Текст книги "Круг"

25

Черные силуэты деревьев отпечатываются на бело-сером небе. Погода никакая – ни солнца, ни дождя, одна серость, которой, как крышкой, накрыло город.

Мину идет по дорожке, ведущей к входу в церковь. Под туфлями хрустит гравий. Новое платье туго обтягивает грудь, трудно дышать. Две пожилые дамы в черных пальто стоят у церковной лестницы, близко друг к другу, и разговаривают приглушенными голосами. Мину смотрит на их седые волосы и морщинистые лица и думает: «Ребекке никогда уже не стать такой».

И мама, и папа были готовы взять отгул и пойти вместе с ней, но Мину отказалась. Почему, она сейчас не помнит. Но очень жалеет о своем отказе.

Ей представляются всякие ужасы. Вдруг она сделает что-то не так, слишком громко заплачет, начнет истерически хохотать, упадет в обморок или споткнется. Что, если она испортит похороны Ребекки ее семье и друзьям? Имеет ли она вообще право находиться здесь, если знала Ребекку так недолго?

Мину медленно поднимается по церковной лестнице, проходит мимо пожилых дам, заходит в открытые двери. Ряды скамеек уже заполнены людьми. Все они сидят к ней спиной. Никто не заметит, если она развернется и уйдет.

Но тут она видит белый гроб. У алтаря на мольберте большое фото Ребекки. Хорошая фотография. Ребекка сидит у озера Дамшён, немного щурясь на солнце, и улыбается в объектив. И Мину понимает, что должна остаться.

Она единственная здесь, кто знает, почему погибла Ребекка. Единственная, кто знает, что это не было самоубийство. Поэтому она должна остаться. Хоть кто-то на похоронах Ребекки должен знать правду.

Идя между рядами, Мину думает о том, что сюда же приходят женихи и невесты, и родители приносят крестить детей. Родители Мину не религиозны, и у нее нет привычки молиться. Но сейчас она понимает, что может привлекать в церкви. Здесь рождение, жизнь и смерть сосуществуют рядом друг с другом.

Мину садится где-то в середине и пытается держаться как можно более незаметно.

Начинают звонить колокола.

Слышатся всхлипывания.

Она снова смотрит на фотографию Ребекки. Видит ее улыбающееся лицо, такое живое. И как будто только сейчас понимает, что Ребекка никогда не вернется. Никогда. Думать об этом «никогда» – словно смотреть в бездонную пропасть. Это не поддается пониманию. Вечность. Бесконечность. И вдруг подкатывают слезы. Мину боится потерять над собой контроль. Пряча лицо в ладонях, она думает о том, кем Ребекка была и кем могла бы стать, и обо всем том, что она уже никогда не почувствует, не увидит, не услышит, не будет любить и ненавидеть, не будет тосковать и смеяться. Целая жизнь. Целой жизни больше нет.

Сегодня службу ведет не Хелена Мальмгрен, мама Элиаса. Это и понятно. После смерти Элиаса прошло еще совсем мало времени. Хелену заменяет молодой священник. Он чувствует себя неуверенно, запинается и бормочет себе под нос. До Мину долетают слова – такая молодая… На все есть воля Божия… после смерти… – но слова не доходят до сердца, не утешают. Священник говорит о Ребекке, а кажется, будто он говорит о другом человеке, и Мину хочется только, чтоб он замолчал. Оставил их в покое. Она ненавидит священника за то, что он так плохо подготовился. Ненавидит псалмы о душах, идущих с песней в рай. Как можно делать вид, будто в смерти Ребекки есть что-то красивое и осмысленное?

Начинает играть орган. Осторожные звуки плывут под куполом церкви.

Родители Ребекки поднимаются и идут к гробу. Папа Ребекки – Мину видит его впервые – высокий широкоплечий мужчина, с красным от слез лицом. Он плачет, и его всхлипывания эхом разносятся по церкви, пробиваясь сквозь пелену органной музыки. У мамы сдержанное, закрытое выражение лица, какое бывает у людей, пребывающих в глубоком шоке. Родители поддерживают друг друга. За ними идут братья Ребекки – мальчики так похожи на старшую сестру, что у Мину от боли сжимается сердце. Дети одеты в черные костюмы и, крепко держа друг друга за руки, следуют за родителями к белому гробу. «Понимают ли они до конца, что происходит?» – думает Мину. Последним идет пожилой мужчина, обнимая мальчиков за плечи.

Молодой священник уважительно кивает семье, и на его лице видно искреннее сочувствие. Раздражение Мину улетучивается. Священник действительно хочет утешить родных Ребекки. Это невозможная задача. Но он хотя бы пытается.

Вот люди, сидящие перед Мину, встают, и она присоединяется к ним. Ноги не слушаются ее, когда она идет к гробу. Подойдя ближе, она снова начинает плакать. И радуется этим слезам – она плачет вместе с семьей Ребекки и всеми, кто знал ее. Смягчить их боль она не может, но может хотя бы ее разделить.

Мину видит большой венок с белой лентой. Он украшен белыми лилиями, на ленте написано: «ПОКОЙСЯ С МИРОМ. ТВОИ ДРУЗЬЯ». Они выбрали самые тривиальные слова из всех возможных, чтобы не привлекать к себе внимания. Но Мину знает, от кого венок, и это придает ей сил.

Один за другим люди подходят к гробу и кладут на него цветы. У Мину нет с собой цветка. Она не знала про такой обычай. Подойдя к гробу, она просто прикладывает к нему ладонь. И ждет чего-то. Знака. Электрического разряда. Но дерево только холодит кожу. Невозможно представить себе, что там, в гробу, лежит Ребекка.

«Ребекка, – думает Мину. – Я обещаю, что найду того, кто это сделал. И не позволю ему сделать это еще раз. Я обещаю тебе».

После церемонии все остаются выпить в приходском доме кофе, но у Мину нет сил задерживаться ни на секунду. Она с ужасом думает про то, что чувствуют родители Ребекки, как страдают от гнева и горя, мучаются неразрешимыми вопросами, угрызениями совести. Ну почему, почему Мину не может рассказать им, что их дочь не совершала самоубийства?

Она выходит на лестницу, останавливается и смотрит на новую часть кладбища, начинающуюся по другую сторону длинной самшитовой ограды. Где-то там лежит Элиас, который был седьмым Избранником.

Мину спускается по лестнице и идет дальше по посыпанной гравием дорожке, думая о страшной комнате в директорском доме. Как им победить такого врага?

– Привет…

Мину останавливается. Возле дерева стоит Густав. Он одет в черный костюм, вид у него потерянный. Мину отводит глаза, когда их взгляды встречаются, и ускоряет шаг. Меньше всего на свете ей сейчас хочется разговаривать с Густавом.

– Мину…

Она не отвечает и идет еще быстрей. Он следует за ней.

– Пожалуйста, давай поговорим! – кричит он.

– Нет, – огрызается она.

– Ты все не так поняла…

Мину резко останавливается, и Густав налетает на нее. Когда он оказывается так близко, в ней немного убавляется злости. Густав неузнаваемо изменился. Куда делся беззаботный мальчик-мажор? У Густава красные воспаленные глаза, пепельно-серая кожа.

– Что я не так поняла?

– Интервью. Ведь ты из-за него не хочешь со мной разговаривать, правда?

– А как ты сам думаешь?

Густав молча смотрит на нее. Ищет слова, но не находит.

– Ты сказал, что смерть для нее была лучшим выходом! – говорит Мину.

Густав сильно зажмуривается. Когда он открывает глаза, они мокры от слез.

– Я стоял в холле и ждал ее, – говорит он. – Я увидел через стекло… Увидел, как она упала. Как разбилась. Я не мог ничего сделать…

Голос прерывается. Слезы текут по щекам Густава. Мину тоже плачет. Одинокий ворон пролетает над их головами и садится на дерево.

– Сесилия пришла ко мне в тот вечер, – продолжает Густав, собравшись. – Да, она сказала, что она журналистка… Но когда мы разговаривали, все было не так. Мне казалось, что она сочувствует. И я наговорил кучу того, чего не должен был говорить. Я почти не помню, что говорил. Моя мать подала на газету в суд, но что напечатано, то напечатано…

Мину смотрит на него. Как она сразу не поняла, в чем дело, она же знает, что за человек Сесилия! По лицу Густава было видно, что он не лжет. Он говорит правду. Мину уверена.

Злость на Густава испарилась. Осталось только их общее горе. Мину и сама едва справлялась с этими переживаниями, а каково Густаву, в жизни которого с уходом Ребекки образовалась зияющая пустота!

– Я должен знать, – говорит он. – Она говорила тебе, что ей плохо? Ты замечала… что oна не хочет жить?

– Нет, – отвечает Мину. – Но я знаю одно. Ты сделал ее счастливой.

Густав смотрит в сторону.

– Значит, недостаточно счастливой.

– Не надо так думать.

– Но это правда. Я же чувствовал, что что-то не так. Что ей хотелось со мной о чем-то поговорить. Почему я ее не спросил?..

– Она и сама должна была бы тебе все рассказать, – осторожно говорит Мину.

– А вместо этого прыгнула с крыши.

Что ему ответить? Рассказать Густаву правду Мину не может.

– Ее родители, наверно, меня ненавидят, – продолжает Густав. – Я не осмелился прийти на похороны. Побоялся, что напорчу еще больше.

– Поговори с ними. Может, они понимают больше, чем ты думаешь.

Густав качает головой.

– Я не могу.

Он смотрит на Мину, и его губы кривятся в горькой улыбке.

– Она – лучшее, что было в моей жизни. Без нее мне так одиноко. Это больше не моя жизнь.

Он плачет, и Мину делает то единственное, что может сделать. Она обнимает его. Краем глаза она видит, как ворон взмахивает крыльями и исчезает в бело-сером небе.

26

Ванесса уже битый час стоит в темноте возле двери Линнеи.

Внутри в квартире Линнеи включена тяжелая и быстрая музыка. Певец то поет, то кричит. Такая музыка всегда вызывала у Ванессы головную боль, и поначалу она не знала, куда деваться от этих звуков, но постепенно привыкла к ним и даже вошла во вкус. Как будто музыка превратила стресс и страхи в ярость, а потом расправилась с ней.

Мне не следовало быть здесь, думает Ванесса.

Но уйти не может. Она должна знать все наверняка.

Вчера поздно вечером она получила сообщение: «Устал как собака. Спокойной ночи:-)». Она попыталась позвонить Вилле, телефон гудел, но никто не поднял трубку. Всю ночь она не сомкнула глаз.

В семь утра она позвонила Вилле, разбудила его и потребовала подвезти ее до школы. Вилле страшно разозлился, и Ванессе пришлось применить самую тяжелую артиллерию: ехидство, шутки, игривость, злость, беспомощность, – пока он наконец не сдался. Но радости ей эта победа не доставила. Наоборот. Ванесса чувствовала себя униженной.

Она думала, что, увидев его, сразу поймет, был ли он накануне с Линнеей. Именно поэтому она так хотела встретиться с ним рано утром. И сначала Ванесса подумала, что гробовое молчание Вилле в машине означает, что он ей не изменял. Иначе бы, наверно, подлизывался? Но потом в голову пришло, что молчание Вилле, наоборот, доказывает, что Ванесса ему наскучила.

Едва они подъехали к школе, Ванесса распахнула дверь и выскочила из машины, с грохотом хлопнув дверью. На нее глазели, когда она пересекала школьный двор, Эвелина и Мишель кричали ей что-то вслед, но она не обернулась. Едва переступив порог школы, она бросилась по лестнице вниз, в женский туалет возле столовой.

Все кабинки были пустые. Ванесса сделалась невидимой и заплакала. Беззвучно и горько.

И тут в туалет вошла Линнея.

Ванесса задержала дыхание. И постаралась даже не думать, чтобы не выдать себя. Но Линнея прижимала к уху телефон и ничего вокруг не замечала. Она вздыхала, слушая невидимого собеседника. Встав у зеркала, она провела рукой по черным волосам и показала зубы, как будто проверяя, не застряла ли между ними еда.

– Хватит. Я не могу говорить об этом в школе, – сказала она. – Нет, но раз уж я здесь, то… Я не хочу ничего об этом знать. Это твоя проблема. О’кей… Понятно… Мм… Не знаю… О’кей… Тогда приходи вечером. В девять. И сегодня больше не звони.

Часы на телефоне Ванессы показывают 21.32. Ей хочется в туалет. На экране высвечивается телефонный номер. Это Мину. Она звонит уже седьмой раз за вечер, но Ванесса думает, что это может подождать. Линнея ведь не бросилась сломя голову к «Болотным Копям», значит, дело не первой важности.

Когда часы показывают 21.46, она говорит себе, что в десять пойдет домой. В десять она решает, что так уж и быть, подождет еще пятнадцать минут, хотя чувствует, что вот-вот описается.

В 22.09 кто-то входит в подъезд, на лестнице зажигается свет. В лифтовой шахте скрипят тросы. Лифт останавливается на первом этаже. Человек входит в кабину. Лифт медленно едет наверх.

Дверь кабины открывается.

Это не Вилле.

Это Юнте.

Он подходит к двери Линнеи и звонит.

Музыка в квартире стихает. Он звонит снова.

Линнея открывает дверь. Она не накрашена и одета в черные трикотажные шортики и черную короткую футболку с летучей мышью и надписью «Dir En Grey»[11]11
  Японская рок_группа.


[Закрыть]. Она строго смотрит на Юнте.

– Ты опаздываешь.

– Сорри, – говорит он, но это звучит не очень искренне.

Линнея отходит в сторону и впускает его.

Ванесса следует за ними. Это случается как-то само по себе. Она едва успевает прижаться к стене, когда Юнте закрывает за собой дверь и запирает замок.

Теперь Ванесса стоит в прихожей дома у Линнеи и не понимает, какого черта она сюда зашла. И зачем проследовала за Юнте и Линнеей в гостиную, не понимает тоже.

Черт, думает она. Черт, черт, черт.

Линнея вдруг останавливается и оборачивается. И смотрит на Юнте странным взглядом.

– Ты чего? – спрашивает он.

– Это от тебя пахнет кокосом?

Юнте фыркает от смеха и плюхается на диван, пружины жалобно скрипят. На Юнте застиранная черная толстовка и мешковатые джинсы. Он достает маленький пакетик травы и папиросную бумагу и привычными движениями сворачивает джойнт. Линнея садится рядом с ним и кладет голову ему на плечо.

Ванесса морщится. Конечно, Юнте по-своему красив, но он такой… нечистоплотный. И он почти ровесник Ванессиной мамы.

Линнея вздрагивает и окидывает комнату пронизывающим взглядом. Кажется, будто она видит Ванессу. Но этого ведь не может быть? Конечно, не может.

Юнте прикуривает джойнт и глубоко затягивается.

– Ты чего такая нервная? – говорит он Линнее, передавая ей джойнт.

Линнея берет самокрутку. Закуривает, поднимается с места и идет к ноутбуку, который стоит раскрытым. Включает песню. Выразительный женский голос звучит грустно и разочарованно.

– Иди сюда, – говорит Юнте. Линнея идет и садится рядом с ним, положив дымящийся джойнт в пепельницу.

Она целует Юнте, и Ванесса морщится. Но все равно продолжает смотреть, как Линнея снимает с себя футболку, а Юнте расстегивает ее черный бюстгальтер, гладит ее спину, грудь.

Линнея ложится на диван, властным движением увлекая за собой Юнте. Он наклоняется к ней и тянется за джойнтом. Они продолжают целоваться и затягиваться поочередно. Линнея ловким движением стягивает с себя шортики. Трусы у нее ядовито-розовые в маленьких черных сердечках. Ладонь Юнте забирается в трусики. Линнея улыбается. Но вдруг поднимает голову и смотрит прямо на Ванессу.

– Ну что, достаточно? – говорит она резко.

– Ну уж нет, – бормочет Юнте и целует Линнею в шею.

Ванесса от испуга шарахается назад и опрокидывает одну из лампочек.

– Это еще что за черт? – слышит она голос Юнте.

– Я пойду посмотрю, мне все равно надо в туалет, – говорит Линнея.

Ванесса возится с замком, когда что-то мягкое ударяет ее в затылок. Она оборачивается. На полу лежит футболка Линнеи. Это она бросила ею в Ванессу. Линнея стоит, скрестив на груди руки. Лицо ее в тени.

– Я знаю, что ты здесь, – едва слышно шепчет она.

Ванесса открывает рот, чтобы что-нибудь сказать, но не может выдавить ни звука.

Линнея идет к двери, и Ванесса, прижимаясь к стене, пытается заставить себя не пялиться на грудь Линнеи, пока та отпирает замок.

– Проваливай, – шипит Линнея, и Ванесса молниеносно выскакивает на лестницу.

Линнея так сильно хлопает дверью, что эхо разносится по всему подъезду. Ванесса бежит вниз по лестнице и выбегает на улицу.

Потом она сразу садится за кусты и писает. После этого в голове проясняется. Она вела себя как идиотка, и все потому, что провела выходные взаперти.

Ванесса быстро зашагала в сторону дома, в голове ее стучала одна и та же мысль: что она скажет Линнее, когда увидит ее завтра? «Привет, сорри, я извращенка и люблю наблюдать, как мои друзья занимаются сексом. Правда, мы с тобой даже и не друзья, но все равно было прикольно, мне понравилось, а тебе?»

Но еще больше Ванессе хочется спросить Линнею, зачем она тусуется с таким отстойным чуваком, как Юнте. А заодно было бы неплохо узнать у себя самой, какое ей до всего этого дело. Главное, что Линнея не спит с Вилле.

Почему Ванесса повела себя так глупо? Зачем вообще поперлась за Юнте в квартиру Линнеи? Ответа нет. Остается предположить, что она действительно извращенка?

Почти в полдвенадцатого вечера Ванесса вставляет ключ в дверь своей квартиры. Она надеется, что мама уже легла. Никке уехал в Борленге на курсы, так что его, по крайней мере, опасаться не стоит.

Но когда Ванесса входит в прихожую, из кухни до нее доносятся голоса. Стараясь двигаться как можно тише, Ванесса разувается и снимает куртку. В коридор, виляя хвостом, выходит Фрассе и лижет ей руку. Слава богу, не залаял. Ванесса так старается сохранить свой приход в тайне, что, не заметив на полу машинку Мелвина, наступает на нее, и машинка со стуком отлетает в стену.

– Несса?

В дверном проеме появляется Вилле.

– Я весь вечер тебя жду. Где ты была?

В его глазах нет упрека, только тревога.

– У Эвелины, – говорит она, думая, что надо не забыть предупредить Эвелину про свое алиби. – Почему ты не позвонил?

– Давай лучше поговорим в твоей комнате, а? – говорит Вилле.

Ванесса заглядывает в кухню. Мама сидит за столом и читает гороскопы, всем своим видом давая понять, что нисколько не подслушивает.

Ванесса кивает, и они идут в ее комнату. Ванесса закрывает дверь. Поворачивается и сразу попадает в объятия к Вилле. Она прижимается к нему крепко-крепко, чувствуя тепло его тела и такой знакомый запах.

«Он мой, – думает она. – Мой и больше ничей».

– Прости, я вел себя утром как придурок, – бормочет он. – Я понимаю, ты обиделась на меня. За то, что я пропал на все выходные…

Он отпускает ее.

– Я был не у Юнте… Я был на даче у его отца.

– Один?

– Угу. Мне нужно было подумать. Мне было плохо.

Ванессе становится страшно.

– Это касается нас?

– Это касается всего, – говорит Вилле. – У меня нет работы. Я живу с матерью. Я ни хрена не делаю с тех пор, как закончил гимназию.

Ванесса прикусывает губу. Это как раз то, что она все время пыталась ему объяснить. Что ему надо начинать жить по-настоящему. Вопрос только в том, найдется ли в его жизни место для нее.

– Я думал о том, что мне нравится в моей жизни и что не нравится. И я пришел к выводу, что мне мало что нравится.

Ванесса чувствует, как ее глаза наполняются слезами. Вот оно. Вот сейчас он скажет, что хочет расстаться. Сейчас все закончится.

– Кроме тебя, – говорит Вилле. – Я понял, ты – единственное, что у меня есть хорошего. Ты и мама. Черт, я тебя загрузил, да?

Ванесса коротко смеется и тут же начинает плакать.

– Ты что?

– Я думала, ты хочешь со мной расстаться, – всхлипывает она.

– Нет, нет! Наоборот! Я хочу, как это говорится, стать тем парнем, которого ты заслуживаешь. Ты классная. Я тебя люблю. И я думал… Может, мы обручимся?

Вилле начинает рыться в кармане и достает тоненькое серебряное кольцо.

– Ну, то есть мы можем, конечно, подождать со свадьбой. Хоть десять лет, как скажешь. Я просто хочу, чтобы все знали, что мы вместе.

У Ванессы кружится голова. Она больше не понимает, что происходит.

– Хочешь? – спрашивает Вилле.

Одно она знает наверняка. Она любит его. И хочет, чтобы об этом все знали. Знали, что они выбрали друг друга. Отобрали друг друга у других. Он надевает кольцо ей на палец. Потом достает из второго кармана другое кольцо, пошире, и дает ей, чтобы она надела это кольцо ему.

– Теперь мы вместе. Ты и я, – говорит Вилле.

– Я и ты, – шепчет Ванесса. – Я люблю тебя.

Она целует его теплые губы и прижимается к его телу. Его руки блуждают под ее майкой и спускаются вниз.

В дверь стучат.

– Ванесса! – слышится строгий голос мамы.

Вилле пытается освободиться от Ванессы, но она не отпускает его.

– Наплюй на нее, – бормочет она.

В следующее мгновение дверь приоткрывается.

– Вилле, Ванессе завтра в школу.

Мама говорит серьезным, не терпящим возражений голосом.

– Да какого черта! – вырывается у Ванессы.

– Все нормально, – говорит Вилле. – Мне все равно пора домой.

Она провожает его до двери, пытается поцеловать в губы, но Вилле чуть отстраняется и обнимает ее – ему неудобно перед мамой Ванессы.

– Я заберу тебя завтра после школы, – обещает он.

Ванесса закрывает за Вилле дверь. Обернувшись, она видит мамин встревоженный взгляд.

– Смотри, – говорит Ванесса, поднимая левую руку.

– Не рано ли?

Настроение моментально портится. Неужели мама не может хотя бы на полминуты притвориться, что рада за нее!

– Мы не собираемся сразу жениться, – огрызается Ванесса. – Это символ. Того, что мы принадлежим друг другу.

– Я просто не понимаю, зачем связывать себя какими-то отношениями, когда ты еще так молода.

– Да ты же сама забеременела в шестнадцать лет! От какого-то, блин, проезжего участника конференции! Да еще и пьяная была, даже имени его не помнишь!

– Тон смени, – жестко говорит мама.

– Тон смени, – передразнивает Ванесса.

Она тут же понимает, что пора остановиться, если хочешь, чтобы тебя считали взрослой. Но мама уже разозлилась всерьез.

– Ну давай. Поиграй во взрослую. Ты и Вилле, может, съедетесь, так у нас хоть места побольше станет.

Это удар под дых.

– А ты и обрадуешься, да? Сможешь спокойно трахаться со своим Никке! Или у тебя уже кто-то новенький завелся и тебе ребеночка сделал? Советую только на этот раз записать его имя!

На мгновение Ванессе кажется, что мама вот-вот ударит ее. Она никогда не поднимала на Ванессу руку, но сейчас, похоже, была очень близка к этому. Резко развернувшись, мама ушла на кухню.

– Будь по-твоему! – кричит Ванесса. – Я переезжаю к Вилле!

– Давай-давай! – кричит мама в ответ. – Посмотрим, насколько тебя хватит.

– Я тебя ненавижу! Сирпа в сто раз лучше мать, чем ты!

Ванесса идет в свою комнату и хлопает дверью. Ждет, что мама войдет следом, шикнет на нее, чтобы не кричала, чтобы думала о соседях, если не хочет, чтобы их вышвырнули из этой квартиры вон.

Но ничего не происходит.

Ванесса стоит посереди комнаты. Она чувствует себя совершенно опустошенной. Весь день и весь вечер ее, как воздушный шарик, бросало от одной крайности в другую. Все, чего ей сейчас хочется, это лечь спать. Она тянется к покрывалу, чтобы разобрать кровать.

В дверь стучат. Ванесса смотрит на дверь, думая, готова ли она прямо сейчас мириться с мамой. Но мама не заходит к ней. И только кричит из коридора:

– Мне звонили на работу. Сказали, что первого урока у тебя не будет. Пойдешь к директору. Она о чем-то хочет с тобой поговорить.

* * *

Поздно ночью Ванесса наконец откликнулась, и теперь Мину знала наверняка: завтра во время первого урока они все впятером приглашены в кабинет директора.

Полчаса спустя Мину открыла дверь своей комнаты. В доме было тихо. Она прокралась по коридору мимо закрытой двери, ведущей в спальню родителей. Оттуда донесся какой-то звук, Мину застыла. Нет, это просто папа храпит.

Только закрыв за собой входную дверь, она позволила себе перевести дыхание. Плотный туман окутал сад, придав всему неопределенную форму. Стояла мертвая тишина, и Мину казалось, что ее шаги отдаются эхом по всему кварталу.

Метров через сто из тумана показались очертания машины Николауса. Мину села на переднее сиденье. Николаус поеживался от холода в своем слишком тонком пальтишке, изо рта его шел пар.

– Добрый вечер, – сказал он. – Впрочем, не знаю, подходят ли эти слова для такой роковой ночи, как эта.

Некоторое время они молчат. Мину смотрит на его руки, лежащие на руле. Кожа на них покраснела и обветрилась.

– Вам нужно купить одежду, – говорит она. – Теплую куртку, шапку и перчатки. Скоро зима. Вы можете заболеть.

Николаус смотрит на нее с благодарностью.

– Ты слишком добра ко мне. Слишком заботлива. Я не заслуживаю этого. Я хотел бы помочь вам. Я знаю, что выход есть, но… Я не помню… – Он морщит лоб. – Впечатление такое, будто где-то рядом со мной кружит мошкара. Но мошек я не различаю, вижу лишь трепетание их серых крыл.

Он вздыхает и поворачивается к Мину.

– Я не могу допустить, чтобы вы пошли прямиком в логово льва, – говорит он.

– У нас нет выбора. Львица говорила с нашими родителями.

– Вы можете… прогулять. Ведь это так называется?

– Мы не можем прогуливать вечно. К тому же вряд ли она собирается прикончить нас в своем кабинете посреди бела дня в школе, полной народу.

– Может, она как раз и хочет, чтобы вы так думали, – бормочет Николаус.