будущем, но ночью он ворочался и скрежетал зубами от того, что ему снилась погоня за Сашей на том самом грузовике.

Времени на то, чтобы полежать калачиком на постели и от души погрустить, у парня не было. Градов, конечно, заметил перемены в настроении воспитанника, но списал это на «историю с истеричкой». Тем бдительнее тренер следил, чтоб воспитанник не улизнул от формальных, но таких нужных, по разумению Градова, извинений.

Пушкин нашел более удобный для себя выход. Он позвонил Саше и пробормотал скороговоркой:

– Привет, ну, ты это… извини за то. Немного я не в себе был… Ладно, пока.

Сашу же подталкивали к Кате, сидевшей в зале ожидания. «Просиживать просто так» она не любила, потому коротала время за нехитрой игрой на телефоне. В целом ее сложно было назвать несчастной. Она решила, что впредь будет болеть за французов «назло Пушкину и всем остальным сво…». Выбор оказался удачным, ведь, чтобы изобразить на лице французский флаг, даже новые краски не пришлось покупать. Такое решение девушку вполне устроило. Она уже начала преображаться в соответствие с новым образом и прицепила на сумочку брелок в виде Эйфелевой башни.

– Привет. Извини. Я был не прав, – выпалил ей Саша, отведя глаза в сторону.

Зал ожидания вдруг наполнился слезами. Про игру Катя сразу забыла, даже на паузу не поставила. Новая-то была позабавнее.

– Скотина, урод, ненавижу… Скотина… ублюдок, мразь. Извинить тебя? А еще чего хочешь? – вопила она так, чтобы известить всех пассажиров.

Конечно же, хлесткая пощечина была необходимым атрибутом сего действа. Потом еще надлежало проникновенно посмотреть на сломанный в ходе баталии ноготь и вдоволь о нем порыдать.

Люди оборачивались на рев, а для благодарных зрителей стоило продолжить на бис, что Катя и сделала.

С багровой отметкой на щеке Саша вернулся к своему месту и, надувшись, посмотрел на Градова.

– Молодец, – спокойно произнес тренер.

Он был уверен, что теперь у «гаврика» отпало желание влипать в такие истории.

А в это время еще двое «гавриков» сидело рядом. Они готовились к легкой, как им сказали, но важной миссии.

Об этой «миссии» пассажиры узнали в скорости после вылета. Один из «гавриков» поднялся со своего места, достал пистолет и велел всем «прижаться к своим сиденьям». Пистолет был игрушечный, но в той ситуации никто о подобном варианте и не подумал.

Для большего правдоподобия террорист натянул маску, хотя его прыщавое лицо все уже успели разглядеть.

«Теперь тренировки собьются из-за них», – злился в душе Истомин.

Катя, как и было велено, вжалась в свое кресло и шептала:

– Мамочки, боженька, помоги!

Градов мысленно перекрестился и шепнул Саше, чтоб сидел тихо. Парень тихо выругался. Он решил, что террористы захватили самолет из-за него. В ответ тренер толкнул его локтем и прошипел:

– Заткнись!

У тренера Кудинова нужда возобладала над страхом: он поднял руку, как прилежный ученик в школе, и попросился в туалет.

– Сидеть всем! Прирежу, как вонючего бинтуронга, – закричал второй террорист, размахивая отнюдь не игрушечным ножом.

Про бинтуронгов никто не понял, но вот намек был воспринят точно. Уже потом бывшие заложники в многочисленных интервью рассказывали, что их грозились заколоть, как баранов, кто-то не соглашался и говорил про свиней, а кое-кто про кроликов.

Пока прыщавый целился в публику из игрушечного пистолета, его сообщник требовал от экипажа «развернуть самолет и лететь к «чесоточным свиньям». Увидев, что и нож пониманию не способствует, он припомнил общепринятое название той республики.

А султанское телевидение надрывным голосом диктора уже вовсю вещало:

– Самолет с нашим известным спортсменом захвачен. Это сделали террористы из «Страны чесоточных свиней». Им мало разрушенной «Страны роз», им мало страданий наших невинных подданных, теперь они пошли на такое подлое преступление. Насколько нам известно, они требуют освобождения из наших тюрем всех своих карателей, захваченных на нашей, подчеркиваю – на нашей территории.

Террористов подбирали с тем расчетом, чтобы были непроходимо глупы, но хорошо отзывались на приказы. Но кое-что пошло не по плану. «Чесоточные свиньи» почуяли провокацию и отказались принять захваченный самолет, а при повторном запросе на вполне понятном английском объяснили, что будут стрелять на поражение при попытках войти в их воздушное пространство. За плечами у террористов было три класса и без всякой географии. С таким багажом им пришлось туговато.

– Говори, свинья, какая здесь страна! – с этими словами на Сашу направили игрушечный пистолет.

– Скажи им, скажи, не молчи, поганец! – бормотал себе под нос терпевший из последних сил Кудинов. – Может, еще и обойдется все…

Саша перечислил навскидку, хоть и с трудом представлял, где они сейчас могут находиться.

После этого второй террорист пригрозил ему ножом и прокричал на весь салон:

– Самолет такой маленький, а ты столько стран перечислил. Мы тебе не идиоты, свинья.

– Есть очень маленькие страны, – тихо вставил Градов. – Два шага сделал и ты уже в другой… Ватикан…

Террористы едва не подрались, споря, где нужно самолет посадить.

– Если Ватикан такой маленький, где там такой большой самолет посадить? – вопил детина с ножом.

Его сообщник вспомнил, что пистолет не настоящий, и спорить перестал.

«Они не будут стрелять. Тогда будет пробоина, и все умрут от этого, – рассуждал про себя вспотевший Истомин. – Они же хотят жить, наверно?» – задавал он себе риторический вопрос.

Самолет тряхнуло, и все вскрикнули.

– Закрой окно, быстро! – пихнули Сашу пластмассовым стволом.

Они приземлились, но непонятно где. Все иллюминаторы были закрыты. Так террористов учил «большой человек из руководства». Он был большим в прямом смысле, пятьдесят шестой размер пиджака, что придавало солидности и той неизвестной организации, которую он представлял.

– Иллюминаторы перед посадкой нужно закрыть, – вещал он, уплетая между делом сдобную булку с корицей. – Тогда вы будете застрахованы от штурма. Они не будут знать, как вы и пассажиры рассредоточены по салону.

Он доел булку и ушел, пустив напоследок ветерок. Так до горе-террористов и не донесли, что в любом случае из них получится паштет.

– Эту метелку! – крикнул террорист с ножом, и салон огласился Катиным визгом.

Ее признали наименее ценной заложницей, да и захватчики питали слабость к блондинкам. Их они видели настолько редко, что им и в голову не пришло: у натуральной блондинки волосы не могут быть темными у корней. Катя умоляла ее не насиловать, но террористы грубо ее перебивали и требовали слушать, а потом выпихнули из самолета.

Девушка тоже не поняла, куда они прилетели. Но она сообразила:

– Форма на ментах не наша и говорят с акцентом.

Она очень расстроилась, когда ее подозрения подтвердились: это не Финляндия. Девушка долго требовала, чтоб ее туда отправили, «ведь гостиница там уже оплачена и не мотель какой-то…». Катя упиралась изо всех сил, отказываясь покидать летное поле без обещания отправить ее в страну Суоми как можно быстрее.

– Я билет оплатила, – доказывала она командиру местного спецназа. – Я не виновата, что этим надо к каким-то свиньям. У нас в городе, если автобус ломается, человека передают на другой… бесплатно. Я знаю свои права прекрасно – мне нужен самолет до Хельсинков, иначе я нажалуюсь… всем, и вас всех уволят.

Из ее длинной речи было совершенно непонятно, чего террористы хотят. Катя твердила про «самолет до Хельсинков», потом решила, что и вертолет сойдет, но всех почему-то интересовали желания «этих убогих в масках». Топнув одному спецназовцу по ноге, она вырвалась и побежала обратно к самолету: «Этим тупым ментам назло».

Кто-то упомянул про Стокгольмский синдром. Девушка убежала уже слишком далеко, так что операция по ее возвращению была признана рискованной.

– Да это же я, вы сами меня выпустили, – сказала она и продолжала стучать в дверь, несмотря на угрозы террористов «продырявить башку».

Впускать ее отказались, потребовав сначала передать бумажку с требованиями.

– Здесь спортсмены этого грязного осла-султана, – было написано там. – Мы убьем их и остальных гяуров, если этот вонючий крокодил не выпустит из тюрем всех наших братьев.

Этот текст они записали под диктовку с мобильного телефона. Катя не поняла, что речь идет о Саше, и передала записку со слезами на глазах. В ответ ее попросили передать рацию для переговоров с террористами. Попросивший быстро пожалел: ему досталось ногой по тому самому месту, в которое обычно метят «беззащитные девушки».

– Ублюдки! – закричала Катя. – Они же и меня тогда запросто убьют. Что вы, мужики, за скоты все такие? Рацию мне свою суете…

Она снова попыталась пнуть свою жертву, но двое крепких парней ее оттащили. Тут уж ожили воспоминания о недавней сценке на стадионе, и Катя перешла в атаку – звуковую. Такого ни одни уши выдержать не могли.

– Только бы за юбки… за юбки прятаться… Рацию им… Ублюдки! – кричала она, лупя сумочкой кого и куда придется.

Когда ручки у сумки оборвались, девушка не сдалась и заплевала всех, до кого только могла достать. Увезти ее в участок не посмели: заложница все-таки. Так двое невезучих полицейских и сносили ее выходки на всем пути до зала ожидания.

Вскоре с трапа вниз что-то свалилось. Полицейские вздохнули с облегчением, услышав, как Кудинов матерится. Столь бесцеремонного отношения его мочевой пузырь не выдержал. Первое, что он сказал людям в форме, было:

– Не трогайте меня! Они издевались надо мной, у меня не было и нет энуреза!

Только вслед за этим он упомянул, что в салоне находится двукратный чемпион мира, многократный олимпийский призер и т. д.

– Только штурм, ребята! – заявил он категорически. – Нельзя этих выродков заправлять и отпускать. Что там будет с людьми, в той дикой стране?

Многие сочли его речи о дикости некорректными и даже экстремистскими. Командир операции на родном языке потребовал побыстрее Кудинова увести:

– Воняет и говорит, как отмороженный фашист.

Террористы не упускали возможности мимоходом Сашу обозвать или пнуть, да еще много чего грозились ему отрезать, а один раз даже выдрали клок волос «во славу республики». Всему этому их научил «большой человек». Еще их учили кричать на весь салон, оскорбляя султана, его мать и весь султанский гарем, называя оппозицию воинами джихада. Они часто сбивались, когда нужно было похвалить султанских недругов: топоним «Страна чесоточных свиней» очень прочно засел в памяти, а ведь «большой человек» учил, что так говорить в данном случае не надо.

Султан же специально вызвал на аудиенцию европейских послов, чтобы явить им «истинную личину чесоточных свиней». «Вражеские» СМИ не остались в стороне и наперебой закричали, что республика никакого отношения к теракту не имеет, а президент лично его осудил, прозрачно намекнув, кем и зачем это все могло быть подстроено.

Похожая ситуация возникает, когда в маленькой комнате два трубача стараются перещеголять друг друга. Тогда их несчастный слушатель после полуминуты начинает искать выход, уверенный, что оба музыканта никудышные.

Повстанцы, разбежавшись от трех танков вкупе с боевыми слонами, обосновались в джунглях. Никогда прежде местное население не было столь близко к политике. Насмотревшись телевидения, кое-кто из особо неискушенных являлся в лагерь повстанцев и на полном серьезе спрашивал:

– А вы не обманете? Вы не будете нас убивать? Говорят, ваши захватили самолет… Мы принесли вам еды, только не ешьте наших детей, пожалуйста.

Таких обзывали тупыми обезьянами и обычно прогоняли, бросая вслед принесенные ими рисовые лепешки. Но крестьяне приходили снова: уж очень боязно было за детей. Тогда командир отряда, ярый борец со всем, что он считал невежеством и феодальными пережитками, явился со своими бойцами в деревню и перебил все местные телевизоры, да и радиоприемники заодно.

На следующий же день ему доложили, что местные успокоились, а некоторые даже записались в «отряд борьбы с тиранией».

Захваченный самолет уже сутки стоял на взлетном поле. Пассажиры уже устали от напряжения и просто безмолвно сидели в своих креслах. От Саши потребовали встать и стали срезать с его формы султанские эмблемы. Эмблем было много, так что публичная экзекуция растянулась. «Большой человек» требовал «сделать обрезание», чтоб на почерк исламистов было больше похоже, но тут ворвался спецназ.

Спустя полчаса некоторые пассажиры уже бойко рассказывали о своих «героических приключениях» прессе, только Истомин послал прессу подальше: на первую гонку в Контиолахти он уже не успевал. Досталось и Кудинову за то, что «купил билеты на неправильный самолет».

А Саша и вовсе очутился в госпитале. Воинственный спецназ так щедро раздавал автоматные очереди, что уложил не только террористов.

– Тридцать пять процентов пассажиров доставлены в госпиталь. В морг – нуль целых, нуль десятых процента, – доложили статистику главе принявшей борт страны.

Медали и звания нашли своих обладателей, ведь нуль целых нуль десятых… Террористы были не в счет. Заключение гласило, что они «были ликвидированы в ходе спецоперации», и никого не интересовало, что из самолета их выводили в наручниках.

Страна, куда занесло Сашу и еще сотню пассажиров «кровавого рейса», выражаясь языком султанских СМИ, была не слишком большой, не слишком маленькой. Она имела репутацию большого огорода и «волчьего угла», потому как серые хищники здесь чудом сохранились. В интернете славу здешним местам приносили записи пастушьих свирелей, ценимые «за особое сладкое, тягучее звучание» поклонниками этно и амбиента.

Здесь были вполне довольны образом тихого места для любителей агротуризма и ставшей столь популярной «кельтской йоги». Крестьяне вообще нарадоваться не могли, что для них «странные люди» сено косят да еще и платят за это. Сразу появлялось настроение спеть, за что платили еще больше и охотнее. Теперь местные власти зорко следили, чтоб домики с соломенными крышами не перестраивались, автомобили не заменяли запряженные волами телеги, а спутниковые антенны не портили исконного сельского колорита.

Здешнее руководство давно оценило, насколько выгодно держаться подальше от политических игр. Вот и в случае с самолетом решили, что будет гораздо лучше, если террористы поскорее замолчат. Так можно было сохранить хорошие отношения и с султаном, и с «чесоточными свиньями», ведь первый поставлял нефть, замены коей еще не придумали, а вторые – отборные дыни и апельсины, из которых готовили знаменитый местный мармелад.

У Градова при освобождении пострадало колено. В госпитале ему выдали костыль, и теперь тренер испытывал огромный соблазн надавать им султанским дипломатам, которые «явились с толпой журналюг, пробулькали что-то на своем языке и свинтили». Всех их принимал главный врач, потом они всей гурьбой двинулись в палату к Саше передать тому перед камерами благие пожелания Его Величества. Но почему-то именно к Градову медики обращались с вопросами по поводу Сашиной медицинской страховки.

«Первая страховая компания» султаната, чью рекламу Саше нацепили на форму, сначала упорно молчала, а потом решила, что надо тщательно разбираться, ведь в договоре не оказалось ни одной записи, оговаривающей ее ответственность в случае «теракта на воздушном судне».

Один из врачей в ответ на объяснения Градова пожал плечами и выдал, что у Саши большой риск сепсиса, а потому одну ногу придется ампутировать. Он сбился и уже не мог вспомнить, про какую ногу говорил в начале: левую или правую, а потому заявил, что и вторую, вполне возможно придется отнять тоже.

– Живут же люди и без ног, – почесав голову, сказал тренеру доктор.

Затем он почесал уже лоб и упомянул про «хорошие дорогие лекарства», которые клиника могла бы достать «для исправления ситуации».

– Вот такой у нас тут дебилизм! – крикнул Градов в трубку Груздеву. – Деньги, похоже, выжимают, коновалы…

Полковник забегал по даче, сшибая по пути все, что попадалось под ноги и не было прочно закреплено. На полке в прихожей не осталось ни одной пары обуви: все валялось на полу, распинаное по разным углам. Между делом Груздев думал, где достать пять тысяч не рублей.

Он даже на Огородника собаку спустил, да еще придурком того назвал.

– Я не та монашка, которая всем деньги раздавала, – сказал Огородник по телефону. – Такие деньжищи! И вообще, его государство богатое, пусть платит. И вообще, медицина должна быть бесплатной. Обнаглели совсем…

Увлекшись, Огородник посетовал на то, что стоматологи с него «содрали десять тысяч за один зуб».

– Жируют, а ты хочешь, чтоб я им платил еще…

За это Огородник и поплатился. В сердцах Груздев сказал, что его баня теперь тоже бесплатно не работает, и бросил трубку.

Получил свое и Валеев за то, что «торчал до сих пор в своей Латвии». Лишь Трубачев оставался в блаженном неведении по поводу происходящего, жалуясь медсестрам неврологического санатория на своих родственников.

– Деньги, деньги! Помешались на этих бумажках, – бушевал Груздев.

Теперь он негодовал из-за того, что Елизавета не испытывала бурной радости от расставания со своими сбережениями, которые откладывала на путевки в Пятигорск, на воды. У нее были грандиозные планы и полечиться обоим, и устроить что-то вроде второго медового месяца, а тут… Цветущими вишнями, вдохновлявшими Лермонтова, оставалось любоваться только на картинках в буклете.

– Не только же для себя я их собирала, – ворчала Елизавета после упреков в эгоизме.

Но этих денег оказалось мало, и Груздев помчался в город, в ломбард – закладывать свою машину. Дело, к его неудовольствию, затянулось. Полковник был сам тому причиной: он нещадно материл оценщиков, назначавших слишком низкие, по его разумению, цены.

Опоздав на автобус, Груздев заночевал в городской квартире, но вместо сна он ворчал, что жена даже не позвонила и не справилась о нем и его делах.

Груздев после бессонной ночи был еще злее, потому и в визе ему отказали.

– Что я? Рожей, что ли, не вышел? Что не так? Что вы тут о себе возомнили? – разошелся он.

На этот раз его увезли на полицейской машине: насколько бы красными корочки ни были, скандал в визовом центре был уже перебором. Составив протокол, Груздева все же отпустили – «на первый раз».

– Три шкуры дерете! Комиссия за перевод… Озверели, что ли? Я на вас в полицию нажалуюсь! – высказал Груздев сотруднику банка.

Эта оговорка про полицию была новой тактикой, ведь внутри по-прежнему кипело, а кататься в фургончике с решетками больше не хотелось.

– Сан Саныч, пограничники не сдаются! – добавил полковник, заверив Сашу, что деньги «вся наша компания собирала».

– Как он? – поинтересовалась Елизавета, не желая показаться скупой.

– Теперь нормально, – высказал с гонором муж.

Приняв с расстройства коньячка, Груздев припомнил хутор на Гомельщине, откуда была родом мать Елизаветы.

– Там же раньше, при царе, была черта оседлости, – намекнул он. – Да ты и сама говорила, синагога там до войны стояла… Две даже…

– Десять еще скажи, – фыркнула Елизавета, пообещав себе, что никогда не будет больше рассказывать мужу про свое детство.

– Вот так так, – улыбнулся, наконец, Груздев. – Это что же у нас выходит?

– Еврейка – твоя жена, – огрызнулась Елизавета. – Жидовка старая, как Тарасов говорил.

– Ну, я ему налимоню за это, прямо сейчас пойду и наваляю и в хвост, и в гриву, и бока жирные намну, – похвастал Груздев, демонстративно закатав рукава и нахмурив брови.

Может, и не второй медовый месяц, но вот романтический вечер у Груздевых точно получился.

Очень скоро Градова успокоили, что Саша «вдруг» пошел на поправку, причем «очень резко»:

– Организм сильный, молодой, – сказали ему с широкими улыбками в госпитале. – Угрозы сепсиса больше нет.

Тренер поспешил отойти: рука с тростью уж сильно «зачесалась». Саше даже принесли компьютер, считавшийся до того времени потерянным. Двое суток ничем не занятый, кроме разглядывания белых стен палаты, парень, что называется, дорвался и начитался в сети всего подряд.

У него даже глаза намокли, ведь сам султан сказал о нем в интервью и постановил «назвать в честь героя столичную улицу» и наградить орденом «за мужество, явленное в плену исламистов». Прибытие ордена откладывалось, поскольку у султана нашлись иные неотложные дела, как то организация «позорного марша» пленных повстанцев и устройство эшафотов.

Впрочем, не все публикации оказались столь трогательными. Неприятно удивил известный блогер Гази. По причинам сугубо объективным у блога сменилось с десяток авторов, но в отличие от «закрытого проекта «Джинн» теперь было решено ник главного героя не менять.

Поджимая больную ногу, Саша поскакал к Градову, чтобы поделиться «омерзительной клеветой», но на полпути передумал: три тысячи-то он все же успел папаше отнести. Правда, в блоге для большего эффекта к этой сумме добавили два ноля.

«Авантюристов всех мастей султан-тиран приманил легкими деньгами, – писалось в блоге. – Эти “герои”, как видно, не прочь поживиться за счет казны, за счет ваших налогов, за счет доходов от нефти, объем которых вы, ГРАЖДАНЕ, даже не можете оценить. Пингвинарии, яхты, самолеты, дворцы, а теперь еще содержание всяких вороватых шутов. При этом нас постоянно запугивают внешними врагами, ведь так намного проще “осваивать” деньги, не опасаясь, что отвлеченный патриотическими речами народ схватит за руку».

– Жить будешь, – хотел донести до воспитанника Градов.

Объявление было сочтено излишним, когда тренер увидел его резво запрыгивающим на кровать.

– Отлегло, значимо, – сыронизировал тогда он. – Поскакушка ты наша, Огневушка ненаглядная… с шилом в одном месте.

Тренеру сразу показалось подозрительным, что парень прячет глаза и дует губы: ясно же, что не из-за поскакушки так надулся.

– Значит, вы уже знаете… – пробормотал Саша.

На том его тренер и подловил:

– Конечно, знаю, – заявил Градов. – Ну, и что ты об этом скажешь?.. Ну!.. – протянул тренер с особой интонацией, как всегда перед «большими разборками», когда пух и перья летят.

К слову, о перьях… Кристина Лужина, всегда морально готовая спасти весь мир, была уже совсем близко от госпиталя, где Градов докапывался до сути истории со снятыми со счета деньгами, требуя от Саши рассказывать четко и «не жевать сопли». Кристина сорвалась с места, как только узнала о происшествии с самолетом. Репортеры засняли Сашу в палате с окровавленным бинтом на ноге, спящим после операции по удалению спецназовских пуль из лодыжки. Все это вкупе с выдранным террористами клоком волос вызвало закономерную реакцию: «Он такой бедный, несчастный, все у него плохо».

Для тренеров девушка придумала больного дедушку в богом забытой деревне. После этой слезной истории ее просто не могли не отпустить. Говоров тяжело вздохнул и ошарашил болельщиков в прямом эфире:

– У нас большое горе… невероятное… Кристина Лужина… она… она… пропускает весь этап. Дедушка захворал. Кристина, как те мультяшные бурундуки, помчалась на помощь. Все это правильно, я вовсе не ерничаю, поучительные комментарии на моей странице можно не писать. Спасибо и за ту сотню, что настрочили в прошлый раз…

Руководствуясь с самого детства принципом «спорт – это жизнь», Кристина не имела повода вспомнить о женах декабристов. Но действовала в полном соответствии с сим романтическим образом.