Текст книги "Вечно чёрные растения"

3

– Через сутки после того, как я напился, мне позвонили и сказали, что мой учитель умер от сердечного приступа в поезде, возвращаясь обратно. Внутри снова стало пусто, как будто обломился крючок, на котором все висело. Мысли растворились в моей голове, и почему-то я сел у окна и стал смотреть на прохожих, играющих со своими собаками детей, периодически падающих на красно—оранжевый, осенний ковер, устлавший все пространство двора. День был очень солнечный, а мое состояние было полностью противоположным. Просидев так какое-то время, я встал, неспешно достал маленькую записную книжку с множеством телефонов и адресов. Отец дал мне ее перед отъездом в Норвегию, там были контакты его знакомых, к которым я мог обратиться в случае чего. То, что меня интересовало, было написано первым. Это номер его близкого друга, он знал обо всем и помогал отцу уладить многие проблемы. Я видел этого человека несколько раз, и тогда он показался мне холодным, суровым типом, которому я не решался посмотреть в глаза. Сегодня же я решил первый раз в жизни позвонить ему, так как только он мог помочь мне в одном, важном для меня сейчас деле. В трубке слышались гудки, потом раздался хриплый мужской голос. Я представился. Мой звонок явно был очень неожиданным для него, а просьба и вовсе поставила в тупик. Я сказал, что хотел бы сходить на могилу своей матери, и попросил его помочь мне в этом, так как отец уехал, и не хотелось бы его тревожить. Мужчина согласился, но сказал, что сможет только завтра, так как сегодня занят, я же понял, что он хочет позвонить отцу и спросить, стоит ли это делать. Не знаю, звонил ли он или нет, но только утром следующего дня мы встретились в условленном месте и поехали на кладбище. Я узнал этого человека сразу, он практически не изменился, высокий, темноволосый мужчина поздоровался со мной, и мы сели в его машину. Все тот же взгляд, задумчивый и суровый. Разговор как-то не клеился, он не знал, о чем со мной говорить, а мне говорить совсем и не хотелось. На вопросы о моей жизни я отвечал коротко и сухо, пряча глаза. Я первый раз ехал на могилу своей матери, которую убил собственными руками. Внутри было ощущение, что я возвращаюсь в прошлое, что мне придется посмотреть сейчас ей в глаза, объяснить свой поступок, просить прощение. Сколько раз я хотел сделать это, но каждый раз находил множество причин не ехать. Мы въехали на территорию кладбища, вышли из машины и дальше пошли пешком. Кресты, памятники, фотографии, на которых лица умерших с улыбкой смотрели на проходящих мимо людей. В мою голову врезалась мысль о том, что только бы на ее могиле не было фотографии, лицо матери осталось в моих воспоминаниях, но вот смотреть на нее сейчас я был не готов. В одно мгновение я остановился, мужчина, сопровождавший меня, остановился тоже и посмотрел мне в глаза, тогда я понял, что он меня не винит. В какую-то секунду я хотел кинуться к нему на шею и зарыдать, как никогда этого не делал, но потом сдержался, постоял еще минуту, не говоря ничего, и пошел дальше. Мог ли я рассчитывать на жалость или сострадание, разве можно было понять то, что я сделал, не зная причин. Двигаясь дальше, больше всего мне хотелось в тот момент никогда не прийти. Бродить, искать и не найти, только бы он забыл это место, сказал, что прошло много лет, и теперь он не может вспомнить, где она похоронена. Сердце билось с такой силой, что каждая секунда казалась мне в тот момент часами, руки и ноги похолодели, и то ли от вида могил и крестов, то ли от волнения меня резко кинуло в озноб. Свернув на узенькую тропинку, мы стали пробираться между могилами, с трудом стараясь не ступить на чье-то последнее пристанище. Я понял, что мы практически пришли, и оставалась еще последняя возможность бежать отсюда, бежать от себя и от нее. Крест, еще крест, мой сопровождающий остановился и посмотрел на надпись. За черной, невысокой оградкой стоял гранитный камень с данными моей матери. Фотографии не было. Посмотрев на дату ее смерти, я спросил, какое сегодня число, мужчина, не колеблясь, назвал его, и я понял, что сегодня день ее смерти. Все, что мне не удавалось вспомнить о той ночи, хлынуло на меня в эту же секунду. Ее мертвое лицо, крик отца, его слезы возле ее мертвого тела. В охватившей его ярости он набросился на меня, избивая что есть силы. Я вырвался и побежал в комнату своей няни, которая проснулась от выстрела. С большим трудом ей удалось отбить меня у него, приведя сильным ударом в чувства. Ужас той ночи только здесь возник в моей памяти после стольких лет полного затмения. Я стоял неподвижно, ухватившись обеими руками за оградку, чувствуя тебя рядом. Вечером того же дня я покончил с собой,– он решил закончить историю, которую она не дала договорить. Только теперь эти слова исходили из уст маленького, восьмилетнего мальчика, который сидел рядом с ней. – я так и не нашел для себя смысла жить. Убивая в ту ночь тебя, я объявил и себе смертный приговор, только с отсрочкой на пытку той жизнью, которую прожил. Ты уничтожила все: и мое детство, и мою жизнь в целом. Ты отрезала мне крылья и выжгла те места, откуда они росли!

– Я думала, что ты никогда не придешь,– в ее памяти все заняло свои места, стало понятно кто она, и где была все это время. Внутри пустота и неизвестность сменились покоем и нарастающим чувством вины. Пазл из обрывистых воспоминаний сложился и многослойная картина из жизни, смерти и скитаний ее неприкаянной души между теми живыми людьми, которым была должна и которых любила. И вдруг– последняя ступенька, она, сын и ничего больше.– Я помню все твои зимы, бежево—желтые обои в твоей спальне.

– В мелкий цветочек. Откуда ты это знаешь?

– Как откуда! Я была там. Каждый день и каждую ночь я смотрела на тебя.

– Ты все время была рядом? Но зачем?– он был оглушен услышанным,– зачем ты смотрела за мной?

– Разве я могла уйти. Только тогда я стала понимать, что сделала с тобой, что натворила.

– Я же всегда был тебе безразличен. Зачем же после смерти ты осталась?

– Смерть– это только начало! Чем больше я была рядом с вами, с тобой, с твоим отцом, с человеком, которого любила, тем больше понимала, насколько я была ничтожна при жизни. Если честно, то твой отец волновал меня меньше всего и после моего ухода тоже.

– Я никогда не чувствовал тебя рядом.

– От чего мои мучения становились все более невыносимыми, видеть тебя несчастным и не иметь возможности помочь. Ты не думай, что мне было все равно. Я прожила рядом с тобой всю твою жизнь до конца, до самой твоей смерти. Я разрывалась на части каждую секунду, которую ты страдал. Я кричала тебе, когда ты взял пистолет и выстрелил в себя, но ты меня не слышал. Я оплакивала тебя, и это было самое страшное,– ее лицо приняло знакомые ему черты, они оба видели друг друга без той пелены, которая препятствовала ранее.

– Какая же ты красивая. Я вижу твое лицо,– он смотрел на нее, и прошлое возвращалось, обрастая, как снежный ком воспоминаниями,– я знал, что ты придешь, но мечтал о том, чтобы эта встреча никогда не состоялась. Убийцы всегда встречаются со своей жертвой после смерти, для последнего разговора. Больше того, я уже давно понял, кто ты, просто хотел, чтобы ты сама вспомнила все, поэтому и рассказывал о себе как можно больше. И ты вспомнила. Все это время ты видела меня таким, каким я умер, а сейчас я стал тем маленьким мальчиком, который застрелил тебя,– она слушала не поворачивая головы в его сторону. Ей стало страшно смотреть на собственного сына. Свет вокруг становился все ярче и ярче проникая в тело.– О чем ты думаешь сейчас?– спросил он тихим голосом.

– Ты жалел хоть когда-нибудь, о том, что сделал?

– Нет… я много раз старался найти тебе оправдание, но так до сих пор и не нашел.

– Понимаю. Я понимаю тебя.– ее голова свисала вниз, мысли становились слишком тяжелыми, и уже невозможно было поднять ее,– я никогда с тобой не расставалась, всегда была рядом, поверь, я не прошу у тебя прощения, этого слишком мало, но не думай, что мне было легко. Со стороны все оказалось совсем другим. Я поняла, что того, кого любила, не стоило бы любить, а тех, кто в ней нуждался, я презирала.

– Ты смотрела за ним?

– Да, я смотрела за ним. Через две недели после того, как он узнал о моей смерти, его жена и двое детей, о которых я даже не догадывалась, уже жили в той квартире, что я купила ему когда-то. Ни горя, ни душевных терзаний, ни чувства вины. Главный подарок ему сделал ты– убил меня. Что могло быть лучше? Ничего. Только потом, мучаясь все эти годы, я поняла, что ты просто опередил его. Я и после твоего ухода еще долго за ним наблюдала, любовь не отпускала меня.

– Все оказалось пустое!– он засмеялся, так заливисто и громко, что казалось не остановится никогда,– вот справедливость и восторжествовала! Браво! А что ты хотела? На что ты надеялась? Думала построить любовь на чужой крови? Может мне еще пожалеть тебя? Ты получила то, что заслужила и это не я тебя убил, ты всю свою жизнь сама себя убивала! Рано или поздно ты уйдешь отсюда. Бог рассудит тебя. А вот мне еще не скоро к нему,– он был готов без остановки говорить ей все, что хотелось сказать столько раз. Ненависть, копившаяся бесконечно долго, наконец-то нашла выход. Вечно черные растения обвивали его сейчас, сковывали, не давая даже малейшей возможности простить.

– Хватит! Прошу! Я все это знаю. Ну прости меня. Я люблю тебя, я умерла, чтобы полюбить тебя.

4

Как снег на голову свалилась ей эта поездка в Париж. К вечеру вылет, а ничего не готово, да и какого черта она вообще должна туда ехать. Девушка «средних лет» проклинала своего мужа последними словами и спешила ранним утром по очень важному для нее делу. Пришлось менять все свои планы, заново договариваться о встречи, которую ждала целый месяц. Ее большой, красный Jaguar несся от пробки до пробки, с трудом поспевая за уходящим временем. Настроение хуже некуда, и даже напудренное не по погоде лицо пошло розовыми пятнами. Она опустила окна своей машины, чтобы не изжариться в этой железной посудине, чем активно пользовались стоящие в этой же пробке мужчины, то подмигивая ей, а то и окликая совершенно наглым образом из своих автомобилей. За эти сорок минут, что она едет от дома к конечному пункту, ей не раз приходила в голову мысль, что ярко—красный Jaguar, строгий, черный пиджак от Chanel и серьезный, томный взгляд позволяют познакомится с абсолютно любым мужчиной, но вот только сегодня это ее нисколечко не интересовало. Утреннее солнце сулило жаркий день, а стрелки на ее часах предательски указывали на то, что времени оставалось катастрофически мало. Как только она вспоминала, что еще возвращаться обратно домой, собирать вещи и ехать в аэропорт, ее нижняя губа поджималась и казалось, что она сейчас закричит. Через несколько минут движение на дороге ускорилось и до цели оставалось совсем немного. Следуя указаниям навигатора, она свернула с проспекта на маленькую улочку и тут же принялась искать во дворе место для парковки, хорошо, что было утро и жители окрестных домов разъехались по делам, освободив двор. Оставив машину, девушка взяла сумку и, посмотрев на нумерацию подъездов, быстро подошла к тому, что был самым крайним и, пробежавшись по клавишам домофона, ждала, когда дверь в подъезд откроется. Буквально через несколько секунд раздалось громкое пищание, она тут же скользнула внутрь, поспешив нажать кнопку лифта, но оказалось, что он не работает. Подниматься по ступенькам в узкой юбке до колена оказалось не так уж и легко, называя самыми гнусными словами своего мужа и жалуясь мыслями на свое невезение, она достигла пятого этажа и, осмотревшись, позвонила в дверь. Светловолосая, молодая женщина открыла ей и, мило улыбаясь, пригласила пройти в квартиру. То ли от пробежки по лестнице, то ли от волнения, сердце билось так сильно, что казалось, она сейчас рухнет в обморок.

– Проходи давай, я тебя уже заждалась,– хозяйка квартиры, дымя сигаретой указала ей на комнату, сама же проследовала в кухню,– не разувайся, я сегодня не убиралась. Сейчас приду,– сказала она, скрывшись за стеной. Девушка вошла в комнату и растерянно стала осматривать необычный интерьер. Стены комнаты украшали африканские, ритуальные маски из темного дерева, над небольшой кушеткой висела голова свиньи. В середине комнаты стоял стеклянный стол, заваленный книгами и листами бумаги, подсвечники, в виде металлических, черного цвета, когтистых рук находились по бокам. С двух сторон около стола стояли старые, просиженные кожаные кресла. Интерьер пугал, но разглядывать детали было очень интересно,– садись, чего стоишь,– громко сказала вернувшаяся из кухни женщина и рухнула в кресло.

– Да, да,– растерянно сказала девушка, спеша выполнить приказ хозяйки этой странной квартиры,– я тут увлеклась вашим интерьером,– хозяйка же ухмыльнулась и, закурив сигарету, сказала:

– Ага, и тебе что-нибудь подберем,– пристальный взгляд скользил по гостье, неаккуратно накрашенные черным карандашом глаза разглядывали ее, вводя в еще большее смущение,– ну рассказывай, как тебя зовут, что пришла?

– Вера, меня зовут Вера,– провалившись в кресло и держа в руках свою маленькую, черную сумочку, ответила девушка,– я хотела бы, погадать.

– Понятно, за другим ко мне не приходят,– дымя, ответила женщина, доставая из чехла, лежавшие рядом с ней карты. Положив большую колода напротив девушки, она указала на них пальцем,– вытащи мне пять,– колода была настолько большой, что девушка растерявшись не решалась взять ни одной,– тяни, тяни, чужую судьбу не вытянешь,– не медля более, гостья стала осторожно доставать из колоды карты и отдавать их женщине, сидящей напротив и пристально на нее смотревшей. Карты раскладывались одна за одной, черной стороной кверху. Уже через мгновение все пять лежали перед ними,– ну что, посмотрим, с чем ты ко мне пришла,– медленно их переворачивая, женщина внимательно всматривалась в каждую. Перевернув все, она какое-то время молчала, потом подняла тяжелый взгляд на гостью и категорично сказала:– я не буду тебе гадать,– тут же закурив сигарету.

– Как не будете?– растерянно, не ожидая такого ответа, сказала девушка.

– Вот так, не буду. Просто не буду и все. Понимаешь, дорогуша?

– Нет, что-то я не понимаю,– недоумение и растерянность ввели Веру в ступор, она стала думать, что столько ехала из области, спешила, чтобы сейчас просто уйти!

– Ну, потом поймешь,– спокойно сказала женщина, продолжая курить и разглядывать свою гостью.

– Мне уходить?

– Да, мы с тобой закончили,– Вера, не веря своим ушам, встала и напоследок решила все же уточнить:

– А почему вы отказываетесь мне гадать?

– Как тебе сказать, садись, куда ты собралась,– она снова указала девушке на кресло и закурила,– ты куришь?

– Нет. Ну, точнее редко.

– Понятно, тогда как хочешь. Понимаешь Вера,– продолжила она спокойным тоном,– я смотрю, что ты настойчивая, поэтому скажу тебе, почему отказала. Хотя, наверное, и не стоило бы. Тебе нечего гадать, ты умрешь через два года,– закончила она не отрывая от Веры своего взгляда. Несколько секунд девушка сидела молча, опустив глаза в пол, потом взглянув на прорицательницу сказала:

– И от чего же?

– Скажу тебе и от чего. А вот почему, на этот вопрос ты должна будешь ответить себе сама. Тебя убьет твой единственный сын,– после этих слов девушка удивленно подняла брови и растерянно повернула голову влево, посмотрев на забитый всякой ерундой шкаф. Мысли в ее голове сменяли одна другую с огромной скоростью и, возмутившись, она уставилась на гадалку и выдавила из себя:

– Моему сыну шесть лет!– после сказанного она резко встала, открыла сумочку и, бросив стодолларовую купюру, направилась к выходу. Женщина же, не выпуская дымящуюся сигарету изо рта, даже не шелохнулась, только увидев уходящую девушку, крикнула ей напоследок громко и четко:

– А это еще ничего не значит!– после чего услышала хлопок закрывающейся двери.

Вера бежала по лестнице вниз, разъяренная от услышанного, ее лицо горело красным, руки слегка тряслись. Вылетев пулей из подъезда, она села в машину и всю дорогу курила лежавшие в бардачке сигареты ее любовника. Она не поверила ни единому слову, что сказала ей эта отвратная женщина, хотела было позвонить знакомой, которая посоветовала сходить сюда и сказать все, что сегодня услышала, но не стала этого делать, так как такой бред ей было даже как-то неудобно рассказывать. Дорога домой пронеслась как одна минута, немного успокоившись и выпив воды, она вошла в дом и направилась прямиком в комнату сына. Маленький мальчик сидел на полу у окна и что-то рисовал. Вера тут же кинулась к нему, обняла и спросила, любит ли он ее, мальчик растерянно посмотрел и сказал, что любит только Лору. С окаменевшим лицом она встала и ушла. Вечером, вместе с мужем Вера улетела в Париж, так и не сказав никому о том, что с ней произошло.

5

В одну секунду все слова и звуки стали ей не слышны, туман, окружавший их, охватил ее сознание, память провалилась в детство. Она увидела маму, которая качает ее в люльке, тихо напевая что-то очень знакомое. Мамино молодое лицо она совсем не помнила, поэтому смотрела с небывалым интересом. Убаюкивающие движения люльки, свет от торшера, стоящего рядом, звуки работающего телевизора– это было то время, которое никогда не вспоминалось. Сколько ей сейчас, месяц или два отроду. Мозг фиксировал каждый день жизни и только сейчас, здесь, самое значимое всплывало в ее сознании. Калейдоскоп прожитого закрутился, и уже на ее глазах отец ударил мать по лицу, за что? Ответ она знала всегда, просто он изменял матери все одиннадцать лет их совместной жизни, пока не пропал без вести. Потом школа, которую она не любила, первая любовь, кадры из жизни лавиной неслись по ее сознанию. Муж, рождение сына, последний вечер и хлопок, от которого она резко открыла глаза. Все вокруг светилось, исчезли сидевшие рядом люди, кресла, тела, лица – все пропало. Тепло и умиротворение пронизывало ее тело, душа успокоилась, улыбка украсила бледное лицо. Свобода, та самая, о которой столько мечтала, от мыслей, воспоминаний и от самой себя. Ее больше нет, свет притягивал, и она, не сопротивляясь, встала и пошла вперед. Радость внутри уходила, гасла, мыслей уже не было вовсе. Больше ничего.

6

– Ты кто?– грубый мужской голос нарушил тяжелую, чугунную тишину.

– Зачем Вам?– ответил маленький мальчик, закинув голову вверх, смотря грустными, усталыми глазами на незнакомца.

– Отвечай, когда тебя спрашивают старшие!

– Садитесь!– отвернувшись, сказал мальчик, звонким, детским голосом.– садитесь…