Текст книги "Как испортить жизнь волшебством"

– Элизабет то же самое сказала. Я могу отнести его в ресторан и оставить у них.

– Да ни за что! – Девон потряс головой. Таким бледным я его никогда не видел. – Ты только что спалил половину школы с помощью этой штуки. Его нельзя оставлять. Это улика, указывающая на поджог, Брай.

– Поэтому мы его отдадим…

– Мы не отдадим чёртов телефон людям, которые могут с его помощью принести ещё больше вреда, чем удалось тебе! Тот парень выглядел злым. Он был похож на вампира, или демона, или типа того. Мы не можем отдать злобному типу что-то настолько опасное. Что, если он нас подожжёт? Или решит спалить Таймс-сквер? Я не хочу нести такой груз на своей совести, приятель.

– Ну значит, мы сделаем так, как предложила Элизабет – кинем телефон в Гудзон, – ответил я, гадая, смогу ли я уговорить Дрейка найти человека, который сможет выкинуть телефон в реку.

Нет, в таких вопросах курьеру доверять нельзя. Кто устоит перед соблазном открыть посылку, которую было велено выкинуть в реку? Мы должны заняться этим самостоятельно.

Я встряхнул запястьем, заставляя электронные часы ожить. Почти семь вечера.

– Если мы отправимся к реке через пару часов, то сможем выкинуть телефон так, чтобы нас никто не заметил.

– Ну нет, – Девон рывком выпрямился. – Бросить его в реку – слишком рискованно. Что если течение вынесет его на берег?

– Это телефон. В воде он сломается.

– Демонический телефон, который устраивает пожары? Думаешь, вода ему повредит? – Девон встал на ноги, лицо его потеряло бледность и сделалось решительным. – Мы должны уничтожить его сами. Только так мы сможем быть уверены, что с ним покончено.

Глава 7

Мой папа – не из тех людей, у которых молоток всегда под рукой. Если что-то ломается, он просто говорит Дрейку, а Дрейк звонит тому, кто всё починит. И поскольку у нас не было молотка, чтобы разбить телефон – в отличие от любого нормального человека, желающего уничтожить дьявольское сотовое устройство, – мы перепробовали все прочие тяжёлые предметы, которые смогли найти в квартире.

Сначала мы попробовали растоптать его. Затем мы били по нему огромной сковородкой, на которой мой папа едва ли готовил хотя бы раз. Мы кинули его в воду и оставили минут на двадцать, устроив себе перерыв на присланную Дрейком пиццу.

Когда она была съедена, а мне сделалось дурно из-за того, что я наглотался пиццы, случайно спалил половину школы и ощущал, как нечто жуткое сосредоточило на мне жутко много внимания, Девон выудил телефон из воды. Он выглядел мёртвым.

Девон протянул его мне.

– Давай, делай своё чёрное дело.

Я прижал палец к сенсору. Сердце ухнуло у меня в груди, когда экран остался тёмным. Правда, ненадолго. Экран включился. Со всеми нехорошими приложениями.

– Это просто нечестно, – Девон провёл ладонями по лицу. – Я как-то уронил телефон с высоты в полметра, и экран разбился вдребезги. Эту штуку мы уже битый час пытаемся уничтожить, и всё без толку.

– Видимо, телефон, который умеет устраивать пожары, способен себя защитить. – Я лихорадочно размышлял. Сами понимаете, не мог же я сдать эту чёртову штуку в полицию. Там решат, что я сумасшедший, а может, ещё и арестуют за поджог. Я не мог признаться маме, что спалил её театр. Папа был на противоположном конце земного шара. Я подумал было попросить помощи у Дрейка, но сомневался, что в его служебные обязанности входит уничтожение демонических телефонов.

– Папа же тебе всё разрешает, да? – голос Девона был преисполнен пугающей надежды.

– В каком смысле «всё»?

– Если будет небольшой ущерб, – Девон встал, – он же не лишит тебя наследства и не прикажет убить?

– Мы не будем выкидывать телефон из окна! – Я для верности замотал головой. – Если он кого-нибудь пришибёт, обвинение в убийстве папе точно не понравится.

– Никто не пострадает. – Девон вырвал телефон у меня из рук и кинулся на кухню. Прежде чем я успел хоть что-то сделать, он уже забросил телефон в микроволновку и выбрал режим «попкорн».

– Девон, нет! – крикнул я.

Слишком поздно.

Внутри микроволновой печи уже заплясали маленькие молнии. Из щелей вокруг дверцы повалил дым, внутри что-то затрещало. Я ничего не сделал, чтобы это остановить. Короче, если это уничтожит телефон, я готов стоять на Таймс-сквер и раздавать листовки, чтобы заработать деньги на новую микроволновку. Понадобилось меньше минуты, чтобы микроволновка издала последнее жалобное шипение и вырубилась.

Я потянулся к дверце и открыл её. Ужасная вонь сгоревшего пластика добила моё и так изрядно пострадавшее обоняние.

– Не трогай! Он горячий! – крикнул Девон, когда я взял телефон в руки.

Но фишка в том, что телефон горячим не был. Он не потрескался, не сгорел, не оплавился. Ничего. Микроволновка превратилась в покорёженную груду вонищи, но с телефоном всё было в порядке.

– Это не телефон, а какой-то Распутин, – пробормотал Девон. – Он просто отказывается умирать.

– Мы облажались, – я осел на пол кухни. – Невообразимо облажались.

Только я успел решить, что дела хуже некуда, как над нашими головами запищала пожарная сигнализация.

Зажужжал домофон около лифта. Должно быть, это Дрейк решил узнать, всё ли в порядке, прежде чем вызывать 911.

– Скажи ему, что всё в порядке, мы просто сожгли что-то в микроволновке. – Я побежал в папину комнату, бросился на колени в гардеробной и снял фальшивую вентиляционную решётку, вмонтированную в самый низ стены. За ней был спрятан сейф. Папа ещё несколько лет назад сказал мне код на случай, если мне срочно понадобятся деньги, но я ни разу его даже не открыл. Не глядя на стопки банкнот, я зашвырнул телефон внутрь и захлопнул дверцу. Затем я поставил на место вентиляционную решётку, вновь маскируя сейф под воздуховод. В гостиную я вернулся меньше чем через минуту.

Девон всё ещё стоял около домофона с ошарашенным лицом.

– Он отправил кого-нибудь наверх? – спросил я.

– Нет, – покачал головой Девон. – Я сказал ему, что мы случайно спалили ложку.

– Тогда всё нормально, – я вздохнул. – Он, конечно, расскажет папе, но это классная отмазка. Я напишу ему имейл и извинюсь. Всё будет в порядке.

– Брайант, – голос Девона дрогнул, словно всё было совсем не в порядке. Неубиваемому демоническому телефону удалось сделать невозможное – пробить брешь в невозмутимой крутости Девона, и это почему-то напугало меня сильнее всего. – Мы положили телефон в микроволновку, а ему хоть бы хны! Что нам теперь делать?

– Пойти домой и подумать о чём-нибудь ещё. – Я нажал на кнопку вызова лифта. У меня даже рюкзака с собой не было. – Телефон полежит здесь в безопасности эту ночь, а завтра мы вернёмся с новым планом.

Я проверил свой собственный телефон. Мама слала мне сообщения вот уже целый час.

«Дома, но у меня нет ключей. Ты наверху?»

«Неважно. Нашла мистера Фортнера, он пустил меня внутрь».

«Пожалуйста, позвони, чтобы я знала, что ты в порядке».

«Не забудь, что завтра в десять ты встречаешься с Элизабет. У тебя в комнате есть учебники по математике?»

Я стукнулся головой о стену лифта.

– Что? – спросил Девон.

– Завтра в десять у меня встреча с Элизабет, – ответил я.

– Ну, по крайней мере, в конце тоннеля тебя ждёт прекрасный светловолосый ангел, – Девон похлопал меня по спине.

– Простите за ложную тревогу, – сказал я Дрейку, когда мы проходили мимо него.

Не помню, что он ответил. Я был как в тумане. Девон рассказывал мне, как подкатить к Элизабет, пока я буду учить её косинусам. О, а в квартире моего папы лежал дьявольский телефон. Я понятия не имел, что со всем этим делать.

– Простите, – пробормотал я, когда задел плечом одетого в чёрное парня, торопившегося к дому. Я даже жителем Нью-Йорка был никчёмным – влетел в кого-то на полупустой улице.

Я ощущал себя полным и окончательным неудачником. Надеюсь, вам такого испытать никогда не придётся.

Но дальше всё сделалось только хуже. Гораздо, гораздо хуже.

Глава 8

В тот вечер мама всё никак не могла отпустить меня спать. Мы сидели на полу и пытались вспомнить хоть одного известного нам человека, у которого был доступ к театральной сцене и который мог быть чем-то обязан кому-то из наших знакомых. Наконец, я сказал, что мы можем попросить папу снять ей театр на день. Знаю, что говорить этого не стоило, но я очень устал, и я знал, что это положит конец разговору и я смогу пойти спать. Плюс, папа действительно мог бы снять для неё сцену, если бы она попросила. Но мама никогда бы этого не сделала, так что… Да, просто замечательно, когда твои родители не разговаривают друг с другом.

Мама разбудила меня следующим утром в восемь. Очевидно, она не обиделась на моё вчерашнее предложение, так как она приготовила обычный субботний завтрак: бекон, вафли, домашние взбитые сливки. Это было вроде нашей традиции.

– У тебя всё готово для встречи с Элизабет? – У неё отвратительно получалось делать такие замечания невзначай, несмотря на все актёрские таланты.

– У меня есть учебник по математике за прошлый класс. – Я пожал плечами. – А тот, что за этот класс, – сгорел.

– Я уверена, ты сможешь ей помочь, – сказала мама. – Она ведь такая умная и талантливая девочка.

Маме не нужно было меня убеждать в том, что девушка моей мечты – самый замечательный человек на свете.

Я промычал что-то в ответ.

– Я уверена, вы станете хорошими друзьями, стоит вам познакомиться поближе.

– Мам, – сказал я, стараясь не показывать, что в моём желудке скачет макака, колотя по цимбалам, – ты хоть понимаешь, насколько это странно – заставлять собственного сына заниматься с девушкой, чтобы свести его с ней?

– Помощь в учёбе —отличный способ провести время вместе, – как ни в чём не бывало отозвалась мама.

– Ага, что-то такое я слышал. Мне пора, мам, – я встал, оставив на тарелке недоеденную вафлю. Макака с цимбалами, которая жила в моем желудке и обожала репетировать, когда я нервничал, сегодня отрабатывала увертюру «1812 год»[2]2
  Торжественная увертюра «1812 год» – пьеса П. И. Чайковского, исполняемая расширенным составом симфонического оркестра, включающим большую группу ударных и колокола.


[Закрыть]. Перкуссия в её исполнении взяла верх над моим желанием есть.

Выйдя из квартиры, я сбежал вниз по лестнице, пытаясь выдумать новый способ убить телефон-полтергейст. Это неплохо отвлекало от мыслей о нашем с Элизабет не-свидании.

До библиотеки было два квартала, так что я не успел придумать ничего более оригинального, чем положить телефон на рельсы метро, что могло привести к гибели множества людей. А я и так уже чуть не угробил кучу народа, так что нет, спасибо.

Элизабет сидела перед библиотекой. На коленях у неё стояла сумка, а её длинные белокурые волосы были изящно перекинуты через плечо.

– Привет, Брайант, – она встала и улыбнулась мне. Её безупречные глаза сияли.

Я открыл рот, чтобы поздороваться, но получилось какое-то: «Хе-е-е-ей».

Элизабет прикусила губу. Было очень мило с её стороны не рассмеяться.

– Сумасшедший вчера был день, – сказала она.

– Ага, – выдавил я, и это можно было считать за слово, так что, по крайней мере, я двигался в верном направлении.

– Ты ведь всё сделал, правда? – Сияющие глаза Элизабет на мгновение затуманились. – Ты ведь, – её голос упал, – избавился от этой штуки?

– Я… э-э-э… – Я сделал глубокий вдох. Тема была слишком важной, чтобы так запинаться. – Я пытался. Мы с Девоном.

– В каком смысле «пытался»? – Элизабет взяла меня за руку и потянула прочь от двери. Ладонь у неё была очень мягкой и нежной. Как прикосновение бабочки. – Брайант!

– В том смысле, что мы били его, топили его и грели в микроволновке. Нифига. – Я огляделся по сторонам. Едва заговорив о телефоне, я вновь как будто почувствовал на себе навязчивый взгляд того дурацкого гигантского глаза.

– Почему ты не выбросил его в реку? – спросила Элизабет.

– Потому что, – ответил я, – мы не хотели, чтобы всё было как в «Джуманджи». Вдруг эта штуковина не утонет и её выбросит на берег, вдруг её найдёт тот, кто действительно хочет устроить пожар? – Я не стал упоминать, что эта светлая мысль пришла в голову Девону. Элизабет не обязательно знать, что это он способен трезво мыслить в стрессовых ситуациях.

– И где тогда эта штука? – спросила Элизабет спустя несколько секунд, сделав шаг назад, словно в страхе, что телефон лежит сейчас в моем рюкзаке.

– В надёжном месте.

– Отведи меня туда.

– Что? Зачем? Нет смысла, – сказал я. – Пусть полежит там, пока мы не придумаем, что с ним делать.

– Эта штуковина пыталась сжечь меня заживо, – прорычала Элизабет. – Если вы с Девоном не можете придумать, как сломать чёртов телефон, может, я смогу. Я не дура.

– Я… Я знаю, – вздохнул я и принялся растирать ладонями лицо. – Он в квартире моего папы.

– Веди, – Элизабет взяла меня под руку.

Знаю-знаю, мы шли в квартиру моего богатого папы, которую я хотел держать ото всех в тайне, чтобы снова попытаться сделать то, что у меня уже не получилось, и в процессе, возможно, причинить ещё больший ущерб вдобавок к вчерашней сломанной микроволновке. Но идти по улицу под руку с Элизабет было чудесно. Словно мы были на старомодном свидании. От неё пахло чем-то цветочным, и этот запах перебивал обычную бомжовую вонь города.

И люди смотрели на меня иначе. Точнее, в первую очередь они смотрели на Элизабет – как её можно не заметить? Но увидев её, они и на меня они смотрели иначе. Это был такой взгляд, мол: «Ого, у этого парня, должно быть, есть скрытые достоинства, раз такая изумительная девушка по доброй воле идёт с ним». От этого я чувствовал себя чуточку лучше, даже если парень, который подмигнул мне, не знал, что Элизабет движет лишь желание уничтожить опасный сотовый телефон.

– В общем, тут такое дело, – сказал я, когда мы свернули к парку. – Квартира моего папы… особенная.

– Он художник или что? – Элизабет подняла светлую бровь.

– Не совсем.

– У него другая жена? – она остановилась. – Если у тебя злая мачеха, в этом нет ничего такого.

– Нет, никакой мачехи. – Я знаю, что произвожу впечатление ненормального, так стесняясь того, что у меня супербогатый папа. Но дело вот в чём: то, что Элизабет держала меня за руку только из-за телефона, способного уничтожить мир, было уже достаточно плохо. Но куда как хуже было бы, держи она меня за руку только потому, что мой папа играет в гольф с бывшими президентами. Я могу смириться с тем, что я ботаник, у которого есть один-единственный друг – и нравлюсь я ему только потому, что мы так давно знакомы, что он никак не сообразит, что парни вроде него не должны общаться с такими, как я. Лучше вовсе без друзей с кучей фальшивых приятелей, только притворяющихся, что я им нравлюсь, ради денег. Лучше вовсе без девушки.

– Тогда в чём дело? – спросила Элизабет несколько неловких мгновений спустя. – Он живёт на пособие?

Она повернула было к входу в метро, но я потянул её обратно на Сентрал-парк Вест.

– Мой папа живет в пентхаусе. За один деловой обед он может заработать больше денег, чем многие зарабатывают за год. Его консьерж может достать мне всё, что угодно, и он платит мне за то, что я присматриваю за его пустой квартирой. Когда мы не смогли сломать телефон, я спрятал его в секретном сейфе, где папа хранит кучу налички на случай, если мне понадобятся деньги, а он уехал из страны.

Элизабет затормозила так резко, словно её ноги приклеились к тротуару.

– Ты шутишь.

– Не-а, – я уставился на собственные ботинки. Я не мог смотреть в её недоумённо моргающие сверкающие глаза.

– Но ты живёшь с мамой в доме без лифта.

– Ага, – сказал я. И почему это звучит так жалко?

– Ты ходишь в обычную школу. В посредственную государственную школу.

– Ага.

– Ты мог учиться в частной школе в Скарсдейле. Да ты мог бы учиться в колледже Лиги Плюща, учитывая, какой ты умный.

– Мама хотела, чтобы я ходил в её школу. – Я перевёл взгляд на Элизабет, чувствуя себя немного оскорблённым. – Она не хотела, чтобы я превратился в неблагодарную свинью, которая не способна ценить то, что имеет. Я поступлю в Лигу Плюща, когда выпущусь из школы. Такой был уговор – мама выбрала старшую школу, а папа выберет колледж.

Элизабет сузила глаза.

– Уговор? А ты что можешь выбрать?

Я открыл рот, чтобы сказать, что могу самостоятельно выбирать множество вещей в жизни, но это было бы неправдой. Я был так счастлив, что родители перестали орать друг на друга в суде, что просто согласился со всем, что они предложили. Я годами соглашался со всем, только чтобы не усугублять конфликт.

– Я могу выбрать, на кого я буду учиться, – смущённо ответил я.

– Что ж. После того, как мы уничтожим телефон, может, мы сможем поискать информацию о государственных университетах. Кто знает? – она снова взяла меня под руку. – Ты уже спалил театр, может, в тебе не совсем угас бунтарский дух.

– Со школой это вышло случайно, – пробормотал я.

Теперь Элизабет держала мою руку ближе к себе и уже не так неловко.

– Я знаю. Но ты вывел всех наружу, что было довольно круто.

– Спасибо?

– Пожалуйста, – улыбнулась Элизабет, покачав головой.

Мы уже подошли к папиному дому. Фасад был отделан мрамором, а козырёк тянулся через весь тротуар до проезжей части, чтобы можно было выйти из машины, не промокнув под дождём.

– Ого, – пробормотала Элизабет. Мы быстрым шагом прошли мимо швейцара.

– Доброе утро, мистер Адамс, – начал он, как всегда.

Жизнь в Манхэттене обладает одним свойством. Ты вроде как знаешь, что у некоторых людей денег полным-полно. Ты видишь лимузины и шубы. Ты проходишь мимо бутиков Тиффани и Картье и прочих суперроскошных магазинов. Но пока ты не окажешься в помпезном здании, где живут все эти богатые люди, ты даже не думаешь, что у них есть спальни и туалеты. Например, мой папа жил здесь, но мне до сих пор от всего этого не по себе. У нормальных людей не должно быть мраморных полов.

– Привет, Дрейк, – сказал я, подходя к стойке. С секунду он смотрел на меня так, словно не мог понять, кто я. Глаза у него покраснели, лицо осунулось и посерело. И того хуже – на рубашке спереди была складка. Знаю, звучит это странно, но даже одна-единственная складка – это очень странно для такого парня, как Дрейк.

– Ты в порядке? – спросил я. Когда он в последний раз брал выходной? У него вообще бывают выходные? Он хотя бы спит?

– Всё хорошо, мистер Адамс, – немного неразборчиво ответил Дрейк. Похожим голосом разговаривал мистер Клейнс, мой старый учитель химии. А потом его уволили за то, что он наливал в свою бутылочку водку вместо воды. – Я вижу, вы снова вернулись, – его взгляд медленно переместился на Элизабет. – С новой подругой. Мистер Родес плохо себя чувствует?

– Девон в порядке, – ответил я. – Но я помогаю Элизабет с учёбой, и нам нужно тихое место для занятий.

– Понимаю, мистер Адамс, – Дрейк всё ещё выглядел немного удивлённым. – Мне прислать вам наверх пиццу?

– Нет, спасибо, – сказал я и немедленно об этом пожалел. Владение дьявольской штукой, способной в любую минуту внезапно воспламениться, почему-то вызывало у меня дикое чувство голода. – Но у меня по-прежнему нет ключа, так что…

– Конечно, – Дрейк заглянул под стойку и нахмурился. – Странно.

– Что странно? – Я тоже бросил взгляд за стойку. По блестящей деревянной столешнице были разбросаны бумаги, а сейф, в котором хранились все запасные ключи, стоял открытым.

– Ничего, – ответил Дрейк повеселевшим голосом и выпрямился, зажав в руке ключ от пентхауса. – Абсолютно ничего. Этим утром я занимался перестановкой.

Он подвёл меня с Элизабет к лифту и вставил ключ в замочную скважину. Затем он повернул ключ, и в тишине лифт с шелестом ожил. Не знаю, почему, но меня не оставляло чувство какой-то неправильности. Может, Дрейк злился на меня за то, что я сломал папину микроволновку, и теперь у него были проблемы с ассоциацией собственников жилья из-за того, что он за нами недосмотрел? Или, может, его хорошего отношения ко мне хватало только на один день в неделю. А может, дело было в том, что я привёл в папину квартиру Элизабет.

Лифт остановился, и двери открылись в папину квартиру.

– Спасибо, Дрейк. – Я вывел Элизабет из лифта.

Дрейк молча кивнул, и двери закрылись.

– С ним всё нормально? – прошептала Элизабет.

– Наверное, – я пожал плечами. – Дрейк – классный парень.

Не знаю, как «классный парень» должно было означать «всё хорошо», но это уже было неважно. Элизабет сделала несколько шагов вперёд и теперь разглядывала гостиную. Я бросил взгляд на журнальный столик. Кто-то убрал коробки из-под пиццы, которые мы с Девоном забыли вчера выкинуть. Может, потому Дрейк злился.

– Парк, – Элизабет указала на окно.

Я перевёл взгляд туда, ожидая увидеть очередной пожар. Но Центральный парк был на месте и выглядел как обычно.

– Ну да, – сказал я, не совсем понимая, о чём она.

– У твоего папы есть пентхаус с видом на Центральный парк, – прояснила Элизабет.

– День благодарения – единственный день в году, когда мама сюда приходит. Мы смотрим на парад из окна. Ну, понимаешь, папы в это время дома нет, ничего…

Элизабет уже отвлеклась.

– Хрустальные люстры?

Я поднял взгляд наверх. В гостиной висела большая люстра, в столовой через дверь ещё одна. Я давно перестал обращать на них внимание. Просто включал свет, и всё.

– Немного чересчур, наверное, – ответил я.

– Ты ходишь в школу с тем же рюкзаком, что и в первый год, – Элизабет прошла через столовую на кухню.

– Ты что, следишь за моим рюкзаком? – спросил я, следуя за ней.

Она провела рукой по идеально гладкой кухонной столешнице. Она была какая-то понтовая, и Элизабет пробежала пальцами по сверкающей поверхности.

– Я каждый день сижу рядом с тобой на двух уроках, – она повернулась ко мне, нахмурив светлые брови. – Я думала, ты заметил.

– Конечно, заметил, – слишком быстро сказал я. – В смысле, я знаю, что у нас совместные занятия. Я просто не думал, что ты замечала меня.

– Замечала. И твой ярко-красный рюкзак тоже.

– Мне его мама купила, – сказал я. – Нет ничего такого в красном рюкзаке.

– Но ты мог бы хоть каждый день покупать новую сумку от «Гуччи».

– Они мне не нужны. – Я вскинул подбородок. С каких это пор не хотеть тратить деньги на рюкзаки – это плохо?

Элизабет сделала шаг вперёд, пристально глядя мне в глаза.

– Теперь что? У меня глаза недостаточно модные? Карий – неподходящий цвет для богатенького парня?

– Нет, – она отступила. – Я просто на секунду подумала, может, ты не просто ботан, у которого классная мама. – Теперь в её голосе появилось раздражение. – Где телефон? Давай с этим покончим.

И зачем я на неё рявкнул? Вот именно поэтому у меня нет девушки. Стоило девушке увидеть во мне нормального человека, а не ходячий калькулятор, и подойти на расстояние вытянутой руки, как я повёл себя как ублюдок.

– Слушай, извини, – я чувствовал себя полным дураком. Лицо у меня запылало, и я понял, что стремительно краснею.

– Просто достань телефон.

Я отвёл Элизабет в папину спальню и в его гардеробную.

– Ого, – выдохнула она. Я мог не спрашивать, в чём дело. И так было ясно: гардеробная моего папы больше, чем большинство спален на Манхэттене.

Я опустился на колени и снял фальшивую вентиляционную решётку.

– Если твой папа хранит там паспорта и иностранные деньги… – начала было Элизабет, когда я открыл сейф.

– Нет. Только тонну американских денег. – Я вытащил телефон из сейфа, запер его и поставил решётку на место. – Прошу.

– Не хочу я его! – Элизабет попятилась, чуть не уткнувшись спиной в папины костюмы, развешанные по цвету. – Я эту проклятую штуку даже включить не могу.

– А я не могу её сломать. – Я прижал палец к сенсору. Экран мгновенно ожил. Я швырнул телефон на пол гардеробной и наступил на него. – Видишь? Ничего. – Я подобрал его и с размаху ударил о металлический рейлинг, на котором висела одежда. – Ни царапины. – Я протянул телефон Элизабет. – Как новенький. Я не могу его сломать, и если ты хочешь попробовать, тебе придётся до него дотронуться.

В эту же самую секунду по квартире эхом прокатился звон.

– Это что было? – спросила Элизабет тихим голосом, словно мы от кого-то прятались.

– Это лифт, – пояснил я. – Видимо, Дрейк решил зачем-то подняться.

– Может, потому что ты наедине со странной девушкой в пустой квартире своего отца, – прошептала Элизабет. – Думаешь, он поверил в то, что мы будем заниматься?

– Но это правда, – сказал я. – Мама хотела, чтобы мы…

Двери лифта распахнулись. Я протянул руку и, выключив свет в гардеробной, увлёк Элизабет в тень. Сам не знаю почему, но у меня было странное чувство. Как будто Дрейк запретит мне появляться в папином доме за то, что я привёл сюда девушку. Из гостиной раздались шаги.

Разум твердил мне окликнуть Дрейка и сказать ему, где мы. То, что мы прятались, делало ситуацию только хуже. Но инстинкт удерживал меня в темноте.

Снова шаги, и в комнате появился мужчина. Увидев его, я тотчас решил, что больше никогда не стану сомневаться в своих предчувствиях. Злой вампир, владелец адского телефона, стоял в гостиной моего отца – ужасно реальный и вдвойне ужасно бледный.