Текст книги "Возвращение в Сары-Черек"

Рудик оказался интересным рассказчиком, бескорыстным, веселым и щедрым. Щедрости его не было предела. Он предлагал нам все, что имел – и продукты, и вещи, и деньги. Он скормил нам весь свой мёд и сахар, что тогда уже было трудно купить, а долгими вечерами что-то неустанно рассказывал, потягивая чай или покуривая трубку. К нам присоединялся и другой собеседник – учёный из Бишкека – Илья Александрович Мезгин, возвращающийся из экспедиции, где возглавлял маленький отряд, если не ошибаюсь, геоморфологов, состоящий из начальника, его супруги и водителя….

В тот самый вечер, когда я и мои спутники вдохнули ореховый аромат Аркита, туда же добралось еще одно семейство, как и мы странствующее, и в то же время они были совсем не похожими на нас. Устроились они рядом, в той же гостинице. Это были – молодой высокий, сухощавый парень, с виду почти мальчишка, его жена, на редкость красивая дама, столь же юная, и их ребенок – девочка лет 4-5. Кто они, что искали? Приюта, уединения, а может быть бежали от общества людей, родственников, и Сары-Челек привлек их внимание обманчивой возможностью как-то здесь зацепиться. Они были тихи, скромны, совершенно не употребляли в пищу мяса, не ели молочного. Девочке они готовили какие-то каши без всяких приправ, и она выглядела совершенно нормальным ребенком. Орех в качестве пищи их очень устраивал. Парень расспрашивал, что тут можно ещё заготавливать и употреблять в пищу, какие корешки, клубни, плоды. Как-то вечером они вынуждены были поужинать с нами. Сотрудники принесли продукты, сообща приготовили большой казан плова. Однако наши надежды оказались тщетными. Они помогли нам готовить плов, но отведать его отказались, сварив себе кашу из овса, который днём выпросили на конюшне. Мы сидели за одним столом и я видел, как этот овёс с аппетитом ела их маленькая девочка. Люди, обрекшие себя, своих детей на странный (здесь имеется в виду отшельнический) образ жизни, неизменно вызывают к себе повышенный интерес. Ради чего, молодая, красивая женщина, добровольно подвергла себя, своего ребёнка всевозможным лишениям и опасностям, странствуя далеко не в благополучной стране, голодая, терпя неудобства и лишения? Ради того, чего мы не знаем? Как побеседовать, узнать, что несут они в своих головах, какие тайны ласкают их души, может быть, и мы, согласимся с ними…

Рудик совершенно не воспринял их аскетизм. Он ворчал, негодовал, – «этот парень испортит им всю жизнь…», «вот их помыть, причесать – это будут приличные люди…» – имея в виду даму с ребенком, заявлял он. Вероятно, ему было очень жалко эту таинственную, крайне неприхотливую особу и он решился на отчаянный шаг – дать ей возможность подзаработать натурщицей в его мастерской. Подкараулив её одну, он сделал такое предложение. Она согласилась. Рудик ликовал, – «завтра я начну её рисовать…» – не сдерживаясь от свалившегося успеха, рассказал он нам. Утром следующего дня мы узнали что «таинственное семейство» внезапно покинуло Сары-Челек. Рудик уехал в свой Ош, может быть, с надеждой их догнать. Он долгое время не появлялся. Мы так же уехали, не попрощавшись с ним.

Глава 2. Четыре тропы на Кульдамбес

3 августа. Отроги, идущие от Чаткальского хребта к юго-востоку, как писал Д.Н. Кашкаров в 1927 г., между которыми расположено озеро Сары-Челек, сложены в верхней части из известняков карбона и слюдянистых сланцев, затем, дальше от хребта, имеются выходы юрских песчаников, сменяющиеся ещё ниже красноватыми или буроватыми третичными конгломератами. Еще ниже наблюдается лёссовый покров, покрывающий конгломераты мощным слоем и играющий заметную роль в формировании рельефа низкогорий. Высота отрогов Чаткальского хребта, в ряде случаев, превышает отметку 3000 м над уровнем моря. К югу высота падает до 1200–800 м, в области лёссового покрова мы видим уже невысокие рассеченные увалы, покрытые кустарниками или сообществами обыкновенного бородача. Типичную картину рассеченных увалов можно наблюдать в районе села Джанги-Джол, расположенного в низкогорной котловине, образуемой в долине реки Карасуу, среди суглинистых холмов. Постепенно склоны поднимаются вверх, становятся бортами глубоких ущелий, уходящих в альпийский пояс. Часть Чаткальского хребта, примыкающая к хребту Узунахматскому, носит название Кара-Току и далее на восток – Мусс-Тур. Одна из вершин Кара-Току, исстари называлась Кульдамбес, точнее, по-киргизски, Кулдамбез – с весьма драматическим переводом, что «там не надо держать раба – скот и сам не убежит». Впервые мы находим это название у Вад. Савинского, собиравшего растения в 1908 г., еще до известных экспедиций О Э. Кнорринг (1911-1914 гг.), организованных Переселенческим управлением. В этикетках растений, собранных Савинским, упоминаются горы Кульдамбес, к востоку от озера Сары-Челек. Кем был коллектор Савинский, мне не удалось выяснить. Однако, по другим источникам, встречается фамилия Вад. Равинский, столь же мало известная, несомненно, это одно и то же лицо. Встречаются упоминания и о зоологе В.К. Савинском, писавшем труды по фауне черноморского побережья. Может быть, он бывал в районе озера Сары-Челек и собирал там растения?

Конус вершины Кульдамбес классически красив. Он прикрывает следующие за ним другие вершины, почти такие же по высоте и более низкие. Обрамляя троги, они образуют систему коротких скалистых цепей. Отрог Кульдамбес доступен для подъёма со всех сторон, правда, не везде этот подъём удобен; он напоминает отдельную горную систему со своими немногими, но настоящими трогами, карами[20]20
  Углубления от мелких ледников, они врезаются в верхнюю часть склонов, как правило, выше ледниковых цирков, или на склонах троговых – ледниковых долин.


[Закрыть], ледниковыми озёрами и фирновыми плащами. Занимая приличную часть заповедника, он обособлен от Чаткальского хребта глубоким каньоном Каратоко и соединён с ним дугой водораздела, сходящей на 500 м вниз к трёхтысячной отметке перевала Сары-Челек. С юга его огибает одноимённое с ним ущелье, с севера – большой ручей Каратоко с притоками, с востока – одноименное озеру Сары-Челек урочище – просторная долина с галечниками, дно которой обрамлено недоступными утесами и круто поднимающимися вверх склонами. Долина имеет вид вытянутого конуса, она расширяется у озера в широкую дельту и сужается в изогнутую узкую горловину в районе слияния своих главных притоков – Каратоко и Алатай. Относительно короткий и грандиозный ручей Алатай стекает со склонов Чаткальского хребта по направлению самой долины и озера. Ручей Каратоко течет с запада, часть притоков его стекают с Чаткальского хребта, часть с гор Кульдамбес.

До труднодоступного урочища Сары-Челек мы добрались на лодке по озеру, пересекли цветущую, высокотравную дельту[21]21
  Высота над уровнем моря устья реки Сары-Челек – 1858 м.


[Закрыть] с буйной растительностью, состоящей из Дягилевых, вейниковых, кровохлёбковых, мятовых, полынных зарослей, и двинулись пешком по галечному днищу вверх. Мы – это сотрудник московского Института географии А.Д. Арманд, его спутник, сотрудник того же института, Володя и я – геоботаник Сары-Челекского заповедника. Алексей Давидович не спешит, его движения плавные, осторожные, идти с ним легко и приятно, в чем я убедился впоследствии, я успевал сделать необходимые записи по ходу маршрута, а в узловых точках – полноценные геоботанические описания. С А.Д. Армандом мы совершили несколько больших экскурсий по заповеднику. Итогом этих экскурсий стала ландшафтная рукописная карта, копия которой долгое время украшала стену у моего рабочего стола. А.Д. Арманд – опытный путешественник, побывал во многих самых экзотических местах огромной территории, которая называлась СССР, мы услышали от него интересные рассказы, произошедшие с ним и его спутниками где-то на Камчатке, в тундре Сибири или на Кавказе. Он интересовался восточной философией, неплохо знал буддизм и даже, как мне казалось, был очень увлечен этим философским течением.

Идти по галечнику легко. Долина широкая. Если не считать устье, до которого уходящий под гальку поток воды снова выходит на дневную поверхность, образуя целый ряд проток и заболоченных участков, то основная часть дельты – сухой галечник с анафалисово-хондрилловым травостоем. Название непривычное даже для геоботаника. Во все стороны мы видим одинаковый, однотонный аспект: светло-зеленый фон с желтыми точками цветов и белыми парашютиками семян хондриллы гладко-семенной (Chondrilla lejosperma), из наиболее распространенных – анафалис бело-розовый (Anaphalis roseo-alba), золотарник даурский (Solidago dahurica), гляуциум бахромчатый (Glaucium fimbrilligerum) – типичные растения крутых полузатенённых осыпей и галечников. Встречаются также очиток Эверса (Sedum ewersii), зверобой шероховатый (Hypericum scabrum), горечник похожий (Picris nuristancia). Перед Нижним Макмалом, на высоте около 1900 м, хондрилловая лугостепь тянется уже узкой полосой, сочетаясь с высокотравными лужайками по сниженным участкам террас и конусам выноса. Местами можно встретить более-менее однородные заросли из анафалиса.

Встречались экзотические виды, например, зонтичное – зосимия тордиелистная (Pilopleura tordyloides), растущая, главным образом, по солнечным закуткам долины. Растение примечательно изящно изогнутыми стеблями и крупными ярко-белыми зонтиками. Упомянутые закутки перед отвесными скалами, крупнообломочными осыпями и крутыми склонами – одна из достопримечательностей местности, всегда привлекали внимание всех, кто здесь бывал. Для геоботаника интересны буйные заросли кустарников, стремящихся завоевать пространства, занятые подступающими крупноглыбистыми осыпями, и мы повсеместно видим черно-серые каменные плеши в широких трещинах отвесных стен и вереницы обступающих их непролазных кустарников. Среди их виды спиреи и кизильников, роза Федченко (Rosafedtschenkoana), экзохордатяныпаньская (Exochorda tianschanica), абелия щитковидная (Abelia corymbosa), афлатуния ильмолистная (Louiseania ulmifolia), арча зеравшанская (Juniperus stravschanica), вишня красноплодная (Cerasus erythrocarpa). При подходе к склону просторно лежат большие скатившиеся сверху камни, окруженные зарослями из ежевики сизой (Rubus caesius). Крупные ягоды ежевики созревают в августе-сентябре, и ветви нагибаются от их тяжести до самой гальки. Если уж попал сюда, то конец маршруту. Мы по нескольку часов могли лакомиться ежевикой и при этом всё успевали сделать: и отдохнуть как следует, позагорать, по камням попрыгать, растения пособирать. У камней – мощные кусты смородины Мейера (Ribes meyeri) с гроздьями черных ягод. Одиночно встречаются средней величины (4-5 м) деревья рябины персидской (Sorbus persied), увешанные красными кистями крупных плодов. У этой рябины кожистые «южные» листья, похожие на листья дуба. Верхняя поверхность их блестящая, а нижняя – в густом белом войлоке. Они совсем не похожи на привычные для нас листья северных рябин. У основания склонов как здесь, так и в соседних закутках, вал скатившихся камней. Камни лежат отдельными крупными кубами, величиной с автомобиль, больше или меньше. Падение каждого из таких камней можно считать значительным местным событием. Проходя по этому склону, нужно преодолеть переплетенные ежевикой, малиной, барбарисом каменные лабиринты. У меня всегда складывалось впечатление, что здесь какой-то рай для кустарников. Да и травостой по дельте, и здесь по закуткам, уж чересчур пышный. Я насчитывал местами 70-80 видов на 100 м, т. е. традиционное описание. За створом ущелья Нижний Макмал характер долины резко меняется, она становится не шире 15-20 м. Высокотравье с сырых склонов подступает к самой речке, вытягивается вдоль неё, становясь продолжением многочисленных конусов выноса, которые, как правило, имеют форму треугольников с удлинённой вершиной и устланы галькой. Галька плитообразная, сцепление её слабое. Такими пластами она устилает всё ложе конуса и, несмотря на это, часто зарастает буйным высокотравьем. Там, где движение гальки активнее, наблюдаются крутые щебнистые пролысины. Большинство подобных конусов – это сырые мочажины сочно-зеленого цвета, заросшие малиной, двукисточником, коротконожкой. Ущелье становится совсем узким там, где со склонов сбрасываются в долину снежные лавины и они, накопившись, лежат все лето спрессованным тающим пластом, преграждая речку, вынуждая её пробивать для себя туннель.

С крутых склонов гор Кара-Току стекают ручьи, образуя небольшие водопады, самый ближний из них, пересекая елово-березовый лес, падает метров с тридцати в долину реки. Мы слышим его гул. Это о нём писал Д.Н. Кашкаров: «На некотором расстоянии в речку впадает с востока, с левой стороны, приток с очень красивым водопадом… Всюду, кругом, со скал и по склонам каскадами стекает вода, особенно с западного склона долины…» Д.Н. Кашкаров путешествовал раньше нас по времени года, в первой половине лета, поэтому воды было больше. Да и сейчас её тоже достаточно, куда не ступишь всюду сырость.

За Верхним Макмалом, на высоте около 2050 м, по узкому каньону доходим до слияния ручьёв Каратоко, Алатай, совместно образующих речку Сары-Челек и поворачиваем в узкий лабиринт прижимов ручья Каратоко. Несмотря на то, что ручей этот в средней части образует небольшую пойму, в самом его конце есть узкий, труднопроходимый для человека и лошади коридор. Вода потоком прокатывается по этому каменному желобу, не оставляя места для тропы. Скалы висят над головой, полностью закрывая небо. По выходу в долину, с левой стороны, начинались крутые северные склоны гор Кульдамбес. С них тонкими, прямыми, белыми нитками низвергаются ручьи по узким скалистым желобам. Там, где отрог расчленяют более глубокие саи, на их теневых экспозициях, примыкая к ручью, располагается хвойный лес. Д.Н. Кашкаров в своей книге «Озеро Сары-Челек» следующим образом описывает этот еловый массив: «Последний растёт по крутому склону. Лезть без дороги трудно. Лес тёмный, закрытый, сумрак и тень. Ели громадные, необхватные, до одного метра в диаметре. Их корни причудливо извиваются по склону. Хвоя толстым слоем устилает землю. Большие, повалившиеся, иногда истлевшие стволы лежат на земле. Тут и там толстые прогнившие пни. Густой покров мха (Homalothecium cetoceum), покрывает кое-где огромные камни…».

Пересекая обширные высокотравные поляны, окружающие ельники, мы вошли в упомянутый еловый массив. Он расположен на склоне северной экспозиции 30-35 градусов крутизны на высоте 2200-2300 м. Иногда такой лес называют «мертвопокровным», так как его травяной слой сильно разряжен, а на почве, кроме мертвого слоя хвои ничего нет. Только ближе к краю леса произрастают редкие куртины бора развесистого (Milium effusum), мятлика лесного (Роа trivialis), ежи сборной (Dactylis glomerata). Здесь можно увидеть чину луговую (Lathyrus pratensis), некоторые зонтичные, распространенные так же в нижнем, лесном поясе. Это известные всем сныть таджикская (Aegopodium tadshikorum), купырь лесной и менее известный бороздоплодник туркестанский (Aulacospermum turkestanicum). Папоротники всех размеров, от больших до малых, предпочитают влажные тенистые местообитания. Вы можете здесь обнаружить многорядники – лопастной и копьевидный (Polystichum aculeanum, P. lonchitis), всем знакомый щитовник мужской (Dryopteris filix-mas), из цветковых – хилую мелкоцветковую недотрогу (Impatiens parviflord), одиночную вытянутую герань прямую (Geranium rectum), зелёные листья давно отцветшего дремлика (Epipactis helleborine) и цветущую, изнеженную цицербиту лазоревую (Cicerbita azurea). Пожалуй, только она и папоротники здесь чувствуют себя как дома. Вопреки ожиданию в лесу преобладала не ель Шренка (Picea schrenkiana), а пихта Семенова (Abies semenovii). Вперемежку со старыми гигантскими елями и пихтами, под которыми, возможно, стоял и сам Д.Н. Кашкаров со своими спутниками, нередко с обломанными от тяжести зимнего снега вершинами, наклоненными, дуплистыми, поваленными на землю, разновозрастной щетиной поднимался молодой подрост. Ель Шренка не превышала одной десятой части состава. Под пологом леса произрастали кустарники: малина (Rubus idaeus), смородина Мейера, жимолости – Карелина, шерстистая (Lonicera karelinii, L. lanata), рябина тянь-шаньская (Sorbus tianschanica), также тяготеющие к более светлой кромке леса.

Совсем иную картину мы увидели, как только вышли из леса на открытую местность. Хвойный лес стоял рядом, а вокруг его блистал на солнце ковер цветущего высокотравья. Создавалось впечатление, что весь этот травостой вышел из под полога леса на солнце, чтобы пышным ореолом сверкать в его ослепительных лучах. Среди густых высоких мятликов, регнерий, лисохвостов, создающих зеленый фон, масса ярких цветов – весело блестели зонтики светло-желтых ястребинок и золотистые, крупные корзинки скерды сибирской (Crepis sibirica), здесь же, высовывались из травы тёмно-синие колокольчики (Campanula glomerata), розовые и белые тысячелистники (Achillea millefolium), возвышались над всеми рослые стволики, с крупными, небесно-синими цветами цицербиты тянь-шаньской (Cicerbita thianschanica), развесисто висели грязно-светлосиние колпачки кодонопсиса (Codonopsis clematidea), сине-фиолетовые кисти цветущей азинеумы (Asyneuma argutum). Можно видеть светло-сиреневые скромные столбики очанок (Euphrasia) и в полную силу цветущие, раскидистые герани, затерявшиеся в траве белые, дремучие яснотки, ясколки, смолевки. Эту гамму неожиданно дополняли порхающие среди цветов бабочки – желтые как лимоны, белые, коричневые, крупные и мелкие.

Мы вернулись к ручью Каратоко и направились вверх по ущелью. По правую сторону тянулись отроги Чаткальского хребта – Каратоко и Мустор. У подножия они изрезаны не глубокими, короткими саями, на южных экспозициях этих саёв скрывались рощицы из арчи полушаровидной (Juniperus semiglobosa) и рябины персидской, окруженные зарослями из прангоса кормового (Prangos pabularia). На участке, защищенном с трех сторон от неблагоприятных ветров, произрастали кизильник многоцветковый (Cotoneaster multiflorus) и роза Федченко. Деревья арчи и рябины достигали 4-6 м высотой, но травостой под ними не становился лесным, помимо прангоса преобладали ежа сборная, лисохвост луговой (Alopecurus pratensis), горошек тонколистный (Vicia tenuifolia), таран дубильный (Polygonum coriarium), альфредия (Alfredia acantholepis) и другие.

По мере того, как ручей своими верховьями поворачивал к югу, экспозиции этих склонов становились юго-восточными, затем восточными. Прангоса в фитоценозах становилось все меньше и вскоре, на высоте около 2400 м, он исчез совсем, уступил место луговым растениям. Там, где ручей своими верховьями уходил прями на юг, начинались пологие склоны северных экспозиций. Тропа петляла по этим склонам, пересекая вместе с ручьём обширные пространства, занятые гераниевыми лугами. Только в непосредственной близости от ручья, непрерывной полосой тянулись высокотравные, чередующиеся заросли борщевика рассеченного (Heracleum dissectum), полыни обыкновенной (Artemisia vulgaris), щавеля Паульсена (Rumex paulsenianus), ячменя короткоостистого (Hordeum brevisubulatum), дягиля Комарова (Angelica komarovii), кровохлебки альпийской (Sanguisorba alpina). Иногда высокотравья чередовались с более низкими густыми зарослями из манжетки (Alchemilla retropilosa), купальницы алтайской (Trollius altaicus), с участием змееголовника поникшего (Dracocephalum nutans), эпилобиума чехырехгранного (Epilobium tetragonum), лапчаток – холодной и сплошь-белой (Potentilla gelida, P. hololeuca), ясколок – видной и тянь-шаньской (Cerastium cerastoides, С. tianschanicum).

Гераниевые субальпийские луга покрывали примыкающие к тропе склоны почти всех экспозиций и были ландшафтными. Куда ни брось взгляд – везде мягкий, примечательный аспект. Над геранью, составляющей второй ярус, возвышались на тоненьких стебельках, белые, плотные цилиндрики соцветий горца блестящего (Polygonum nitens). Горца было так много, что образуемый им розовато-белый аспект тонкой пеленой прикрывал все видимое субальпийское пространство. В зависимости от экспозиции склона аспект горца то усиливался, то ослабевал, но никогда не исчезал полностью и был особенно заметен на некотором расстоянии, когда соцветия его в громадном количестве перекрывались, пересиливая аспект герани.

В составе гераниевых субальпийских лугов встречались флёмис горолюбивый (Phlomis oreophila), незабудка душистая (Myisotis suaveolens), лук Кауфмана (Allium kaufmannii), змееголовник поникающий, таран дубильный, мятлики – боровой и луговой (Роа nemoralis, Р. pratensis), купальница алтайская, ветреница вытянутая (Anemonastrum protractum), лисохвост луговой, лигулярия альпийская (Ligularia alpigena), тмин красно-красный (Vicatia atrosanguineum), соссюрея храурная (Saussurea sordida), астра Введенского (Aster wedenskyi), ястребинка зонтичная (Hieracium umbellatum) а также мытники, астрагалы, молочаи, ясколки, лапчатки, гвоздики… Часть растений цвели, большинство – бутонизировали, а в стадии созревания плодов были не многие: ветреница и купальница. Некоторые из названных растений где-то на смежных склонах или выше образовали самостоятельные сообщества. Мы пересекли красочные лужайки, в которых доминировала купальница алтайская. Её сообщества иногда занимают значительные площади и приурочены к неглубоким склоновым лощинам, по которым некоторое время держался снежник. Такие фитоценозы ещё называют субальпийскими и альпийскими луговинами, альпийскими ковровыми лужайками. Травостой их всегда беден, так как в большинстве случаев представлен подавляющим господством одного вида, он низкий и красочный. Субальпийские и альпийские ковровые лужайки образуют некоторые лапчатки, лютики, ясколки, манжетки, хориспоры, гусиные луки, змееголовники, одуванчики, астрагалы, хохлатки и ряд других видов. Названные купальница алтайская и ветреница вытянутая не являются в полной мере представительницами ковровых лужаек. Они более длительно вегетируют и находятся где-то по середине, между представителями «настоящих» лугов и «настоящих» ковровых лужаек. Несмотря на некоторую приуроченность к склоновым лощинам и понижениям рельефа, они могут обильно произрастать в травостоях «настоящих» лугов в качестве важных структурных компонентов – субдоминантов, ассектаторов и заметно влиять на внешний облик сообществ. Обычно они встречаются в луговых фитоценозах верхней полосы пояса широколиственных лесов (1600-2000 м), в «предсубальпийских» лугах – высокотравных, примыкающих к побережьям озера Сары-Челек, где охлаждающее и увлажняющее воздействие озера в вегетационный период во многом определяет видовой состав окружающих его растительных сообществ. Некоторые типичные субальпийские и альпийские виды произрастают значительно ниже своих обычных границ. К ним можно отнести ту же купальницу и ветреницу, хориспору Бунге (Chorispora bungeana), лисохвост луговой, ячмень короткоостистый, манжетку отклоненноволосистую, высокогорные луки[22]22
  Иногда их выносит со снежными лавинами вниз, до 1800-2000 м.


[Закрыть] – Кауфмана и плеврокорневищный (Allium kaufmannii, A, hymenorhizum), клементсию Семёнова (Clementsia semenovii), трубкоцвет завитковый (Solenanthus circinnatus), горец блестящий и другие. Благодаря этим «сниженным альпийцам» можно считать примыкающие к озеру фитоценозы предсубальпийскими, хотя до таковых еще не менее 1000 м вверх.

Изучая сообщества длительно вегетирующих трав, я заметил, что во всех составленных мною описаниях отсутствует большая, разнородная группа растений, успевающая завершить свои жизненные циклы в короткое весеннее время. Прежде всего, я имею в виду растения, буквально выходящие из-под снега и образующие весенние, красочные аспекты. Не трудно также заметить, что в пределах жарких крупнозлаковых полусаванн низкогорий, под пологом ореховых лесов и крупнотравных полусаванн среднегорий, а так же в альпике, в экстремальных условиях, мы видим во многом одни и те же растения, всюду формирующие весенние ковры, заканчивающие вегетацию в одинаково короткие сроки, за долго до начала роста длительно вегетирующих доминантов. Считается, что главным фактором, определяющим развитие растений в нивальном поясе, является низкая в период вегетации температура воздуха. Нельзя сказать с полной уверенностью что под снегом эти растения ищут убежище только от резкого перепада суточных температур. Что же даёт растениям кромка тающего снега? Прохладу? Вот именно! Если бы им нужна была одна влага, они искали бы её на болотах. Отсутствие конкурентов – тоже немаловажный фактор, но второстепенный. Благодаря кромке тающего снега некоторые растения субальпийского и альпийского поясов спустились в низкогорья, где также формируют альпийские ковровые лужайки, но исключительно около снега или сразу же после его стаивания. С помощью снега эти растения относительно быстро могут мигрировать из альпики в низкогорья и обратно. Только они носители такой особенности.

Эпитет «альпийские», на первый взгляд, не подходит для растений, встречающихся в пределах лесного пояса. Однако прямого контакта между растительностью, которую мы называем альпийской, и растительностью лесной не существует, даже если они занимают одну и ту же поверхность. В то время, когда происходит вегетация, цветение и созревание семян у представителей ковровых лужаек, лесная растительность еще не вышла, во всяком случае, полностью не вышла из стадии зимнего полупокоя и, наоборот, в виде луковиц, клубней или семян, так же в состоянии внутреннего полупокоя, переживают жаркий период представители ковровых лужаек. Вывод такой: тающий снег является проводником альпийского микроклимата в низкогорья, с исчезновением снега исчезнет и этот микроклимат. На мой взгляд, снег играет не только роль проводника альпийской растительности в лесной пояс, но и нередко ставит её перед необходимостью приспосабливаться к летнему теплу и засухе, заставляет её вырабатывать черты ксероморфоза. То есть снег, проведя эту растительность вниз, оставляет её на произвол судьбы. Но черт ксероморфоза мы не видим. По-видимому, альпийцы спустились в лесную и в аридную зоны без всякого потенциала к изменению, кроме как укороченного цикла развития. Этим они и пользуются в полной мере, ведь краткость – сестра таланта. Все они за сотни, даже за миллионы лет, так и не смогли превратиться в настоящих ксерофитов, участвуя в образовании уникальной пустыни в лёссовых предгорьях Ферганской долины – эфемеретума. Я думаю, что ксерофитов вообще нет в природе. Е.П. Коровин (1934, 1961 гг.) указывал на морфологическое сходство эфемеров и эфемероидов с луговыми травами – мезофитами.

Н.Ф. Гончаров, П.Н. Овчинников (1937) отрицали принадлежность данной растительности к пустынной, подчеркивая также систематическую близость родов Роа и Сагех с бореальными видами. Профессор П.А. Баранов, изучавший дикорастущую и культурную флору, еще в 1925 г. писал: «Объяснить это явление можно лишь тем, что растения, нормально проделывающие цикл своего развития весной, как большинство лилейных, оказываются, благодаря постепенному отступлению снега, принужденными проделывать этот цикл в совершенно иных климатических условиях». П.А. Баранов считал, это значительная группа видов, для которых следовать в течение всего вегетационного периода за отступающим снегом, является совершенно нормальным актом и данное явление типично для многих районов Западного Тянь-Шаня. В числе видов, следующих за снегом, он называет – безвременник желтый (Colchicum luteum), хохлатку Северцева (Corydalis severzowii), крокус алатавский (Crocus alatavicus), гусиные луки мелкоцветковый и стебельчатый (Gagea minutiflora, G. stipitata) и другие, а также леонтицу Альберта (Gymnospermium alberti), лютик малозубый (Ranunculus paucidentatus), пролеску пушкиниевидную (Scilla puschkinioides), тюльпаны двуцветковый и пушистотычинковый (Tulipa biflora, Т. dasystemon). Однако, опуская эту растительность вниз до 1700 м, П.А. Баранов имел ввиду только «вечные снега», и не распространял это явление на тающий снег, который, впрочем, имеет одинаковые свойства, как вверху, так и внизу, и нет ничего необычного в том, что эта растительность сопровождает любой снег, выпадающий в интервалах высот от пояса эфемеретума (600 м), до альпики (4200 м). В условиях лесного пояса Западного Тянь-Шаня, сниженные «приледниковые» или «приснежные» геофиты формируют в разной степени сомкнутые травостои по поймам, террасам рек, ручьёв, по участкам теневых склонов, под пологом ореховых лесов. В ореховых лесах, на высоте 1600 м, в апреле, когда почва ещё на 10-15 % покрыта снегом, мы видели хохлатку Ледебура (Corydalis ledebouriana), гусиный лук туркестанский (Gagea turkestanica), пролеску пушкиниевидную, леонтицу Альберта, безвременник желтый. Летом здесь совсем другой травостой. Выпас скота не влияет на состав эфемероидов под пологом леса, он одинаков как в зоне выпаса, так и при заповедном режиме.

В крупнотравных полусаваннах формируются негустые коврики из геофитов, в составе которых несколько видов тюльпанов, гусиные луки, хохлатка Ледебура, есть и длительно вегетирующие, но также быстро отцветающие фиалки и мытники. Они рассыпаны по громадному безлесному пространству среднегорий на фоне бурой безжизненной ветоши прошлогоднего высокотравья. Что касается южных склонов, то здесь необходимо учитывать неоднородность встречающихся по ним эфемеридов в отношении сроков и времени вегетации, их одновременную продвинутость в границы пустыни и влажной альпики, чем объясняется, например, способность мятлика луковичного (Роа bulbosa) формировать весенние лужайки, или, по крайней мере – встречаться в интервалах высот от 600 до 4000 м! Тоже можно сказать и об осоке пустынной (Carex pachystylis), весеннике длинноножковом (Shibateranthis longistipitata), тюльпане Неуструева (Tulipa neustruevae), хохлатке Ледебура, многих гусиных луках, леонтице Альберта, хориспорах, в частности – хориспоре Бунге, крупках – Федченко, тибетской, черноногой (Draba fedtschenkoi, D. tibetica, D. melanopus) и других. Их немало, и не все они широко известны. Весенние ковры, сформированные на сухих склонах в пределах бородачевых сообществ, образованы теми же «убегающими», как говорили ученые первоисследователи, от засухи, жары или холода, видами. К ним добавим ветреницу черешочковую (Anemone petiolulosa), барвинок прямой (Vinea erecta), лютик тонколопастный (Ranunculus tenuilobus), ринопеталум узкопыльниковый (Rhinopetalum stenantherum), осоку толстостолбиковую (Carex stenophyllodis). Эти растения используют для своего развития если не сам тающий снег, то влагу, оставшуюся после его исчезновения. Таким образом, для большинства из них нет сухого периода, к тому времени, когда склон станет сухим и жарким, развитие этих растений уже закончится. Крупные, густые, экзотические заросли из весенних растений можно встретить ранней весной по поймам, террасам и склонам в долине Ходжа-Аты. Интересны лужайки из хохлатки Ледебура. Мы находили их в Верхнем Кичкиле, на высоте 1700 м н.у.м. в виде невысокого, густого и сочного ковра с массой тёмных, фиолетовых цветов. Они покрывали почву до 100 % и словно впитывали весь свет, падавший на них. От этого они казались еще темнее в яркий солнечный день. К ним подлетали медлительные, вероятно, после зимы еще не окрепшие шмели, порхали более яркие бабочки, от зарослей хохлатки шел настоящий, медовый аромат. Местами этот хохлатковый ковер оживляли ярко-желтые, одиночные цветы крокуса алатавского.