Текст книги "Драматургия в трех томах. Том третий. Комедии"

МАСКА. Валерий Яковлевич, я об одном вас прошу: проявите свойственную вам сердечность по отношению к Нине. А вот и она.

В дом вбегает взволнованная Нина. Бросает на стол револьвер.

В.Я. Что случилось, Нина?

НИНА Я убила его!

В.Я. Кого? Бореньку?

НИНА. Белого!.. Он жив, жив… но я убила его!

В.Я. Э-хм… как такое может быть?!.

НИНА. Я убила Андрея Белого в своем сердце. Для меня его больше нет. Тем, что я в него стреляла, я убила все, что между нами стряслось. Я – акушорка собственного сердца.

В.Я. Э-кхм… А какие подробности? В искусстве важны подробности!

НИНА. Ваш револьвер тухлый какой-то. (Бросает его на стол.) Он дал осечку. Лекция проходила в Малой аудитории. Я дождалась перерыва, подошла к Борису сзади и щелкнула. Он рассмеялся и все рассмеялись: мол, шутка!.. Но это была не шутка. И он понял, что это была не шутка. Теперь все, я свободная женщина. Главное, я отомстила ему. (По-французски.) Мерси, же неданс па. Спасибо, я с вами больше не танцую.

В.Я. (твердо). Нет, Нина, нет. Вы отомстите ему по-настоящему, если теперь, с этого мига… будете моя. (Целует Нину.) И давайте выпейте бром – мучения пропадут. (Накапывает в ложечку. Дает Нине.)

НИНА (почти без чувств). Валерий Яковлевич, дорогой… Вы мой дорогой… Да, да, да! Я ваша. Назло ему! Буду ваша! На всю жизнь, навсегда! Назло!

В.Я. (читает стих).

 
Где же мы? На страстном ложе
Иль на смертном колесе?
 

МАСКА. И они тотчас переспали друг с другом, но вовсе не на ковре, а на этом старом продавленном диване. Иоанна Матвеевна продолжала храпеть наверху, а Валерий Яковлевич, очнувшись рано утром, подумал…

В.Я. Как все-таки хорошо, что я сумел проявить сердечность.

МАСКА. В связи с этим разрешите объявить антракт, прежде чем я исчезну за этой шторой.

Конец первой части

Часть вторая

МАСКА. Приветствую вас, уважаемые!.. Тут в антракте возникло шевеление мозгов и ко мне за кулисы докатились мнения отдельных зрителей, которые сильно возмущены. Во-первых, тем, что меня вообще пустили на сцену, если я тот, за кого себя выдаю. Во-вторых, до меня дошло беспокойство. Что все здесь показываемое суть неправда и актеров следует высечь за распространение неверных слов. Приписываемых таким известным писателям и поэтам Серебряного века, как Валерий Брюсов и Андрей Белый. Мол, они ничего подобного не говорили. Вынужден с этими господами согласиться и вскользь заметить, что театр есть игра, а в любой игре необходима фантазия. С присущим ей разгулом и домыслами. А если хотите узнать правду, приглашаю вас прочитать хотя бы пару замечательных мемуаров – «Некрополь» Владислава Фелициановича Ходасевича и «Курсив мой» Нины Берберовой – вот они-то жили бок о бок с нашими героями и совершенно правдиво рассказывали историю жизни и смерти незабвенной Нины Петровской. А что я?.. Я могу только из-за этой шторы выходить и по возможности что-то от себя комментировать. А иногда кое в чем и участвовать. Вы уж извините, если вам скучно. Вообще-то история наша трагическая, а все трагедии в театре немного скучны, потому что я, напомню, как сила не совсем чистая, их делаю таковыми. За это меня и не любят, что справедливо и заслуживает поддержки. Просто в Серебряном веке со мной много заигрывали. Слишком много. Потому я и прячусь за этой шторой, а буду выходить только по потребности. Спасибо за внимание. Да, я забыл… Прошло два года. Сейчас год 1908-й. Нина, вы как?

НИНА. Все хорошо. Слишком хорошо.

МАСКА. Держитесь!

НИНА. Я держусь за Валерия Яковлевича. Он пишет роман – о себе, обо мне и Борисе. Но читать пока не дает. Говорит, что я могу спугнуть его своим мнением.

МАСКА. Это смешно. Валерия Яковлевича ничем спугнуть невозможно. Тут у вас недавно была кровавая заваруха, он как-то на нее прореагировал?

НИНА. Он сказал два слова: скучно, пропускаю.

МАСКА. Может, он и прав, как поэт?

НИНА. Нельзя тюлем отгородиться от молний.

МАСКА. Пропускаю революцию? А что же Россия, о которой он так слезился? Может, он просто трус?

НИНА. Не люблю жестоких слов. И так тошно.

МАСКА. Вы же сказали, что вам хорошо?

НИНА. Оттого и тошно.

МАСКА. Разрешите поинтересоваться: вы любите Валерия Яковлевича?

НИНА. Да. Он меня спас.

МАСКА. Вы любите Бориса?

НИНА. Да! Он меня погубил.

МАСКА. О женщина!.. Вас надо показывать в кунсткамере.

НИНА. Бориса я буду любить и ненавидеть всю жизнь. Мужчины не знают и не понимают, как это возможно… А в моем случае… Я люблю их обоих и ненавижу обоих.

МАСКА. А себя… себя вы тоже любите и ненавидите?

НИНА. Еще как!.. Моя жизнь – его поэма, наш роман. Завидуйте мне! Проклинайте меня!.. Я грешница, мученица, я приживалка… но я живу немереными страстями честно и одиноко.

МАСКА. Хотите, я дам вам морфий? Вам станет еще лучше.

НИНА. Нет-нет-нет… что вы?.. Зачем?

МАСКА. Я предлагаю вам праздник.

НИНА. Праздник?.. Терпеть не могу праздники. В них всегда есть что-то фальшивое. Они видимость счастья.

МАСКА. А вы попробуйте. Только попробуйте и предложите Валерию Яковлевичу попробовать. Ему понравится.

НИНА. Почему вы уверены?

МАСКА. Он такой же поклонник космизма, как и вы.

НИНА. Но он пропадет. И я пропаду вместе с ним!

МАСКА. Разве не ваш девиз – «пропади все пропадом»?

НИНА. Искушаете?

МАСКА. Женщина любит, когда ее искушают. Вы заживете символически.

НИНА. То же самое мне говорил Борис!

МАСКА. Ясно, что ваше избавление от Белого не наступило. Вы по-прежнему находитесь под магией его личности. Это приведет вас к безумию.

НИНА. Будь что будет.

МАСКА. А если не будет ничего?

НИНА. Я покончу с собой.

МАСКА. Вполне здравая идея, чтобы понять, что иной мир может вполне оказаться местом вашей реальной встречи с «сыном эфира».

НИНА. Это было бы моим счастьем!

МАСКА. Тогда в чем же дело? Я зову вас за собой.

НИНА. Куда?

МАСКА. Туда!

НИНА. Господи, все перемешалось – мир земной, мир иной… Где я? С кем я?.. Почему я здесь?.. Боря, услышь меня!

МАСКА. Я помогу. Он – услышит.

Перемена света. Синяя комната.

БОРИС (из полутьмы).

 
Взойди, звезда воспоминанья;
Года, пережитые вновь:
Поэма – первое свиданье,
Поэма – первая любовь.
Я вижу – дующие зовы.
Я вижу – дующие тьмы:
Войны поток краснобагровый,
В котором захлебнулись мы…
Но, нет «вчера» и нет «сегодня»:
Все прошлое озарено,
Лишь песня, ласточка господня,
Горюче взвизгнула в окно…
Блести, звезда моя, из дали!
В пути года, как версты, стали:
По ним, как некий пилигрим,
Бреду перед собой самим…
Как зыби, зыблемые в ветры,
Промчите дни былой весны, –
Свои ликующие метры,
Свои целующие сны…
НИНА. Я снова потеряла чулок.
 

БОРИС. Найдется. (Исчезает.)

НИНА. Не нашла. Звезды не помогли… Валерий Яковлевич идет… (К Маске.) А вы… Вы меня убедили – оставьте морфий на столе. На всякий случай! И прячьтесь, прячьтесь… Я должна быть одна… (Он прячется за штору. Появляется наверху Валерий Яковлевич.)

Перемена света. Белая зала.

В.Я. Нина, поздравьте меня, Ниночка!.. Только что поставлена точка. Я написал гениальный роман!

НИНА. Поздравляю вас. Дадите почитать?

В.Я. Конечно!.. Там мы, все трое… Но наречены не своими именами… Мы – прототипы. Я – Рупрехт, вы – Рената, Боря – граф Генрих.

НИНА. Боря – граф? Это смешно.

В.Я. Ничего смешного. Трагедия происходит в Кельне. Это романтическая средневековая стилизация. Что-то в духе Шиллера. Роман называется «Огненный ангел». Кто «огненный ангел»? Догадайтесь…

НИНА. Боря!

В.Я. Ну, конечно, кто же еще?.. Умница!

НИНА. «Огненный ангел» – больше к нему подходит! А граф… ну, какой Боря – граф!

В.Я. Граф Генрих – лицо фантасмагорическое. Боря в нем будет совершенно узнаваем… И вы в образе Ренаты запечатлены, по-моему, весьма и весьма впечатляюще… И я… все наши коллизии сохранены.

НИНА. Ужасно.

В.Я. Что ужасно, Ниночка?

НИНА. Ужасно рада.

В.Я. Скажу вам по секрету: это лучшее, что я написал. «Огненного ангела» будут читать в следующем веке! И зачитываться!

НИНА. Боюсь, я до следующего года не доживу!

В.Я. (не слышит). Я хочу, чтобы в грядущей истории всеобщей литературы обо мне было два слова: «русский гений». И они будут. (Снова грохот с улицы.) Прорваться в вечность – моя задача. Через тернии, через грозовые зори… Здесь, на Земле, мы жили в снах Луны. Но мы проснемся, выполним свое предназначение, взойдя на баррикады духа. Мы схватим за горло все непостижимое и обратим его в тлен у наших ног. Это тяжелее, чем вариться в громокипящей смоле прошлого и настоящего Ада. Мы пережили такие волнения! Кровь на снегу. Энергия сопротивления аппарату – планомерная фикция… Мы призваны бороться, но грамотно составленный циркуляр не действует на чернь… Поэт гибнет, а поэт-бюрократ выживет. Вступайте в партию, поэты!..

НИНА (в сторону). Да он завирается. Заговаривается.

В.Я. Заговариваются все вокруг. Линии нет. Правил нет. Обыватели забывают свою историю. Империя шатается. Ужас. На железных дорогах поют канарейки.

НИНА. Валерий Яковлевич!.. Я хочу выйти из дома, хочу погулять.

В.Я. Как?.. Вы не сядете сейчас и не начнете тотчас читать мою рукопись?

НИНА. Попозже. Вдруг непременно захотелось воздуха… Воздуха сфер захотелось! (Убегает.)

Пауза.

В.Я. Нина, чулок!.. Твой чулок!.. Сумасбродная девица, эта моя Нина. Никогда не знаешь, что она выкинет в новую минуту.

МАСКА (появившись из-за шторы). Смотрите, что она оставила на столе.

В.Я. Морфий? Она принимает эту мерзость?

МАСКА. Пока нет. Она оставила его для вас.

В.Я. Наши пути разойдутся. Она вышла погулять, но никогда не нагуляется. Очень печально, очень печально.

МАСКА. Придется выкинуть ее на улицу?

В.Я. Ни за что! Я гуманен. Пусть все видят, как я гуманен. Хотя… Мы разные. Видите ли… я завершил большой труд. Я сделал событие в литературе. И сейчас устал. Это надо понимать. Мне необходима пауза. Нельзя, чтобы волшебство не имело антракта. Мне нужен отдых. Я люблю свой дом, покой, этот уют. Нет ничего священнее домашнего очага. Короче, книга написана, наш сюжет исчерпан, но выгон откладывается. Э-хм…

МАСКА. Не можете ли сказать точнее… назвать дату, когда Нина Петровская покинет вас.

В.Я. Это я ее покину. Я!.. (Смеется.) В «Огненном ангеле» описан наш разрыв.

МАСКА. Вы все предусмотрели. Вы большой талант.

В.Я. Я профессионал, только и всего. Но не будем торопиться. Нина еще немного поживет со мной и… Иоанной Матвеевной!

МАСКА. Что ж, вполне разумно.

В.Я. Разум или рацио… никак не противоречит поэтике. Знаете ли вы, что я люблю… ой, слово-то какое небесное… люблю… таблицу логарифмов… Там полно непонятного, а все имеет железное объяснение… Я иногда меж сочинением стихов задачки по тригонометрии решаю. Гимназический задачник – это Шекспир, уровень Шекспира… Надо только уметь читать!

МАСКА. Вас, Валерий Яковлевич, к себе вечность зовет. Вас слушать – одно удовольствие.

В.Я. А вы знаете дорогу в вечность?

МАСКА. Только я один и знаю!

В.Я. Так будьте моим поводырем!

МАСКА. Тут уместен небольшой торг. Вы мне Нину, я вам вечность.

В.Я. Что-то не совсем понимаю.

МАСКА. Видите ли… Я уже давно являюсь распорядителем вашей души – с тех уже далеких пор, как поселился за этими шторами, а вот только Ниной я не владею. А мне тоже хочется. Поделитесь же со мной!

В.Я. Это что-то вроде «Фауста»? Нет, не могу.

МАСКА. Можете. Эфемерная Нина для вас предмет, она интересует вас лишь в пространстве слов вашего романа, а в жизни… вы на этот предмет чихать хотели!

В.Я. Как вы смеете?! Отдать Нину – предать себя. Я сам хозяин своих решений. Время мерзкое, подлое… Вчера в Неву с Тучкова моста в Питере бросилась женщина… Все, кто носят манжеты, – враги… Дров не хватает… Мы жили в музыке сфер и не заметили, как старая эпоха рухнула… Началась стрельба на улицах, а я спрятался в доме со шторами и жил в придуманной мною средневековой Германии… Поймите, я совершил литературный подвиг. Я бросил вызов самому дьяволу.

Молния. Гром. Маска мечется по сцене в развивающемся плаще «домино».

Возвращается Нина. Она в радостном настроении.

НИНА (Маске). Не уходите. Давайте выпьем нашей компанией. За окончание труда Валерия Яковлевича!

МАСКА. Великого труда великого Валерия Яковлевича.

В.Я. Не прочь! (Вынимает графин, переливает коньяк из бутылки).

НИНА. Валерий Яковлевич! Если вы меня еще капельку любите…

В.Я. Конечно, конечно… И не капельку… Я вас люблю пылко, искренне, всей душою!

НИНА. Так вот. Обещайте мне выполнить то, что я вас попрошу сейчас…

В.Я. Обещаю, голубка.

НИНА. Я вот сейчас гуляла – гуляла и решила. У меня сразу хорошее настроение поднялось.

В.Я. Что же вы решили, Ниночка?

НИНА. Я решила умереть.

Пауза.

В.Я. Ну, это не ко мне. Это (кивает на Маску) к этому господину!

НИНА. Нет, Валерий Яковлевич. Дело в том, что я решила умереть вместе с вами.

МАСКА. Это интересно.

НИНА. А почему нет? Свою главную работу вы закончили. Пирогов с морковью вы наелись. Миссию выполнили. Я вам больше не нужна. (Поет, пританцовывая.)

 
Устюшкина мать
Собиралась помирать.
Помереть не померла –
Только время провела!
 

А что касается меня, я в самом деле хочу в мир иной. Там мне обещана интересная встреча. А здесь все как-то застропорилось, движения никакого… Стало тошно. И вот…

МАСКА. Логично.

В.Я. Как-то неожиданно для меня.

МАСКА. Разумно.

В.Я. Я не готов. Вы решили без меня, пусть это и будет без меня.

МАСКА. Рационально.

В.Я. Сие не соответствует моим намерениям. Вы уж извините, но я хотел бы еще немного пожить.

НИНА (весело). Хорошо. Тогда другое. Давайте вместе, всей вот этой нашей компанией отправимся в путешествие. На Остров мертвых.

В.Я. Начиталась Беклина? Наша Нина Беклина начиталась! Ей кажется, что реальность книги и выдумка жизни – одно целое и тянет меня в какие-то дали дальние. Ей не сидится на месте, она гуляка праздная. А я затворник. Мой дом – моя крепость. Я хочу забаррикадироваться, а Ниночка хочет на волю. Да знаешь ли ты, Ниночка, что, кроме тебя, у меня есть Наденька.

МАСКА. Вот те раз!

НИНА. Наденька Львова? Эта бездарная поэтесска из-под Серпухова?

В.Я. Она не бездарнее тебя, Ниночка, но даже помоложе.

НИНА. То-то я видела, как она приходила к вам…

В.Я. Она переписывала некоторые главы. Ведь у меня ужасный почерк.

МАСКА. Ужасный почерк – первый признак писательского таланта.

НИНА. После вашего признания я должна от вас съехать. Подальше!

В.Я. Совсем не обязательно. В наших отношениях ничего не поменялось. Буду счастлив, если и вы проявите расчет и не двинетесь с места. Живите со мной, как жили.

НИНА. Спасибо. Но теперь я действительно хочу умереть.

МАСКА (в зал). Это была ее навязчивая идея. Она так свыклаась с мыслью о самоубийстве, что если бы оно не случилась, в это никто бы не поверил. Или поверил, но с какого-нибудь пятого-десятого раза. Что касается Валерия Яковлевича, он спокойно и уютно жил теперь и с Ниночкой, и с Наденькой. А иногда, раз в месячишко, вероятно, и с Иоанной Матвеевной. Вероятно потому, что с Ниночкой и Надюшкой – это была тайна, о которой все знали и говорили, а тайна жизни с Иоанной Матвеевной не интересовала никого. И вдруг в квартиру Валерия Яковлевича является «Огненный ангел». Собственной персоной. Год 1917-й. (Громы и молнии.)

Красная комната. Входит Борис. В образе графа Генриха. Резкая вспышка света. Музыка вальса Штрауса.

МАСКА. Всеобщее преображение! Смена лиц на маски! Объявляю перестановку мебели! Действие переносится в Кельн. Граф Генрих! Рената! Рупрехт! (Нина, Борис и Валерий Яковлевич надевают маски, закутываются в плащи «домино». Вакханалия. Круговерть. Метель.) Фантазм представления и представление фантазма!.. Маски, меняйтесь местами, кружитесь в вихре времени! О, войско призраков! О, Серебряный век! О жизнь поэзии и поэзия жизни! В вашем плетении и переплетении грех чистоты и чистота греха!.. Соединяйтесь! Разъединяйтесь! Совокупляйтесь! Соприкасайтесь! Живите и умирайте! И даже умирая, живите, любите, читайте, пишите и танцуйте… О, мистика грезы и грезы мистики! Всеобщее преображение!

НИНА.

 
«Кто вы, кто вы, гость суровый —
Что вам нужно, домино?»
Но, закрывшись в плащ багровый,
Удаляется оно.
 

БОРИС. Я удаляюсь и приближаюсь. Я танцую с вами и без вас. Лансье, контреданс… мы сумасшедшая пара… Или пара сумасшедших. Мы врозь и мы вместе. (Английская кадриль. Новая вспышка света. Все застыли.)

МАСКА. Ах, эти миги… миги… миги… преображение!

В.Я. Морфий подействовал.

МАСКА. Вы принимаете эту мерзость?

В.Я. Тсс… об этом никто не ведает. Это семикрылая тайна.

МАСКА. Почему семикрылая?

В.Я. Звучит отлично!

МАСКА. А Нина… тоже?

В.Я. Больше, чем я. Раньше, чем я.

МАСКА. Ужас. Это же разрушает ее личность!

В.Я. Она дама всегда не в себе. И раньше была взрывная, неуправляемая. А сейчас сделалась просто падшая. Ее не удержать. Спит с прохожими.

МАСКА. Так я могу ее взять?

В.Я. Берите. Она использованная материя. Мне вечность больше потребна.

МАСКА. Договор дороже денег.

В.Я. По рукам.

Перемена света. Синяя комната.

МАСКА. Очаровательная, я вами очарован. (По-французски.) Вулеву-фэрэнтур о шево де буа? Не хотите ли покататься на карусели?

НИНА. Но для вас я незнакомка. Вы видите меня в первый раз.

МАСКА. Приглашаю вас в ресторан на Озерках. Сядем на лихача и…

НИНА. Но Озерки – это Петербург Блока, а мы в Москве Брюсова.

МАСКА. Я обеспечу перелет. Один взмах плаща и… и… и… Не хотите ли покачаться на качелях? Мы в Петербурге. Ки ве се баланса?

НИНА. Мерси, это я назло Валерию Яковлевичу (плачет). Обманный город Москва. Метнусь-ка я в Петербург. Там святости меньше. Я ваша, прохожий. (Перелетают в Петербург.)

МАСКА. Бледнавка моя. (Овладевает Ниной.)

НИНА. Денег я не беру. Я не «бледнавка», не уличная какая-нибудь.

МАСКА. Понял. Блудилище скрашивает серую жизнь. Я читал у Блока: «В каждой девушке – блудница…»

НИНА. «В каждом помысле – альков!» Мне надо домой, дядя! Понеслись! «Возвращаемся» в Москву. Это вопль алкоголя во мне. Так Верхарн писал! (Перелет в Москву.)

Перемена света. Белая зала.

МАСКА. Вероятно, она тяжело переживает… Из-за вас и Наденьки Львовой.

В.Я. А Наденьки нет. Наденька преставилась. Я с похорон.

МАСКА. Горе какое!.. Она же молода совсем была. Чуть за двадцать.

В.Я. Молодых хоронить богу стыдно должно быть. Эти его промашки нам, людям, дорого обходятся. Бохсдох.

МАСКА. Помилуйте, экий вы безбожник, право!

В.Я. А вы скажите честно: вы-то в бога веруете?

МАСКА. Я – нет, если честно.

В.Я. Ну, и я нет. И таких, как я, в России нынче толпы. Скоро у нас такая резня начнется, брат на брата пойдет, любви совсем не останется. Осто-лопы с крестиками. Все грешат и никто не кается.

МАСКА. Да ну!.. Вот уж не ожидал от вас этакого безбожия.

В.Я.

 
Мой бог – русское слово.
В него только и верю.
Припаду на тайном ложе
К алой ласковости губ.
Ты метнешь стрелу, – и что же!
Я, дрожа, сжимаю труп.
 

МАСКА. Наденьку, дружок, Валерий Яковлевич, вы доконали. Теперь очередь за Ниночкой, так?

В.Я. Э, да вы, голубчик, антихрист.

МАСКА. С чего вы взяли?

В.Я. Вы недобр. Разоблачить меня хотите, а я змеиный яд ваш вкушаю и… выплевываю!

МАСКА. Хочу подарить вам свое лиловое домино. В знак нашей дружбы. Рядитесь! (Валерий Яковлевич накидывает на себя плащ.)

В.Я. Наконец-то! С вашего покровительства теперь я неприкосновенный!

МАСКА. Пригодится. Будут кровавые дни впереди. А Наденька была талантлива?

В.Я. Да что вы! Она и застрелилась потому, что страдала… так страдала, что меня и Тютчева не могла догнать! Апломб был, а талантом не вышла. Вот за револьвер и схватилась, дурочка бедная.

МАСКА. Чей револьвер?

В.Я. Да мой стащила.

МАСКА. Тот самый?

В.Я. Ну, да, тот самый, из ящика… Который Нине осечку в давешнее времечко дал. А тут не дал. И Наденька, бедненькая, преставилась! По своей воле!

МАСКА. А с Ниной продолжаете жить?

В.Я. И с Ниной, и с Иоанной Матвеевной. У нас, можно сказать, новая семья. Коммуна! Дружная, любящая… Умершим – мир, как говорится.

Мертвый в гробе мирно спи.

Жизнью пользуйся живущий – этот мой известный стих – моя декларация!..

МАСКА. Ну, ваш самый известный стих «О закрой свои бледные ноги!», кажется, тоже Ниночке посвящен, не так ли?

В.Я. Ниночке, Ниночке… Это мой шедевр. Всего одна строчка!.. Она сделала меня популярным. Вся Россия за мной начала повторять «О закрой свои бледные ноги!»

МАСКА. Как вы думаете, почему? (Из-за шторы появляется Борис. В.Я. его не видит.)

В.Я. Да ведь это лирика высшего класса! Нет ничего похожего в русской поэзии. Ни у Пушкина, ни у Батюшкова, ни у кого… О закрой свои бледные… Тут и нежность, и пламень неутоленной души… Возбуждение еле скрываемой чувственности как попытка вырваться из суровой и тусклой обыденности, из низкого, гнетущего всех нас быта… Знаете, Чехов навел на нас панику в свое время. У него в «Вишневом саде» в задней комнате маски пляшут. Под еврейскую музыку. Россию продают. Чем не символ? Да он символит больше всех нас! У него по комнатам Ужас бродит. Вот вроде вас!.. А у меня – одна строка. И это… э-хм… В одной строке призыв к мимолетному торжеству страсти, возвышенной, чистой, благородной и в то же время кипящей желанием побороть реальность дохлого, мрачного существования и получить взамен ту всепобеждающую красоту, которая вдохновляется Юпитером и Минервой, их праздниками светящейся души и оголенного тела. Произнося эту строчку в качестве заклинания, мы совершаем литургию подъемного очищения и приходим к натур-философии и алхимии нашего подсознания и одновременно, по-ницшеански отвлеченно, погружаемся в глубины непознаваемого и демонически-мистерийного, окончательно раскрепощенного моего «я». Теперь наступает на нас Время Лени. Прекратите действовать. О закрой свои бледные… Блок Александр Александрович говорил: «Я всегда хочу спать, когда события». И я, когда события, призываю отключаться!.. Спите, господа! «О закрой свои бледные ноги!» Это философия. Это программа. Это, если хотите, концепт!

МАСКА. Уфф! Актуально. Злободневно. Возвышенно. Я прямо не знал, чем вы закончите.

БОРИС (неожиданно выскочив на авансцену). Да декадентство это, самое примитивное декадентство. Мой бывший учитель возомнил себя проотцом символизма, лидером «движения»… Смехотворны ваши усилия! Символизм – это целое миросознание на перекрестке фантазии и правды. И как всякое миросознание, он требует себе серьезного ученого медиума, а не школярского пустословия… Символизм – это, если хотите, новейшая религия нашей словесности, а вы, Валерий Яковлевич, погрязли в своем атеизме, для вас бог – это вы сами, не больше, не меньше… Эх, вы!.. Вы же не слышите себя. Послушайте же!.. Вы мыслите поверхностно и стандартно. Борец с банальностями есть сам превеликая банальность. Вы жалкая пародия на вождя в литературе. Между тем литература и искусство не терпят вождей. Вам бы надо в политику, а не с дивана руководить. Авторитет нашелся! Пиши гениальные стихи – будешь авторитетом. А то «Закрой свои…» И с этой дурью вы возжаждали взобраться на Олимп?! «О закрой» – это же не слово, а восклицание. Дальше «свои» – совершенно лишний звук. Замените его на «мои» – ничего не изменится. И, наконец, «бледные ноги». Ну, это вообще – ниже пояса!.. И эту графоманию наши потомки будут чтить и читать?.. Нашли чем удивить мир!.. Шарлатан! Стихоплет! Бездарь! Схоласт!

МАСКА. Этой речи Андрей Белый никогда не произнес. Но я сделал все, чтобы она прозвучала.

В.Я. Мистика. Я ничего не слышал.

МАСКА. Я сделал все. Чтобы вы ничего не слышали. (К Борису.) А вы, кажется, что-то еще хотели нам сказать?

БОРИС (буркнув). Штудируйте Канта. (Взмахнув домино, уходит.)

В.Я. Борис оторвался от жизни. «Штудируйте Канта, «изучайте профессора Штейнера…» Погряз в своей антропософии. Тупиковый путь, ясно ослу. Пришла нищета. Лица зеленые. У нас денег нет ни на что! Каждый божий день я жду обыска. Слава богу, пока не дождался… Вчера хотел в идущий трамвай вспрыгнуть, так эти красные сволочи подножку убрали. Трамвай полон уродов, а к ним не пробьешься, пешкодралом пришлось… (Уходит.)

МАСКА (Нине). Возьмите. (Подает серебряную плитку.)

НИНА (вздрогнув). Что это?

МАСКА. Шоколадом хочу угостить.

НИНА. Откуда у вас?

МАСКА. С шоколадной фабрики в Риге. У меня всюду связи.

НИНА. Когда в комнате темно, кажется, тут – звери.

МАСКА. Но вы же видите, я не зверь.

НИНА. Вот теперь, пожалуй, я действително умру. От отравления (берет плитку).

МАСКА. Еще не время. Я вам скажу, когда вы это сделаете. Обстоятельства вас еще не до конца изгвоздили. Брюсов вас не прогнал.

НИНА. Для Валерия Яковлевича я всего лишь натурщица. Он намалевал мое изображение в романе, и я стала неотделима от его фантазий.

Сбылась моя мечта – была человеком, стала ведьмой. Я запечатлена во вселенной духа. Я не я, и в то же время там мое отражение.

МАСКА. Теперь целиком вы в моей власти.

НИНА. Ошибаетесь, никто не властен надо мной.

МАСКА. Но вы забыли… Я недавно владел вами!

НИНА. Разве? Я и не заметила!

МАСКА. Что же, я ничего не добился?

НИНА. Абсолютно ничего.

МАСКА. Да. Все было так мимолетно… Но было, было, было!

НИНА. Вам показалось. А то, что кажется – нежизнь.

МАСКА. Но вы-то всю жизнь живете этой «нежизнью»!

НИНА. Вот уж не так! Я жила и живу, как никто.

МАСКА. Именно. Нина, разрешите спросить: почему вы бездетны? Все! И вы, и Борис, и Валерий Яковлевич.

НИНА. Потому что мы порченые. Все бездетные порченые и порочные.

МАСКА. Ребенок мог бы вас спасти… отвлечь, по крайней мере.

НИНА. Отвлечь от поэзии, которая буквально въелась в нашу жизнь? Какой смрад и бред! Слушайте… Все мои любовники были чуть-чуть моими детьми. Женщина – всегда мать, даже если не брюхата. Что вы знаете о женщине?! Я мученица на кресте. Но я счастлива, ибо парю на пару с ангелом. Мое предназначенье – грешить, и я грешила яро, несусветно, потому что мною руководили всевластные духи и демоны… Вам не понять! За это Валерий Яковлевич умертвил меня в своем романе.

МАСКА. Вы все-таки прочли его?

НИНА. Благодаря этому чтению я приняла католичество. Я – Рената из романа Брюсова. Понятно?

МАСКА. Но в романе вы будете судимы! (Взмах руки.)

Перемена света. Красная комната. Молния и гром. Призраки.

В.Я. Должен сказать вам, граф, что во мне нет ни малейшего злого чувства к вам. Я принудил вас к поединку. Нанося мне удар, вы только защищались.

МАСКА. Какое благородство!

БОРИС. Наша совместная жизнь была люциферовой дьяволиадой, а Нина… то есть Рената… была царицей на танцах вселенского шабаша.

МАСКА. Об этом прошу поподробнее.

НИНА (по книге). «Вечером, под ночь, когда собирался шабаш, мы натирали свое тело особой мазью и тогда нам являлся или черный козел, который переносил нас по воздуху на своей спине, или сам демон, в образе господина, одетого в зеленый камзол и желтый жилет, и я держалась руками за его шею, пока он летел над полями. Если же не было ни козла, ни демона, можно было сесть на любой предмет, как на самые борзые кони.

МАСКА. И ты целовала козла, сидящего на троне, в нечистый зад?

НИНА. Бывало все. Это мой грех.

МАСКА. А учил ли тебя дьявол, как делать мужчин неспособными к брачному сожительству? Как лишать мужчин их силы?

В.Я. Это про меня, кажется?

НИНА. Для этого есть больше пятидесяти способов.

МАСКА. Э, да ты действительно ведьма?!

В.Я. Ты достойна костра, девка!

НИНА. О, да. Я достойна костра.

МАСКА. Прекрасный финал, но прежде… Вот это, милая моя, называется «жом»; им ущемляются большие пальцы, когда винты подвинчиваются, из-под ногтей брызжет кровь.

В.Я. (подхватывает). А это шнур, когда зашнуруем мы в него твои руки, запоешь ты иным голосом, так как входит он в мясо не хуже ножа.

МАСКА. А это еще испанский сапог, мы положим твою ножку между двумя пилами…

В.Я. И будем сжимать ее до тех пор, пока не распилится кровь и не потечет мозг. А там вот стоит дыба…

МАСКА. Как подтянем мы тебя на нее, так руки и вывернутся из суставов.

В.Я. Теперь же надо подпалить огнем все волосы на ее теле, ибо в них может скрывать она какие-то свои чары.

МАСКА (по книге). «Огненный ангел, подай мне свой огонь».

В.Я. Да ты тоже заслуживаешь костра, проклятый!

БОРИС (отшатнувшись от огня). Требую прекратить эту вакханалию!»

Перемена света. Белая зала. Пауза.

В.Я. Рената, я же люблю тебя! Рената! Ты мое создание. Люблю.

МАСКА. Поздно. Валерий Яковлевич, вы уже не Рупрехт!.. Видение закончилось. Мы снова в Москве, на Цветном бульваре.

В.Я. Дар преображения следует ценить больше всего. Что там у нас дальше?

МАСКА. Война, революция…

В.Я. Это я пропускаю.

МАСКА. Сие невозможно.

В.Я. Вы правы. Иоанна Матвеевна стала плохо спать. Вчера в половине ночи проснулась, мне локтем в бок и шепчет: «Слышь, тикает?» Я – ухо: «Ничего не тикает». Она: «Тикает, тикает, как же не тикает?!» Я: «Что?» Она меня локтем еще пуще: «Бомба!» Я: «Ха, в нашем доме – бомба?» Она слезла с кровати и давай по углам шарить.

МАСКА. Нашла?

В.Я. Через час вернулась, малохольная, волосья дыбом, как у Клеопатры в жгучую ночь, говорит: «Все. До утра спать не буду. Буду тиканье ждать!» Вот она тут, вся революция ваша!

МАСКА. Слабонервие.

В.Я. Время – черное с кровью. А стихи так и льются. Так и льются.

МАСКА. Многие довольны. Убивать можно круглосуточно. Памятники стаскивать и толочь. Мясо в лесу жарить. Вообще все дозволено.

В.Я. (встав в позу).

Довольство ваше – радость стада, Нашедшего кусок травы. Быть сытым больше вам не надо.

Есть жвачка – и довольны вы.

МАСКА. Валерий Яковлевич, у вас под халатом виден трикотаж кальсон. Я вам шприцов в подарок принес. Побалуетесь?

В.Я. Спасибо, дружок. Убеждения повылянили, а взгляды новые у меня. На все, что творится. То есть наоборот. Убеждения те же, а взглядов нет.

МАСКА. Тс-ссс… О политике ни слова.

В.Я. А о душе?

МАСКА. О душе можно. И нужно.

В.Я. И-эх, брат, сегодня всякая душа – политика. Вот Толстой, уж как Столыпина клял, а мужика хвалил – и что? В революцию мужика пустили – он себя какой сволочью показал!

МАСКА. Мудро. Берегите себя. (Перемена света.) Уже год 21-й. Или… Если хотите, 22-й. И дальше…

В.Я. Мне все равно, какой час на дворе. Все часы в доме встали. Теперь… Нами будут править жиды.

МАСКА. Валерий Яковлевич, да вы антисемит!

В.Я. Скрытный. Это не опасно. Разрушение состоялось, и теперь задача культуры – выжить любой ценой.

МАСКА. Валерий Яковлевич, научите меня сочинять стихи. Вы же всех учите гениально.

В.Я. А вам зачем?

МАСКА. Нужно.

В.Я. Кроме потребности необходим талант.

МАСКА. Допустим, он у меня есть.

В.Я. Ну, допустим. Важна техника.

МАСКА. Это что?

В.Я. Рифма, ритм, тема.

МАСКА. Тема – любовь.

В.Я. Допустим. Любовь Адама и Евы. Какая рифма к слову «Ева»?

МАСКА. Слева.

В.Я. Прекрасно. Еще.

МАСКА. Королева.

В.Я. Еще.

МАСКА. Н-не знаю.

В.Я. Плохо. Гнева!

МАСКА. Допустим.

В.Я. Ну, вот. А у меня готово.

МАСКА. Уже?.. Читайте.

В.Я. (встав в позу).

 
Приникни ближе, Ева! Ева!
Темно. Откуда темнота?
Свисают ветви справа… ну?
 

МАСКА. Слева!

В.Я. Молодец!