Текст книги "Пауки в банках. Есть ли альтернатива сырьевой экономике?"

На самом деле, растянутое на десятилетие «реальное укрепление рубля» привело к хроническому отсутствию нормального кредита и инвестиций. Отсутствие воли руководства к тому, чтобы сразу изменить ценовые пропорции и одновременно компенсировать потери пострадавшим слоям и отраслям, и привели к такому уродливому явлению, как кредитование российских компаний и банков за рубежом.

Почему мы считаем это явление уродливым? Ведь, на первый взгляд, выгодно взять кредит за рубежом в начале процесса удорожания необмениваемых товаров и возвратить его под конец. В конце концов, в долг берется большая относительно доходов сумма, чем возвращается. 100 миллиардов долларов для России 1997 года намного больше, чем даже 200 миллиардов в 2007.

Однако в этом рассуждении заложена ошибка. В экспортно-импортных операциях действует, если его можно так назвать, «закон сохранения»: стране придется вернуть по долгам не меньше обмениваемых товаров, чем взяли. Да, доля доходов, которую пришлось отдать конкретному заемщику, упала. Но на самом деле, это произошло за счет внутренних перераспределительных процессов! Если фирма берет заем за рубежом и вкладывает его в страну, пока необмениваемые товары дешевы, то вся страна приплачивает ей через дотации в необмениваемых товарах и отсутствие прибыли в коммунальном секторе. Эти доплаты материализуются в активах, полученных благодаря инвестициям. Потом цены изменились, фирме становится легче вернуть кредит (например, потому что уже нет налогов на дотации коммунальному сектору). Но легкость прибыли этой фирмы обусловлена перераспределением в ее пользу богатства страны! Нет нужды говорить, если исходить из общих соображений справедливости, что такой порядок вряд ли оправдан в течение столь долгого времени.

Данное наблюдение позволяет по-новому взглянуть на необычайно высокий банковский процент, свойственный современной России. Дело не только в недостаточных банковских сбережениях, но и в том, что некоторые капиталовложения получают дополнительную субсидию в виде более низких цен на необмениваемые товары в момент вложения. Ведь потом капитализация этих вложений (рыночная оценка собственности) возрастет. Это и влияет на величину процента со стороны спроса, определенного прибыльностью инвестиций.

Особой критики заслуживает финансовая политика экономического руководства в 2000-х, апофеозом которой стала бессмысленная растрата золотовалютных резервов на поддержку завышенного курса рубля осенью 2008 года. Порядок накопления резервов Центробанком и их «профукивание» по тому же курсу, по которому ЗВР скупались за рубли в момент формирования, стал крупномасштабным ограблением страны. Когда Центробанк покупал один доллар в 2000-е годы за 26–30 рублей, это ведь были совсем другие рубли, чем рубли, которые Центробанк получал, продавая осенью 2008 года тот же самый доллар за 26–30 рублей. Ведь из-за опережающей инфляции рубль обесценился относительно товаров внутри страны, но, увы, не относительно доллара. И выходит, что фактом накопления ЗВР и их распродажи по тому же курсу, Центробанк обеспечил тем, кто пользовался дополнительно эмитированными рублями, возможность получать за счет всей страны субсидию в виде низких цен на необмениваемые товары.

По факту, в 2000-е произошло еще одно грандиозное перераспределение. Из рук государства и тех, кто не брал кредиты, в руки тех, кто платил за зарубежные кредиты по заниженной ставке. В том числе, Газпрома и других крупнейших компаний и банков России, которые брали на Западе кредит дешевле, чем действующая внутри страны ставка, и инвестировали внутри страны из этих средств. Они получали от страны субсидию к своим инвестициям, поэтому теперь им легче отдать эти деньги. А раз они получали субсидию, то становится вообще непонятно, была ли отдача от их инвестиций положительной или отрицательной. Сейчас это уже невозможно выяснить: даже если они, формально, и вернут кредит с обещанными процентами, то ведь они не вернут стране ту доплату, которую они к занятым тогда долларам получили в виде низких рублевых цен!

Государству не следовало позволять ведущим компаниям и банкам брать зарубежные кредиты. И не только из-за угрозы невозврата долгов и банкротства, но и из-за того, что в отношении этих займов не действовал рыночный механизм выбора наиболее эффективного направления инвестирования внутри страны – в зависимости от прогнозируемой прибыли, которая должна превышать действующий в стране процент. Государство может пойти на нарушение этого принципа, поддерживая ту или иную отрасль льготными кредитами из социальных или стратегических соображений. Но какой смысл предоставлять льготы нефтегазовому комплексу и банковскому сектору, и так сверхприбыльным?

Разбор темы обменного курса позволяет коснуться того, насколько адекватно проблема структурного перекоса в пользу внутренних отраслей и процесс инфляции без девальвации понимается в российском экспертном сообществе. Для этого возьмем интервью бывшего председателя Госбанка СССР, Центробанка РФ, а затем преемника Ходорковского на посту главы «ЮКОСа» В.Геращенко. В интервьюируемом соединены три ипостаси: бывшего реформатора и по совместительству консерватора во власти; нынешнего бизнесмена, на которого обращены реформы; и независимого эксперта, пытающегося объективно оценить влияние реформы и положение бизнесменов в текущий период. Рассмотрим только один фрагмент интервью – тот, где речь идет об инфляции.

Сначала напомним, о чем шла речь в начале главы. Долгосрочный обменный курс подчиняется принципу выравнивания цен на обмениваемые товары. Одной из ложных теорий является версия, будто обменный курс должен примерно совпадать с паритетом покупательной способности (ППС). По этой теории, стоимость некоторой корзины благ, в которую входят как обмениваемые, так и необмениваемые товары, должна совпадать в двух странах[6]6
  Заметим, что мы критикуем т.н. концепцию абсолютного ППС, который утверждает, что в долгосрочной перспективе стоимость корзины товаров, включающих обмениваемые и необмениваемые, выравнивается в двух странах. Мы ни в коем случае не отрицаем более осторожные версии этого утверждения (например, версию относительного ППС), устанавливающие определенную связь между номинальным обменным курсом и паритетом покупательной способности. Проблема в том, что многие российские «эксперты» придерживаются концепции абсолютного ППС и едва ли не требуют, чтобы обменный курс и курс по ППС были приведены в соответствие. Такая позиция кажется тем более странной, что давно найдена целая группа факторов, не позволяющих выровняться стоимости корзины, включающей обмениваемые и необмениваемые товары. Наиболее известное из этих объяснений (т.н. эффект Балассы-Самуэльсона) связывает несоответствие между курсом по ППС и обменным курсом с неравномерным соотношением в производительности факторов производства в разных группах отраслей – выше мы уже рассматривали эти явления.


[Закрыть]. Но, как мы видели, в России необмениваемые товары относительно дешевле, чем на Западе – из-за разницы в производительности. (В следующей главе мы покажем, что разница налоговых систем вносит дополнительный вклад в снижение цены необмениваемых товаров.) При этом обменный курс рубля к доллару ниже, чем получился бы по паритету покупательной способности, что дает сонму экспертов основание вопить о якобы «недооценке» рубля при нынешнем обменном курсе.

Для простоты рассмотрим такую модель. Предположим, что в России и Канаде производится только два товара: хлеб и коммунальные услуги. Хлеб – товар обмениваемый, коммунальные услуги – нет. Соотношение цен на хлеб и коммунальные услуги в двух странах разное. Положим, что кусочек хлеба стоит в Канаде 1 доллар (канадский), одна коммунальная услуга – 2 доллара. В России кусочек хлеба стоит 1 рубль, а коммунальная услуга – 50 копеек. Равновесный обменный курс сформируется на уровне 1:1, при котором выравниваются цены обмениваемых товаров (тарифами, транспортными издержками и торговой наценкой при экспорте и импорте пренебрегаем).

Посчитаем теперь ППС. Предположим, что потребительская корзина, которая берется за основу при подсчете ППС, состоит из одного кусочка хлеба и одной коммунальной услуги. В Канаде потребительская корзина стоит 3 доллара, а в России – 1,5 рубля. Следовательно, по ППС рубль соответствует не одному, а двум канадским долларам – вдвое больше, чем по обменному курсу.

Но в этих условиях повышение его «оценки», то есть приближение обменного курса к ППС равносильно приближению соотношения цен на обмениваемые и необмениваемые товары к тому, которое установилось на Западе. Это бы означало увеличение отставания в производительности внутренних отраслей России от аналогичных отраслей на Западе. Это и происходило во время инфляции 2000-х, которая проявилась в преимущественном повышении цен на необмениваемые товары при относительно стабильной цене обмениваемых. Положение обрабатывающей промышленности все более ухудшалось по сравнению с обслуго-сырьевыми отраслями. Когда же обменный курс совпадет с паритетом покупательной способности, то, в условиях неизменной налоговой системы, это будет означать, что всякая деятельность в обрабатывающей промышленности, за исключением нескольких анклавов, стала невозможной – все ушли в сырьевики и обслугу.

На теории, по которой обменный курс что-то «должен» паритету покупательной способности, часто «попадаются» правительства и Центробанки развивающихся стран, когда начинают тратить валютные резервы и залезать в долги ради доктринерской цели привести обменный курс в соответствие с ППС. То есть, теория, что обменный курс «должен» выравниваться с ППС, не просто ошибочна для многих валют, но еще и используется на практике для искусственного приведения обменного курса к тому неравновесному уровню, который предписан доктриной абсолютного ППС! Всякий раз это приводит к разорению страны, руководство которой пытается поддержать завышенный курс национальной валюты, и обогащению финансовых спекулянтов.

Ситуация во многом сходна с трудовой теорией стоимости в марксистской политэкономии, когда «трудовой стоимости» предписывалось более «правильное» значение, чем реальной рыночной цене. Из этого строились далеко идущие выводы, что цену нужно сделать пропорциональной «затратам труда». Трудовая теория стоимости давно преодолена в экономической теории, которая просто описала различные факторы, влияющие на цену через спрос и предложение, и обосновала, что цена вовсе не обязательно должна быть пропорциональная «затратам труда». Аналогичным образом практически разобрались со ставкой процента. Но в отношении обменного курса, который точно так же устанавливается в результате баланса спроса и предложения на валютном рынке, некоторые теоретики пробуют найти единственный главный «первоисточник», которым назначили паритет покупательной способности. Вместо того чтобы исследовать, как цены товаров разного типа влияют различным образом на складывающийся курс, а курс на цены, «теоретики» абсолютного ППС облегчили себе жизнь простенькой схемой и решили не обращать внимания, что обменный курс частенько отклоняется от предсказаний «теории» в 2–3 раза. А ведь такое отклонение полностью обесценивает «теорию»! Более правильным было бы признать, что обменный курс и ППС – разные вещи (хотя и взаимосвязанные), и описать конкретный механизм, который может способствовать их сближению (например, выравнивание производительности в разных отраслях) или отдалению.

Поэтому ратовать за скорейшее приведение обменного курса в соответствие с ППС может только невежда или вредитель, сознательно желающий окончательно добить обрабатывающие отрасли через повышение курса рубля, чтобы оставить в российской экономике только сырьевиков и их обслугу. И вот читаем в интервью Геращенко:

«– А то, что мы в России дошли до 9% [инфляции], – это уже достижение. Почему не получается меньше? Тут, на мой взгляд, несколько причин. В том числе из-за недооцененности рубля, доставшейся нам в наследство от кризиса 1998 года. Тогдашняя нехватка долларов и иные причины тому способствовали. Если брать паритет покупательной способности, то должен быть совсем другой курс.

– Вы тоже считаете, как некоторые экономисты, что 15–16 рублей за доллар – это нормально?

– Да» [3].

Глава 10. НДС как убийца инвестиций

Проекты той или иной налоговой реформы часто выдвигаются российскими чиновниками и экспертами. К сожалению, при их обсуждении российская экономическая публицистика обычно ограничивается мудрствованиями на тему «меньше налогов – лучше для бизнеса», но почти не уделяет внимания сравнительному анализу влияния различных налоговых систем на экономику. Ведь может случиться, что общая сумма налоговых сборов при двух разных системах одинакова, но стимулы для развития они создают совсем разные. В результате общество неспособно даже оценить важность проблемы выбора между предлагаемыми системами, потому что не знает, насколько велико это влияние. Тем более оно неспособно осознать свои интересы в том или ином выборе, позволяет манипулировать собой под красивыми лозунгами «сокращения налогового бремени» или «избежания коррупции при сборе налогов».

В этой главе мы попробуем восполнить пробел на примере двух избранных налогов. Речь пойдет о пресловутом налоге на добавленную стоимость (НДС), который предлагают либо просто существенно снизить, либо заменить налогом с продаж (НП), взимаемым в розничном товарообороте и сфере услуг. Мы покажем, что предпочтение в России первого налога второму (даже при одинаковом уровне конечных налоговых сборов) снижает стимулы для инвестиций и дополнительно способствует разбуханию сферы услуг – негативному последствию «голландской болезни». У нас не будет возможности количественно оценить влияние этого фактора эти процессы – весьма возможно, что само по себе оно невелико. Однако когда несколько таких факторов складывается, эффект может оказаться существенным. И проведенный анализ двух налогов поможет лучше ориентироваться в предложениях по налоговой реформе.

Поясним, как взимаются эти налоги. Добавленной стоимостью называется та выручка предприятия, которая остается после уплаты им т.н. «материальных затрат», то есть благ, приобретенных у других фирм, – сырья, комплектующих, коммунальных услуг. То, что идет на зарплату сотрудников предприятия, на амортизацию и в прибыль собственников, на проценты по взятым кредитам, в материальные затраты не включается. Организация выплачивает НДС ежемесячно, по итогам работы за месяц, либо по вмененной стоимости – для стройорганизаций и прочих контор, где цикл оборота денег превышает один месяц.

Строго говоря, философия начисления НДС в России такова, что добавленной стоимостью с точки зрения налогового законодательства называется не разница между ценой товара и материальными затратами, а та ее часть, которая остается после уплаты НДС. Например, если разница между ценой товара и материальными затратами 100 рублей, то при ставке НДС 25% предприятие выплатит не 25, а 20 рублей, потому что 20 рублей составляют 25% относительно 80 рублей, остающихся у предприятия после выплаты налога.

После того как предприятие оплатило НДС, оно может переводить оставшиеся деньги в фонд оплаты труда или на счет собственников, платить проценты и начислять амортизацию. Соответственно, при выдаче зарплаты из нее вычитаются подоходный налог и отчисления в пенсионный и социальный фонды, а также фонды медицинского страхования и занятости (эти отчисления пока объединены в единый социальный налог). Из прибыли владельцев вычитается налог на прибыль. Если прибыль не реинвестируется, а выплачивается в качестве дивидендов, то полученные в качестве дивидендов деньги облагается подоходным налогом уже не 13%, а 9%.

Влияние НДС на деятельность отдельных предприятий можно рассмотреть с двух точек зрения. Если считать, что равновесные цены заданы стихийным рыночным процессом в конкурентных условиях, то тогда ни цена продукта, ни цена сырья и комплектующих в долгосрочном периоде не зависят от воли самого предприятия. А его добавленная стоимость – такова, какую ему удастся создать, минимизируя издержки и повышая ценность продукта за счет большего удовлетворения потребителя. Если из получившейся добавленной стоимости вычитается налог, то предприятию останется меньше на амортизацию, выплаты по долгам, зарплату и прибыль.

Пренебрегая амортизацией и процентами, получаем, что НДС – это дополнительный налог на прибыль и заработную плату доноров бюджета (независимо от того, какая часть этих доходов носит рентный характер) и коммерческие операции бюджетных организаций (предоставление услуг за плату, отношения аренды и субаренды и т.п.). Взимается он равномерно по факторным доходам труда и капитала еще до того, как из первых начислена в фонд оплаты труда зарплата, а из вторых – проведены амортизационные отчисления, платежи по кредитам и на счета собственников предприятия начислена прибыль. Тот же эффект при изъятии НДС мы бы получили, если увеличили налоги на прибыль и ФОП, но соответствующая прибавка к налогу на прибыль взималась до амортизационных отчислений и возврата кредитов.

Другой подход к НДС гласит, что его действие на экономику выражается в том, что производитель, чтобы выплатить зарплату работникам и получить прибыль, повышает отпускную цену на свой товар на величину налога, соответственно, расплачивается за это потребитель. По этой теории получается, что НДС приводит к повышению цен на все товары на соответствующий процент.

Сразу оговоримся, что считаем второй подход менее продуктивным и чреватым тяжелыми ошибками. Во-первых, из такого толкования может сложиться впечатление, будто добавленная стоимость, а вслед за ней и цена товара зависит от зарплат и прибылей, которые хотят получить работники предприятия и его владелец. На самом деле, в общем случае, наоборот: от того, сколько и какого товара удастся создать данному предприятию, зависит цена, которую заплатят ему потребители, а значит, и добавленная стоимость предприятия, а вслед за ней – и зарплаты с прибылями. НДС просто уменьшает долю добавленной стоимости, остающейся работникам, руководителям и хозяевам предприятия.

Второй подход к НДС дает картину, похожую на реальность, только при одновременном выполнении трех условий:

1) НДС одинаково взимается по всем предприятиям в данной стране.

2) Импорт товаров облагается по ставке, равной ставке НДС, от всей внутренней цены импорта, а не добавленной стоимости импортера.

3) Экспорт субсидируется в размере, равном ставке НДС.

Только при одновременном выполнении условий 2) и 3) получается, что все обмениваемые товары, цены на которые зависят от мировых цен и таможенных пошлин (а вовсе не от внутренних зарплат и прибылей, которые хотят получить владельцы и работники заводов), стоят внутри страны дороже ровно на ставку НДС, чем стоили бы без этих условий. Цены же на необмениваемые товары определяются рыночным процессом «с оглядкой» на установившиеся цены обмениваемых: доходы на труда и капитал в «обменных» и внутренних отраслях сближаются. А затем НДС дополнительно обкладывает налогом зарплату и прибыль, получающиеся в самых разных отраслях. Иными словами, вовсе не налогообложение доходов на труд и капитал, равномерное по отраслям экономики, приводит к повышению внутренних цен при действии НДС. Оно происходит из-за того, что взимание НДС с импорта и субсидирование экспорта в размере НДС повышает внутренние цены обмениваемых товаров на ставку НДС. А переток ресурсов, выравнивающий доходы на труд и капитал между «обменными» и «необменными» отраслями, приводит к тому, что равновесные цены необмениваемых товаров повышаются по сравнению с ситуацией без НДС, при которой обмениваемые товары стоили бы дешевле на ставку НДС.

Налог на продажи (НП), или точнее, налог на конечные продажи (НКП) – это налог с общей суммы розничной продажи, остающийся в распоряжении продавца. Например, при НКП 20%, из 12 рублей, уплаченных покупателем за хлеб, 2 рубля идут в бюджет. Как видим, здесь тоже философия начисления налога почему-то действует не на полную цену товара, а на цену, остающуюся после изъятия налога. Люди, которые его вводили, по-видимому, считали, что равновесная цена товара определяется не балансом спроса и предложения, а выручкой, которую хотят получить продавцы. На самом же деле, это представление не отвечает данным экономической теории о законах ценообразования. Даже если речь идет о назначении цены максимизирующим прибыль монополистом, то, за исключением государственно регулируемых цен, такой монополист назначает цену с учетом объективных параметров спроса на рынке и своих издержек производства, а не заранее заданных доходов, которые хочет получить. На конкурентных рынках и вовсе цена определяется не продавцом, а балансом спроса и предложения многих покупателей и продавцов. Следовательно, правильнее считать, что не цена розничного товара увеличивается от взимания НКП, а НКП взимается с уплаченных покупателем денег, притом что цена зависит от спроса и предложения на рынке данного товара. Фактически, НКП – это налог на доходы физических лиц, который взимается в момент траты этих доходов на потребительском рынке внутри страны. Независимо от того, достались ли доходы физическим лицам в виде прибыли, зарплаты, социальных выплат или сняты со счета.