Текст книги "Рано или поздно"

Глава 18

К середине следующего дня Анджелина пришла в полное отчаяние, причем далеко не по одной причине.

Наименее важное – о, самое неважное! – это то, что она серьезно недооценила свои чувства к графу Хейворду после того, как отвергла его брачное предложение. В тот момент она на него сильно сердилась и испытывала огромное разочарование, поэтому, конечно, убедила себя, что вовсе его не любит, что просто обожает все происходящее во время сезона и внимание многочисленных джентльменов. Она даже сумела убедить себя, что вот-вот влюбится в кого-нибудь из них.

Все это, разумеется, полная чушь. Она полюбила лорда Хейворда с первого взгляда, и любовь эта никуда не делась. Его необходимо разлюбить, но пока у нее ничего не получалось. И вчерашний день ничем ей не помог. Почему он не поспешил на выручку к мисс Годдар, хотя она, Анджелина, не сомневалась, что он пойдет? Почему вместо этого настоял на том, чтобы помочь ей вытряхнуть из туфли несуществующий камешек? И почему потом они не остались вместе со всеми? Зачем он ее поцеловал? И почему она это позволила? Почему вчера вечером они танцевали вальс на террасе, а не в гостиной? Уже одно это было бы достаточно плохо, но на террасе получилось и вовсе гибельно. Никогда Анджелина не чувствовала себя такой безумно счастливой, как во время этого вальса, и никогда не погружалась в такое глубокое отчаяние, как в то, в которое рухнула, снова придя в себя.

Потому что потом он танцевал с мисс Годдар, и это опять был вальс (все очень хотели танцевать вальс), и они все время разговаривали, глядя друг другу в глаза. Мисс Годдар просто светилась от счастья, а глаза лорда Хейворда тепло улыбались, хотя лицо оставалось спокойным.

О, они просто предназначены друг другу. В этом Анджелина не сомневалась – и, конечно же, это видят и его мать, и сестры, и бабушка. И сама она не может негодовать, потому что мисс Годдар ей очень нравится и она искренне желает ей счастья.

Почему, вместо того чтобы учить ее поэзии, и драме, и шитью с вышиванием, гувернантки не преподали ей самый главный урок – не объяснили, что, когда она выйдет из классной комнаты, жизнь станет по-настоящему сложной?

Но у нее имелась и вторая, куда более веская причина для отчаяния. Ведь она поклялась себе, что соединит мисс Годдар и графа Хейворда. Она зашла настолько далеко, что рассказала о своем плане мисс Годдар, чтобы та помогла ей осуществить это их общее «жить долго и счастливо». И мисс Годдар согласилась. А это значит, что она хочет графа Хейворда. Любит его.

Анджелина была так за нее счастлива, что спустилась вниз еще на одну ступеньку лестницы отчаяния.

А ответ может быть только один – удвоить усилия. Хотя все получается совсем не так хорошо, как она предполагала. Ну вообще-то не все. Господи, она сумела устроить так, чтобы и мисс Годдар, и лорда Уиндроу пригласили сюда только для того, чтобы обнаружить – лорд Хейворд ничуть не тревожится по поводу внимания, которое лорд Уиндроу оказывает его любимой женщине. Все это так удручает!

Утром Анджелина поехала на верховую прогулку с остальными гостями. Но мисс Годдар к ним не присоединилась, поэтому не было никакой возможности что-нибудь сделать. Какое-то время Анджелина ехала между лордом Уиндроу и Трешемом, говорившими о рыбалке, на которую собирались пойти после завтрака с несколькими другими гостями. Лорд Уиндроу также упомянул о том, что сегодня день рождения у его матери, так что позднее ему непременно придется поехать домой, чтобы пообедать с ней и переночевать, а вернется он завтра.

– Разве она не может приехать сюда? – спросила Анджелина. – Я уверена, кузина Розали будет просто счастлива, а мы все устроим для нее замечательный праздник.

Вероятно, не совсем правильно приглашать кого-то в дом Розали, не посоветовавшись с ней, тем более чтобы отпраздновать день рождения, но Анджелина не сомневалась – кузина не рассердится.

– Увы, – ответил лорд Уиндроу, – моя мать не отличается крепким здоровьем и ведет своего рода отшельническую жизнь. Если я хочу увидеться с ней в ее день рождения, мне придется поехать домой.

– Уехав, ты нарушишь соотношение мужчин и женщин за столом, – заметил Трешем, – и Розали придет в ужас. Такие вещи многое значат для дам.

– Я далек от подобной низости. – Лорд Уиндроу улыбнулся Анджелине. – Придется придумать какое-нибудь решение. Скажите, леди Анджелина, существует ли в природе хоть один цвет, не представленный на вашей великолепной шляпке? Будет очень жаль, если он существует. Наверное, страдает сейчас в одиночестве на цветовой палитре, отвергнутый и удрученный.

Трешем зашелся смехом.

– Если такой цвет существует, – засмеялась и Анджелина, – пусть появится тут в виде пера или ленты, и я добавлю его к остальным.

– Ах, – закатил глаза лорд Уиндроу, – разве можно улучшить совершенство?

Анджелина, как всегда, с удовольствием покаталась верхом. Обратно она возвращалась с Фердинандом, и он удар за ударом описал ей боксерский матч, ради которого они с приятелями неделю назад ездили куда-то за двадцать миль от Лондона. Только через пятнадцать раундов чемпион нокаутировал своего соперника, и к тому времени лица обоих напоминали отбивную из сырого мяса. Это был самый лучший, самый захватывающий матч, таких он не видел тысячу лет! Анджелина бранила его за то, что он туда ездил, и умоляла не пропустить в рассказе ни одной подробности.

– Но не вздумай сам так драться, Ферди, – сказала она. – Пожалей мои нервы!

Но на самом деле утро прошло впустую, потому что, разумеется, почти все мужчины после завтрака пошли на рыбалку и вернулись только к позднему ленчу. Вот уже и второй день домашнего приема перевалил на вторую половину, и лорд Уиндроу действительно намеревался уехать в Нортон-Парк, чтобы повидаться со своей матерью в день ее рождения – он снова заговорил об этом за столом. Значит, ее кампания должна продолжаться без него, решила Анджелина, по крайней мере до завтра. Впрочем, не сказать, что она добилась больших успехов с ним.

Очевидно, сватовство вовсе не такое простое дело, как ей казалось.

Однако после ленча случилось кое-что, здорово поднявшее ей настроение. Мисс Годдар взяла ее под руку, словно хотела перейти в гостиную, где обе мисс Брайден усаживались за фортепиано, чтобы сыграть дуэтом, а гости собирались их слушать. Вместо этого мисс Годдар отвела Анджелину в оранжерею, где они и устроились на скамье кованого железа, стоявшей среди растений в горшках.

– Эдварда необходимо вывести из его самоуспокоенности, – заявила мисс Годдар. – Вчерашний план не удался, так? И днем, когда я гуляла с лордом Уиндроу, и вечером, когда танцевала с ним в гостиной, Эдвард видел, что никакая опасность мне не угрожает. Вокруг все время были люди, которые нас видели или хотя бы могли услышать. А лорд Уиндроу в Холлингсе гость, и ничего дурного он здесь не сделает. В конце концов, он джентльмен.

– Значит, из нашего плана вообще ничего не выйдет, – вздохнула Анджелина. – Во всяком случае, не здесь. Я так надеялась, что все получится, если я сумею залучить вас обоих сюда, где вы целыми днями будете вместе! О, ну что такое с лордом Хейвордом? Я знаю, что он любит вас, и, конечно же, вы его тоже любите. Это было совершенно очевидно вчера вечером, когда вы с ним танцевали. Ну почему он просто не объяснится?

– Он, безусловно, влюблен, – согласилась мисс Годдар. – Я считаю, что его просто нужно подтолкнуть в нужном направлении, и все будет хорошо. Все будут жить долго и счастливо.

Анджелине показалось, что кто-то налил свинца ей в туфли – или в сердце. Должно быть, он что-то сказал мисс Годдар вчера вечером, раз она так уверена. Она и выглядит уверенной – улыбается. Может быть, уже и не нужно ничего делать. Может, следует позволить событиям развиваться своим чередом. Сегодня утром мисс Годдар гуляла в саду с маркизой Бекингем, старшей леди Хейворд и леди Овермайер, и все они, вернувшись домой, выглядели очень довольными друг другом.

Но мисс Годдар сама говорит, что его нужно подтолкнуть.

– Возможно, нам нужно подождать возвращения в Лондон, – предложила Анджелина, – когда лорд Уиндроу уже не будет на территории Холлингса.

– Да, но, – напомнила ей мисс Годдар, – его не будет на территории Холлингса уже сегодня днем и завтра примерно до полудня. И он уже предложил мне поехать с ним в Нортон-Парк.

– Познакомиться с его матерью? – Глаза у Анджелины сделались как блюдца.

– Мы только с его слов знаем, что его мать сейчас в Нортон-Парке, – заметила мисс Годдар, – и что сегодня у нее день рождения. А десять миль – большое расстояние. Предполагаю, что по дороге нам встретятся гостиницы. И я вовсе не уверена, что мне следовало соглашаться на эту поездку. Но он сказал, что не хочет расстраивать леди Палмер – если он поедет один, то за столом не хватит джентльменов.

– О! – Анджелина прижала руки к груди. – В таком случае он и в самом деле замышляет какую-нибудь низость. Если вы уедете, лорд Хейворд галопом помчится вслед за вами. Но вы ни в коем случае не должны ехать одна! Боже милостивый, нет! Я поеду с вами.

– Я ясно дала понять лорду Уиндроу, что поеду только в том случае, если к нам присоединитесь и вы, – сказала мисс Годдар. – Разумеется, он тут же заметил, что число гостей за столом опять будет неровным, но тут он ошибается, потому что Эдвард, разумеется, последует за нами.

Идеальное решение, подумала Анджелина, стараясь не обращать внимания на свинец в сердце. Идеальное. За исключением одного.

– Но ведь разразится грандиозный скандал, когда выяснится, что мы уехали, – сказала она. – Трешем меня убьет! И это самое малое, при том, что он никогда меня и пальцем не тронул.

– Не обязательно, – ответила мисс Годдар. – Мы объясним, что нас пригласили познакомиться с леди Уиндроу и что мы будем компаньонками друг другу, да еще с нами поедет моя горничная. Тетя Шарлотта настояла, чтобы я взяла ее с собой сюда, потому что считает, что неуместно являться на такой великолепный домашний прием без горничной. Никому и в голову не придет, что в нашей поездке есть что-то неприличное.

– Но в таком случае, – удивилась Анджелина, – почему это должно показаться неприличным лорду Хейворду? Можно ли быть уверенными, что он помчится за вами?

– Ну, – сказала мисс Годдар, – Эдвард знает о лорде Уиндроу кое-что, чего не знают остальные. Он наверняка начнет беспокоиться, а беспокойство перейдет в тревогу, если вы оставите для него небольшую паническую записку.

Анджелина немного подумала. Да. О да, это она сделать может.

– И на самом деле, – добавила мисс Годдар, – вам даже лгать не придется. Потому что я и вправду испытываю некоторое беспокойство по поводу всего этого. Почему вдруг лорд Уиндроу только сейчас, после того как откровенно флиртовал со мной вчера, вспомнил про день рождения своей матери? Не благоразумнее ли было, если все так и есть, вообще отказаться от приглашения сюда и остаться с ней?

– Вы хотите сказать, – снова широко распахнула глаза Анджелина, – что он и в самом деле намерен похитить вас?

– Ну, – отозвалась мисс Годдар, – я не верю, что он падет так низко, но должна признать, что все-таки немного тревожусь. Возможно, из-за того, что знаю, как повел себя лорд Уиндроу, встретив вас по пути в Лондон. Впрочем, должна отметить, что, помимо флирта, он ни разу не дал мне повода для беспокойства.

– Мы это сделаем, – решительно заявила Анджелина. – Я прямо сейчас пойду и напишу записку и велю дворецкому кузины Розали или лакею отдать ее лорду Хейворду через полчаса после нашего отъезда.

Она встала со скамьи.

– Отдайте записку мне, – предложила мисс Годдар, – и я все устрою.

К этому времени завтра, думала Анджелина, торопливо поднимаясь по лестнице в свою комнату, лорд Хейворд уже сделает предложение мисс Годдар, та его примет, и она, Анджелина, покончит со своими страданиями. И сможет продолжать наслаждаться жизнью, не мучаясь от неразделенной любви. Потому что хотя он и поцеловал ее вчера днем, и наверняка снова сделал бы ей предложение, и танцевал с ней вечером в лунном свете, лорд Хейворд ее не любит. Он сам признался в этом месяц назад, и с тех пор ничего не изменилось. Да и как это возможно? Нельзя просто взять да и разлюбить того, кого любишь, а лорд Хейворд любит мисс Годдар.

Анджелина вздохнула и плотно закрыла за собой дверь.

Эдвард не поехал утром верхом, хотя серьезно подумывал об этом, узнав, что леди Анджелина поедет. Он мог попытаться держаться рядом с ней, вовлечь ее в разговор, возможно даже, вызвать на состязание. Но нет, нельзя. Он не знает местность в парке Холлингса и в окрестностях. Нельзя предлагать ей такое безрассудство, она и сама на него способна. Дважды он подскакивал ночью, весь в холодном поту, представляя, что могло с ней случиться, когда они катились вниз с того холма. Она могла снова сломать ногу – или шею. Или могла удариться головой о дерево.

В общем, верхом он не поехал, а вместо этого уединился в оранжерее с Альмой, любившей вставать рано, и спросил ее совета о том, что его так волновало.

– Альма, будет ли проявлением дурного вкуса, если я попробую похитить часть лавров Лоррейн и Феннера?

Она не уставилась на него непонимающим взглядом, как сделали бы многие другие. В конце концов, она была его сестрой.

– Леди Анджелина Дадли? – спросила она.

Эдвард кивнул, внимательно рассматривая розовую герань, которая расцвела раньше всех остальных в этом же горшке.

– Хотя, наверное, мне все же не стоит так рано снова делать ей предложение. Она предупредила, что не стоит. Но мне кажется, очень уж это удачное время, раз здесь находятся сразу обе семьи.

– Она предупредила тебя, чтобы ты больше не делал ей предложение? – удивилась Альма, поплотнее закутываясь в шаль – утро было довольно прохладным. – Ты имеешь в виду, в тот раз, месяц назад?

– Вчера, – ответил Эдвард, вдруг заметивший, что все остальные герани были красными, а розовый цветок только один. Любимый цвет леди Анджелины – помимо пятидесяти прочих.

Альма постучала его по руке.

– Вот так, внезапно, ни с того ни с сего, она сказала, чтобы ты не вздумал больше предлагать ей руку и сердце? Хотелось бы услышать чуть больше, Эдвард. Это когда вы вчера танцевали с ней вальс на террасе?

– Вчера днем, – сказал он. – Мы поднялись на холм у озера – ну, тот, где на вершине построены искусственные руины. И пока были там, с нее ветром сдуло шляпку и она застряла на дереве внизу. Мы стали спускаться, чтобы снять шляпку, но поскользнулись и часть пути прокатились. И я… в общем, поцеловал ее. Я ее не заставлял, она… ну, она ответила на поцелуй. А затем сказала, чтобы на этот раз я ей предложения не делал. Сказала, что все равно мне откажет.

– О, Эдвард! – Альма слегка сжала его руку. – Конечно, на поцелуй она ответила. И конечно, она бы отказала.

Ну вот, опять. Женская логика. Честно говоря, она приводила его в полное замешательство.

– Так что, значит, мне нужно ждать? – спросил он. – Может быть, вечно?

– Разумеется, нет, – ответила Альма. – Но ты должен очень хорошо ей объяснить, что делаешь предложение, потому что любишь ее, потому что не мыслишь без нее жизни. Ведь ты ее любишь, правда?

– Ну конечно, люблю, но все это бессмысленно, Альма, – сказал он. – Она такая… – Он покрутил в воздухе рукой. – Ну вот такая. Вместо того чтобы спуститься с более пологого склона, обойти холм и так попасть к дереву, на котором повисла ее шляпка, или хотя бы дать мне возможность осторожно спуститься с крутого склона, а самой подождать наверху, она схватила меня за руку и помчалась вниз. Мы оба могли сломать шеи!

– И вы оступились, покатились вниз, ничего не сломали и поцеловались, – заключила Альма. – А вы смеялись?

– Ну а как иначе? – сказал Эдвард. – Хотя это не так уж и смешно, да?

– Жизнь вообще не смешная, – согласилась Альма, – за исключением тех случаев, когда она становится забавной. Когда мы делаем ее забавной. Эдвард, леди Анджелина Дадли идеально тебе подходит. Мы все поняли это с самого начала. И наконец ты и сам это увидел, хотя тебя это до сих пор ставит в тупик. Ты всегда слишком боялся, что утратишь контроль над своей жизнью, если позволишь себе просто расслабиться и начать ею наслаждаться.

– Ну, не настолько я скверный, – возразил он. – Или настолько?

Альма наклонилась и поцеловала его в щеку.

– Ты совсем не скверный, – сказала она. – В том-то и проблема.

– Значит, ты бы предпочла, чтобы я больше походил на Мориса? – нахмурился Эдвард.

– Я бы предпочла, чтобы бы ты больше походил на Эдварда, – ответила Альма. – На того Эдварда, каким он мог бы стать, если бы начал жить в полную силу. Если бы позволил себе больше, чем просто любить. Если бы позволил себе по-настоящему влюбиться – и в жизнь, и в женщину, созданную только для него.

– Хм, – протянул Эдвард, пришедший в некоторое замешательство. Альма всегда была его рассудительной и практичной старшей сестрой. Он не ожидал услышать от нее такие поэтические излияния.

– И если ты рассчитываешь, что она выслушает еще одно твое предложение, – продолжала между тем Альма, – то сначала должен убедить ее, что это идет от сердца, Эдвард. Ты должен сделать что-нибудь очень решительное, чтобы убедить ее.

Он вздохнул, повернул голову и посмотрел на сестру.

– А я всего-то спросил, не окажется ли слишком ли дурным вкусом, если мы сделаем наше объявление (будет ли еще, о чем объявлять) во время приема, устроенного по поводу помолвки Лоррейн и Феннера.

Альма засмеялась, и он тоже усмехнулся.

– Ну, – сказала она, – на этот вопрос есть простой ответ. Нет. Это не будет дурным вкусом. Более того, мне кажется, что Лоррейн просто придет в восторг от радости. Она очень тебя любит, Эдвард, и ты это знаешь. Ты всегда был добр к ней и к Сьюзен.

«Ты должен сделать что-нибудь очень решительное, чтобы убедить ее».

Правильно. Только что?

После завтрака он с остальными мужчинами пошел на рыбалку. Это было его любимое занятие в деревне. И пока рыбачил, Эдвард решил, что днем поведет леди Анджелину на прогулку. Он поговорит с ней, снова будет смеяться, снова поцелует. И скажет, что любит ее. И даже если будет чувствовать себя при этом полным идиотом (а так оно наверняка и получится), все равно скажет. Похоже, подобные вещи имеют для женщин большое значение, и ведь он не соврет. Он в самом деле ее любит!

И да помогут ему небеса.

Однако дневную прогулку пришлось отложить – после ленча Юнис увела леди Анджелину в оранжерею, и, похоже, разговор у них шел с глазу на глаз. И потом Эдвард их больше не видел, хотя обошел весь дом гораздо позже того, как всем, включая обеих мисс Брайден, надоело музицировать в гостиной и гости разбрелись кто куда – кто на улицу, кто в бильярдную, кто в свои комнаты отдохнуть.

Уиндроу по случаю дня рождения своей матери отправился домой и собирался там ночевать – его имение находилось всего в десяти милях отсюда. Чуть раньше Эдвард бы просто пришел в восторг и искренне понадеялся бы, что Уиндроу не вернется обратно. Но он уже сумел это преодолеть – во всяком случае, до тех пор, пока Уиндроу не делает ничего, угрожающего безопасности леди Анджелины и ее душевному покою.

И тут, еще немного позже, это и случилось.

Когда Эдвард проходил через холл, к нему подошел дворецкий и протянул сложенный и запечатанный лист бумаги.

– Мне велели передать это вам лично в четыре часа, милорд, – произнес он, поклонившись.

Эдвард взглянул на записку. Его имя было написано аккуратным женским почерком. Юнис. Он вскинул брови. Письмо? Вместо того чтобы просто сказать нужное?

– Спасибо, – ответил он и поднялся к себе в комнату, чтобы прочитать записку.

Лорд Уиндроу пригласил их с леди Анджелиной Дадли сопровождать его в Нортон-Парк, чтобы доставить особое удовольствие матери в день ее рождения, писала Юнис. Эдварду, конечно, об этом известно…

Ничего подобного!

Все, разумеется, устроено подобающим образом. И леди Палмер, и герцог Трешем дали свое разрешение.

«Но, Эдвард, – продолжала Юнис, – я знаю, меня пригласили только потому, что иначе леди Анджелине не позволили бы ехать одной. Возможно, я веду себя глупо. Ты и сам знаешь, я не подвержена беспочвенным тревогам. Но я беспокоюсь. Как можно быть уверенной, что леди Уиндроу на самом деле в Нортон-Парке? А вдруг ее там нет? А вдруг меня по дороге похитят и леди Анджелина останется наедине с лордом Уиндроу? О, должно быть, все это совершенно безосновательные волнения, правда? Должно быть, я несправедлива к лорду Уиндроу. В конце концов, он джентльмен, несмотря на то, свидетелем чему ты оказался по дороге в Лондон. Но, Эдвард, он упомянул какую-то гостиницу по пути в Нортон, где мы, по его словам, остановимся, чтобы освежиться и переменить лошадей. Но туда всего-то десять миль. Нам нет нужды останавливаться, верно? Прости меня за это письмо. Я знаю, это на меня не похоже. Но леди Анджелина так невинна! Я боюсь за нее. А лорд Уиндроу такой любитель флирта, а может быть, и того хуже. Пожалуйста, не обращай внимания на эти мои глупые мысли – или догони нас. Когда лорд Уиндроу не слушал, я сказала леди Палмер, что ты можешь тоже поехать за нами в Нортон, и, похоже, она даже обрадовалась этому. Полагаю, она все еще испытывает некоторые надежды насчет тебя и леди Анджелины. О, пожалуйста… все, нам пора. Пожалуйста, приезжай. Твой вечно преданный друг Юнис».

Эдвард похолодел.

Впадать в панику? Это вовсе не похоже на Юнис. Она самая здравомыслящая особа из всех его знакомых, причем обоего пола. Если она беспокоится, значит, есть из-за чего.

И этот негодяй Уиндроу…

Эдвард сжал кулаки. Пальцы аж зудели, так ему хотелось вцепиться в глотку мерзавцу. А костяшки ныли от желания соприкоснуться с его челюстью.

На этот раз лорду Уиндроу не придется попусту тратить слова, убеждая принять вызов. Пусть побережет дыхание, чтобы защитить свою жизнь, потому что оно ему потребуется еще до того, как этот день закончится.

Леди Палмер сидела в гостиной вместе с бабушкой и матерью Эдварда, преподобным Мартином и мистером Брайденом. Эдварду пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы улыбнуться, поприветствовать всех и дождаться окончания беседы о преимуществах круглогодичной жизни в деревне по сравнению с тем, чтобы проводить часть времени в Лондоне или на курорте. И еще раз собрать волю в кулак, чтобы обратиться к леди Палмер спокойным тоном.

– Мэм, – произнес он, – пожалуй, я поеду в Нортон-Парк, если отсутствие еще одного гостя не покажется вам особой неучтивостью. Мне не хотелось перегружать карету Уиндроу, но я предупредил, что могу последовать за ними.

– Да, – ответила она, – я знаю, лорд Хейворд. И очень рада, что вы, молодежь, можете немного повеселиться и в другом месте. Более того, в глубине души я счастлива, что вы тоже решили поехать, потому что теперь число гостей будет ровным и обеденный стол не покажется нам перекошенным на одну сторону.

Она засмеялась, как, впрочем, и все остальные. Бабушка, отметил Эдвард, махнула в его сторону лорнетом и даже подмигнула.

– Леди Уиндроу так обрадуется обществу, – добавила леди Палмер. – У нее слишком хрупкое здоровье, и она редко покидает Нортон, но очень любит гостей. Не буду вас больше задерживать, все же ехать довольно далеко.

Значит, мать Уиндроу все-таки в Нортоне, думал Эдвард, торопливо выходя из комнаты и мчась вверх по лестнице, чтобы переодеться в костюм для верховой езды. Возможно, опасения Юнис все же не имеют под собой никакой почвы. Но все равно остается вопрос – зачем заезжать по дороге в гостиницу? Эдвард не доверял Уиндроу, когда дело касалось гостиниц. Нет, он поедет. И пусть только Уиндроу попробует что-нибудь выкинуть. Эдварду почти хотелось, чтобы тот попытался. Его давнее убеждение, что джентльмену не требуется прибегать к насилию, чтобы доказать свою точку зрения, очень хорошо – в некоторых случаях, возможно даже, в большинстве случаев.

Но это не некоторый случай и не большинство.

Это касается леди Анджелины Дадли, которую он любит. Как это Альма выразилась? Без которой он, Эдвард, не мыслит жизни. Именно так или очень близко к этому. И что еще она сказала?

«Ты должен сделать что-нибудь очень решительное, чтобы убедить ее».

Правильно.

Правильно!

Спустя десять минут Эдвард, оседлав коня самостоятельно, галопом скакал прочь от конюшни.