Текст книги "Россия и рецепты"

Иначе – область все равно тихо отплывает в западную зону влияния. Безо всякого для страны толка.

8. Вот есть две маленькие мусульманские кавказские республики. Одна просит: большой русский брат, прими нас в свой общий дом, мы хотим жить с тобой, мы ваши друзья. Вторая говорит: русские собаки, идите прочь, всех перережем, умрем, но не сдадимся. Первой отвечают: нам вас не надо, живите как раньше. Вторую под автоматом за волосы тащат к себе, утирая кровь с рук. Это – Абхазия и Чечня.

Такая политика добром кончиться не может.

Абхазия – это курорты высшего мирового класса и черноморские базы флота. И никогда Абхазия в составе Грузии не была, за исключением условного советского административного деления. И исконно абхазы враждовали с грузинами.

Чечня – это, конечно, нефть. Но сидят на той нефтеносной земле природные бойцы, отпетые головорезы, которые режутся с русскими двести лет и ненависть эта перешла на генный уровень.

Узлы, ясно дело, там запутанные. За Абхазию Грузия крик поднимет страшный, и мировое сообщество ее поддержит. Так давайте внятно посчитаем последствия: что нам с той Грузии и что реально может сделать, при всенародном волеизъявлении Абхазии, пресловутое мировое сообщество? И сколько грузинов, если строго соблюдать закон, подлежит высылке из Москвы и всей России на родину, где им сегодня кормиться нечем? И что теряет Грузия при разрыве отношений с Россией, и как ей будет житься на том беспокойном Кавказе, меж Турцией и Чечней?

И не дешевле ли обойдется вколотить границу по Тереку и отделить затеречную Чечню: пусть живет, как может, и грабит других соседей, не русских? Хотели свободы – пусть имеют и те, и другие. Их проблемы, в конце концов.

Война в Чечне может длиться десятилетиями и истощать бюджет, и поставлять бандитов из дембелей, которые оказываются никому не нужны на гражданке. Не можете уничтожить, выселить, покорить? Отпускайте.

Нам говорят: пойдет эффект домино, продолжится развал страны. Он скорее продолжится, если страна будет истощаться в этой войне. Другого такого народа, как чеченцы, в России нет: кто вам еще такую освободительную партизанскую войну затеет, якуты?

Отдели то, что само отчаянно отделяется. Включи то, что само просится.

Фига. Безволие – и категорическое нежелание обнародовать или хоть вообще иметь какой-то долгосрочный план развития страны: что будет с Россией через 20 лет? через 50? через 100? Это что: жизнь сегодняшним годом?

9. Есть политика декларативная и есть реальная. Так следует – для себя – признать: никакого права наций на самоопределение не существует.

А существуют большие дяди, которые в 45-м году поделили карту мира. И позднее подтвердили: чур-чура, кому что досталось – не менять, пусть так всегда и остается. Навечно. А кто недоволен – по тыкве ему! по чану! по дурной головушке!

Когда мы боролись за независимость – мы были патриоты. А когда они сейчас – они сепаратисты. Бяки.

10. Ничего вечного в мире, как известно, нет. В том числе и вечных границ.

Граница может изменяться двумя путями: мирным – и военным.

Мирный предполагает: всестороннее исследование предмета двусторонними комиссиями; привлечение историков, этнографов, политологов, социологов; обращение к третейскому судье, в роли которого могут выступать международные организации; проработку нескольких основных самых возможных сценариев развития событий; предварительное составление планов изменения границ с максимальным учетом интересов и прав обеих сторон; выработка механизма изменения границ с учетом деталей и определением этапов.

При отсутствии таких предварительных действий граница изменяется военным путем – со всеми вытекающими из военных действий последствиями.

На деле граница всегда изменяется под давлением силы, и степень изменения определяется балансом сил.

Намерение сдерживать все существующие границы до последней возможности ведет к «перегреванию пара в котле» и стихийным выступлениям. Карабах, Абхазия, Чечня отнюдь не исчерпывают список навсегда.

Или Россия и ее соседи выработают механизм мирного передела спорных границ – или в будущем это чревато неизбежными вооруженными конфликтами. Третьего не дано. Живые страны – не мамонты в вечной мерзлоте, раз и навсегда территориально не консервируются.

11. Бездарная потеря Крыма и Харькова не будет забыта Россией никогда. Утрата ценнейших территорий, освоенных и заселенных русскими, реально ослабила страну и была воспринята как несправедливая. Со временем, по мере изменения балансов сил и союзов в Европе и мире, политически не оформленные претензии России на эти территории могут перейти в открытую форму.

Эта возможность отдаляет Украину от России и заставляет ее искать союзов с Западом для возможного противостояния России. Запад, заинтересованный в ослабленной, упорядоченной на более низком, чем ранее, уровне, зависимой России – в этом «загнанном внутрь» конфликте безусловно на стороне Украины.

Но. Продукция сельского хозяйства и промышленности Украины Западу не нужна. Всемерная же экономическая интеграция с Россией и восстановление всех связей, при обоюдной выгоде, увеличивает зависимость Украины от России. Что в интересах России сегодняшних и завтрашних.

12. Белорусский народ никогда не противопоставлял себя русскому. Отделение и выделение его на политическом уровне определялось не более чем политической конъюнктурой. Очень ограниченный национализм носил сектантский характер и был скорее формой антигосударственного протеста.

Сиюминутная экономическая невыгодность для России объединения с Белоруссией, которая беднее – момент преходящий. А стратегическая, политическая и психологическая выгодность этого союза и его перспективность – это моменты очень долгосрочные.

Воссоединение с Белоруссией отвечает потребности системы в усилении, укрупнении, экспансии – не требуя при этом дополнительных затрат сил на удержание части при себе. Естественные отношения России и Белоруссии скорее центростремительные, нежели центробежные. Этот союз усиливает систему.

Железо куют, пока горячо. Продолжать искусственное разъединение – ошибочно и вредно. Выгоды экономической интеграции нарастут быстро. Внутриполитические дивиденды объединения могут быть очень велики. Противники объединения непреодолимой силой отнюдь не выступают. Чего ради продолжать дробить себя?

13. Колонизуемые в конечном итоге всегда съедают колонизатора. Давление метрополии способствует формированию в колониях характеров выносливых, цепких, живучих и предприимчивых. А богатства метрополии, сосредотачиваемые прежде всего в столице, привлекают самые активные характеры размахом возможностей и перспектив. Закаленные лишениями, в поисках лучшей жизни и готовые на черную работу, самые активные элементы вчерашних колоний переселяются в метрополию и ищут кратчайших путей к преуспеянию.

Национальные землячества и этнические мафии растут, богатеют и усиливают свое влияние.

Процесс этот объективен и неостановим.

Россия, как и весь евро-американский мир, столкнулась с новым Великим Переселением Народов и замещением этносов. Перемещение идет с юга и востока на север и запад. Как минимум это должно быть констатировано.

Замещение происходит в условиях более чем честной конкуренции. Иммигранту для выживания, укоренения и подъема приходится обладать большим запасом живучести, чем аборигену.

Не то беда, что пущенные на поселение в Ставрополье турки-месхетинцы стали брать землю в аренду и нанимать местных русских в работники. А то, что русские не стали брать землю в аренду и нанимать пришлых турок для ее обработки. И кто виноват?

Если тенденция продолжится на нынешнем уровне (а предпосылок к изменению пока не видно) – через сто лет русские будут меньшинством в Москве и в России в целом. Нет-нет, мы не ксенофобы, но перспектива исчезновения своего народа радовать ведь тоже никого не может.

Возможные попытки контроля над этим процессом имеют три аспекта: рождаемость, конкурентность и преступность.

14. Спад рождаемости ниже уровня воспроизводства отнюдь не следствие обнищания России. Как раз в самых нищих странах усиленно размножаются. А депопуляция – беда всех «белых» стран сегодня, при всем их процветании. (Об этом – в другом месте книги.) Это аспект старения этноса и замена биологической формы экспансии в окружающую среду на форму научно-техническую, вещественно-материальную.

Закаты всех цивилизаций сопровождались снижением рождаемости.

А заметное, иногда в несколько раз, уменьшение населения циклически происходило в самых разных странах на разных этапах их развития – будь то эпидемии или войны.

Стимуляция рождаемости, о важности чего говорят так часто, невозможна без:

первое: снятие доминанты с материально-властного преуспеяния, статус главной престижной ценности в обществе не должен бы закрепляться за деньгами, дети ну главнее же денег;

второе – ясен день, создание системы материального поощрения и налоговых льгот: иметь детей должно быть экономически выгоднее, чем не иметь, экономить на детях – лишать страну завтрашнего дня;

третье: категорическое ограничение «прав сексуальных меньшинств», как ни «антидемократично» это сегодня звучит – нельзя приравнивать ошибку природы и извращение к норме, когда речь уже идет о вырождении популяции;

четвертое: жесточайшая борьба с наркотиками, выбивающими из жизни уже серьезный процент молодежи;

пятое: создание, пропагандирование, насаждение культа здоровой многодетной семьи;

шестое: снимайте деньги с чего угодно и вбивайте в медицину, поднимайте уровень и престиж профессии врача.

Не нравится – вымрете.

15. О конкурентности. Если кто не умеет, не может, не хочет работать лучше и больше соседа – ему ничто не поможет. Раньше или позже сосед его затенит, подомнет, придавит, поглотит, заставит работать на себя.

Иммигрант поднимается за счет того, что согласен на любую работу любой продолжительности.

Труд – любой – должен иметь этическую ценность, вплоть до культовой.

Глумление над трудом, невыплаты и без того нищенских зарплат, в то время как деньги прокручиваются банками или уводятся через цепочки посредников – по сути, это уничтожение нации.

Чиновничьи сети на путях прежде всего мелкого, честного, наивного предпринимательства – это уничтожение нации.

Обирание монополиями низовых производителей – лишает труд смысла.

Конечно, за годы советской власти желающих и умеющих работать людей изрядно выморили, воспитав покорных рабов. Но и многократные обворовывания всего народа в «новые времена» способны отбить охоту работать честно и много.

Откровенно говоря, обитатель метрополии не вытянет честной конкуренции с закаленным, прошедшим дома «естественный отбор», жадным до новой лучшей жизни иммигрантом. Но если закон и весь порядок дел в государстве всемерно не стимулирует усердный труд аборигена – процесс замещения этноса заметно ускоряется.

16. Сегодня Россией правит криминал. Ну, скажем так: в немалой степени правит; в очень немалой; в очень большой. В этих условиях иммигрант-«национал» имеет преимущество в виде национальной спайки. По сравнению с аборигеном он обладает дополнительной структурой: землячество какая ни на есть – а все поддержка; иногда очень серьезная поддержка. В конкурентной борьбе «национал» сравнительно спаян – русский сравнительно разобщен.

«Национал» имеет то психологическое преимущество, что добра и справедливости от государства заведомо не ждет: он знает, что реально рассматривается как человек второго сорта – и рассчитывать может только на деньги, связи, силу и собственную изворотливость. Это помогает устоять и выжить. И за решением вопросов он обращается не в милицию, а к «крестному отцу».

А чиновнику безразлична национальность взяточника: давал бы больше и держал слово надежнее.

Пресловутая криминализация общества и набившая всем оскомину коррупция имеют и то следствие, что ускоряют и облегчают замену этноса.

Уничтожение коррупции имеет среди прочих и аспект физического, этнического сохранения народа.

17. О физическом и этническом сохранении народа пытаются своими средствами заботиться национал-социалисты, они же неофашисты, они же «Славянский Союз» («СС») и братские ему организации.

Лозунги известные: здоровье и процветание нации, а для того – долой еврейско-олигархический капитал, в здоровом теле здоровый дух, бей жидов и черножопых и т. п.

О психологических корнях фашизма – см. отдельную главу.

А чисто социальные куда как понятны: повальная бедность при роскоши воров, унижение народа и страны, беззаконие, вседозволенность как издержки демократии, подъем иммигрантов.

Возникновение в таких условиях неофашизма логично, ожидаемо, прогнозируемо.

Естественно предположить, что серьезные спецслужбы – а они России в наследство от СССР достались, и развал не вовсе их уничтожил – предпочтут сами спровоцировать создание таких организаций, «намотав» их на своих провокаторов. И уж как минимум имеют в них достаточно своих агентов. Следует знать, и следует контролировать. Не надо пускать на самотек то, что все равно возникнет.

В феврале 2002-го года печать заговорила о встрече главы президентской администрации с лидером СС и даже строили гипотезы о финансовой помощи неофашистам.

К чему стремятся эти штурмовики? Жесткая система, сильная рука, ликвидация демократии, силовые методы.

Могут ли они в обозримом будущем взять власть? Пока это представляется невозможным.

А что они могут? Навести шороху, пугнуть обывателя, привлечь симпатии люмпенизированных масс (а массы делами последнего десятилетия люмпенизируются стремительно) – и вызвать крики демократов о необходимости укоротить фашистов.

Есть ли у государства возможности в одночасье ликвидировать этот – уже даже не эмбриональный, а вполне проклюнувшийся неофашизм, который не скрывается, но публично декларирует свои лозунги, шьет формы, собирается на съезды и вскидывает руки под красно-бело-черными знаменами? Есть, есть. Фашисты малочисленны, маловлиятельны и существуют «как бы вроде даже» не совсем и официально. Если неофашисты не запрещаются жестко, не разгоняются, не ликвидируются – значит, это кому-то надо. Это просто.

Штурмовики очень полезны для погромов и демонстраций – дабы все увидели губительность демократии и необходимость твердой руки. Самое полезное, что могут сделать неофашисты для сегодняшнего российского правительства – это устроить попытку эдакого как бы путча. Декларативную такую – больше треска и крика. Не столько явить угрозу, сколько изобразить.

Во всех исторических обличьях штурмовики отличались повышенной горячностью и пониженной сообразительностью. Лично честные и откровенно агрессивные недоумки. Пушечное мясо переворотов. За то их в свой черед и ликвидировали жесткие правители, когда нужда в грязной работе чужими руками отпадала.

Ликвидация фашистской угрозы – лучшее из оснований для ужесточения политического курса. Ну, чтоб необходимость ужесточения пуще приветствовалась.

18. Фашизм можно рассматривать как реакцию на ослабление системы – как одно из проявлений центростремительных сил к воссозданию системы в обновленном, ужесточенном виде.

Территория уменьшилась. Большая часть колоний отпала. Население сократилось. «Ужесточительные институты» ослабли или вовсе ликвидированы. Противоречие между интересами системы и индивидуума уменьшилось. Совпадение интересов системы и индивидуума увеличилось: для защиты жизни и благополучия индивидуума усиление государства видится полезным и во многом необходимым.

С уменьшением «массы и объема материала» центробежные силы ослабли, а центростремительные усилились – по сравнению с начальным этапом развала системы СССР.

Происходит естественное усиление централизованной власти, противостоящей дальнейшему развалу.

В 2002 году происходит «аппаратное усиление» государства, повсеместный прессинг центра – пока без каких-либо кардинальных изменений в политике и экономике. Грядущие через два года очередные президентские выборы диктуют власти осторожность, взвешенность, легитимность действий – чтобы, через два года продлив полномочия законным путем еще на четыре года и повысив эффективность аппарата, перейти к более серьезным действиям по усилению системы.

19. Сегодня национализация (вернее, «ренационализация», возврат государству) естественных монополий не представляется возможной: они сильны, государство слабо, коммунисты живы, общественное мнение (в основном масс-медиа) пока еще имеет какое-то свое мнение – оно скорее против, и Запад против со своими инвестициями и блоками.

Но если нельзя национализировать предприятие – то можно «национализировать» его директора. Подыскать для узкого круга руководства кнут и пряник. Компромат и личную выгоду.

Видится логичным национализировать директоров сегодня, а монополии – завтра.

Поддержка большей части населения обеспечена.

20. Правда, эту бо́льшую часть населения никто ни о чем не спрашивает. Демократическая пресса является демократической лишь отчасти.

Свободная пресса по сути своей тяготеет к оппозиционности. Интеллигенция всегда оппозиционна. Зорко следит за злоупотреблениями власти, стремясь ограничить ее произвол. Эдакий противовес-компенсатор. Кусачий пескарь – чтоб щука не наглела.

Взятая сама по себе – свободная пресса скорее деструктивна. Нелицеприятная критика. Критикой единой жив не будешь. Конструктивна она лишь совокупно с властью – корректируя, проясняя, советуя, комментируя, протестуя (куда реже – поддерживая). Кроме того, свободная пресса коммерциализирована и нацелена на тираж: а читатель предпочитает катастрофы, разоблачения, низвержения, сенсации – негатив. Плюется, объевшись – но предпочитает.

Пресса сыграла свою немалую роль в демонтаже старой системы. Поддержала демонтажников-реформаторов. Пожила недолго прекрасными иллюзиями. В рыночных условиях стала нуждаться в деньгах и обрела владельцев. Снизила профессионализм и обзавелась новыми табу.

Нельзя глубоко вдаваться в налоговые проблемы, потому что любой приличный журналист получает большую часть зарплаты не по ведомости, а черным налом. Рыльце в пушку у всех.

Нельзя глубоко вдаваться в проблемы коррупции, потому что нити ведут наверх, а никакой хозяин не хочет наживать врагов в Думе или Кремле – везде блоки интересов, врагов и так хватает, могут вообще перекрыть кислород. А могут вообще пришибить журналиста в подъезде или взорвать.

Нельзя вообще сомневаться в устоях демократии. Интеллигенция не поймет. Да и будешь без демократии писать лозунги правящей партии, вообще не пикнешь.

Нельзя, понятно, критиковать хозяина. Он подбирает людей, подходящих ему по взглядам, и может им не указывать ничего – пусть творят свободно, но сами понимать должны. Кормилец есть кормилец. Если он нечист – а кто чист? Жизнь такая.

А что требуется власти, стремящейся усилить систему и переломить тенденцию к развалу? Власти, которая сегодня слабовата и имеет серьезных неофициальных конкурентов, с которыми делит реальное влияние на все происходящее в стране? Ей требуется поддержка прессы, в том числе и в непопулярных шагах, без которых не обойтись. И покусывать ее за ноги не надо – ножки и так подгибаются.

Нормальный конфликт власти и свободы слова. Вот только положение в стране ненормальное – еле дышит.

Власть хочет консолидации. А пресса не хочет диктатуры.

И обе правы.

Со скорбью констатируем, что на этапе необходимого усиления слабой системы власть может быть только жестко централизованной, а свободы прессы – неизбежно ограниченными.

Чисто теоретически: власть может подавить преступность и развал без прессы – по сводкам ГРУ и ФСБ. Но пресса не может справиться без власти с этими задачами никаким каком. Есть ситуации, когда опасность диктатуры предпочтительнее опасности развала.

Впрочем, история не спрашивает, что предпочтительнее. Мы имеем то, что имеем.

Власть будет продолжать ставить прессу под государство. И правота объективного хода вещей на ее стороне.

(Заметим в заключение, что даже в такой уже навязшей проблеме, как отключение энергии оборонным объектам, пресса ни разу не попыталась докопаться до корней: как именно кроится бюджет Минобороны, какие суммы планируются на энергоплатежи, сколько процентов от запланированных сумм реально поступает армии – и на сколько процентов планируемые и реальные платежи покрывают реальные счета энергетиков, и о чем думает Минобороны, если не на сто – и каков механизм ценообразования энергетиков, каковы их прибыли и убытки, и как гоняются их деньги, как прячутся их прибыли и из каких денег складываются миллиарды долларов на счетах владельцев компаний. В офицерских квартирах нет отопления, зато у нефтебаронов есть дворцы на лазурных берегах.)

21. И прессе, и власти трудно без национальной идеи. Дайте нам идею! Не дают.

Долго отрыгивали советскую идеологию – и осознали, что вовсе без идеологии тоже плохо. Хочешь? А – нету. И ведь тужатся.

Что такое идеология? Это наличие идеала, взывающего в действию и достижению общей цели. Единость надличностного идеала, предполагающего скоординируемые действия в практической сфере. Сумма убеждений как ориентир в действиях. Можно сказать и иначе:

Идеология – это установка на задачу.

Но задача должна иметь надличностный характер. Не только чтоб было чего ради трудиться, терпеть лишения или даже жизнью пожертвовать. А чтоб это было нужно не только тебе одному – а многим. Украсть или даже заработать миллион и на него хорошо жить еще не может быть идеологией. Бандит, пристреленный в разборке конкурентом из-за неподеленного миллиона, жизнь за свою цель отдал, но идеологии не имел. Жизненные воззрения бандита нас не устраивают. (Хотя прижились.)

Идеология – это ценность системная. Жила бы страна родная. Нет бога кроме Аллаха. Несите бремя белых. Смерть или победа.

Идеологический кризис – отражение системного кризиса. Что делать? Куда идти? За что бороться и что строить? В чем цель моей жизни – в банковском счете? К чему прикладывать силы душевные – к грызне за личное место под солнцем?

Идеология потребительства, консьюмеризма, работает в укрепившейся и стабилизировавшейся на высоком уровне системе: все хорошо, права сытой личности, поддерживай статус-кво, не то будешь бедным и больным. Это предвестник спада и угасания системы – велик и богат Рим, могучи легионы, но пороки уже подточили нравы, нечего больше захватывать, поднимать и создавать, и тайно зреет в пещерах христианство, и пасут в дальних степях коней варвары.

А если ты уже бедный и больной – что тебе консьюмеризм? Хапануть лимон или свалить в богатую Америку, пока хозяин до голодной смерти не довел, чиновники соки не высосали, бандюк не ограбил и государство не кинуло – вот и весь консьюмеризм. Только злокачественный идиот может купиться в сегодняшней России на сказочку типа «американской мечты» – всего достигнуть собственным честным трудом, тогда и повезет. Циничный смех будет ответом лектору.

Каких целей мы сегодня заведомо лишены? Экспансии. Войны за независимость. Построения единственного в мире справедливого общества. Классовой борьбы, слава те господи. Непримиримой борьбы с прочими внутренними врагами, восходящей до статуса общенародного движения (евреи, мусульмане, коммунисты, фашисты, атеисты, христиане).

Клинический прогноз: неблагоприятный.

То есть: мы не имеем задачи, к которой можем «прицепить» идеологию. И не имеем условий, к сохранению которых можно, за неимением лучшего, «прицепить» ее же.

У нас нет базы для идеологии. Вот в чем беда.

На уровне идеологии как отражения предметной действительности на уровне вседозволенности, аморфности, релятивизма – развал системы продолжается: сумма ингредиентов есть, но в систему они не собраны.

Сегодня Россия является единым целым на уровне предметного, материального единства (включая лингвистическое и национальное) – но на уровне духовной и идеологической системы она почти не не существует. «Почти» означает на грани распада, в зыбком равновесии медленно сползая к развалу.

А у кого сегодня идеология явно есть? У фашистов. У исламских радикалистов. Ненавидь – но пойми. Уничтожь – но пойми. Это люди идеи. Люди крупной задачи и крупной цели, люди борьбы.

Более того. Когда российские солдаты проводят зачистку в чеченском селе – они обладают идеологией. Милитаристской, шовинистической – но идеологией. Есть враг, есть смерть, есть война, есть категорическое стремление выжить и победить в конкретных боях. А потом они демобилизуются и остаются без идеологии.

22. Хочешь идеологию? Поставь задачу.

Характерно, что за десять последних лет никто в России так и не смог сформулировать: куда идем? Какой видится страна через десять, двадцать, пятьдесят, сто лет? Размеры, строй, национальный состав, жизненный уровень, приоритетные отрасли экономики, стратегические союзы?

Пока не будет внятной политической и экономической концепции, внятной перспективы – никакая идеология невозможна. Пытаться создать идеологию сегодня – ставить телегу впереди лошади, которая еще не родилась.

23. Польза реставрации православия понятна и несомненна. Но как только мужику предлагают Богу молиться – в травматологию очередь с расшибленными лбами.

Как только на телеэкране очередной матерый парт-секретарь в рыночном костюме елейно извещает о своей «истинной вере» – порядочному человеку хочется объявить себя атеистом. Репортажи со служб в храмах ведутся с дикторскими интонациями советских военных парадов.

Когда все дружно, по команде, строем, прекращают петь «Интернационал» и идут к святому причастию – это унизительно. Это компрометирует идею. Вера существует для души, а не для демонстрации. Не то получается стриптиз вместо интима. А стриптиз – не убеждает, это такая работа.

Как бы тактичнее объяснить вчерашним коммунистам, запрещавшим и чернившим христианство, что ну не гоже им сегодня демонстрировать свою рьяную религиозность? Что Бог живет в душе, а не в телевизоре? Что это производит впечатление, обратное желаемому – фальшивое и отталкивающее?

Что не худо бы Церкви отмежеваться как-то от оптовой торговли алкоголем и табаком в лихие девяностые?

Ну всем же ясно, что перехлест ведет к противоположным результатам. Ну так?

24. Перехлест в пропаганде личности президента Путина как минимум преждевременен. Эти портреты, календари, майки, буквари и экскурсии. Слишком недавно он был подполковником, и заместителем мэра, и никому за пределами рабочего круга не известным человеком, и слишком недавно стал президентом, и ничего судьбоносного для страны не успел еще на сегодня сделать. И слишком известен подлый сервилизм российских чиновников. И слишком свежа память о культе генсеков.

Массе, конечно, нужен вождь, но не так же бестактно и поспешно. С таким количеством услужливых дураков и враги ведь скоро не понадобятся.

Для имиджа президента сегодня невредно было бы как-то ненавязчиво, но все-таки публично отмежеваться от идиотских кампаний и даже изобразить порицание рьяным сверх меры такта доброхотам. Явить скромность и пресечение наивных попыток – ну не культа, неуместной лести, что ли. Это нравится. Это повышает рейтинг.

25. Народ – он, конечно, хочет батюшку. Чтоб крут – но справедлив. Без крутизны с нами нельзя, мы такие, это мы одобрям. А без справедливости вовсе уж захирели и обезнадежили.

А справедливость – это прежде всего: виновных, батюшка, найди и примерно накажи, публично, всем в пример. А хороших людей награди, тоже примерно. А самые ну непереносимые же несправедливости – обещай исправить сегодня же, и хоть что-то да исправь прямо завтра. Вот и весь вечный популизм.

Когда товарищ Сталин сажал вредителей, он понимал в психологии масс. А равно когда с героями труда фотографировался.

Очередное «награждение группы работников» в Георгиевском зале впечатления не производит. Стране нужны герои – хоть ты тресни. Тотальная дегероизация девяностых дала гниловатые плоды. Найти фермера, сделать Стахановым, пустить по всем газетам. Найти раненого оперативника и сделать ему головокружительную публичную карьеру. Утопить «Челюскин», но челюскинцев спасти под всенародный гром! Где Министерство пропаганды?!

Нерадивого и наглого гаишника судить публично и наказать беспримерно – сколько радости людям! Таможенника не просто посадить – а под овации масс вокруг тюрьмы! Дзержинского на вас на всех нет.

И серийному убийце, маньяку и садисту, жизнь сохранять – это очень вредно для веры народа в справедливость. Народ такое государство не любит. (См. отдельную главу «Убийца должен висеть».)

Кто разворовал деньги на строительство и построил негодный дом? Виновного найти и посадить с конфискацией. В телевизоре его сажать. Кто сорок лет учил детей за нищенскую зарплату, даже ее по полгода не получая? Найти, наградить, озолотить, прославить. Что за страна – с элементарными вещами справиться не может.

26. Государство стоит на трех китах: армия, полиция, дворцовый аппарат. Конкретнее: армия, милиция, спецслужбы. Треножник, опора, скелет, несущая конструкция. Не ново. Каков скелет – так на нем все и держится.

27. О спецслужбах. Из дискуссий, публикаций и телепередач возникает впечатление, что в стране было два КГБ. Один расстреливал невинных по подвалам, уничтожал миллионы граждан, пытал патриотов, держал в ужасе страну и не отмыл рук от крови. Другой ловил шпионов, раскрывал заговоры, выведывал вражеские военные секреты, жертвовал жизнями своих безвестных героев и спасал страну от гибели. Почему-то оба были на Лубянке.

И никак не поворачивается у ответственных лиц язык, чтобы публично заявить: да, и палачи были, и герои были, и совмещался нередко рыцарь и мясник в одном лице самым трагическим образом. Никак не получается отделить покаяния от очернения. Очищения от низвержения.

Рыцари разведки в белых перчатках от ПГУ, душители свобод из «пятерки» и топтуны из «девятки» валятся в одну кучу, и стоят над той кучей благородный Феликс и мерзкий Лаврентий.

Увы: между спецслужбой и народом всегда должна быть дистанция, и заполняется та дистанция недоверием, неприязнью и отчуждением. Чтоб не снюхались и мышей лучше ловили. Таковы законы системы. И все приличные руководители это всегда знали.

Самокритика лучше критики. Для оформления положительного имиджа спецслужбиста очень невредно для ФСБ, скажем, кое в чем покаяться, отмежеваться, назвать имена и факты и без того известные и даже побиться несильно головой об стенку. Но чекист так заботится о чести мундира, что иногда не замечает отсутствия под ним штанов. А без штанов плохо насчет авторитета.

Спецслужба должна иметь самоуважение, прокорм и смысл работы.

Усиление системы невозможно без усиления спецслужб. Они-то в этом и так убеждены, но не худо и некоторым другим осознать.