Текст книги "Скелет дракона"

Гай. Тут ещё постскриптум. «Я, господин Фридрих Андрей де Шай, вполне допускаю, что среди поименованных в данном завещании лиц найдутся те, кто по убеждению ли, физиологическому отвращению ли, психологическим барьерам ли, из чувства стыда перед другими ли, самим собой ли или по иным каким соображениям откажется от своей части… наследства… В таком случае остальные лица могут принять на себя эту часть вместе с порцией… меня… Не упустите шанс, родные мои!»

Натали (в бессилии опускается на стул). Родные мои…

Гай (продолжает читать). «В случае же, если все поименованные в данном завещании лица откажутся от выполнения дополнительного условия и всё вышеозначенное имущество будет предано огню, с текста завещания снимается вся положенная секретность, завещание можно будет обнародовать для оправдания перед полицией и СМИ пожаров, которые полыхнут спустя два месяца после моей кончины. Валите всё на меня, друзья! Мне уже всё равно!»

У Гая листок вырывает сидящий рядом Алексей. Он читает.

Алексей. Значит, бедные ничего не получат…

У Алексея листок выхватывает Мария. Читает.

Мария. Нет, это действительно слишком…

У Марии листок выхватывает Иржи. Читает.

Иржи. «Как никогда, ваш…» Очень остроумно.

У Иржи листок берет Оливия.

Оливия. Даже я не смогу сожрать собственного отца.

У Оливии листок берет Шура.

Шура. Эта последняя забава господина Фридриха Андрея какая-то уж очень… противная… (поворачивается к Рейнальдо) А ты знал?

Рейнальдо берет листок, не читает.

Рейнальдо. Знал.

Шура. И молчал?

Рейнальдо. Таково было условие.

У Рейнальдо листок берет Вольф.

Вольф. Я не могу в это поверить… Лиза, почему ты не отговорила его?

Елизавета. Нотариус не может влиять на последнюю волю клиента.

Вольф (читает). «…наследники… разделив поровну… после разделки…» Стилистически не очень хорошо…

Елизавета забирает завещание у Вольфа.

Натали (не давая Лизе спрятать завещание). Ты позволишь взглянуть ещё раз?

Лиза, пожав плечами, даёт листок Натали. Натали смотрит, потом листок переходит Гаю, после Гая снова Алексею, идёт по кругу, доходит до Шуры, у Шуры его мягко забирает Рейнальдо, протягивает Елизавете через голову Вольфа, но Вольф хватает, читает, потом в бессилии роняет на стол, уставившись в пространство. Елизавета подбирает, пытается спрятать, но Натали выхватывает. Листок проходит новый круг, бумажка движется по рукам все быстрее и быстрее, быстрее и быстрее, вызывая нарастание напряжения и эмоций у сидящих за столом, пока, наконец, эмоции не выплёскиваются через Натали. Листок завещания оказывается снова в руках Натали. Она уже в ярости… Она сжала его в руках…

Натали (выкрикивает). Подонок!

Алексей. Мама! De mortuis!

Натали. Если б он не был mortuis, я бы убила его сама!

Натали встаёт, нервно прохаживается по комнате.

Натали. Даже помереть, как все люди, не может!

Елизавета. Насколько я знаю, он как раз умер довольно стандартно: от цирроза печени.

Натали. Потому, что не лечился! Даже диету не соблюдал! Ел, что хотел! Пил, как всегда!

Иржи. А теперь хочет, чтобы все мыслимые диеты нарушили мы. Если только хотим получить наследство.

Натали. Нет! Он хочет, чтобы мы не получили никакого наследства! Он специально составил такое идиотское завещание, чтобы нам и в голову не пришло исполнять это его дополнительное условие! Чтобы мы остались без всего! Как египетский фараон, он решил всё унести с собой в могилу! Сжечь дотла! А по какому праву?

Алексей. Право-то у него есть. Всё принадлежало ему.

Натали. Формально! А фактически?!. Это я вела всё это дело! «Еда от де Шая» и так давно моя! По справедливости!

Оливия. Что касается дела, согласна, ты вела его, но идеи…

Натали. Чего стоят идеи без воплощения? Кто бы готовил все его идеи? «Что будет, если смешать клубничный сироп и плавленый сырок?»

Оливия. Будет нежный десерт под названием «сыроп»!

Иржи смеётся.

Натали. А что касается дизайна помещений, звукового оформления, налоговой отчётности, аренды земли и строительства… вы что, думаете, этим всем папа занимался? Да его это вообще не интересовало! Он только жрал! Только пил! Набивал брюхо и обаятельно улыбался!

Алексей. Мама!..

Натали (нервно). Что? Или ты не помнишь, как мы жили в коммуналке? Как он варил шоколадное масло из какао-порошка и сливок на газовой горелке? Это я сделала всё вот это! И теперь я должна выпустить всё из рук просто так?! предать огню?! Нет, я себе этого не позволю! Я лучше… лучше…

Натали осекается. Из-за стола медленно поднимается Гай, он смотрит на Натали уничтожающим взглядом.

Гай. Ну, что же ты, Натали? Договаривай. Ты готова его съесть?

Натали. Я этого не говорила…

Гай. Но ты пришла к этому путём несложного логического построения. Придётся немного потерпеть ради собственной выгоды!

Пауза.

Натали. А ты?! Малолетний обличитель! Ты готов сжечь дом и деньги? Рестораны и дом нам отходят пополам!

Гай. Готов. Я, честно говоря, чего-то подобного ждал… И ни на минуту не забывал, что я – не де Шай. Я – Гай Смит! И меня всё это не касается.

Гай поворачивается, чтобы отойти, но Натали разворачивает его к себе.

Натали. Нет, касается. Давно ли ты стал Смитом? До четырнадцати лет ты был де Шаем! И Фридрих Андрей дал тебе всё! Он вырастил тебя, как собственного сына! Он обучал тебя наукам, фехтованию, конному спорту! Музыке!

Иржи нарочито кашляет.

Натали. Да-да, Иржи, мы помним, музыке обучал ты, но платил за это Фридрих Андрей! И дочь за тебя отдал! И концертный зал выстроил! Он платил вам всем! (Вольфу) Тебе он открыл национальную галерею! (Оливии) Тебе – целый ресторан. (Алексею) Тебя – от всего отмазал. (Возвращается к Гаю). А в тебя он вложил столько, сколько не вкладывал ни в одного из своих детей! В четырнадцать лет ты поступил в университет! Ты стал вундеркиндом благодаря Фридриху Андрею! И это его ошибка, продиктованная любовью – рассказать тебе правду о твоём происхождении!

Гай. Значит, ты бы не рассказала? Ты меня не так сильно любила?

Натали. Какой мерой мерить любовь?

Гай. Может быть, готовностью сожрать тело любимого?

Гай получает пощёчину от Натали. Гай сносит её, не дёрнувшись.

Гай. Нет, серьёзно. Он любил тебя, – он оставил наследство. Ты любила – и съела его!

Ещё одна пощёчина.

Гай. Как самка богомола!

Пощёчина. Гай отступает, Натали наступает.

Гай. Оплела его сетями… Дом и дело… а самого сожрала!

Натали. Заткнись! О своей половине ты не думаешь? Тебе ведь тоже придётся… угоститься?

Гай. Увольте. Там постскриптум. Можешь съесть мою долю, мамочка! К тому же, у тебя есть опекунские обязанности по отношению ко мне. Даже если ты скушаешь и свою, и мою порцию, я смогу претендовать…

Пощёчина.

Натали. Замолчи! Замолчи! Неужели ты не понимаешь, что никто никого есть не будет. Это – шутка… Это последняя глупая шутка де Шая! Глупая, потому, что ради шутки он готов спалить всё. Всё, ты понимаешь? Всё!

Натали лупит его по щекам.

Мария (не выдерживает). Натали Валентина, опомнись! Остановись!

Мария хватает её за руки.

Гай. Де Шай воспитал меня эгоистом. Пусть оно всё горит! У меня останется комнатка в общежитии… при университете… А потом… потом я что-нибудь придумаю. Время есть.

Гай отходит к столу. Иржи смотрит на его покрасневшие щеки.

Иржи (Гаю). Вот теперь ты румяный. А то ходил таким Байроном…

Вольф. Подождите… а картины? Он оставил их мне? И что же, если я… не съем… то и национальная галерея не увидит «Малых голландцев де Шая»?

Елизавета. Именно так, Вольф.

Вольф. Но я не могу… это какое-то безумие!

Алексей. Именно безумие. Это завещание – завещание безумца! Оно не может быть действительно! Мы опротестуем его!

Елизавета. Не получится. Господин де Шай предусмотрел, что вы захотите объявить завещание недействительным из-за его психического состояния в момент составления документа. Он прошёл необходимые процедуры дважды: за день до составления завещания и на другой день после. Вот.

Елизавета достаёт из папки две справки. Натали берет их, рассматривает.

Иржи. Как дальновидно!

Натали. Рейнальдо, зажгите свет… Не видно же ничего!

За окном – тьма. Рейнальдо начинает спускать огромную люстру и зажигать в ней свечи. Дом освещается по старинке. Или это просто ретро-выпендрёж? В комнате становится светлее.

Елизавета. Как видите, в момент составления завещания де Шай был вменяем. Что и подтверждено медицинским заключением.

Натали. Все равно, такое завещание не может иметь юридическую силу. Оно толкает нас на преступление.

Елизавета. Какое?

Натали. Каннибализм. Разве это не преступление?

Елизавета достаёт из папки следующую бумажку.

Елизавета (читает). Выписка из уголовного кодекса Северной Тонги.

Оливия (жуя яблоко, с набитым ртом). Подготовилась!

Елизавета. «Каннибализм – предумышленное убийство с целью употребления в пищу мяса жертвы».

Мария. О, Господи!

Елизавета. Никакого убийства не было. Господин де Шай умер своей смертью.

Вольф. Нет, это какая-то дикость! Дикость! А мы – не дикари!

Иржи. Значит, уголовный кодекс допускает поедание трупа?

Елизавета. Все, что не запрещено – разрешено.

Алексей. Как же это может быть не запрещено? Это… безнравственно!

Елизавета. Нравственность и право – не одно и то же, Алексей. Уголовный кодекс Северной Тонги не допускает вмешательство государственных институтов в моральные отношения граждан.

Иржи (ехидно, Алексею). Результат «Революции в рясах».

Алексей. Да! Правильно! Обратимся к церковным властям! Это их юрисдикция!

Иржи. Я представляю себе это обращение: «Господин епископ, можно я съем своего папу?»

Мария. Какая гадость!

Алексей. Можно я не съем… папу… Так будет звучать вопрос! Пусть вынесут запрещение!

Елизавета. Церковное запрещение не будет иметь юридической силы. Северная Тонга – государство светское. И завещание останется в силе.

Алексей. Черт знает, что такое!

Иржи. Полмиллиона… Хороший куш, Лёшенька! И бедным хватит, и тебя… озолотит… Прибавим к этому ещё Машкины полмиллиона…

Алексей. Хватит! Ты так говоришь, будто думаешь, что я и впрямь способен… Что вообще хоть кто-то способен! Или… ты способен?.. Что там тебе завещано? Концертный зал? Будешь давать концерты, перестанешь бегать в поисках ангажемента? А устанешь, – будешь приглашать, кого захочешь? На ком-то сможешь и подзаработать? Во сколько можно оценить зал «Гайдн»? Стоит в центре города, на исторической площади… ох, не одним миллионом тут пахнет! Ты что, ты уже примериваешься, как сожрать любимого тестя и благодетеля? Лишь бы не упустить такой куш?

Вольф (неожиданно). Прекратите! Так нельзя!.. Дикари… мерзость!..

Иржи. Наш драгоценный искусствовед хочет сказать, что никто никого есть не будет. Это немыслимо. Это мерзость, о которой никто из нас, нормальных, цивилизованных людей и подумать не может.

Мария. Нормальный человек вообще… мяса… не может…

Иржи. Это подробности вашего семейства. Вегетарианство, – это ваша идея, которую не разделяет никто из присутствующих здесь.

Мария. Да? А в чем разница? Почему вы можете питаться трупами животных, но не можете съесть труп человека?

Оливия. Нет, Мария, это все-таки разные вещи.

Мария. Мясо, – оно и есть мясо! Можете съесть одно, попробуйте другое. А вдруг вам ещё и понравится?

Алексей. В самом деле, господа, а почему вы отказываетесь? Мы сознательно, давно и навсегда заявили, что мяса не едим. Так что лучше мы спалим свои деньги, чем притронемся к мясу хоть какому-нибудь! А вы… Вы вполне можете отнестись к этому дополнительному условию… более внимательно.

Вольф (собачьим взглядом рассматривая картины). Дикость! Дикость! Это всё какие-то Полинезийские Острова!!! Мы же всё-таки в Европе живём!

С шумом из-за стола поднимается Оливия. Все обращают на неё внимание. Она наливает себе бокал красного вина, выходит из-за стола, медленно, как будто на что-то решаясь, подходит к Елизавете.

Оливия (Елизавете). Елизавета, ты позволишь папино завещание… ещё на секунду?

Елизавета. Пожалуйста!

Даёт ей завещание. Оливия внимательно читает его, все следят за ней глазами. Потом она резко комкает завещание, запихивает в рот, начинает жевать, запивая вином из бокала, который держит в руке. Иржи смеётся.

Натали. Оливия, прекрати!

Гай. Что ты делаешь?

Шура. Госпожа Оливия, у вас будет заворот кишок!

Алексей. Ты отвратительна!

Иржи. Почему? Наконец хоть какая-то польза от её áсыти!

Вольф. Дикари! Дикари!

Шура. Нальдо! Госпожа Оливия проголодалась! Идём! Нужно подать горячее!

На этих словах все застывают. Даже жующая Оливия. Кажется, о еде, да ещё о горячем, никто сейчас думать не может. Тем более зловеще звучит в тишине голос Рейнальдо.

Рейнальдо. Не угодно ли, господа?

Пауза. Все пытливо смотрят друг на друга. Оливия делает судорожное глотательное движение, допивает вино из бокала.

Оливия. Спасибо. Я сыта.

Натали (взяв себя в руки). Горячего, пожалуй, не нужно…

Елизавета (отходящей Оливии). Бесполезно! Это была только копия. Что-то такое я предвидела, поэтому оригинала завещания сюда не взяла.

Натали. То есть ты за то, чтобы воля Фридриха Андрея была исполнена?

Алексей. Какая фанатичная преданность законам!

Елизавета. Не забывайте, я тоже одна из тех, кто должен… кто назван… в завещании. Так что…

Елизавета снова наливает себе рюмку водки.

Оливия. Я готова съесть и оригинал. Неси!

Иржи. В самом деле! Нет завещания – нет проблемы. Утроба Оливии спасёт нас всех!

Елизавета. Если бы всё было так просто! Завещание составлено в двух экземплярах, один хранится у меня в офисе, второй – во Всеобщем Архиве Общества Нотариусов Северной Тонги. Он пронумерован и внесён в реестр. Также в общем журнале некрологических записей передан общий смысл последней воли господина де Шая.

Оливия. Я съем и журнал!

Иржи жестом угомонил Оливию.

Натали (Елизавете). То есть, эта информация доступна всем?

Елизавета. Нет, она не доступна никому. У нас, нотариусов, с конфиденциальностью строго.

Натали. И на том спасибо.

Елизавета. Так что простите, господа. Для того, чтобы получить наследство, вам придётся съесть… кое-что посущественней… чем… листок бумаги…

Елизавета опрокидывает рюмку.

Иржи. А кто за этим проследит? (Елизавете) Ты?

Елизавета (сморщившись). Да, я. Как представитель закона. И свидетель. Господин Рейнальдо Халкомедуса.

Натали (Рейнальдо). Но… почему вы?

Рейнальдо. Я не родственник. У родственника в последний момент могла бы дрогнуть рука. Родственник стал бы отговаривать Фридриха Андрея, попытался бы убедить изменить завещание. Стал бы действовать.

Натали (со злостью). А вы готовы все исполнить.

Рейнальдо. Я – слуга. Я исполню всё, что приказал хозяин. И, по приказу господина Фридриха Андрея я сделал всё, чтобы это завещание было осуществимо.

Алексей (почуяв неладное). То есть?

Рейнальдо. Я обналичил деньги, я привёл в порядок бумаги хозяина…

Натали. И давно он дал такое распоряжение?

Рейнальдо. Как только узнал о своём циррозе. Он велел мне купить специальный холодильник, горизонтальный, без полочек. Я поставил его в нашем погребе, в комнате, ключи от которой есть только у меня. Потом заказал восковую куклу, как две капли воды похожую на… спящего хозяина, и… уже потом… спрятал его тело… в этот холодильник…

Пауза. Все ошеломлены в который раз. Первым отмирает Гай. Он стремительно выскакивает в левую дверь.

Оливия. Ну, правильно… лежать там два дня… мясо бы испортилось… папа знал толк…

Иржи. Помолчи, Оливия! Лучше съешь что-нибудь.

Оливия. Я лучше выпью. Нет, лучше водочки… Кто со мной?

Натали. Я.

Вольф. И я.

Алексей. Пожалуй, и я…

Елизавета (с пьяным смехом). Я же говорила! Сейчас тут все напьются!

Шура. Я принесу ещё. Там в холодильнике осталось.

Шура уходит, возвращается возбуждённый Гай, едва не сбив её с ног.

Гай. Кукла! Кукла! Восковая кукла! Я же говорил, что это не он! Я даже не могу увидеть отца!!! Я не могу похоронить… я что… я должен хоронить восковую куклу?

Рейнальдо. Да. Таково распоряжение хозяина.

Гай. Я не верю. Он не мог так поступить. В завещании ничего не сказано. Ни о кукле, ни о холодильнике! Я не верю!!! Где мой отец?!!!

Рейнальдо. Вот. Его письмо, содержащее подробные инструкции.

Елизавета. Письмо нотариально заверено! Своеобразное приложение к завещанию.

Рейнальдо выкладывает из внутреннего кармана на стол письмо. Гай подбегает к нему, хватает, жадно читает. У него из рук выхватывает Натали, дальше по кругу. В этом кругу участвуют все присутствующие, кроме Рейнальдо и Елизаветы. Читают письмо и издают только какие-то междометия. Возвращается Шура. Она наливает всем водку. Письмо возвращается Рейнальдо, он убирает его. Все молча разбирают рюмки, пьют. Пьют все, включая Шуру.

Алексей (после тяжёлой паузы). Значит, мы должны похоронить куклу? Почему? Зачем тогда вообще нужны эти похороны?

Елизавета уютно устраивается в кресле.

Натали. Очевидно, это нужно, чтобы избежать огласки.

Алексей. Так я и знал!

Оливия. Папа все предусмотрел…

Алексей. Да что? Что предусмотрел? Значит, получается, мы можем съесть его, лишь бы об этом никто не знал?

Иржи. А ты бы предпочёл сделать это публично?

Алексей. Я вообще ничего не собираюсь делать! Господь всё видит! Это дикость и безумие!

Рейнальдо. В любом случае, завтрашние похороны отменять ни в коем случае нельзя. Соберутся известные люди. Приглашены журналисты всех самых крупных газет Северной Тонги. Приедут представители двух враждующих телеканалов…

Елизавета, похоже, уже спит.

Вольф. Да… с журналистами шутки плохи. Они черт знает что могут подумать!

Иржи. Ни одному журналисту в голову не придёт подумать правду!

Гай. Нет. Я не буду участвовать в этом! Я не стану!!!

Натали. Что же они скажут, если не увидят тебя на похоронах?

Гай. Мне все равно! Я не хочу! Я ни в чем не хочу участвовать! Рейнальдо! Где мой чемодан?

Натали. Куда ты?

Гай. В Виттенберг! Я и так прогуливаю занятия со всеми этими… похоронами… и всем этим… отвратительным… Я уезжаю!

Алексей. Пожалуй, я тоже… я пойду…

Натали. Но как же похороны?!

Алексей. Я не могу отпевать восковую куклу.

Иржи. А наследство?

Алексей. Мы – вегетарианцы!

Иржи смеётся. Рейнальдо выносит чемодан и плащ Гая, тот выхватывает, направляется к двери. Алексей и Мария идут за ним. Встает Оливия.

Оливия. Пойдём и мы, Иржи. Жалко, что без горячего, конечно, но…

Покачиваясь, встаёт Елизавета.

Елизавета. Господа! Позвольте ещё два слова! Ведь вы ж недавно… только что… А я уже какое-то время знаю… И вон Рейнальдо тоже… Поверьте… Это только поначалу противно и страшно, а потом – привыкаешь как-то к этой мысли и думаешь… ведь это всего только мясо!

Вольф. Лиза! Что ты говоришь? Не слушайте её, господа, она пьяна.

Елизавета. А в завещании не сказано, что мы должны съесть Фридриха Андрея трезвыми. Напьёмся и не заметим… не вспомним даже!

Вольф. Лиза, это мерзость! И я, цивилизованный, культурный человек, до такой мерзости дойти не могу!

Елизавета. Я всего лишь предлагаю остаться вам здесь всем до утра.

Шура. Утро вечера мудренее! Правильно, госпожа Лизавета! Комнаты вам всем приготовлены!

Рейнальдо. Завтрак в десять.

Алексей. Завтрак? Вы что же считаете, мы за завтраком начнём его пожирать?

Елизавета. Нет, но мы могли бы… как это… обдумав… вернуться к этому разговору…

Мария. О чем тут разговаривать, Лиза? Это невозможно.

Все согласно гомонят: это невозможно.

Елизавета. Ну, как хотите…

Елизавета плюхается обратно в свое кресло. Вдруг Шура всплескивает руками.

Шура. Господи, как же я сразу-то не поняла! Мне ведь его ещё и готовить!

Вольф. Безумие! Безумие!!! Говорить об этом… вот так… всерьёз!..

Шура. Я человек подневольный, если прикажут, то ведь придётся мне его приготовить!

Рейнальдо. Шура, в этом нет ничего такого, ну, мясо и мясо.

Натали. Гай, подожди! Я с тобой! Я подвезу тебя на вокзал.

Шура. Что значит, ничего такого! Это ж человек! Его ж разделать надо! Мясо нарезать, отбить! Нашпиговать, приготовить…

Оливия. Меня сейчас вырвет!

Гай (Натали). А сама ты куда?

Рейнальдо (Шуре). Сперва ещё разморозить…

Шура. Ужас!

Натали (Гаю). Переночую в гостинице! Здесь… душно… как будто этот дом… уже горит…

Рейнальдо. Разные прихоти хозяина мы выполняли, сама говорила. Выполним и эту, последнюю. Я помогу.

Вольф. Лиза, вставай! Мы уходим!

Шура. Много чего я терпела в эти годы. Но подать к столу родного брата… это как-то слишком…

Все замирают.

Гай. Что?

Все, кроме спящей в кресле Елизаветы, обступают Шуру.

Рейнальдо. Шура, ты что?

Оливия. Шура, у вас разум помутился от всего этого? Что значит, «родного брата»?

Шура. Хватит, Нальдо. Я давно хотела во всем признаться… Тяжело ведь жить вот так… Но Фридрих Андрей запрещал… Всё спрашивал, неужели нам с Нальдо плохо живётся?..

Рейнальдо. Шура, не надо…

Алексей. Придите лучше на исповедь, дочь моя…

Шура. Какая я тебе дочь? Я тётка твоя! Я тебя по заднице сколько раз шлёпала?

Иржи (смеясь). Ну, надо же! И по этой священной заднице кто-то шлёпал!

Оливия. Значит, правда? Вы – сестра?..

Шура. Да, госпожа Оливия. Господин Фридрих Андрей, – мой родной брат.

Алексей (Натали). Ты знала?

Натали. Нет.

Шура. Никто не знал…

Натали. Подождите, подождите! Я помню, как нанимала вас на работу, Шура. Фридрих Андрей привёл вас, сказал, что вы его какая-то дальняя родственница, но дальняя… Кажется… сейчас… – дочь первой жены его отца от первого брака.

Шура. Мама была единственный раз замужем. И папа тоже был женат единственный раз.

Иржи (со смехом). Фридрих Андрей сказал правду! Его родная сестра и есть дочь первой жены отца…

Иржи смеётся.

Шура. Андрюша спас меня… от позора…

Иржи. Сам в холодильнике, кукла – в гробу, а скелет, как и положено – в шкафу.

Шура (монолог на авансцене). Папа и мама души в нас не чаяли. И друг друга любили… Таких семей вообще не бывает! Нам все завидовали. И соседи, и друзья… А мы жили себе счастливо, никого не трогали, ели блинчики на масленицу и шейку на пасху. Андрюша придумывал новые рецепты, а я их воплощала…

Натали. Значит, он и в детстве был знаменит только идеями?

Шура. Да… то, что он делал руками, у него получалось далеко не всегда. И даже потом, когда мы вместе учились в королевском кулинарном техникуме, он придумывал, – я готовила. Экзамены мы всегда сдавали вместе. После техникума он захотел открыть своё дело, он всегда мечтал иметь собственные рестораны. А мне показалось, что для меня это слишком мало. Я хотела танцевать…

Иржи не выдерживает, прыскает от смеха.

Шура. Да, господин Иржи, не смейтесь! Я была тогда красивой и стройной девушкой. И я уехала в Берлин. Мне нужно было жильё – я стала работать поварихой в маленьком кафе. А по вечерам – бегала в различные кабаре, показывалась… Девочки смотрели на меня свысока, с презрением. А я не понимала, почему меня никуда не берут. Они, такие толстые… неуклюжие… вульгарные… и я – стройная, красивая… и двигаюсь неплохо… Это потом в одном заведении мне объяснил конферансье, что я неправильно себя веду. Что надо позволить… тому, кто отбирает девушек, одним словом… позволить… всё… Уж не знаю, почему он был ко мне так добр, но я быстро все поняла. Через неделю уже танцевала в лучшем кабаре Берлина! А через полгода за меня уже дрались и перекупали меня друг у друга разные заведения. Обо мне шла слава, как о талантливой, выигрышной, многообещающей… и… дающей… то, что обещала… много…

Алексей и Мария начинают шептать молитву.

Шура. А мне нравилась эта жизнь: было интересно! Я писала Фридриху Андрею, я писала ему честно обо всём. А он отвечал, что если мне хорошо и весело, значит всё идёт, как надо. Он говорил, что жизнь слишком коротка, чтобы себе что-то запрещать.

Натали. О, да! Он-то себе ничего не запрещал!

Шура. Вся моя карьера танцовщицы кончилась в Париже. Там, в одном… очень известном клубе… девушка, которая мне сильно завидовала, столкнула меня с лестницы. Результат – перелом обеих ног и невозможность танцевать. Когда кости срослись, – пришлось подрабатывать тем, чем умела…

Оливия. Вы снова стали поварихой, Шура?

Шура. Не совсем… К тому времени готовить я совсем разучилась… А вот получать деньги за услуги… так сказать… личного характера… это я умела… Я уехала из Парижа, чтобы ничто не напоминало… Я поехала в Неаполь. Я перестала писать брату. А он, как всегда, беспечно махнул на меня рукой, решив, что если бы я умерла, он бы об этом узнал. А если я не пишу, значит, не могу, или не хочу.

Гай. Неужели он о вас даже не беспокоился?

Шура. Фридрих Андрей всегда очень просто смотрел на эти вещи… А я через несколько лет такой жизни захотела сбежать. Но бежать было некуда… Я собралась повеситься на чердаке дома терпимости… Там меня и нашёл Рейнальдо… мой постоянный клиент… Он отобрал у меня верёвку, успокоил… И сказал, что тоже собирается бежать, так как в Неаполе ему светит тюрьма.

Присутствующие шумно вдыхают.

Иржи. За что?

Рейнальдо. За воровство. Я был неуловим. Дерзок. И ловок.

Шура. Он всегда ходил в белом костюме и шляпе. Элегантен, как дельфин.

Рейнальдо. Меня не могли поймать восемнадцать лет! Но к этому моменту выследили… Мне еле-еле удалось уйти от погони, спрятаться на чердаке дома мадам Селены.

Шура. Ты меня сперва и не заметил. Шорох услышал, – чуть не пальнул по мне.

Алексей. Значит, у вас, Рейнальдо, и оружие имеется?

Рейнальдо. Теперь – нет, господин Алексей. Но тогда – имелось. Я увидел её, такую хрупкую, напуганную, да ещё и с петлёй на шее… Подумал, вот, кому-то хуже, чем мне. Стал её утешать, – сам успокоился…

Шура. И мы поженились.

Иржи. Как я понимаю, прямо там. На чердаке.

Натали. Иржи! Здесь несовершеннолетний!

Гай (нарочито небрежно). Продолжайте, Шура. Когда вы приехали к брату?

Шура. Да вот… сразу и приехали. Фридрих Андрей всегда был великодушен. Он простил всё. Он только поставил условие: чтобы никто никогда не знал о нашем с ним родстве, а так же о прошлом… и моём, и Нальдо. Он сказал, что это не потому, что он нам не доверяет, или боится…

Рейнальдо. Он сказал, что просто его семья этого не поймёт.

Натали. И он был прав. Понять это невозможно. Проститутка и вор… столько лет… в нашем доме… Мы жили бок о бок с уголовниками!

Гай. Но ведь они завязали.

Шура. Простите нас, госпожа Натали Валентина… простите…

Гай. Я их помню столько же, сколько себя, я всегда любил их.

Рейнальдо. Разве хоть когда-нибудь нас можно было хоть в чем-то упрекнуть?

Натали. И как ты нас не обворовал-то?

Рейнальдо. Разве я не понимаю? Разве можно красть у того, кто дал тебе крышу? Работу? Кто спрятал от ментов? Не по понятиям это, хозяйка!

Натали. Ты эту феню брось! Двадцать лет как-то держался, изволь продолжать, пока ты вообще ещё здесь.

Рейнальдо. Недолго осталось, госпожа Натали Валентина! Скоро дом сгорит, и нам придётся уйти, куда глаза глядят.

Иржи. Так! Ещё двое никого есть не собираются.

Шура. Не бойся, Нальдо, я всё придумала. Мы поедем в Неаполь! Больше двадцати лет прошло, наверняка тебя там уже больше не ищут. И потом… как это… давность лет… А в Неаполе нам есть, у кого остановиться!

Оливия (тихо, Иржи). Я представляю!

Шура (услышала). Нет, не представляете, госпожа Оливия. У меня там трое взрослых сыновей.

Рейнальдо (ошеломлён). Что?!!

Иржи. Ещё один скелет.

Оливия. Три скелета.

Все ошеломлены.

Шура. Я, правда, думала, что мы позовём их сюда, в Северную Тонгу, когда получим свой дом. Ну, что ж… значит, я непутёвая мать…

Мария (жёстко и одновременно горько). Кто бы сомневался!

Алексей (Марии, строго). Не суди, да не судима будешь.

Мария, как бы признав свою ошибку, смиренно опускает голову, молится.

Рейнальдо (с окаменевшим лицом). Чьи это дети?

Шура. Мои.

Рейнальдо. А отец?

Мария (не выдерживает). Ну, откуда она может знать, кто их отец?

Шура (резко поворачивается к Марии). Было бы лучше, если б я… если б их не было?

Мария опускает голову.

Шура. Рейнальдо, прости, я не могла сказать тебе! Ты был моей единственной надеждой на нормальную жизнь. Я не хотела потерять тебя… Прости меня, Нальдо!

Рейнальдо. Поговорим потом.

Вольф. Да, действительно… Слушать все это… как-то неделикатно…

Иржи. Скажите, какая щепетильность!

Натали. Они с нами не церемонились!

Гай. Да они вами просто воспользовались. Нет, все-таки это громадное свинство! Стоит разбогатеть человеку, родственники тут же накидываются на него, рвут на части! Заставляют золотыми заплатами прикрывать прорехи и на одежде, и на собственной совести!

Алексей. Хорошо сказано, сын мой.

Оливия. Рвут на части… и норовят сожрать!

Гай. Именно! Теперь я понимаю его, я понимаю, почему он оставил такое завещание! Вы этого достойны!

Натали. Ты назван в завещании наравне со всеми!

Гай. Я знаю. Я понял. Это испытание. Кто пойдёт на это? (Алексею) Ради денег? (Елизавете) Ради благополучия? (Оливии) Ради любимого ресторана? (Иржи) Ради концертного зала? (Вольфу) Картин? (Натали) Дела? (Шуре и Рейнальдо) Ради охотничьего домика? Вы готовы? Я – нет! Счастливо оставаться!

Гай уходит.

Шура. Господин Гай! На ночь глядя!

Натали. Я подвезу тебя!

Рейнальдо. Вы вернетесь, госпожа Натали Валентина?

Натали. Не думаю. В одном доме с трупом в холодильнике, проституткой и вором… Нет, это слишком для бедной вдовы.

Натали уходит за Гаем. Оливия, Иржи, Алексей, Мария идут к выходу.

Шура. Господин Иржи! Госпожа Мария! Не уходите! Ночь на дворе! Завтра с утра разъедетесь! Ваши вещи здесь!

Оливия. Заберём.

Иржи. Если мы останемся здесь до утра, драгоценнейшая Шура, это будет означать, что мы хотя бы на минуту допускаем мысль, что сожрать тело Фридриха Андрея ради получения наследства – возможно. А этой мысли я лично не допускаю.

Шура. Ничего это не будет значить! Господа! Я постелила вам в вашей любимой комнате, с двухкамерным холодильником!

Оливия. Благодарю вас, Шура. Но у меня дома тоже двухкамерный. И, в отличие от вашего, я точно знаю, что в нем лежит.

Оливия и Иржи уходят.

Рейнальдо. Ваши комнаты готовы, господа. В любой момент вы можете вернуться!

Шура. В конце концов, вы можете вернуться завтра, к завтраку.

Рейнальдо. Завтрак в десять.

У кресла, в котором спит Елизавета, стоит Вольф, пытается разбудить жену.

Вольф. Лиза, пойдём! Стыдно, Лиза! Оставаться здесь – нельзя!

Шура. Ну, почему, господин Вольф! Ну, куда вы её сейчас потащите? Ночью в таком состоянии?

Вольф. Ничего! Как-нибудь довезу!

Шура. А если госпоже Лизавете по дороге плохо станет, что будете делать?

Вольф дрогнул.

Шура. Останьтесь, господин Вольф. Я помогу вам отвести госпожу Лизавету наверх. Вот так… Цепляйтесь, госпожа! Помогайте, господин Вольф!

Ведут не проснувшуюся, еле перебирающую ногами Елизавету к лестнице.

Вольф. Спасибо, Шура. Дальше я сам…

Шура. Завтрак в десять, господин Вольф!

Вольф (задохнулся от возмущения). Нет! Никакого завтрака! Никакого завтрака в этом диком доме! Ноги моей здесь больше не будет! Мы уедем на рассвете!

Вольф скрывается наверху вместе с Елизаветой. Шура одна. Смотрит на опустевшую комнату. Плюхается в кресло, в котором сидела Елизавета, плачет. Потом берет себя в руки, встаёт, вытирает слезы, подходит к столу. Начинает наводить порядок, составляя в стопки грязные тарелки. Поглядев на аккуратные стопки, Шура выходит на кухню. На ретро-люстре гаснет последняя свеча.