Текст книги "Взрослые дети"

– Ни хрена не понимаю, – вырвалось у Саши.

– Накати, тогда поймешь, – пошутил некто на ходу и растворился в толпе.

Минут десять парень стоял около автобусной остановки, думая, как все это можно объяснить, куда ему теперь идти, или, может, ехать?

– Айда к полковнику своему, – сказал ему по телефону Градов.

Саша допытывался, где тренер находится, но добился только «где-то».

– Виталий… Виталий Степанович, не надо ничего… Вы там? Зачем? Что с вами?

За этими сбивчивыми возгласами Градов смог прочитать беспокойство по поводу себя, что в глубине души его порадовало.

– Дурочку не валяй, – ответил он Саше и отключил телефон после очередных «где вы сейчас?».

Глава 16
Пропажи

Прием Груздев организовал по высшему разряду. Полковник поторопил Елизавету на кухне и вышел к воротам дачного поселка. Весна весной, но похолоданий никто не отменял. Пришлось Груздеву сначала вернуться за теплой шапкой, а потом за перчатками.

– Чего суетишься? Дорогу он знает, – говорила впустую Елизавета.

Свой пост Груздев оставлять не намеревался, несмотря ни на какие морозы.

– В старости все мерзнут, – пояснил он новому сторожу. – В городе… в самой Москве видел бабок в шубах… и это летом.

Пошутив про «старческое хладнокровие», полковник продолжил эпическое повествование «о классном парне Сан Саныче, который ни нарушителей границы, ни медведей не боится». Сторож-киргиз улыбался и кивал головой, понимая не больше одного слова из трех. Послушав о «спасении губернатора на охоте», он заключил, что это медведя пытались спасти от браконьеров.

– Медвед очень мале у нас, – посетовал сторож. – Люди бить его: овцы у них там, корова… А кушать медвед у нас нельзя. Мулла ругаться.

Автобус подпрыгнул на памятном ухабе перед станцией «Ореховка», и Саша впервые за много дней улыбнулся. Груздев, притомившийся от ожидания, встретил его уже издалека возгласами «эге-гей!», размахивая шапкой. Потом были настоящие медвежьи объятия. В своем огромном полушубке полковник действительно производил впечатление лесного исполина. Даже рука у него в этот раз оказалась на редкость тяжелой: хлопал Сашу по плечу с превеликой радостью, а возникало ощущение, что решил от души отлупить. Все это колоритное действие сопровождалось громогласным смехом полковника, что пар изо рта клубами валил. Ну, чем не медведь или хотя бы холеный барин-самодур?

Не принимая никаких возражений, раскрасневшийся и разгоряченный с холода Груздев выставил на стол бутылку коньяка и две рюмки. Потом вприщур посмотрел на жену, хмыкнул и достал еще одну. Теперь полковник решил вернуться к своей старой затее, и первый тост прозвучал за Институт погранслужбы.

– У тебя ж такой опыт ценный. Вспомни хотя бы этот год… Столько событий. И ни одно зря не прошло. Это ты со временем поймешь, если даже сейчас думаешь, что я, пень старый, ерунду вздумал тебе нести.

Саша усмехнулся, а потом скис. Груздев тоже понятия не имел, куда Градов запропастился, получалось, что тренер позвонил ему уже после разговора с Сашей.

– Что-то здесь не так… не так, – забурчал парень, когда коньяк его «ударил».

Тосты Груздев произносить умел, а Саша со своими мыслями потерял всякую меру. Елизавета только смотрела искоса, дивясь, как это парень так сильно изменился.

«Никого спиртное до добра не доводит», – глубокомысленно сказала она самой себе.

Посмотрев на опустевшую бутылку и на «готового» Сашу, Груздев решил, что «пора пойти по понижающей», и лично заварил чай.

– А машину я продал, – пояснил Груздев. – Старая уже, да и бензин сильно подорожал.

Состояние Саши уже близилось к понятию «никакой», но он настойчиво просил отвезти его в Дивино и «проверить Градова». Услышав разъяснение насчет машины, парень вздохнул и тоскливо посмотрел на пустую рюмку.

– Нет, нет, нет… – замахал он руками, когда полковник принялся разливать чай. – Мне уже хватит. Все… Я сейчас упаду… Ну, и напоили вы меня.

На заливистый смех мужа прибежала Елизавета. Пьяных она терпеть не могла.

– От пьяных мужиков воняет, как от козлов в охоте, – поделилась как-то Елизавета с давней знакомой.

С тех пор они не здоровались, потому что тот разговор оказался намного интимнее, чем бы Груздевой хотелось, но мнения своего насчет запаха она не изменила. Вот и сейчас она рефлекторно поморщилась, наблюдая, как муж чуть ли не волоком тащит Сашу к дивану в проходной комнате. Женщина мигом вспомнила и Валеева, и Огородника, и Трубачева в прежние годы – все они на этом диване отметились после бурных застолий по поводу разных праздников, охот и рыбалок.

Саша помял пальцами подушку подобно тому, как делают котята и, прикрыв глаза, что-то с детской интонацией пропищал. Супруги Груздевы невольно хихикнули.

– Ох, мужики, как дети малые, – произнесла Елизавета теперь, после столь умилительной сцены.

Учитывая обилие выпитого кавказского коньяка, Саша проснулся лишь в половине второго пополудни, разумеется, с «чугунной головой». Груздев, как человек в таких делах опытный, заранее наполнил большой стакан кефиром и поставил на столике около дивана.

– Скоро банька будет готова, – доложил парню полковник. – Эх, хороша будет… да с прохладной водицей, да с мартовским свежим снежком.

Но вместо бани они поехали в Дивино. Необходимость поездки к Градову была тем немногим, что Саша хорошо помнил со вчерашнего вечера. К тому же номер тренера был теперь недоступен.

– Кто-то заходил. Видно же, след свежий у ворот, – сказал им сосед тренера. – Кто именно, я не разглядывал. Я вам не баба Свистопляска… следить еще за всеми. Кто приходит?.. Кто уходит? Делать мне больше нечего, что ли…

Короткий вопрос завел соседа надолго. Весь оставшийся день он ворчал то сам с собой, то с женой по поводу зуба, который якобы имел глава администрации на его дом-самострой, прозванный сельчанами лабиринтом. Заметив, что Свистопляска пятый раз за час прошла мимо его строительного «шедевра», он и на нее заворчал:

– Делать, что ли, нечего, как ходить и на всех глаза пялить?

– Улица не ваша личная, – неожиданно отозвалась бабка, – а общественная. Хочу и хожу. А домину твою незаконную снесут. Вот увидишь. Ишь, нагородил сарай…

Завязалась долгая и громкая перебранка.

– Да погодь ты с Градовым своим, – отмахивалась бабка от Сашиного вопроса и продолжала наседать на зодчего-самоучку.

– Не знаю, не знаю… ничего я не знаю, – сбежала от того же вопроса прохожая.

Вопрос она даже не слушала, заранее решив, что дело как-то связано с «домом-лабиринтом», а ввязываться в чужие разбирательства ей не хотелось: ладно если только обматерят, а то еще подпалят или скотину потравят.

– Ну, а кому ж сюда еще приходить кроме него, – наконец, ответила Свистопляска. – Много раз видела, как он оставлял ключ под деревяшкой на завалинке, но мне оно не надо… Никогда на чужое не зарилась.

Поняв по усмешкам соседа, что сболтнула лишнего, она принялась неумело оправдываться, что ключ Градов оставлял там, когда уходил ненадолго, «никто бы его дом просто не успел обчистить, да и шавка у него во дворе зубастая». Свистопляска вдруг вспомнила, что собачьего лая как раз таки давно не слышала, но говорить не стала, «а то еще навешают все собак».

Спор «зодчего» и бабки утих, потому как оба внимательно наблюдали за поисками «двумя городскими» ключа.

– Ну и чего? Не нашли? – крикнул нетерпеливо сосед.

– Ты с улицы через забор глянь, – подсказывала бабка. – Там мелкие Наташкины дураки ящик пристроили. Ты на него встань, он крепкий, выдержит.

– Сама проверяла? – подцепил ее сосед, и их перебранка возобновилась с прежним запалом.

Во дворе Саша не увидел ничего, кроме знакомых вишневых кустов, покрышек, служивших подставками для ульев, ну и вездесущего борщевика, уже проглядывавшего из-под снега. По всем признакам дом был необитаем. Напоследок Саша с Груздевым еще немного покричали, потарабанили в окна и двери, ну, и вынуждены были уйти ни с чем.

На обратном пути полковник по большей части молчал. Ему не хотелось говорить про деньги, которые они с Градовым искали, чтобы «подмазать кого надо» для освобождения Саши, но в то же время Груздев был уверен в связи этих событий с пропажей тренера. В душе полковник материл «бородачей, у которых одна месть в башках», а Саша замечал, как сжимаются полковничьи кулаки.

– Найдем! – заверил напряженного парня Груздев. – Пограничники все могут. Ты не думай, он же все-таки подполковник и не зеленый пацан.

Но Саша не намеревался ждать. Походив немного по груздевскому саду с красными от стеснения ушами, он набрал номер Пушкина. Тот тоже не отвечал ни в первый, ни в третий раз. История повторилась и на завтра. И когда парень наконец дозвонился, его уши краснели уже по другой причине, и он едва удержался от упреков в духе «а самому перезвонить не дано было?».

– Ну, я не знаю… Откуда мне знать, где он? У меня вообще-то другой тренер давно уже, – протянул Пушкин и добавил, что занят.

– Брянцева дай номер! – прокричал по-дикому Саша.

Номер Пушкин пообещал скинуть. СМС пришлось ждать три часа, то бишь до окончания тренировки. Контакта Брянцева Пушкин не нашел, потому скинул номер Кристины без всяких комментариев. Девушка звонившего сразу узнала. Она постеснялась расспросить, как у него дела, но пообещала все у Брянцева узнать. Кристина перезвонила через десять минут, расстроенная тем, что не может ничего конкретного Саше сообщить.

– Я еще поспрашиваю… Слышишь? Я спрошу обязательно! Я тебе перезвоню! – рьяно убеждала она собеседника.

Действительно, звонила она едва ли не каждый раз, когда Говоров, тренер или еще кто-нибудь пожимал плечами после ее расспросов.

После одного из таких разговоров Саше неожиданно позвонил Пушкин и попросил продиктовать ему адрес.

– Я за тобой заеду, – сказал Пушкин парню без явного энтузиазма.

Вместе с ним в белом внедорожнике приехала и Ольга Сычева. Она была как на иголках, думая о том, как бы вся история скорее уладилась, и можно было бы приступить к тренировкам перед заключительным этапом сезона. Победа в зачете мирового кубка ей не светила, но от намерений взять несколько призовых мест и призовых вознаграждений она отказываться не собиралась.

– Привет, – ответила она формально на формальное же приветствие.

Сейчас у Саши не возникло уже прежних эмоций при ее виде. Но сам он перемены не заметил: просто эта встреча не вызвала у него никаких мыслей.

В тот момент разум его настойчиво цеплялся за тему коварства, или того, что он коварством считал. Только из новостей Саша узнал, что главой революционного правительства новой «народной республики» является бывший посол и бывший же принц аль-Бахри. Он прибыл на остров, когда там всех, кого сочли нужным, перебили, а «любимый брат» удрал. Произнеся, притом без бумажки, пламенную речь, аль-Бахри объявил:

– Я такой же человек, как и вы. Я отрекаюсь от всех прежних цветастых титулов. Главное, служить во имя процветания нашей с вами родины. Это для меня важнее всего, и не важно, как моя должность будет называться. Крысы трусливо сбежали, теперь самое время заняться делом во благо нашей горячо любимой страны.

При этом аль-Бахри встал на колени и показательно поцеловал «родную землю, от которой столь долго был отлучен», а именно ту ее часть, что была усыпана ароматными лепестками роз. Он не особо горевал, что за Сашей «недосмотрели» те, которых «подмазали», «главное, что крысы больше не встанут на пути справедливости и процветания» и, конечно, на пути к султанскому дворцу, который теперь стал именоваться президентским. Но для просторного дворца в речи места уже не нашлось.

Саша молча ехал на заднем сиденье, скрестив руки на груди. О чем было говорить, если на его вопрос «куда?» Пушкин ответил:

– Скоро уже приедем.

Ольга тоже была немногословна. Для нее это было чем-то вроде повинности и, как и любая повинность, вещью не особо приятной.

Они ехали около часа мимо ничего не говоривших Саше указателей. Если бы не цель, это можно было бы назвать обычной загородной поездкой, притом приятной. Все в машине Пушкина было хорошо: комфорт пассажиров не могли нарушить даже припорошенные снегом выбоины в асфальте и «поплывшие» после оттепели проселки. За окном проплывал какой-то поселок. Саша вглядывался в дома, но вскоре снова замаячили сосны с березами, и парень, хмыкнув с досады, откинулся на мягкую спинку.

– Да скоро уже, – процедил Пушкин и сматерился, угодив колесом на упавшее прошлой ночью дерево.

Выходить и осматривать днище он не стал, логично решив, что от дерева компенсации не дождешься. Пушкин лишь сосредоточился на дороге и прибавил газа, ведь Ольга молча указала ему на часы. Вскоре показалась металлическая ограда, увенчанная непонятно для чего старательно заостренными шипами. Деревья за ней были уже не столь густы, и кое-где под ними можно было разглядеть покрашенные в желтый цвет скамейки, те старые советские скамейки с массивными чугунными ножками, которые едва ли найдешь теперь в крупном городе. В глубине не то леса, не то парка скрывалось типичное, ничем не приметное здание в три этажа, наследство эпохи застоя или развитого социализма, тут каждый волен сам выбирать.

Снаружи не было никакого намека на то, что место обитаемо, за исключением разве что дворника, медленно возившего своей метлой по одному и тому же месту.

«Дом ветеранов» значилось на табличке. На ней же были указаны часы посещения, в которые они, судя по вздохам Пушкина, не уложились.

– Подождем, – сказал он обреченно.

Ольга забралась обратно на удобное пассажирское кресло, а Саша последовал за Пушкиным, вглядываясь в окна.

– Думаешь, он здесь? – спросил Саша.

– Увидишь, – прозвучало в ответ.

Под шарканье дворницкой метлы прошло еще минут сорок, потом еще столько же под шуршание и стрекот откормленных белок, неистово деливших территорию дома-интерната. Пушкину хотелось курить, как никогда прежде. У Саши сигарет не оказалось, а спросить у дворника олимпийский призер стеснялся. Так, наедине со своим недовольством, Пушкин ходил взад-вперед по дорожке, уставившись себе под ноги, не обращая никакого внимания на умилительных, клянчивших еду белок.

– Чего еще? – эмоционально отреагировал он на Сашино обращение.

Повторять Саша не стал, и первым зашел в здание интерната сразу после того, как щелкнул дверной замок. Санитарка вздрогнула от неожиданности. Только открыла, а уже какие-то люди, такое здесь было непривычным.

В регистратуре долго стучали по клавишам допотопного компьютера, недовольно пыхтя. Не договорившись с техникой, работница интерната достала пухлую тетрадь большого формата и, послюнявив палец, стала перелистывать страницы. Поморщив нос и уже порядком устав от своих тщетных усилий, она отправила Сашу к дежурной сестре.

– Да я же сказала: налево по коридору. Куда ты пошел? Не слушают, что ли, совсем, – крикнула она вслед Саше и, что гипсовый Ленин с деревенской площади, указала рукой верное направление… направо.

Медсестра оказалась более обходительной.

– Пойдемте, – сказала она Саше и бодро зашагала вперед.

Пушкин шел следом, но без спешки.

Совместный просмотр телевизора в небольшом зале был негласным правилом, о котором старожилы спешили сообщить новеньким. В этом тихом месте жило много бывших спортсменов, для которых следование дисциплине превратилось в смысл жизни. Впрочем, соблюдать ее было несложно: прогулки, посещение знакомых из соседних комнат, послеобеденный отдых, «кушать по часам», ну, и тот самый телевизор, то есть окно в большой мир, не всегда реальный, но в таких случаях о вкусах точно не спорят. Просмотр телевизора в независимости от содержания программы здесь называли «кино». В «кино» ходили после тихого часа, а продолжаться оно могло несколько часов к ряду, обычно до ужина, то есть приходилось как раз на официально установленное время посещений.

Посетители приходили далеко не каждый день, у многих близких родственников вообще не было. Но если кто-то приходил, это было Событие, именно с большой буквы. В такие моменты все дружно отворачивались от экрана: «Вдруг родня какая или знакомые проведать решили».

Вот и сейчас большинство, как по команде, повернулось к двери, хотя все четко слышали сказанное медсестрой.

– Виталий Степанович, к вам гости, – это прозвучало с интонацией, с какой обычно родители обращаются к ребенку трех лет.

На Сашу уставилось множество глаз. Только один человек не обратил на посетителя внимания. В прошлом он был спортивный врач и гордился, что побывал на четырех олимпиадах. Визитеры не вызывали у него интереса, ведь он вырос в детдоме «без всяких мамок-теток», а о бывшей жене давно уже не вспоминал. Персонал интерната, как правило, следил за содержанием «кино», не желая отягощать старичков политическими программами, но далеко не всегда канал успевали переключать вовремя. Во время Сашиного прихода показывали безобидный мультик, что побудило медсестру посюсюкать с постояльцами больше обычного. Но, когда мультяшный заяц снова обхитрил мультяшного волка, бывший спортивный врач с горячностью шлепнул рукой соседа:

– Вот так мы этих наглых американцев делали в Монреале, – выпалил он. – Так их проучили, что в Москву и приехать не решились: в штаны наделали. А потом мы приехали в Сеул… – продолжил «олимпиец», что ведущий политического шоу, выбросив из своей нехитрой, но стройной версии игры 1984 года, на которые, разумеется, не попал.

Про то, как «делали» всех и вся, Градов слышал уже не в первый раз и чаще всех остальных, деля с политически активным дедушкой комнату. Поселили их вместе из самых добрых побуждений: персонал счел, что им, как бывшим спортсменам, будет интересно вспомнить на пару о былом.

Заметив Сашу, Градов тяжело вздохнул.

– Оба явились, значит, – процедил он, когда к двери крадучись подошел Пушкин.

– Как? Почему? Вы… здесь, – выдал Саша, заикаясь.

– Нормально все, – отрезал тренер. – А ты ищи других благодетелей и другого тренера. Хоть в Гималаях, мне до лампочки…

Это был самый настоящий призыв к действию. Ответ Градов давно уже заготовил, прочитав в газете статью об «экзотических лыжниках». Правда, намек его для Саши оказался уж слишком тонким.

– Все, у меня дела, – объявил тренер и выпроводил обоих.

Ольга решила уже последовать за Пушкиным, но, услышав с другого конца коридора, что прием окончен, сию же секунду развернулась к выходу. Она мялась около машины и не вмешивалась в разговор на тонах между Пушкиным и Сашей, к которому они приступили, едва сойдя с крыльца. Первым начал Пушкин. Говорить дипломатичными намеками у него далеко не всегда получалось даже при желании, потому Саша услышал:

– Из-за меня он дома не продавал. Это все из-за тебя случилось, поэтому он здесь, а ты с целыми руками ходишь. А он здесь долго не протянет, я бы через пять минут рехнулся здесь… В общем, из Норвегии приеду, буду решать с домом для него. А ты это… решай тоже за это время, как он будет покупаться… – здесь уже был прямой намек «ищи давай деньги, ведь из-за тебя же Градов сюда попал».

– Медалей тебе побольше, – съязвил Саша и пошел пешком.

– Спасибо, – ответил Пушкин, решив, что Саша странный человек: с ним на тонах, а он подлизывается.

Ну, раз пошел, Пушкин счел лишним предлагать свои услуги по перевозке. Злорадная улыбка невольно скользнула по Сашиным губам, когда машину Пушкина вновь занесло на упавшее дерево.

Вечером Саша подобрался к сейфу Груздева в охотничьей комнате. Именно там, по настоянию полковника, хранились документы на многострадальную комнату в бывшем общежитии. Саша рассчитывал найти какую-нибудь работу «с общагой», но прежде продать единственное свое недвижимое имущество, не вовлекая в дело Груздева.

Код сейфа Груздев сам Саше сообщил, но Елизавете муж о том не доложил. Конечно, Сашины манипуляции ее насторожили: «Там же оружие, а может, и деньги еще, или документы на дачу». Раньше она никогда парня ни в каких злодеяниях не подозревала, даже когда Огородник развивал свои шпионские версии, но глазам женщина верила больше всего. А они видели точно: Саша уверенно набрал код, залез внутрь и достал какие-то бумаги, которые тут же спрятал под одеждой.

Елизавета отпрянула от замочной скважины и схватила веник, которым при Сашином появлении стала задорно мести мифический мусор, напевая при этом «ой-лю-ли-лю-ли… гули губки надули».

– В бильярд играл? – спросила она.

Щеки ее раскраснелись, но Саша на эту деталь внимания не обратил.

– Да, да… решил шары погонять, – ответил он сбивчиво.

А вот Елизавета его красные уши очень хорошо разглядела: «Значит, дело действительно нечисто, врет же…»

Лег Саша рано и даже толком не поужинал. Сие тоже представлялось Елизавете подозрительным. А спокойствие мужа ее просто раздражало: «Под носом у себя ничего не видит, так и без дачи останемся, и без квартиры… А он побегушки свои смотрит».

Действительно, Груздев расслабился и смотрел биатлонную эстафету в Контиолахти в повторе. Теперь полковник редко биатлон смотрел: сначала было не до того из-за Сашиных проблем, а сейчас не хотелось вызывать у него болезненную ностальгию по большому спорту.

– А бумаги на дачу где? – не утерпев, спросила Елизавета.

– Зачем они тебе?

На этот вопрос женщина внятно ответить не смогла, и муж просто махнул на нее рукой, снова заняв удобную позу перед телевизором.

– Вот и сам не помнишь, – схитрила она. – Потерялись, может, уже…

Ответ, что бумаги в сейфе в охотничьей комнате Елизавету еще больше завел. Теперь несчастная места себе не могла найти: код она когда-то знала, но забыла. Прислушавшись, не встал ли Саша, женщина подошла к заветному хранилищу и принялась набирать коды, что называется, «от балды». Перебрала все возможные дни рождения, свадеб и даже дату «освобождения Южной Осетии», о которой Груздев накануне вспоминал за кавказским коньяком. Ничего не подходило. Тогда она демонстративно принялась гонять бильярдные шары и ронять их на пол, чтоб муж, наконец, явился и открыл «злополучный ящик». Вот это как раз и подействовало.

– Кто ж так кием бьет, это не дубина тебе, – нахмурился Груздев. – Чего раздухарилась? Саня спит уже, а ты тут по шарам дубасишь…

– Ты бы лучше документы проверил…

– Да что ты заладила! – замахал руками полковник. – Посмотреть телевизор, и то не дашь. То шары бросает, то с сейфом привяжется… Валерьянки выпей и спать иди!

Полковник потряс документами перед носом жены и с шумом захлопнул сейф. И только потом вспомнил, что «Сан Саныч спит». Тем больше ворчания пришлось выслушать Елизавете, в том числе про свои «руки-крюки» и дурную голову.

– Будто вожжи под хвост попали… как петух клюнул ее в одно место, – разошелся полковник, ведь он пропустил предфинишную борьбу за золото между немцами и норвежцами, которую Говоров назвал «эпохальными разборками всех времен».

Даже когда супруги легли спать, Груздев не забыл напомнить жене:

– Ничего с тобой не посмотришь. Что вы, бабы, за народ такой шебутной!

А Елизавета недовольно фыркала в ответ и ворочалась, фантазируя, что же такое Саша мог из сейфа вынуть, если все «якобы на месте»…

Риелтор оттопырил губу, узнав, с чем к нему пришли. Он называл такие предложения «неликвидом»: суеты много, а прибыль, прямо сказать, не впечатляющая. Исключительно текущее, не самое хорошее, положение дел в конторе вынудило его согласиться «жилье» осмотреть.

– Ой-ей-ей, – вырвалось у него, когда он все увидел собственными глазами.

Электричества в комнате не было уже давно. Но Саша предусмотрительно захватил фонарик. Накануне парень сюда заглядывал. Тогда он мало что смог разглядеть: окно после выселения бомжей ЖЭУ заколотило надежно, чтоб комната № 8 не доставляла больше никаких хлопот, и вот теперь даже дневной свет сюда пробраться не мог. Бродяги кое-что оставили после себя «на память», и это побудило риелтора поморщиться.

– Так оно сильно дешевле стоить будет, – сказал он, пнув то, что оказалось тюбиком из-под клея.

Все было понятно, и задерживаться в комнате риелтор не собирался ни на одну лишнюю секунду. Кое-кто из соседей уже «расследовал», кто это заявился в комнату, к безмолвию в которой все уже привыкли. Сашу здесь уже не помнили. Одна из женщин сочла его странным мальчиком, которому «взбрендило эту нору покупать», – «наверняка пьянь или наркоман, опять будет здесь под боком притон».

– В этой комнате крысы здоровущие. Всех замаяли уже. А у соседки вши из-за них, – придумала она в надежде отпугнуть «покупателя».

Риелтор покосился на Сашу. Парень готов был после детального знакомства со своей комнатой поверить и в крыс, и в тараканов с кошку размером, и тоже заспешил к выходу, «а то действительно нацепляешь неизвестно чего».

– Ладно, будем искать покупателя, – пообещал риелтор, тщательно отряхнув одежду перед тем, как сесть в машину.

Саша был согласен и на скромную цену, лишь бы только покупатель нашелся поскорее. Он даже не поверил, когда довольный риелтор позвонил ему через неделю и попросил подойти в контору. Претендент на «нору» был удивлен, что ее владелец выглядит вполне прилично.

– Там же собака жить не станет, – сказал он Саше, будучи человеком откровенным и темпераментным.

Парню стало понятно, что цена может быть еще снижена, но он не думал, что на целую треть.

– Хорошая цена, – наедине шепнул ему риелтор. – Это просто счастливый случай. Вам крупно повезло.

Покупатель был человеком бывалым и оборотистым. Больше десяти лет он держал овощные киоски, а недавно, не без хитрости, получил разрешение на торговлю разливным пивом. Во время показа комнаты он обратил внимание не столько на помещение, сколько на местную публику и решил, что пивная лавка будет здесь востребована.

Публика же долго ворчала. Теперь она решила, что «магазин» будет красть у нее электроэнергию, ведь кто-то где-то слышал, как «торгаши подключаются к домам за просто так, а люди потом платят за свет втридорога». Особенно это волновало женскую часть местного населения. Она же громко кричала по поводу местных «мужиков», которым, переводя на язык близкий литературному, «все фиолетово».

Предпринимателю, несмотря на южный темперамент, не было никакого дела до подобных разговоров: проход из комнаты в «этот безумный муравейник» все равно будет заложен кирпичом.

После оформления сделки, а точнее, из-за скидки, новый хозяин Сашиной комнаты даже предложил парня подвезти, конечно, не до Ореховки, о которой он впервые слышал, а до автобусной станции. «Мальчика» с таким выражением лица было немного жалко, потому ему еще перепало десять килограмм… Нет, не персиков. Они считались товаром ходовым и с некоторых пор к тому же весьма прибавили в цене. А вот хурма… Такую называют «нестандарт»: перезревшая, кожура вот-вот лопнет, долго такая все равно не пролежит.

– Сладкая, спелая, кожурка, видишь, какая тонкая, – как водится, похвалил товар хозяин. – Кушай на здоровье.

Елизавета с обреченным видом вздохнула. Опытом долгой семейной жизни она была научена, что все продукты в доме находятся в ее ведении и под ее ответственностью. Поэтому женщина даже не спросила, имеет ли Саша на хурму свои виды.

– Ну, и ладно, – пожал парень плечами, не найдя пакета с фруктами на прежнем месте.

В конце концов, он чувствовал себя на даче на птичьих правах и воспринял подобную вольность со стороны хозяйки как должное.

Варенье Груздев одобрил, хоть то чуть-чуть пригорело. Елизавета его прокараулила, погруженная в свои мысли. Все они вертелись вокруг темы: «Не работает еще, а фрукты покупает. На какие шиши»?

Она хорошо помнила шоу с участием беременной Вали Черкасовой, которое посмотрела тайком от мужа. Теперь «на почве сейфа» все, там сказанное, выглядело не столь уж фантастическим. Но даже в своих мыслях Елизавета избегала слова «ворует», она думала: «Может, он на самом деле подворовывает», – это, по ее мнению, звучало не столь прямолинейно, ведь она же пока подозревала, а не обвиняла.

Разумеется, у нее не хватило решимости поделиться подозрениями с мужем. Она лишь спросила, нашел ли уже Саша работу.

– Сам разберется, – отрезал полковник. – Голова у него варит получше некоторых.

– Все ему не так, – тихо заворчала женщина, сочтя это за тонкий намек насчет пригоревшего варенья.

Полковник же был снова озабочен темой Института погранслужбы. Несговорчивость Саши в этом вопросе вызывала у Груздева скрытое негодование, но гораздо большим было уважение. Груздев видел здесь спесь и упрямство, которые, по его разумению, отличали всех великих военачальников. Так полковник задумался, «а не замахнуться ли Сан Санычу на Академию Генштаба?».

Саша тем временем отправился на почту в Ореховку. Местное почтовое отделение с недавних пор было объявлено зоной доступного интернета. Впрочем, пенсионеры, обычные клиенты почты отдавали предпочтение иным, знакомым сервисам, как то «купить газетку», «лотерейный билетик» или «заплатить за свет». Ну, и, разумеется, «получить посылочку».

Сашу Валя Черкасова заприметила еще от своих ворот. Дом ее стоял как раз по соседству с почтой. Сначала она решила «сбегать за посылочкой» налегке, в домашней одежде, но потом решила, что с таким извещением подобает являться в лучшей одежде и с горделиво задранным носиком. Все-таки посылка была из Франции, а не «из города», как у других.

Зайти Валя стеснялась – «там же этот» – но желание получить посылку оказалось гораздо сильнее, тем более целых полчаса были потрачены на примерку немногочисленных нарядов: «Чего, зря, что ли, одевалась?» Так что, набравшись решимости и задрав носик, Валя буквально вплыла на почту.

«Доступный компьютер» местные вниманием не баловали, потому для начала пришлось смахнуть пыль с клавиатуры. Но незадача – работать он не хотел. Девушка-оператор восприняла это с охами: «Парень, а компьютер включить не может». Но деньги за услугу были заплачены, потому требовалось хоть формальное внимание клиенту уделить. В итоге, изрядно повозившись, Саша отыскал причину: кто-то каким-то чудесным образом подсоединил кабель питания к USB-порту. Девушка выдохнула и отправилась принимать квитанции «за свет» от терпеливо ждавших у кассы пенсионерок. Ожидание их совершенно не раздражало, ведь можно было между делом полистать газетку, не столь важно какую, главное, что бесплатно, ну, и поболтать с соседками по очереди о маленьких пенсиях, «непутевых людях» и заодно о политике, куда же без нее. Валя Черкасова показательно постучала каблучками по полу и пристроилась в хвосте очереди.

– Мне посылка пришла… важная… из Франции. Не пропустите? – спросила она стоявших впереди женщин.

– Мы и так битый час здесь торчим, – мигом вспомнила о задержке одна из них и небрежно отбросила газету для садоводов, так и не дочитав про «новый чудо-сорт огурцов».

Оператор отозвалась на это ворчанием: