Текст книги "Без надежды на искупление"

Глава 24

Невменяемость – единственная разумная реакция на такую податливую реальность.

Вархайт Эртринкт, философ

Приятие, Отречение и Беспокойство стояли и смотрели друг на друга. Те, кто был по ту сторону зеркала, увлеченно разговаривали между собой и не обращали внимания на тех, кто находился по эту сторону.

Взгляд Приятия упал на пятна крови Трагена Нахрихтена и главного ученого Ауфшлага Хоэ. Эти темные кляксы скрыли старые пятна крови, которые оставались здесь с того дня, когда били его. Их теперь не видно, но ничто не забыто. Скоро он отомстит.

Приятие смотрел на отражения краем глаза, стараясь не выдать своего интереса. Ему не хотелось раскрывать никаких своих секретов. Беспокойство был слишком подозрительным, так что он никогда не попался бы в ту ловушку, которую подготовил Приятие, не оказался бы в руках отражений. Ставка делалась на то, что Отречение слишком боится, что его бросят, и поэтому легко поддастся на уловку.

Отречение не пытался скрыть своих подозрений.

– Ты знал, что отражения укажут на Ауфшлага, еще до того, как разглядел на его обуви осколки зеркала. Я видел, что ты заметил стекло. Я видел в твоих глазах…

– В моем глазу, – хладнокровно поправил его Приятие.

Отречение пожал плечами.

– У меня не было выбора. – Это не прозвучало как извинение. Извиняться доппели Кёнига умели не лучше, чем сам Кёниг. – В твоем глазу я увидел, что ты замышляешь какой-то план. – Он потер подбородок и оценивающе глянул на Приятие. – Или, возможно, это завершение плана, который уже почти воплощен?

Приятие лишь на мгновение позволил появиться на своих губах самодовольной ухмылке.

– У меня есть способ общаться с отражениями Кёнига.

– Ты писал на листках и подносил их к зеркалу? – спросил Отречение.

Приятие не стал отвечать на этот вопрос. Нужно сказать Отречению только то, с помощью чего его можно заманить.

– Если Морген Вознесется, как планирует Кёниг, мы в лучшем случае так и останемся доппелями. Навсегда. Когда у него будет созданный им бог, он даже может изгнать нас. С нами могут сделать все что угодно. Теперь, когда Ауфшлага нет рядом, Кёниг лишился своего единственного источника здравомыслия. Он опасается, что Морген будет подвержен дурному влиянию, поэтому он убьет его. – Приятие с победоносным видом оскалился, обнажив переломанные зубы. – Кёниг перепуган и одинок; он сейчас не способен ясно мыслить. Морген узнает тех, кто пришел убить его, и поймет, что их послал Кёниг. Это настроит нового бога против того человека, который его создал. Разум Кёнига разлетится на куски, и мы займем верховное положение. – «И я убью того, кто убил ребенка, кто бы из ассасинов это ни оказался, потому что к их возвращению Кёниг уже давно будет мертв».

– Твой план не лишен недостатков, – сказал Беспокойство. – Если Морген обернется против Кёнига, то может его убить. Мы не выживем.

– Ты придумал какой-то простой язык жестов? – спросил Отречение.

Приятие насмешливо фыркнул и снова оставил вопрос без ответа.

– Морген не способен никому причинить вред.

– Люди меняются, – прошептал Беспокойство.

Отречение сощурил глаза.

– Ты каким-то образом можешь слышать, что говорят отражения?

Приятие на мгновение замер и только потом ответил:

– Это очень трудно.

– Так как же ты это делаешь? – допытывался Отречение.

– А почему ты спрашиваешь? – ответил Приятие с притворной подозрительностью. – Что ты замышляешь?

– Замышляю? Разве я могу что-то замышлять, я же только что узнал об этом. Если ты сумел, то могу научиться и я.

Приятие притворно расстроился.

– Во-первых, если они не смотрят на тебя, надо постучать по зеркалу, чтобы привлечь к себе их внимание. – Он изобразил раздражение. – Иногда они вообще тебя игнорируют. Прижмись ухом к зеркалу, и услышишь, что они говорят. Это все равно что прижаться ухом к двери или окну. Чтобы тебя услышать, им нужно на своей стороне сделать то же самое. – Он смущенно хихикнул. – Комично выглядит, честное слово.

Отречение, столь же лишенный чувства юмора, как Кёниг, разглядывал зеркало с безучастным лицом. Отражения, которые были там, за стеклом, были увлечены разговором друг с другом и не обращали на доппелей никакого внимания.

– Это может быть опасно, – прошипел Беспокойство.

– Беспокойство прав, – осторожно отметил Приятие. – Возможно, лучше, чтобы с ними общался только я.

Отречение, не обращая внимания на его слова, прошел к зеркалу, занимавшему всю высоту стены от пола до потолка. Он дважды постучал костяшками по стеклу и понаблюдал за тем, как отражения сначала взглянули на него, а затем возвратились к своему разговору. Мгновение он смотрел на них, а потом развернулся и шагнул к тяжелому дубовому столу Кёнига. Взяв в руку тяжелую глиняную кружку, он снова подошел к зеркалу. На этот раз он стукнул по стеклу кружкой. С силой. Отражения потрясенно посмотрели на него и замерли, увидев, как он жестами изображает, что разобьет кружкой зеркало. Отречение сделал жест, будто подзывая их к себе, и они торопливо прижали уши к стеклу со своей стороны.

Отречение посмотрел через плечо на остальных доппелей.

– Должно быть, они понимают, кто здесь главный. – Его внимание вновь обратилось к зеркалу. – Расскажите мне все, что вы говорили Приятию, или я разобью зеркало. – Казалось, он о чем-то размышляет. – Вы умеете видеть будущее?

Отпрянув от поверхности зеркала, они закивали и начали что-то лепетать. Отречение прижался ухом к стеклу и стал слушать. Он сощурился, как будто изо всех сил старался расслышать, что говорят отражения. И тут глаза его внезапно распахнулись. Он испуганно смотрел на Приятие: из поверхности зеркала появились руки и начали хватать Отречение за одежду.

Он закричал от ужаса: отражения тащили его в свой мир. Устоять против дюжины отражений, вцеплявшихся Отречению в одежду и в волосы, у него не было ни малейшего шанса. В панике он уронил кружку, и ее осколки разлетелись по полу.

* * *

Беспокойство сразу все понял. «Приятие все это подстроил, все спланировал с самого начала». Беспокойство тоже кое-что узнал: он был воплощением не страха Кёнига перед другими и не страха неизвестности. Он олицетворял страх, который Кёниг испытывал перед самим собой.

Вопли Отречения и его мольбы о помощи стихли в тот самый момент, когда его голова оказалась по ту сторону зеркальной поверхности. Приятие и Беспокойство наблюдали, как в жуткой тишине отражения разрывают доппеля на куски, а потом – как отражения отрывают от Отречения кусочки поменьше и пожирают их. Через несколько минут от доппеля не осталось и следа, будто и не было его никогда на свете.

– Будь любезен, убери осколки кружки, – попросил Приятие.

Беспокойство попятился.

– Если думаешь, что я хотя бы приближусь к этому зеркалу, то ты просто сумасшедший.

– Конечно, я сумасшедший. Как и ты. Мы – вымысел заплутавшего разума. – В безумном оскале Приятие показал острые осколки переломанных зубов. – Отречение покинул Кёнига. Он рассеялся в воздухе, от него ничего не осталось. Понимаешь, что это значит?

– Я – проявление страха, а вовсе не… – Беспокойство замолк, подыскивая правильное слово, – решительности.

Приятие уже не выглядел безумцем.

– Верно. И хорошо подмечено. Кёниг был прав; мы, доппели, никогда не станем действовать друг с другом заодно. Так что давай говорить начистоту: сотрудничества между нами не будет. Или ты подчинишься, или я скормлю тебя отражениям.

Беспокойство низко поклонился.

– Ты придешь на смену Кёнигу, но тебе всегда будут нужны страх и осторожность. Благодаря им мы живы. Ты, с твоей потребностью в приятии, никогда не соглашался с Отречением. – Беспокойство осторожно подбирал слова. – Теперь Отречение ушел, а ты Вознесешься и займешь место Кёнига.

– А рядом со мной будешь ты, – сказал Приятие.

– Нет, – поправил его Беспокойство. – На шаг позади. Так я буду на своем месте.

* * *

Приятие убрал с пола осколки разбитой кружки, но при этом внимательно следил за отражениями. Он не хотел повторить судьбу Отречения. Пусть он и воспользовался отражениями, доверять он им, конечно, не станет.

Занимаясь своим делом, он насвистывал, но без всякой мелодии. Таким счастливым он не был с тех самых пор, как… Он пощупал языком остатки сломанных зубов. Приятие осмотрелся, увидел, что Беспокойство на него не смотрит, и достал зеркальце, которое носил с собой, чтобы наблюдать, как заживают раны; то огромное зеркало, от пола до потолка, все еще не желало показать его отражение. Поднеся к лицу небольшое зеркало, он приподнял повязку и скривился от вида воспаленной плоти вокруг вырванного глаза, вздрогнул, увидев обезображенный рот. Разбитые и опухшие губы были покрыты неподсохшими струпьями. Хорошее настроение, которое только что испытывал Приятие, скрутилось в клубочек и исчезло, как клочок бумаги в бушующем пламени.

«Один долг погашен, – остается еще один». И только когда его товарищей-доппелей не станет, он займет место Кёнига.

Несколько часов спустя Кёниг вернулся в свои покои и свирепо посмотрел на двух доппелей, ожидающих его возвращения. Взгляд его заметался по комнате.

– Где Отречение?

– Он покинул нас, – сказал Беспокойство.

– Он растворился в воздухе вскоре после того, как ты вышел из помещения, – поддержал Приятие.

– Растворился?

Два доппеля в одну и ту же секунду кивнули.

– И вы, конечно же, понимаете, что это означает? – спросил Приятие.

Ответил на вопрос Беспокойство:

– Вы избавились от своего страха перед Отречением. Когда вы отправили Асену прочь, вы прекратили то влияние, которое она на вас имела, точно так же, как, отправив ассасинов убить мальчика, вы сломили…

– Они не имели на меня никакого влияния, – пробормотал Кёниг. – Я ни в ком не нуждаюсь.

«Этот дурак лжет даже самому себе», – подумал Приятие.

Оба доппеля склонили головы, будто признавая свою вину.

– Асена сейчас для тебя ничего не значит, – сказал Приятие.

На лице Кёнига читалось сомнение.

– Я отослал ее прочь. Я не боюсь ни предательства, ни отречения.

«Снова ложь».

– Нет, – сказал Беспокойство. – Я все еще здесь. Она все же может предать нас.

– Предать меня, – поправил Кёниг.

– Вас, – в унисон согласилась с ним доппели.

Кёниг встретился глазами с оставшимися доппелями.

– Она опасна.

Они кивнули в знак согласия.

Приятию было безразлично, действительно ли Кёниг поверил в то, что сумел избавиться от своего страха Отречения. Теперь, когда ему подбросили эту мысль, он сам станет все больше в это верить. Гефаргайсты блестяще умеют убеждать самих себя. В этом их величайшее могущество и их самая уязвимая сторона.

Глава 25

Разве не будет вера всего лишь заблуждением, если нет возможности отстоять ее?

Ферсклавен Швахе, философ гефаргайста

Разверзлось небо, и на землю с грохотом обрушились потоки дождя и града. Рассекавшие небо молнии подсвечивали темное подбрюшье нездоровых опухших облаков, которые мерцали и переливались неестественными оттенками. Небеса вопили от мучений.

Аноми, глухая после внушенных ей Кёнигом иллюзий, ничего этого не слышала. Даже потрясающие разноцветные переливы для нее выглядели ненамного выразительнее мельтешения оттенков серого. Для мертвых глаз, утративших жизнь и красоту, мир был пятнами черно-белых сумерек.

Мужчины и женщины, истощенные и покрытые грязью, бросались наперерез шаттен мердер. Жизнь ничего не значила для Аноми. Жизнь вставала перед ней, а она рубила ее на куски. Те, кто способен оказаться в Послесмертии, встречают свое уничтожение, как подарок. Аноми и ее шаттен мердер предстояло раздать много подарков. Они поднимались на горы мертвых тел, но к ним шли другие, также желавшие получить причитавшуюся им милость.

Они нападали на нее всей толпой, вонзали в нее лезвия и резали ее, били кулаками и пинали ногами. Это не имело значения. Она ничего не чувствовала.

Она понимала, что это лагерь поработителя. Она уже видела подобные сборища, пусть и не такие многочисленные. «Мальчик будет где-то здесь». Она убьет поработителя, вокруг которого держится вся эта толпа, а потом поможет Моргену Вознестись, как ему и предначертано судьбой. «Смерть будет моим даром богу-ребенку».

Похожая на удар клинка вспышка молнии на мгновение ослепила живых, но только не мертвые глаза Аноми – для нее это была просто подсветка, позволяющая лучше разглядеть окружавшую ее жуткую картину.

Ее уже поджидала, хищно улыбаясь, Гехирн Шлехтес, хассебранд из числа любимчиков Кёнига. На мгновение в ярком свете заблестели клыки Гехирн, длинные, как у собаки. Аноми рассмеялась. В сухих глазницах ее пустого черепа мерцал отраженный свет. Мертвые черепа, давно потрескавшаяся и отслоившаяся кожа, навечно застывшая на лице улыбка.

Гехирн сделала жест и выжгла все на пути, отделявшем от нее шаттен мердер. Будто волны набегающего прилива, почитатели поработителя тут же заполнили опустевший клочок земли.

Аноми снова засмеялась – воздух с диким покряхтыванием вырывался из разложившихся легких.

Для мертвых огонь ничего не значит.

* * *

Стоя перед паланкином, Гехирн нетерпеливо поджидала. Эрбрехен в ужасе вопил, отдавая приказы тем, кто нес его, но раскаты грома и завывание бури заглушали все остальные звуки.

Шаттен мердер, убийцы-котардисты, служившие Кёнигу, могли здесь оказаться лишь с единственной целью: убить Гехирн.

Ее сон… все это тогда случилось наяву. У Гехирн разрывалось сердце, и она едва сдержалась, чтобы не всхлипнуть. «Кёниг ненавидит меня». Ему мало было отбросить ее от себя; ему понадобилась ее смерть.

В ее венах пульсировал огонь. Пусть Кёниг получит от нее это послание, такое громкое и ясное.

От нетерпения она спалила тех почитателей Эрбрехена, которые были на пути Аноми и мешали той приблизиться. Наемная убийца, возле которой шагал ее отряд разлагавшихся трупов, смеялись над Гехирн.

– Никто не смеет надо мной смеяться! – закричала в ярости хассебранд.

Аноми все так же смеялись, как будто ничего не услышала.

Преданная.

Брошенная.

Осмеянная.

Гехирн подожгла шаттен мердер, будто свечки.

* * *

Аноми вспыхнула, и на мгновение весь мир исчез в вихре пожара. Но ее зрение не зависело от глаз. Она все еще могла видеть. Огонь лизал ее тело, загорались клочья одежды. Те жалкие остатки иссохшей плоти, которые еще держались на ее костях, исчезли в огне. Она ничего не чувствовала. Ни боли. Ни страха. Плоть – помеха, а огонь все исцелит и сделает ее чистой. Потом, когда Гехирн будет мертва, они смогут погасить это пламя.

«А что, если ты недооценила силу хассебранд?»

В худшем случае она освободится от собственного вечного ада.

– Дура, – попыталась Аноми крикнуть Гехирн, но вышел только сухой хрип.

Она забыла набрать воздуха в легкие. Ее это обозлило. Она попыталась набрать воздуха, но не вышло. Огонь выжег дыры в ее иссохших, как бумага, легких. Теперь это будет мешать общению.

Аноми видела, что ее глупая собеседница шевелит губами, но не могла разобрать слов. Жирная хассебранд выглядела комично, и Аноми рассмеялась. Ее шаттен мердер, превратившиеся уже в ходячие факелы, прошли вперед и оказались по сторонам от нее. Путь между ними и Гехирн был свободен, и они стали подбираться к хассебранд. Раскаленные докрасна мечи они держали наготове в сильных руках, на которых огонь не оставил ни плоти, ни мышц.

«Жаждет ли Гехирн смерти так же, как и я?» Если да, то заветное желание хассебранд скоро сбудется.

* * *

Гехирн смотрела, как приближаются котардисты. Походка у этих мертвецов была вовсе не как у увечных. Даже охваченные пламенем, ассасины, припадая к земле, сохраняли смертоносную грациозность движений. Сейчас, превратившись в ходячие факелы, они стали красивыми, притягательными и завораживающими. Даже чувственными. «Может быть, они окружат меня, схватят в свои пламенные объятия?» Суждено ли ей умереть так же, как она жила, в удушающем жаре ее потребностей? Разве может быть что-нибудь красивее этого?

Гехирн подняла руки и вытянула их в сторону ассасинов. «Принесите мне смерть…»

– Сожги их! – закричал с паланкина Эрбрехен. – Они идут меня убить!

Гехирн не могла не подчиниться этому приказу; его потребности были выше для нее, чем ее собственные, и подавляли всю ее волю. Она не могла позволить им сделать своему любимому больно, пусть Эрбрехен всего лишь хотел использовать ее.

И все же какая-то часть ее сущности жаждала получить наказание, и это не давало ей нанести удар в полную силу. Гехирн сделала указующий жест, и меч в руке Аноми расплавился, залив блестящим металлом кости державших его пальцев.

Но труп продолжал наступление, шагая с поднятым вверх кулаком, который был весь покрыт металлом; казалось, будто она собирается убить Гехирн одним ударом.

– Сожги их всех! – завопил Эрбрехен. – Сейчас же!

Взмахнув рукой, Гехирн спалила их дотла. Всех. Аноми. Ее пятерых шаттен мердер. А потом друзей Эрбрехена. Тысячи крошечных жизней оборвала эта огненная вспышка. Сожгла их всех. Она стояла в маленьком кругу размокшей земли, а на много миль вокруг все было засыпано пеплом.

Небо рассекало на части, и молнии хлестали по небосводу. Набухшие темные тучи разродились, и градины, как камни величиной с кулак, замолотили по земле.

Эрбрехен, по-прежнему скорчившийся в паланкине, вопил, когда в него попадали градины. Гехирн должна была защитить свою любовь – а делать это она умела только одним-единственным способом.

Она воспламенила небеса.

Выжгла все облака в небе, и собиравшиеся вокруг грозовые тучи тут же налетели туда, где прежде сохранялся спокойный глаз бури. Гехирн пожирала небо пламенем и жаром любви. Через некоторое время, которое показалось вечностью, гроза стала ослабевать. Солнце, будто мстительный молот, ударило в прореху среди туч.

Гехирн стояла, раскинув руки, и с восторгом смотрела на огромный пожар. Воздух наполнил запах горелой плоти, и дым, валивший от ее почерневшего тела, скрыл солнце на небе. Глаза расплавились и вытекли, как растаявшее масло.

С ошеломляющей силой Гехирн взорвалась.

Глава 26

В безумном мире только сумасшедшие являются здравомыслящими.

Акира Куросава

Когда горизонт поглотил вечернее солнце, небо с южной стороны стало таким, каким Асена его никогда не видела. Грозовые облака кружились по спирали, стягиваясь к какому-то центру, как будто грязная вода, водоворотом уходящая в сточную трубу. Молния ударила в землю, но точно такие же яркие вспышки метнулись от земли в небо. Казалось, что боги ведут бой с какими-то земными гайстескранкен, и, судя по всему, у последних были все шансы победить.

Асена стояла со своими тиргайст на вершине поросшего травой холма, и все они безмолвно наблюдали ту битву, которая шла на небе вдалеке. Даже здесь ветер дул со всей силы, прибивая к земле высокую траву и пытаясь сорвать с Асены то немногое, что на ней было надето. Она чувствовала, как от раскатов грома содрогается земля, но ничего не слышала.

Не может быть, чтобы такая мощь оставалась никем не замеченной. Асена принюхалась к влажному воздуху, почувствовала покалывающий привкус далекого шторма.

Кёниг обошелся с ней самым ужасным образом, и это тревожило Асену больше, чем то, что в мире не стало звуков. Раньше он часто отталкивал ее от себя – она понимала, что он боится подпускать кого-то слишком близко к себе, и смирилась с этим, – но никогда раньше не случалось, чтобы он намеренно причинял ей вред.

Бэр, огромный и лохматый, махнул рукой, чтобы обратить на себя ее внимание. Он выглядел настолько угрюмым и подавленным, что казался меньше своих реальных огромных размеров. Асена подняла взгляд на него и вскинула бровь. Он указал на грозу, и у него расправились ноздри. «Он тоже почуял этот запах».

Злобный низкорослый Штих, обнажив заостренные зубы, понюхал воздух. Его глаза были такие маленькие, близко посаженные, что не могли выражать никаких эмоций, кроме яростного гнева; он смотрел то на Асену, то на бурю.

Она покачала головой в ответ на вопрос, который никто не произнес. «Нет, мы не пойдем на юг». Кёниг приказал им отправиться в Найдрих, туда они и двинутся. Штих согласился с этим без комментариев и тут же наклонился и стал острыми ногтями рыть землю; он ловил насекомых и личинок и съедал их, и это происходило практически без остановок.

Только Массе не обращал внимания на бурю: он смотрел на юго-запад, в сторону Найдриха, и пробовал на вкус воздух своим длинным, тонким, трепещущим языком. Асена с интересом поглядела на него. Похоже, только он не особенно переживал из-за потери слуха – возможно, из-за того что слух у него вообще был плохо развит. Массе заметил ее взгляд и подмигнул ей третьим веком – такой тонкой желтоватой мигательной перепонкой, которой время от времени закрывался глаз, и так смачивалось глазное яблоко.

– Чувствуешь что-то на юго-западе? – спросила Асена.

Она ничего не услышала, но почувствовала, как ее собственный голос звучит в ее голове.

Должно быть, Массе понял ее, потому что в ответ указал в сторону Найдриха. Он что-то сказал, но она не услышала его слов, а читать по его губам, почти не видным, не получалось. Его лицо, как обычно, было лишено всякого выражения.

От досады она обратилась, и теперь поджарая волчица заняла то место, где только что стояла стройная девушка.

Асена от удивления тявкнула – она стала слышать звуки в тот самый момент, как обратилась. Кёниг допустил ошибку. Его иллюзий не хватило для того, чтобы изменить свойственную териантропам особенность: даже самые страшные раны у них заживали, стоило им принять свой животный облик. Ей захотелось снова обратиться человеком, но она заколебалась. Оглохнет ли она снова, когда вернется в человеческий облик? И тут она почуяла то, что уже заметил Массе, и ее оставил всякий страх.

Морген.

Даже на таком расстоянии невозможно было не обратить внимание на присутствие божественного мальчика. Она оказалась права – Морген в Найдрихе.

Бэр, Штих и Массе с нескрываемым интересом наблюдали за ней. Асена оскалилась, победоносно зарычала и снова обратилась. Она поднялась на ноги одним грациозным движением и стала вслушиваться в доносившийся издалека гром.

Асена указала на свои уши:

– Я снова слышу.

Бэр все понял первым и обратился с сотрясающим землю ревом. В облике медведя-гризли он оказался в два раза крупнее того высоченного мужчины, которым был до этого. Полтонны мускулов, лохматый бурый мех. Он стоял и ревел, подняв морду к небу; на какое-то время из-за его воя стало не слышно грандиозной бури, сокрушавшей все где-то на горизонте. Асена зажала уши ладонями и отошла от Бэра. Пусть он обычно и был мирным и беззлобным, кто знает, как отреагирует он на такую ситуацию. Она снова обернулась волком.

Следующим обратился Массе – его тело рассыпалось и стало гадюками, анакондами, удавами, мамбами, коралловыми змеями и прочими тварями, названий которых она не знала. На земле перед ней извивался огромный клубок змей. Каждый раз Массе оборачивался по-новому; результат зависел от его настроения. По этой сплетенной воедино куче смертельно ядовитых змей можно было догадаться, что его рассудок находится не в лучшем состоянии.

Штих, не самый сообразительный член команды, обратился последним: он рассыпался, как колода карт на ветру. Человеком Штих был вспыльчив и мгновенно набрасывался на всякого, кто вызывал его гнев. Обернувшись в несколько тысяч скорпионов, он стал самим воплощением неконтролируемой ярости. От одного вида этих черных блестящих существ, ползущих друг по другу, Асена ощутила мурашки по спине – так это было омерзительно.

Огромный медведь, серый волк, клубок змей и куча маслянисто поблескивавших скорпионов направили взгляды на юго-запад, в сторону Найдриха. Все они каким-то образом чувствовали бога-ребенка Моргена. Все, кроме Асены, не обращали внимания на ту бурю, которая бушевала на юге. Ее невероятно обострившееся обоняние уловило какой-то знакомый запах. Паленая плоть. Много паленой плоти. Волчица повернула нос в сторону бури. Гехирн Шлехтес – та гадкая хассебранд, которая порой с такой неприкрытой похотью на нее глазела, – вот кто был в сердце бури.

Асена зарычала и снова обернулась человеком.

– Нам надо поговорить, – сказала она.

Когда все четверо вернули себе человеческий облик, они снова уселись у костра.

Штих обнажил заострившиеся зубы.

– Почему мы слышать? Кёниг говорить, мы больше не слышать.

Бэр проворчал в знак согласия, но ничего не сказал.

Асена по-собачьи присела на корточки.

– Кёниг далеко, а мы вместе. Убеждения сплоченной стаи стоят больше, чем убеждения одного человека где-то вдали. Небольшое расстояние и значительное количество людей.

Массе сказал то, о чем они все думали:

– Реальность определяется Кёнигом.

Бэр снова заворчал. Все трое посмотрели на Асену.

– Возможно одно из двух, – проговорила она, тщательно подбирая слова. – Либо Кёниг не такой могущественный, как мы склонны верить, либо здесь действует другая сила. На нас влияет какая-то другая сила.

Массе моргнул своими белесыми мигательными веками и сказал:

– Могущество Кёнига не подлежит никакому сомнению.

– Кто сильнее Кёнига? – спросил Штих.

– Морген, – прорычал Бэр невероятно низким голосом.

– Почему, – спросила Асена, – Морген пожелал вернуть нам слух?

Бэр бросил на нее удивленный взгляд, но промолчал.

– Глухими нам труднее было бы найти его, – предположил Массе.

– Нет, – сказала Асена. – Бэр и я могли бы отыскать его только по запаху. Мы бы достаточно легко его нашли.

– Разговаривать, – сказал Бэр.

– Лишившись слуха, мы не могли говорить так, как сейчас, – согласилась Асена.

Штих растерянно замигал своими маленькими глазками.

– Морген хотеть – мы говорить?

– Может быть, он желал бы, чтобы мы что-то обсудили, – предположила Асена.

– Что, например? – спросил Массе.

– Например, что мы будем делать здесь, – ответила Асена.

– Кёниг отправить нас помогать Моргену Вознестись, – проговорил Штих, желая подтвердить, что разбирается в происходящем.

– Кёниг послал нас убить Моргена, – поправила его Асена.

– Это одно и то же! – сердито рявкнул Штих.

– Кёниг, конечно же, лучше знает, – согласилась Асена, чтобы успокоить Штиха. – А что, если Морген не готов? – Она посмотрела на Штиха, потом на Массе и, наконец, на Бэра, который, казалось, не обращал на них внимания. – Пока не готов, – тихо поправила она свои слова.

– Если Морген Вознесется и станет богом, – задумчиво сказал Массе, – он может оказаться… должен оказаться могущественнее Кёнига. Он смог вернуть нам слух, несмотря на веру Кёнига в то, что мы стали глухими. Возможно, он сделал это, чтобы мы могли принять решение не повиноваться Кёнигу?

– Почему он не хотеть Вознестись? – спросил Штих. – Он Геборене бог.

Асена не хотела выпускать ситуацию из-под контроля. Она намеревалась просто бросить семена сомнения в умах ее товарищей-тиргайст. Асена не знала, следует ли им убивать Моргена. Ей казалось, что сама она не решится убить мальчика, а вот Штих, без сомнения, изо всех сил желал это совершить.

– Давайте не опережать события, – сказала Асена. – Сначала нам нужно найти Моргена. Мы должны поговорить с ним, а не просто убить его и гордиться, что хорошо выполнили задание. – Она посмотрела на Бэра, но тот ничего не сказал.

– Возможно, нехорошо убивать будущего бога, который убитым быть не желает, – согласился Массе. – Лично мне не хотелось бы навлечь на себя гнев каких угодно богов.

* * *

Асена говорила и говорила, и Штих потерял нить. Иногда было трудно уследить за ее рассуждениями. Асена никогда не смотрит на вещи просто.

Кёниг – теократ. Верховный жрец. Не важно, что этого бога еще не существует, пусть такие мысли и сбивают с толку; важно только то, что такой бог будет существовать. Если Морген должен стать богом, а единственный способ стать богом – умереть, значит, мальчику придется умереть. «Зачем же еще послал нас Кёниг?» Почему все пытаются найти какие-то сложности в этой простой задаче?

Найти мальчика. Убить мальчика. Убить тех, кто украл мальчика. Все же проще простого.

Штих трепетал от волнения и чуть было не обратился от одной мысли о том, какая чудовищная бойня им предстоит. «Я помогу Моргену Вознестись».