Текст книги "Пауки в банках. Есть ли альтернатива сырьевой экономике?"

Обнаружить общую тенденцию повышения цен именно на необмениваемые товары непосредственно из ценовой статистики часто бывает трудно, так как цены обмениваемых товаров одного класса не строго выравниваются с «мировой», а колеблются в некотором диапазоне возле нее. Причина – в транспортных и торговых издержках по экспорту или импорту товаров, которые могут превышать разницу с мировой ценой. В этом случае для обмениваемых товаров есть некоторый резерв повышения цены относительно мировой. Например, многие металлургические компании в России продают отечественным потребителям некоторые марки металла дороже, чем иностранным [18]. Имея, по сравнению с зарубежными конкурентами, «фору» в размере транспортной и торговой наценки, они предлагают товар точно по такой цене, чтобы их потребители не предпочли другие зарубежные металлургические компании.

Последняя оговорка особенно актуальна, если продукция конкурентов не точно такая же, как у данного предприятия. Такова ситуация в части машиностроения с индивидуализированными и специфическими заказами (чего не скажешь об одинаковых во сем мире зерновых, или одинаковых, по большому счету, утюгах). Когда предприятие поднимает цену даже выше цены импортного заменителя, оно не теряет свой рынок сразу, а только постепенно – по мере того, как потребители обнаруживают возможность «соскочить» с сотрудничества с невыгодным партнером.

Поэтому резерв повышения цены на обмениваемый товар все равно не беспределен, сколь бы замедленной ни была реакция потребителей в части смены поставщика. И если в российской инфляции 2000-х было место и подорожанию продукции машиностроения, то это не значит, что отрасль не теряла конкурентоспособность. Именно поэтому необходимо было обратить внимание на угрожающее ухудшение ценового положения антиимпортных отраслей до того, как очередной виток ценового дисбаланса погубит новые секторы обрабатывающей промышленности и сельского хозяйства.

Впрочем, кризис незаметно подкрался с совсем другой стороны – спросовой. Обвал нефтяных цен в 2008 году резко снизил доходы в России. Мировой финансовый кризис прекратил поток дешевых кредитов для российских граждан и предприятий из-за рубежа. Спрос резко упал, а вслед за ним и сократилось производство в обменных отраслях, чувствительных к масштабу производства и оставшихся без резервов устойчивости из-за ценовой динамики 2000-х.

В этом сложном переплетении ценовых и спросовых изменений 2000-х необходимо подкрепить исходные данные табл. 11 и рис. 15, свидетельствующих об опережающем подорожании именно необмениваемых товаров, из какого-то дополнительного источника информации. Это позволит также проверить наши выводы об угрожающем раздувании внутренних отраслей и падении производительности в них. И для оценки ценовой динамики на обмениваемые и необмениваемые товары «с высоты птичьего полета» следует привлечь еще один показатель.

Безошибочным индикатором, указывающим на верность нашего теоретического объяснения, служат низкие темпы девальвации рубля в 2000-е годы относительно доллара и евро по сравнению с внутренней инфляцией. В самом деле, в среднесрочной перспективе цены на обмениваемые товары внутри и вне страны выравниваются (с учетом стоимости экспорта-импорта, торговой наценки и т.д.), устраняя возможности сверхприбыльного арбитража – организации экспортно-импортных операций. Поэтому длительное превышение инфляции над скоростью падения валютного курса, сложенной с инфляцией за рубежом, означает относительное удорожание необмениваемых товаров к обмениваемым.

* * *

Инфляция без девальвации – многогранное явление с несколькими взаимосвязанными причинами. Сформулируем уже найденные нами главные причины другими словами.

Первый фактор – устранение дотаций и государственной поддержки внутренних отраслей, переход их в частные руки и появление в них прибыли. Теперь людям надо самим за отопление платить. Это само по себе вызвало бы подорожание необмениваемых товаров, даже если бы в абсолютных, натуральных показателях производительность внутренних и экспортно-антиимпортных отраслей не менялась.

Но она менялась. Благодаря росту нефтяных цен в 2000-е, росла номинальная производительность в экспортно-сырьевых отраслях. Средние доходы в экспортных отраслях росли, и это задавало стандарты долларовых доходов в стране. Рост долларовых зарплат осложнил ценовое положение антиимпортных отраслей, но улучшил спрос для предприятий, особо чувствительных к масштабу производства. Более жесткое давление на антиимпортные отрасли вызвало в постсоциалистических странах разорение их наименее конкурентоспособной части. Статистика бодро рапортовала о повышении средней производительности оставшейся части обрабатывающей промышленности, даже если оно было большей частью вызвано исключением из статистики «отсеявшихся» предприятий. Правда, в какой-то степени, это же конкурентное давление заставляло выжившие производства модернизироваться и повышает их производительность уже в абсолютных величинах.

Тем не менее, многие люди высвобождались из разорившихся предприятий «обменных» отраслей и шли во внутренние отрасли, в которых нет конкурентного давления зарубежных производителей. В силу убывающей отдачи во внутренних отраслях, предельная производительность новых продавцов и массажистов, выраженная в натуральных показателях, оказывалась ниже, чем была бы при меньшем масштабе внутренних отраслей. Даже интенсивное освоение западных технологий торговли, логистики, маркетинга не успевало справляться с давлением убывающей отдачи при разбухании отраслей, и относительные цены необмениваемых товаров росли. Поэтому и предельная производительность во внутренних отраслях падала. Параллельно торговле, раздувались штаты в госуправлении, появлялись новые и новые бюджетные места.

Итак, вторым фактором инфляции без девальвации стал рост номинальной производительности сырьевых отраслей, вызванный ростом цен на энергоносители, при одновременном снижении предельной производительности во внутренних отраслях, посчитанной в натуральных показателях. Это сочетается с небольшим ростом средней производительности в обрабатывающих отраслях.

Наконец, повышение мировых цен на сырье и политика приближения внутренних цен на энергоносители к мировым вызывает дополнительное удорожание тех необмениваемых товаров, в которых задействовано много сырья (например, отопление). Это стало третьим фактором инфляции без девальвации.

Как показывает опыт, резервы процесса изменения относительных цен огромны, а инфляция без девальвации может растянуться на десяток-другой лет, пока, наконец, темпы относительного изменения цен на обмениваемые и необмениваемые товары не сравняются с западными. Правда, падение нефтяных цен в 2008 г. и последовавшая девальвация прервали этот процесс, но возобновление благоприятной конъюнктуры вполне способно вернуть и «голландскую болезнь», и усугубление сырьевого перекоса, если только не предпринять необходимого «лечения».

Однако весь этот долгий процесс, каким мы его описали, опирается на важнейшее условие – готовность потребителя платить все возрастающую цену за необмениваемые товары и не снижать спрос. Практически силовое принуждение социалистического потребителя обходиться без услуг было, конечно, явным перегибанием палки, и рост сферы услуг после отмены этого принуждения совершенно понятен. Но процесс пошел куда дальше оправданных рамок, и реформаторские власти сознательно способствовали росту доли сферы услуг (и вообще сектора необмениваемых товаров) в экономике, даже более высокому, чем сложился бы при рыночном равновесии, – и психологическим воздействием на потребителя, и налоговыми поблажками малому бизнесу. К сожалению, рост доли услуг в ВВП – это не только статистическая видимость, обусловленная изменением ценовых пропорций, но и реальный процесс перетока трудовых и капитальных ресурсов из материального производства в сферу услуг. Да, несколько увеличивается качество оказываемых услуг – иначе бы потребители не платили за них все больше, – но это не перекрывает ущерба от снижения производительности. Вот если бы потребители отказались платить все больше денег за необмениваемые товары, а власти перестали бы раздавать преференции сфере услуг, то внутренние отрасли перестали бы так разрастаться. Жаль, что этого до сих пор не произошло!

Итак, суть российской инфляции 2000-х – в опережающем удорожании необмениваемых товаров при стабильной цене обмениваемых, на что указывает стабильный курс рубля к доллару вплоть до кризиса 2008 года. Однако радоваться приближению российских ценовых пропорций к западным было нечего. Подорожание необмениваемых товаров в России – это симптом дальнейшего разбухания внутренних отраслей и снижения предельной производительности труда в них. Доходы в этих отраслях растут благодаря повышению цен – благо, конкурировать с Западом не приходится, – следовательно, можно отвлекать новые капиталы и новые трудовые ресурсы из обрабатывающих производств, выпускающих обмениваемые товары.

Если сырьевой перекос в структуре российской экономики хотя бы осознается (пусть даже из констатации факта никто не хочет делать горьких практических выводов), то «необмениваемый», проще, «обслуговый» перекос не просто остается для широкой публики тайной за семью печатями. Беда в том, что большинство «экспертов», допускаемых к СМИ, продолжают утверждать прямо противоположное! Бесконечные разглагольствования о якобы недостаточном развитии сферы услуг и малого бизнеса имеют целью только одно: окончательно добить обрабатывающие производства и оставить вместо них непроизводительно раздутые сырьевые отрасли да сферу услуг, работающие на импортном оборудовании. О каком «инновационном развитии» может идти речь, если миллионы людей, которые могли бы поднимать современную промышленность, просиживают штаны в роли клерков сырьевых компаний или обслуживают этих клерков в бесчисленных кафе и торговых киосках? Неужели это творческий инновационный процесс?

Детальные предложения по улучшению ситуации мы отложим до следующей части, а пока сформулируем предварительные выводы. Желательно поскорее закончить процесс подорожания необмениваемых товаров в той его составляющей, которая вызвана отменой дотаций, пусть даже путем форсированного удорожания, но компенсировать антиимпортным отраслям потери, снизив налоги. Необходимо остановить повышение спроса на необмениваемые товары/услуги, которое ведет к избыточному занятию труда и капитала во внутренних отраслях. Нужно убрать у внутренних отраслей всяческие налоговые поблажки и прекратить пропаганду приоритетного потребления услуг по сравнению с потреблением товаров отечественной обрабатывающей промышленности. Налоги на внутренние отрасли должны быть даже более высокие, чтобы не допустить дальнейшее увеличение спроса на необмениваемые товары и «развернуть» далеко зашедший процесс их раздувания. Изъятие земельной ренты под торговыми площадями должно стать главным ограничителем отрасли. Одновременно необходимо повысить эффективность госуправления, прекратить раздувание госаппарата и умножение непроизводительных мест в бюджетной сфере. Благодаря этим мерам, дальнейшее повышение цен на необмениваемые товары натолкнется на замораживание спроса. Это создаст условия для повышения производительности и эффективности во внутренних отраслях, для обратного перетока капитала и трудовых ресурсов в антиимпортные отрасли.

Глава 9. «Реальное укрепление» рубля и кредитование

Кризис 2008 года в очередной раз обнажил клубок болезней российской экономики, связанный с кредитованием инвестиций и уровнем задолженности юридических лиц и граждан. Огромная внешняя задолженность российских банков и корпораций, потребовавшая пожарной помощи государства, сформировалась не просто из-за безответственности их руководства. Были и другие факторы, которые мы должны отыскать.

К проблеме соотношения цен обмениваемых и необмениваемых товаров тесно примыкает понятие реального курса национальной валюты. Под реальным курсом обычно понимают номинальный обменный курс (в российском случае – курс рубля на ММВБ), помноженный на стоимость некоторой корзины товаров на внутреннем рынке, и деленный на стоимость такой же корзины товаров на внешнем рынке. Если за цену одной такой корзины товаров на внутреннем рынке можно купить 2 таких корзины на внешнем рынке, то реальный обменный курс равен 2. Если, например, реальный курс вырос вдвое (с двух до четырех), а номинальный курс остался неизменным, то это значит, что так же корзина товаров подорожала на внутреннем рынке вдвое и в национальной, и в иностранной валюте. Как нетрудно увидеть, рост реального курса в этом случае свидетельствует об инфляции, которая, скорее всего, приходится на необмениваемые товары (если считать, что цены на обмениваемые товары внутри и вне страны выравниваются).

Иногда в других системах исчисления реального курса цифру, которая соответствует предложенной нами формуле, домножают на какой-то постоянный коэффициент, например, принимают, что в 2000 г. реальный курс национальной валюты составил 100 пунктов, а потом упал или вырос во столько-то раз. Поскольку при рассуждениях о реальном курсе экономистов интересует его относительная динамика, а не конкретное значение в какой-то момент времени, то такая разноголосица не вызывает непонимания.

Когда же говорят о «реальном укреплении» рубля, то это означает, что реальный курс рубля по отношению к иностранным валютам вырос. То есть, некоторая корзина товаров внутри страны стала стоить, в пересчете на доллары, больше, чем раньше. Иными словами, внутри страны наблюдалась инфляция, в то время как темпы падения номинального курса рубля были нулевыми или просто отставали от инфляции. И «реальное укрепление» рубля является ничем иным, как уже исследованным нами явлением инфляции без девальвации.

В экономической теории принято считать, что долгосрочный обменный курс подчиняется «закону единой цены». В соответствии с ним, в разных странах почти примерно выравниваются цены товаров, которые могут выровняться. В рамках нашей модели «примерно выровняться» могут цены на обмениваемые товары, и то с поправкой на транспортные и торговые издержки, а также таможенные пошлины.

Соотношение цен и долгосрочный обменный курс взаимосвязаны, они «притягиваются» друг к другу так, чтобы в состоянии равновесия соответствовать закону единой цены. Представим, что какой-то обмениваемый товар становится в одной стране дешевле, чем в другой. Тогда увеличивается экспорт, предложение товара внутри страны падает, и он дорожает внутри страны. Предложение товара вне страны растет, и он там становится дешевле. Кроме того, в страну, в результате роста экспорта, притекает больше инвалюты, и курс национальной валюты растет. Изменение курса тоже вносит свою лепту в подорожание экспортируемого товара внутри страны относительно мировой цены. Таким образом, изменение баланса спроса и предложения сближает цены обмениваемого товара внутри и вне страны, а курс ему «помогает». В свою очередь, состоявшееся внутри страны повышение цены экспортируемого товара стимулирует некоторый прирост его производства на следующем шаге, что еще раз ведет к тому же процессу изменения цен и курса. Процесс продолжается до тех пор, пока система не придет в равновесие: не останется ни стимулов для увеличения экспорта, ни стимулов для увеличения производства экспортируемого товара. Но даже в этом состоянии равновесия внутри и вне страны выравниваются только цены на обмениваемые товары, а цены на необмениваемые товары могут отличаться в разы из-за разного соотношения производительности.

Если бы страна вывозила обмениваемых товаров на ту же сумму, что и ввозит, исследовать проблемы обменного курса стало бы совсем просто. Но на поток доходов от экспорта и расходов на импорт наслаиваются потоки капитала, взятие кредитов и возврат долгов, накопление или расходование государственных золотовалютных резервов. Поэтому наблюдаются дополнительные закономерности, влияющие на обменный курс в краткосрочном и среднесрочном периоде.

Представим, что в одной стране по вкладам в банках платят по 5% годовых, а в другой – по 15%. При этом через год ожидается сохранение того же самого обменного курса, что и сейчас. Нетрудно понять, что в этих условиях тут же засуетятся валютные спекулянты. Они будут брать кредиты в банках первой страны и класть в банки второй страны, чтобы через год забрать выручку из банка второй страны, вернуть кредит банку первой и остаться со своим наваром. Однако деятельность спекулянтов сама по себе влияет на обменный курс. Сейчас они массово меняют валюту первой страны на валюту второй, следовательно, курс валюты второй страны становится больше. Через год они будут совершать обратный обмен, следовательно, курс валюты второй страны станет через год меньше. Их деятельность сдвигает спрос и предложение на рынке кредитов в обеих странах, следовательно, процент в первой стране повысится, скажем, до 5,5%, а во второй – упадет до 14%. В итоге получится, что условия задачи, которые мы сформулировали в начале абзаца, не смогут сохраниться из-за деятельности спекулянтов. Обменный курс сейчас и через год, а также процентные ставки скорректируются так, чтобы подобные операции спекулянтов почти перестали приносить прибыль. Или оставляли прибыль, но с поправкой на риск: многие посчитают, что нет гарантий возврата вкладов во второй стране и сохранения курса ее валюты. Только самые рискованные спекулянты, которые знают, на что идут, продолжат описанные операции.

Наша задача – разобраться, почему в России на протяжении долгого времени сохранялся очень высокий процент в условиях стабильного обменного курса и чем это обернулось для экономики.

Ставка процента в рыночных экономиках подчиняется тем же законам спроса и предложения, которые действуют в отношении цены других товаров. Если люди сберегают большую часть своих доходов, чем раньше, и несут деньги в банк, то кредитов выдают больше, процент падает. То же самое происходит в результате притока спекулятивного капитала. Но сколько денег будет при этом принесено в банк рядовыми вкладчиками и сколько спекулятивного капитала придет в страну? Это зависит от тех стимулов, которые дает вкладчикам и спекулянтам экономическая система страны.

Конечно, трудно представить вкладчика, который понес бы деньги в банк под процент, ниже уровня инфляции. Однако если говорить о краткосрочном и среднесрочном аспектах, то для открытой экономики, в общем случае, ошибочно представление, что ставка процента непременно должна быть выше уровня инфляции. Причина указана нами в предыдущем разделе. При хорошо функционирующих финансовых рынках ставка процента внутри страны приблизительно выравнивается с мировой, с поправкой на ожидаемое изменение курса и инвестиционные риски в данной стране (постольку, поскольку последние сказываются на возвращаемости кредитов). Представим, что инфляция приходится только на необмениваемые товары и курс поэтому относительно стабилен. Тогда становится выгодным ввозить капиталы в страну на этот период в расчете на более высокий процент, и высокое предложение заемных средств приводит к снижению процента. В этом случае ставка процента теоретически может стать и ниже уровня инфляции. (Конечно же, изменения курса, вызванные самими по себе потоками капитала, несколько уменьшают выгоду, но вывод о выравнивании ставки процента с мировой, с поправкой на ожидаемые изменения курса, остается.)

Сохранявшийся в России в 1999–2008 гг. высокий процент, при почти неизменном курсе рубля, свидетельствует, видимо, о серьезных препятствиях для иностранных капиталовложений в российскую экономику. В их числе могут быть большие риски, из-за которых приток капитала недостаточен для снижения процента до мирового уровня. Внутренние же сбережения сами по себе не вырастут настолько, чтобы снизить процент до мирового уровня, хотя бы потому, что в условиях «голландской болезни» он оказывался ниже инфляции. Ведь падение процента до уровня инфляции уже стимулирует существенное сокращение сбережений. А страна у нас слишком большая, чтобы потоки рискового спекулятивного капитала перекрыли недостаток внутренних сбережений для инвестиций.

Это явление служит дополнительным фактором парадоксальной ситуации: приток капиталов из-за границы мало способствовал снижению процента и не облегчал положения обрабатывающих отраслей, а только способствовал росту негосударственной внешней задолженности. Российским банкам и российским сырьевым компаниям было выгодно идти на внешние заимствования и размещать за рубежом свои акции, потому что за привлеченный таким образом капитал надо платить меньший процент, чем по внутренним кредитам. Но на это могли пойти только «надежные» банки и сырьевые компании, благополучие которых зиждется на природной ренте добывающих отраслей в условиях высоких цен. Они бы могли себе позволить брать кредит и внутри страны. Те же обрабатывающие отрасли, для которых дешевый кредит жизненно необходим, выйти на внешние рынки капиталов не могли.