Текст книги "Поражение на западе. Разгром гитлеровских войск на Западном фронте"

Вот что вспоминал генерал-лейтенант Вольфганг Пикерт, словоохотливый представитель люфтваффе: «В мои задачи входили попытки обеспечения 6-й армии с воздуха, однако наши ресурсы были совершенно неадекватными. Мы потеряли более пятисот транспортных самолетов, пытаясь доставить вооружение и продукты для четверти миллиона окруженных в городе солдат. Продовольственная проблема была столь острой, что скоро люди неделями питались замерзшими в снегу лошадьми. Попытки прорыва были обречены на неудачу, поскольку за нами расстилались лишь сотни километров промерзших степей. Фюрер приказал нам удерживать Сталинград любой ценой. Мы всегда недооценивали Красную армию, но зимой 1942/43 года наша разведка особенно сильно ошиблась в своей оценке численности советских войск».

К апрелю 1943 года стало ясно, что даже Гитлер не в силах выигрывать войны малой кровью. Триумфальный марш вдруг захлебнулся, отрезвив самые отчаянные головы. За шесть месяцев сражений в России, начиная с середины ноября 1942 года, вермахт потерял почти 1250 тысяч человек, 5 тысяч самолетов, 9 тысяч танков и 20 тысяч орудий.

Более сотни дивизий были уничтожены или прекратили существование как боевые единицы. Если бы интуиция фюрера не дремала, она уже тогда сообщила бы ему, что это всего лишь предвестник гораздо более страшных событий.

К весне 1943 года в России пришли в действие силы саморазрушения вермахта. Военная кампания, имевшая вначале все признаки успеха, балансировала на грани поражения. Каждое внезапное наступление заканчивалось «котлом»; каждый блестящий план приводил к полному краху. Несмотря на отдельные классические победы, призрак поражения не исчезал, а становился все более близким и грозным. Мастера молниеносных наступлений – блицкригов теперь мрачно обсуждали оборонительные действия и способы удержать то, что уже завоевали.

А ведь следовало лишь изучить происшедшее в России, чтобы понять, почему сложилась эта парадоксальная ситуация. Интуитивные догадки ефрейтора, управлявшего фельдмаршалами, оказались ошибочными. Хрустальный шар, показавший путь к победе над Чехословакией, Польшей, Норвегией и Францией, померк в ледяной атмосфере русской зимы. Ясновидение никогда не сможет заменить разумную стратегию, если речь идет о таком сильном и коварном противнике, как Красная армия. Гитлер совершил ошибку уже тем, что напал на СССР, а затем тратил силы на тщетные попытки одновременно захватить Москву и победить русскую зиму. На следующий год, не усвоив полученного урока, он снова бросил свои армии в наступление лишь для того, чтобы еще раз потерпеть поражение от Красной армии и новой зимы под Сталинградом.

Ошибочная и сверхоптимистичная аргументация фюрера поддерживалась совершенно недостоверной информацией, поставляемой разведкой. Разведчики постоянно недооценивали стойкость, упорство, боеспособность и промышленное производство Советского Союза. Предсказав победу немецкого оружия к западу от Днепра, разведслужбы и представить не могли, что советские войска способны броситься в наступление зимой 1941-го. Их легковесные прогнозы поощрялись и вдохновлялись фюрером, который принимал желаемое за действительное. Поскольку любому, кто набирался смелости, чтобы высказать мнение, отличное от мнения фюрера, грозила немедленная отставка, немногие позволяли себе погружаться в пессимизм или открыто смотреть правде в глаза.

И последнее: теперь Гитлер один занимал все важные военные посты. Рядом с ним не осталось никого, кто мог бы помешать ему совершить столько глупых и дорогостоящих ошибок, обуздать его безумные желания. Он отправил в отставку несогласных с ним фон Браухича, Гальдера и фон Рундштедта за невыполнение невыполнимых приказов и заменил их такими, как фон Лееб, фон Бок и Лист. Дисциплинированность и шанс на быстрое продвижение по службе надежно обеспечивали покорность немецкого Генерального штаба. Старшие офицеры звонко щелкали каблуками в ответ на любой грозный рык фюрера. А все это время солдаты и офицеры на фронте, страдавшие от холода, пуль и снарядов, может быть, удивлялись, но подчинялись, ибо были сознательно обмануты.

Если пяти обсужденных нами ошибок было недостаточно для того, чтобы привести гитлеровский рейх к краху, то ошибка номер шесть сделала катастрофу неизбежной. Непростительной ошибкой стало решение о подстрекательстве Японии к вступлению в войну, хотя существовала опасность, что в этом случае Соединенные Штаты выступят на стороне Великобритании. 27 сентября 1940 года подписание Трехстороннего пакта между Германией, Италией и Японией придало официальный характер их тайным отношениям. По условиям этого десятилетнего военного и экономического альянса, государства «Оси» обязывались «сотрудничать и помогать друг другу в любых действиях по установлению и поддержанию нового порядка в Восточной Азии и регионах Европы».

На самом деле тесные отношения во имя разрушительных целей были установлены между нацистскими властями и Японией задолго до начала войны. Еще 31 января 1939 года генерал Осима, посол Японии в Берлине, вступил с Генрихом Гиммлером в заговор, целью которого было убийство главы так называемого дружественного государства. В документе за своей подписью Гиммлер доложил, что японский посол Осима сотрудничает с немецкой разведкой в рамках долгосрочного плана «отделения от России Кавказа и Украины». Гиммлер также написал, что «Осиме уже удалось перебросить через кавказскую границу десять русских с бомбами. Эти русские должны были убить Сталина. Еще несколько завербованных русских были застрелены при переходе границы».

В тот период Германия почти не предпринимала попыток вовлечь Японию в войну. Но как только созрело решение напасть на Россию, возникла необходимость связать Англию по рукам и ногам, пока вермахт будет занят на Востоке. Для этого, с немецкой точки зрения, не помешала бы помощь Японии на тихоокеанском театре военных действий. Стабильный поток американских товаров через Атлантику и неограниченные поставки по ленд-лизу вооружения, боеприпасов и многих товаров в Англию, вероятно, стимулировали появление сверхсекретной директивы фельдмаршала Кейтеля от 5 марта 1941 года. В документе говорилось: «Фюрер приказал спровоцировать активное участие Японии в военных действиях», а также: «Следует усилить военную мощь Японии на основе военного опыта Германии, оказывая ей военную, экономическую и техническую поддержку». Не скрывалась и цель этой помощи: быстро разгромить Англию и таким образом удержать Соединенные Штаты от вступления в войну.

На более поздних стадиях подготовки к вторжению в СССР Японию постоянно информировали о намерениях Германии. Иоахим фон Риббентроп, как министр иностранных дел, вел большую часть переговоров, стараясь вовлечь Японию в войну, однако японцев нелегко было убедить в том, что самое выгодное для Германии является самым выгодным и для Японии. Сам Адольф Гитлер помогал фон Риббентропу разжигать алчность японцев. Хотя фюрер подстрекал Японию развязать войну только против Великобритании, он сознавал, что любая японская интервенция на Тихом океане может спровоцировать вступление в войну Соединенных Штатов. Тем не менее, Гитлер сознательно шел на этот риск, уверенный в том, что последствия вмешательства американцев проявятся слишком поздно и уже не скажутся на печальной судьбе Англии. Этот роковой просчет Гитлера отчетливо просматривается в документе из трофейного архива германского министерства иностранных дел, а именно из отчета, датированного 4 апреля 1941 года, «о беседе фюрера и японского министра иностранных дел Мацуоки в присутствии рейхсминистра иностранных дел и начальника рейхсканцелярии Мейснера в Берлине».

В частности, в документе говорится:

«Япония сделает все возможное, чтобы избежать войны с Соединенными Штатами. Если Япония примет решение напасть на Сингапур, то японский военный флот должен быть готов к войне с США, так как Америка, вероятно, выступит на стороне Великобритании. Лично он (Мацуока) убежден в том, что можно дипломатическими средствами удержать Соединенные Штаты от вступления в войну на стороне Великобритании. Однако армия и флот должны рассчитывать на худший вариант развития событий, то есть на войну с Америкой. Такая война может продлиться пять лет или больше и принять формы партизанской войны на Тихом океане и в южных морях. По этой причине немецкий опыт ведения партизанской войны представляет огромную ценность для Японии. Речь идет о самых результативных методах ведения такой войны и использовании на японских подводных лодках всех технических новшеств, в частности современных перископов.

В конце беседы Мацуока попросил фюрера проследить, чтобы германские власти предоставили все необходимые японскому флоту и армии усовершенствования и изобретения.

Фюрер дал обещание и подчеркнул, что Германия тоже считает конфликт с Соединенными Штатами нежелательным, однако уже выделила средства на этот случай... Германия также приняла меры к тому, чтобы ни один американец не высадился в Европе. Германия будет самым энергичным образом сражаться против Америки, используя свои подводные лодки и авиацию. Благодаря накопленному военному опыту, которого нет у Соединенных Штатов, Германия имеет несомненное преимущество, не считая того, что немецкие солдаты по всем параметрам превосходят американских.

В дальнейшем ходе дискуссии фюрер указал, что Германия, со своей стороны, немедленно возьмет на себя ответственность за все последствия, если Япония будет втянута в конфликт с Соединенными Штатами. Не имеет значения, кто первый вступит в войну с США: Германия или Япония... Германия безотлагательно начнет военные действия в случае войны между Японией и Америкой, поскольку сила государств – участников Трехстороннего пакта в их совместных действиях; они не должны позволить разбить каждое поодиночке – в этом была бы их слабость...»

Убедив таким образом Японию в своей решимости поддержать любые ее действия, фюрер предоставил Риббентропу выполнение задачи по вовлечению союзницы в войну. Во внешней политике Гитлер полагался на мнение Риббентропа, несмотря на его неспособность правильно оценить отношение Англии к падению Франции. Геринг не был так уверен во внешнеполитических талантах Риббентропа. «Когда я усомнился в способности Риббентропа решить британскую проблему, фюрер возразил, что Риббентроп знает лорда Такого-то и министра Сякого-то. На что я ответил: «Да, но трудность в том, что и они знают Риббентропа», – заявил Геринг.

Вероятно, японцы также «знали Риббентропа», ибо, ведя с ним беседы о ходе военных действий, они ни разу не обмолвились о своем намерении напасть на Соединенные Штаты. До 28 ноября 1941 года японский посол в Берлине Осима и Риббентроп обсуждали возможность вступления Японии в войну.

Удалось перехватить некоторые дипломатические депеши, посланные Осимой в Токио. В них посол докладывал, как Риббентроп убеждал Японию не упустить прекрасную возможность установить новый порядок в Азии. Если Япония промедлит, сказал немецкий министр иностранных дел, тогда на нее обрушится объединенная мощь Британии и Соединенных Штатов. Риббентроп настаивал на том, что Япония должна принять решение о войне с Британией и Соединенными Штатами, а затем раскрыл планы Германии. К весне 1942 года намечалось загнать Сталина глубоко в Сибирь, а затем лишить Британию влияния на Ближнем Востоке, в Африке и Средиземноморье. Осима спросил, намеревается ли сама Германия начать военные действия против Соединенного королевства. «Германия, разумеется, провела всю необходимую подготовку, – последовал классический ответ Риббентропа, – однако поступила информация о том, что в Англии не все гладко. Например, нам стало известно, что в рядах консерваторов произошел раскол, влияние Черчилля ослабевает, а Бевин, лидер лейбористской партии, выступает за революционные меры». Неудивительно, что после такого ответа Осима предпочел не посвящать Риббентропа в намерения Японии[9]9
  Согласно дневниковым записям Чиано, предъявленным в Нюрнберге, японский посол в Риме 3 декабря 1941 года встретился с Муссолини и сообщил, что японо-американские отношения зашли в тупик. Он запросил и получил уверения в том, что Италия объявит войну Соединенным Штатам сразу после начала военных действий. Чиано также отмечает, что реакция Берлина накануне этих событий была очень осторожной. Это противоречит заявлению Геринга о том, что нападение на Перл-Харбор стало для Германии полным сюрпризом. Однако Йодль в Нюрнберге согласился с Герингом по поводу неожиданности этого нападения. Йодль засвидетельствовал, что сам Гитлер был искренне удивлен нападением на Перл-Харбор. Он вошел в оперативный отдел среди ночи, чтобы сообщить Кейтелю и Йодлю эти новости. Получается, что в то время, немцы ожидали выступления Японии против Соединенных Штатов, но не были проинформированы о том, как, где и когда начнутся военные действия.


[Закрыть].

Девять дней спустя японцы разбомбили Перл-Харбор.

«Нападение японцев на Перл-Харбор было для нас полным сюрпризом, хотя и приятным, – сказал Геринг. – Гитлер объявил войну Соединенным Штатам, так как был убежден в неизбежности этой войны. Переизбрание президента Рузвельта поставило в этом деле точку. До того момента фюрер пытался избежать откровенного разрыва с Соединенными Штатами; германскому военному флоту приказали безнаказанно пропускать американские корабли, хотя было известно, что они загружены вооружением для Англии. Поскольку Япония выступила агрессором, по договору мы не обязаны были поддерживать ее, однако Гитлер испытывал благодарность к японцам и, вероятно, действовал импульсивно».

Только в будущем историки смогут компетентно рассудить, было ли правильным мнение Гитлера о неизбежности войны с Соединенными Штатами. Можно лишь гадать, объявил бы конгресс войну немедленно, если бы фюрер повел себя иначе и попытался ограничить военную деятельность Японии в Тихом океане лишь борьбой с Британией. Мы никогда не получим ответа на вопрос, как поступил бы президент Рузвельт, если бы 7 декабря 1941 года Япония напала на Сингапур, Гонконг и голландскую Ост-Индию, а американские владения оставила бы в покое. Однако с уверенностью можно сказать, что в этом случае вступление Америки в войну затянулось бы на много месяцев, в течение которых конгресс вел бы дебаты по поводу дальнейших действий. А те месяцы в начале 1942 года имели колоссальное значение.

Однако фюрер предпочитал верить в то, что поддержка готовой к войне Японии перевесит сопротивление неподготовленной Америки. Огромный промышленный и военный потенциал Соединенных Штатов не производил на него особого впечатления. Как сказал однажды Геринг, «американцы не умеют строить самолеты; у них хорошо получаются лишь холодильники и электробритвы». Похоже, Гитлер разделял это мнение, но вскоре ему пришлось свое мнение изменить.

Как только Гитлер навлек на рейх объединенную мощь Британской империи, СССР и Соединенных Штатов, шансы Германии на победу во Второй мировой войне стали весьма сомнительными. Но если бы немцы воспользовались возможностями, открывшимися им после Перл-Харбора, война, вполне вероятно, продолжалась бы еще много лет, а в Европе вообще зашла бы в тупик. Единственный шанс, остававшийся у Германии в 1942 году, был тем, который она отбросила в 1940-м. Следовало снова попытаться выбить британцев из Средиземноморья, запечатав восточный и западный подступы к морю. В июле 1942 года эта цель еще была достижима, поскольку победоносные немецкие войска как раз дошли до Эль-Аламейна, находившегося в ошеломляющей близости от Александрии и Суэцкого канала. С захватом Суэцкого канала перед высшим немецким командованием открылись бы неисчислимые перспективы. Изгнав британцев из Северной Африки, немцы взяли бы Мальту, Гибралтар и Кипр, то есть все Средиземноморье, или, пройдя через Средний Восток, гигантскими клешнями соединились бы со своими войсками, движущимися через Кавказ. Любое из этих наступлений предотвратило бы разгром под Сталинградом, не позволило бы союзникам высадиться в Северной Африке и удержало бы в войне Италию. Однако блестящими возможностями Эль-Аламейна, как и многими прежними, немцы не воспользовались. Это была ошибка номер семь. Человека, предоставившего Третьему рейху последний шанс избежать поражения, звали Эрвин Роммель.

Мало о ком из генералов при их жизни писали так много, как о фельдмаршале Роммеле. И редко оценка военных достижений полководца была столь противоречива. Одни превозносили его как военного гения, другие называли некомпетентным выскочкой. Не подлежит сомнению тот факт, что сам Гитлер вкупе с Геббельсом начал творить легенду о Роммеле, но прославила его, как творца успехов 8-й армии в пустыне, пресса западных союзников. Странно, что высшие офицеры немецкого Генштаба сделали больше всего для того, чтобы дискредитировать Роммеля и приписать его победы удаче, а не его выдающимся талантам.

Внешность Роммеля была весьма заурядной. Он был среднего роста; на его непримечательном лице выделялся лишь дерзкий и решительный подбородок. В Первую мировую войну младший офицер Роммель получил высшую награду Германии за мужество – «За заслуги», эквивалент британского Креста Виктории. Однако, несмотря на эту награду, его интеллектуальный потенциал не сочли достаточным для дальнейшего обучения в качестве офицера Генерального штаба. Правда, когда к власти пришел Гитлер, Роммеля назначили обучать личную охрану фюрера военной тактике. Роммель прекрасно воспользовался близостью к Гитлеру и в польской кампании уже командовал танковой дивизией. С помощью Геббельса роль этого соединения во французской кампании широко освещалась в прессе, поскольку Роммель уже был любимым генералом фюрера. В марте 1941 года после того, как итальянцев разгромили в Западной пустыне и вышвырнули из Киренаики, Роммель прибыл в Триполи со своим прославленным корпусом «Африка», состоявшим из двух до зубов вооруженных бронетанковых дивизий.

Военные действия, с переменным успехом развивавшиеся в Северной Африке в следующие восемнадцать месяцев, часто и подробно описывались в различной литературе. Военное искусство Роммеля, дважды отгонявшего британцев к египетской границе и ловко ускользавшего из-под удара при британском контрнаступлении, завоевало ему славу гениального тактика. Заняв позиции под Эль-Аламейном в июле 1942 года, он хвастливо заявлял, что будет в Каире через «три-четыре дня». Но удача изменила ему. Измотанные, оторванные от своих баз немецкие войска обнаружили, что оборона генерала Окинлека не так уязвима, как полагал их командующий. После первых двух попыток прорвать британскую оборону корпус «Африка» остановился на отдых. Фельдмаршал Монтгомери, сменивший Клода Окинлека, собрал значительные силы и атаковал Эль-Аламейн 23 октября 1942 года. Десять дней спустя корпус «Африка» отступил к Триполи. Роммель, находившийся в это время в госпитале в Германии, срочно вернулся в свой корпус. Однако было уже слишком поздно: Германия потеряла свой последний шанс на захват Суэцкого канала.

Что же помешало немцам продвинуться за Эль-Аламейн в июле 1942 года? Абсолютная неспособность германского высшего командования предвидеть, к чему могла бы привести их победа при Эль-Аламейне. Любопытно, что на этот раз Гитлер и его военные советники проявили удивительное согласие. Североафриканскую кампанию считали в Берлине вспомогательной; ни фюрер, ни Генеральный штаб не воспринимали ее всерьез. Присутствие немецких войск в Африке считалось политическим жестом, необходимым для успокоения Муссолини. Согласно свидетельству генерала Риттера фон Тома, преемника Роммеля в пустыне, Гитлер был совершенно уверен в способности итальянцев удержать Африку собственными силами. Потому он считал, что одной-двух немецких дивизий будет вполне достаточно для того, чтобы поддержать итальянцев и не дать Муссолини перебежать на сторону врага.

Это мнение энергично поддерживал генерал-полковник Франц Гальдер, начальник Генерального штаба, который также выступал против участия немецких войск в военных действиях на Средиземноморье. Он постоянно напоминал Гитлеру об опасности разбрасывания ресурсов. К тому же Гальдер был невысокого мнения о полководческих талантах Роммеля и, возможно, поэтому старался удерживать немецкие войска подальше от Африки.

Вот что говорил Гальдер о причинах малого количества немецких войск в Африке:

«Лично я считал североафриканскую проблему чисто политической. Мы понимали, что Италии важно сохранить африканское побережье, но, поскольку на море господствовали англичане, я настаивал на отправке в Африку не более трех-четырех дивизий. С такими малыми силами мы могли только защищать итальянские территории как можно дольше. Разумеется, если бы представился шанс для наступательных действий, мы бы воспользовались им. Однако в целом мы просто тянули время. В конце концов ситуация все равно сложилась бы не в пользу итальянцев, но мы стремились оттянуть разгром. Три-четыре дивизии, брошенные на достижение этой цели, не казались слишком дорогой платой.

В последний раз я обсуждал это с Роммелем весной 1942 года. Тогда он сказал мне, что завоюет Египет и Суэцкий канал, а потом заговорил о Восточной Африке. Я не смог сдержать неучтивой улыбки и спросил, что ему для этого потребуется. Оказалось, он хотел бы получить еще два бронетанковых корпуса. «Даже если бы они у нас были, как бы вы снабжали их?» – спросил я. «Меня это не касается; это ваша проблема», – ответил он. Чем хуже складывалась ситуация в Африке, тем больше требовал Роммель. Откуда возьмется помощь, его не интересовало. Затем стали жаловаться итальянцы, терявшие свой флот. Если историкам в конце концов удастся распутать клубок африканских событий, это будет чудом, так как Роммель умудрился создать такой хаос, в котором вряд ли кому-нибудь удастся разобраться».

3 октября 1942 года, всего за несколько недель до атаки Монтгомери на Эль-Аламейн, Роммель, казалось, еще не сомневался в благополучном исходе африканской кампании. В тот день в Берлине он хвастался перед группой иностранных журналистов: «Сегодня мы стоим в ста километрах от Александрии и твердо намерены войти в Египет. Мы не зашли бы так далеко, если бы не были уверены в победе. Можете не сомневаться, мы крепко держим все, что завоевали...»

Предназначались ли эти слова для спокойствия тех, кто находился в рейхе, или Роммель действительно верил в то, что говорил, трудно сказать. По свидетельству генерал-майора Иоганна Крамера, командира одной из дивизий корпуса «Африка», трудности со снабжением в Эль-Аламейне сильно тревожили Роммеля. «Эль-Аламейн был потерян еще до начала сражения, – сказал Крамер. – У нас не было горючего. Огромные запасы горючего и снаряжения были рассредоточены по Италии; предполагалось, что итальянцы будут подвозить их, но они не смогли это сделать. Роммель давно знал, что война в Северной Африке безнадежна, и не потому, что не хватало оружия или продовольствия, а из-за нехватки горючего. Как только был потерян Эль-Аламейн, Роммель призвал Гитлера закруглить военные действия, чтобы избежать больших потерь, которые в конечном счете мы понесли на мысе Бон в Тунисе».

Как мы видим, генерал Крамер несколько туманно подтвердил мнение генерала Гальдера: рискованная североафриканская затея споткнулась о проблему снабжения. Хотя последующие поколения, несомненно, будут считать Роммеля блистательным тактиком, очевидные недостатки в области управления лишат его славы великого генерала. Его личные административные промахи были приумножены верховным командованием, упорно не желавшим принимать всерьез африканский театр военных действий и посылать в пустыню достаточное количество войск. Оглядываясь назад, можно сказать, что, если бы в июле 1942 года на помощь Роммелю отправили еще две-три хорошо снаряженные дивизии, вермахт получил бы отличные дивиденды на вложенный капитал. Эти дивизии без ущерба можно было выделить из бездельничавших во Франции формирований. Они охраняли берега Ла-Манша в то время, когда было ясно, что у союзников нет сил для преодоления «Атлантического вала». Сильный, как всегда, задним умом фельдмаршал Кейтель признал ошибку Эль-Аламейна следующими словами:

«Одним из величайших шансов, который мы упустили, был Эль-Аламейн. Я сказал бы, что тогда, в разгар войны, мы были ближе к победе, чем в любой момент до или после. Совсем немного требовалось, чтобы завоевать Александрию и пробиться к Суэцу и Палестине. Но именно там мы не были достаточно сильны из-за расстановки наших сил; главным образом из-за войны против СССР».

Поражение корпуса «Африка» повлекло за собой три важных последствия: изгнание войск «Оси» из всей Африки, уничтожение огромного немецкого формирования в Тунисе и представившуюся западным союзникам возможность атаковать южную оконечность Европы. Все это в течение нескольких месяцев. Слишком долго цепляясь за Эль-Аламейн, Гитлер, как обычно, упустил шанс своевременного отступления. 2 ноября Роммель с огромными потерями начал отход к Триполи. Не имея сил держать оборону в пустыне, он умело, но слишком поспешно отошел к линии Марет. Этот рубеж был ранее построен французами за тунисско-триполитанской границей, как защита от итальянцев.

Роммелю понадобилось менее трех месяцев, чтобы отступить на 1400 миль, а 8 ноября 1942 года союзники осуществили свой первый крупномасштабный морской десант на побережье Касабланки, Рабата, Орана и Алжира во французской Северной Африке. Немецкое военное мышление, чью косность уже продемонстрировала ошибочная оценка британских и советских ресурсов, продолжало накапливать промахи в Северной Африке. Несмотря на разветвленную шпионскую сеть в контролируемой правительством Виши французской Африке, несмотря на армаду из 850 военных и торговых судов, бороздящих открытые воды Атлантики, немцы были захвачены врасплох известием о союзном десанте. Адмирал Кранке, впоследствии отвечавший за организацию морской обороны Западной Европы, признал, что немецкий военный флот даже не подозревал о передвижениях союзников:

«Как подготовка, так и продвижение десантных судов остались вне поля зрения немецкого военного флота, и подводные лодки не были вовлечены в боевые действия у африканского побережья».

В результате союзного десанта все войска «Оси» оказались зажатыми между 8-й армией Монтгомери, наступавшей с востока, и вновь прибывшими англо-американскими войсками генерала Эйзенхауэра, атаковавшими с запада. В безнадежной попытке исправить неисправимую ситуацию Гитлер, наконец, сделал то, что отказывался делать в начале 1942 года, когда эти действия были бы полезными. Он послал в Африку подкрепления и снаряжение. Но если восемью месяцами ранее эти войска дошли бы до Суэцкого канала, то в марте 1943 года они могли лишь удерживать неудобный плацдарм в Северной Африке, надеясь помешать западным союзникам беспрепятственно пользоваться Средиземным морем. С Роммелем на восточном фланге и генерал-полковником фон Арнимом на западном немцы сопротивлялись союзникам до апреля 1943 года, когда была прорвана линия Марет. Роммель вернулся в Германию, слишком больной, чтобы продолжать свою войну. Он оставил весь корпус «Африка» под командование генерала фон Арнима. Корпус, разросшийся до 120 тысяч человек, продолжал тщетную борьбу еще месяц. Никаких серьезных мер для эвакуации этих войск не было предпринято, ибо фюрер решил, что они не отступят и будут сопротивляться до последнего человека. Таков был приказ (уже дорого обошедшийся вермахту в СССР), из-за которого до конца Второй мировой войны смерть соберет огромный урожай. 13 мая 1943 года все итальянские и немецкие войска в Тунисе численностью около 250 тысяч человек капитулировали. Средиземное море вновь всецело принадлежало западным союзникам, и ничто не мешало их вторжению в Европу и ее освобождению.

Следующие пятьдесят восемь дней англо-американские войска готовились к штурму подбрюшья Европы. 10 июля 1942 года была захвачена Сицилия. Две недели спустя на фашистском большом совете первый диктатор «Оси» Бенито Муссолини был свергнут и арестован. Эти события, фактически завершившие участие Италии в войне, стали кульминацией длинного и непрерывного ряда неудач, поражений и унижений, перенесенных итальянским народом в партнерстве с нацистской Германией. С неожиданного вступления в войну 10 июня 1940 года, пытаясь урвать свою долю плодов от бесспорной победы, Италия постоянно мешала Германии. Кейтель и Йодль заявляли о нежелательности помощи Италии; но раз она вступила в войну, ее приходилось поддерживать. Самовольное нападение Муссолини на Грецию и Египет вовлекло Германию в балканскую и африканскую кампании, хотя она предпочитала сконцентрировать свои усилия в Европе. Как мы уже видели, вместо того чтобы оказать Италии в Средиземноморье действенную помощь, раздраженные Гитлер и его генералы без энтузиазма отнеслись к военным действиям, которые считали боями второстепенного значения. В результате была упущена очень важная победа в Средиземноморье, а немецкие войска истощили свои силы в бесплодной попытке поддержать многочисленные, но бездарно управляемые итальянские армии.

К 1943 году Италия прошла во Второй мировой войне бесславный путь. Ее войска были отброшены греческой армией, гораздо меньшей по численности и хуже вооруженной. Ее флот прятался в гаванях с разгрома у Таранто 11 ноября 1940 года. Изгоняя армию маршала Грациани из Египта и Киренаики в 1941 году, крошечное формирование генерала Уэйвелла взяло в плен более 130 тысяч итальянцев. В том же 1941 году была потеряна итальянская Восточная Африка, включая Эритрею, итальянское Сомали и Абиссинию. Разгром в Тунисе завершил уничтожение Итальянской африканской империи и большей части итальянских войск. Вторжение в Сицилию, когда итальянские дивизии просто сложили оружие к ногам союзников, показало, насколько равнодушен итальянский народ к исходу войны. Когда после высадки союзников на Сицилию Гитлер отказался послать Муссолини подкрепления, престиж дуче был подорван настолько, что 24 июля 1943 года девятнадцать из двадцати шести членов фашистского большого совета предложили ему подать в отставку. Главой правительства стал маршал Бадольо, который открыто заявлял о поддержке «Оси», но уже через три недели вел тайные переговоры с западными союзниками.

Все это время немецкая военная разведка демонстрировала полную неспособность разгадать намерения западных союзников и итальянцев. Вторжение на Сицилию было для нее сюрпризом. «Мы были уверены, что союзники сначала нападут на Сардинию», – признал генерал-полковник Штудент, в то время командовавший немецкими парашютно-десантными войсками в Италии.

Свержение Муссолини также застало немцев врасплох. И о капитуляции Бадольо, тайно подписанной 3 сентября 1943 года, им ничего не было известно до 8 сентября. «Я узнал о капитуляции Италии по радио 8 сентября, – сказал генерал-полковник фон Витингоф, командовавший 10-й немецкой армией в Италии. – Хотя мы подозревали, что нечто подобное может случиться, капитуляция нас ужасно шокировала».

Следует признать, что, несмотря на три промаха разведки, Генеральный штаб с похвальной скоростью сумел оправиться от этих неожиданных ударов. На Сицилии немцы затянули бои на тридцать восемь дней, что впоследствии сильно сократило период благоприятной погоды для военных действий союзников в Италии. Услышав о свержении Муссолини, Генштаб незамедлительно послал в Италию подкрепления для защиты находившихся там немецких войск и для обороны южных границ рейха. Наконец, когда было объявлено о капитуляции правительства Бадольо, Генштаб безжалостно взял на себя руководство рвавшейся из-под контроля ситуацией. Немецкие офицеры просто входили в соседние итальянские казармы и приказывали бывшим союзникам сложить оружие. «У нас не возникало никаких трудностей с итальянцами, – вспоминал фон Витингоф. – Они были так же поражены объявлением о капитуляции, как и мы, и понятия не имели, что делать дальше. Я знал лишь одного итальянского командира дивизии, который отказался отдать своим войскам приказ разоружиться. Он был застрелен немецким конвоиром, когда потянулся к пистолету. Я так и не понял, собирался ли итальянец сопротивляться или хотел сдать личное оружие. Это был единственный инцидент такого рода».