Текст книги "Ники Лауда. Биография"

ГЛАВА 8
Преодолевая страх

«Монца? Это сумасшедшее место, – говорил Лауда. – Помню, выхожу я из паддока, а у ограждения женщина с малышом на руках. Вокруг полно полицейских, оттесняют от меня фанатов, а она протягивает мне ребенка. Я не мог поверить своим глазам. Она относилась ко мне, как к какому-то божеству. Никогда не забуду эту картину… Полное безумие!»

Много что отвлекало Лауду от подготовки к гонке. Вместо того чтобы сделать его возвращение максимально комфортным, учитывая все, что ему довелось пережить, организаторы Гран-при Италии словно из кожи вон лезли, чтобы усложнить Ники жизнь. Лауда подозревал, что тут не обошлось без указаний Энцо Феррари, который по-прежнему не хотел, чтобы он принимал участие в гонках, вынуждая Ferrari ставить три машины. Ники вспоминал:

Ну вот, в четверг я в Монце, и мне говорят, мол, поезжай в больницу и пройди обследование: необходимо подтверждение, что тебя можно допустить до соревнований. Мне это жутко не понравилось, да и необходимости в этом не было. Такого требования нет! К тому же говорили мне это не организаторы, а просто какие-то итальянцы. Эти мафиозники вывели меня из себя. Говорят, это нужно мне самому, чтобы я лучше пилотировал! Просто ужас! [Вилли] Дунгл поехал со мной, меня осмотрели и ничего не нашли. Я был в бешенстве. И сказал им: «Какого черта вы творите? Я в форме. Выйти на старт – это мое решение».

Но на этом проблемы не закончились. В первый день практики Лауду ожидало новое препятствие. Зарядил дождь – хуже не придумаешь, учитывая специфику этой очень быстрой трассы: из-за деревьев на обочинах влага и туман задерживаются тут надолго. На утреннюю практику почти никто не выехал, но дождь не прекращался, и Лауда понимал, что выбора нет. Этого момента ждали многие, в том числе Михаэль Шмидт, молодой фанат из Германии, который много лет спустя станет уважаемым обозревателем «Формулы-1». Шмидт вспоминал:

Я старался следить за всеми Гран-при. Как ни странно, не знаю почему, телерепортажа о Гран-при Германии на «Нюрбургринге» не было. Я слушал радиорепортаж и знал, что на трассе произошла большая авария и машина загорелась. Сначала сказали, что все в порядке и Ники вытащили из машины. У него ожоги, вот и все. И лишь потом из теленовостей стало известно, что он может умереть. Через три-четыре дня появились статьи в таблоидах, и я подумал: этот парень больше никогда не вернется в спорт, ему повезет, если он выживет.

До того момента я ни разу не смотрел гонки с трибун, но в сентябре у моего отца были дела неподалеку от Монцы, и я попросил его взять меня с собой. Я понимал, что соревнований не увижу: отец собирался возвращаться в субботу. Но мы хотя бы сможем посмотреть первую практику. Лил проливной дождь. Мы пошли на главную трибуну – единственную трибуну под навесом, – и она уже оказалась забита. С нее видно пит-лейн. Из-за дождя там никого не было. Но рядом с боксами Ferrari толпился народ. Все стояли под зонтами, ожидая Ники. Но утром почти никто не выезжал на трассу.

Дневную практику решили задержать, и я начал переживать, что вообще не увижу никаких машин, ведь дождь все лил и лил. Но потом показались болиды, и, как это всегда бывает в Монце, когда выезжают соперники Ferrari, например Джеймс Хант, зрители свистят. А когда появляется машина Ferrari, раздаются восторженные крики.

Первым выехал Ройтеман, а потом все бурно приветствовали Регаццони. И вот, наконец, Лауда – словно Иисус Христос явился! Это надо было видеть! Все встали. Никто не кричал – люди молча стояли и хлопали в ладоши. В знак уважения. Я был поражен. Будто бы каждый в тот день чувствовал, что это исторический момент. Парень чудом выжил, а через 42 дня сидел в кокпите гоночной машины. Никогда этого не забуду.

Джону Уотсону, как и многим другим коллегам Лауды, не терпелось понять, как у австрийца получилось вернуться в автоспорт после такой аварии. Разумеется, они волновались о его здоровье, но все же не могли не задаваться вопросом, каким образом гонщик может справиться с подобной ситуацией. Уотсон рассказывал:

Я увидел в паддоке Ники. Для гонщика и любого другого спортсмена вот так взять и вернуться в спорт – пример невероятной отваги. Если честно, выглядел он ужасно, и ты невольно задавался вопросом, что же тогда творилось у него в душе. Говорили, этому предшествовала одна история. Когда Ники под руководством Вилли Дунгла работал над своим возвращением, Вилли придумал среди всего прочего специальный тест, чтобы понять, как Ники среагирует, если случится авария. Он отвернулся, скомкал газету, поджег ее и бросил в Ники. Хотел увидеть, как гонщик воспримет подобную ситуацию: будет действовать спокойно или потеряет самообладание. Очевидно, Ники действовал спокойно, и в тот момент Вилли понял, что с психикой у его друга все в полном порядке. А над физической формой – да, перед Монцой пришлось основательно потрудиться.

Но психика – штука непредсказуемая и после серьезной аварии может подкинуть неприятные сюрпризы. Начинаешь думать: а как я себя поведу, когда сяду в машину? Вдруг оцепенею от страха? Когда залезаешь в кокпит, все чувства и ощущения возвращаются почти сразу же. Могу сказать лишь, что нужна редкая отвага, чтобы сделать то, что сделал Ники.

Сесть в машину – это одно, а показать достойный результат или пытаться его показать, – совсем другое. В конце первого дня Лауда был 19-м – худшим среди трех машин команды Ferrari. Ники вспоминал:

В пятницу я не мог вести машину. После нескольких кругов вылез из кокпита – я испугался. Казалось, что все повторится снова. Я поехал в Монцу, потому что знал: чем раньше вернешься, тем лучше. Но страх никуда не делся. Ты говоришь себе, что можешь войти в поворот, не снижая скорости, все будет хорошо. В голове ты это прокручиваешь, но вот он поворот – и нога сама поднимается [с педали газа]. Это внутренний тормоз, над которым ты не властен. Он запрятан у тебя глубоко внутри. Я понял: пройдет время, прежде чем я снова смогу довериться машине. Отправился в отель и покопался в своей голове. А потом сказал себе: либо ты участвуешь в гонках достойно, либо заканчиваешь карьеру.

В тот момент Мауро Форгьери, технический директор, почувствовал, что его опасения подтверждаются:

Когда Ники попал в аварию и мы узнали, насколько серьезно он пострадал, я не думал, что ему конец. Нет. Для меня Лауда – это человек, любящий эту жизнь, а для него жизнь – это гонки. Это не мог быть его конец, потому что для Ники конца не существует. Для него возвращение – это еще одно начало. Однако я предлагал не ездить в Монцу, потому что, с моей точки зрения, он еще не был готов. Кровь на бинтах – это ерунда. Я видел проблему в том, что он не был так хорошо готов к гонке, как он к этому привык. Я подумал, что он теперь по-другому относится к проблемам, не так, как раньше. И его донимала пресса. Ники было трудно, да и нам тоже.

Ники и Марлен понимали, что привычное внимание СМИ удесятерится, и решили остановиться в маленьком неприметном отеле подальше от трассы. И предосторожность сработала, но не до конца.

Ян Вулдридж был выдающимся спортивным журналистом. Он освещал крупнейшие соревнования – Олимпийские игры, кубки мира по футболу и основные турниры по гольфу и боксу, – описывая их в свойственном ему элегантном и увлекательном стиле в газете Daily Mail. С точки зрения спортивного редактора Тома Кларка, столь знаменательное событие, как возвращение Лауды, было достойно пера Вулдриджа.

Несомненно, Ян мог похвастаться огромным опытом описания мест действия и самих событий и с редким красноречием передавал атмосферу соревнований, но ему предстояло заполнить целый разворот статьей о Монце и Ники, а значит, пришлось проникнуть в неведомый доселе мир паддока «Формулы-1». Он сразу понял, что даже если ему удастся подойти к Лауде достаточно близко, о полноценном интервью можно не мечтать. И тут в нем взыграл профессиональный азарт. С помощью одного из многочисленных местных знакомых Вулдриджу – единственному из всех журналистов – удалось разузнать адрес отеля, где остановился Лауда. Спустя много лет Вулдридж вспоминал этот эпизод:

Меньше всего в тот момент жизни [Лауде] хотелось, чтобы его доставала пресса. Неудивительно, что он, его жена и несколько сопровождающих остановились в скромном отельчике в итальянской глубинке. Мне просто повезло. Десяток звонков тактичной миланской телефонистки на коммутаторе, которую также увлекла интрига, пара намеков – и вот мы уже в 30 километрах от города.

Я сразу заметил Лауду сквозь стеклянные двери гостиничного ресторанчика. Ел он с явным трудом, очень медленно. Единственным оправданием моему столь наглому поведению было то, что я действовал не из простого любопытства, а вместе со всем миром испытывал безграничное восхищение этим спортсменом. Однако его вот так запросто в дверях не остановишь: это вам не интервью с известным казановой или обидчивым профсоюзным деятелем. Ники внушал уважение. Пришлось сесть и ждать, пока он выйдет.

«Мистер Лауда, – сказал я, – меня прислали из Лондона поговорить с вами». Ники просто рассвирепел. Он имел право пройти мимо, выругаться, приказать вышвырнуть меня вон. Однако лишь сверкнул глазами без ресниц и произнес: «У вас ровно две минуты».

На самом деле поговорить с ним меня никто не посылал. Меня послали на него взглянуть. И то, что я увидел, было зрелищем не из приятных. Будто берешь интервью у жареного цыпленка. Одного уха нет. Ресниц тоже, веки обгорели. Губы сморщены из-за ожога. Кожа щек – как средневековый пергамент, натянутый на скулы. Все лицо, словно живая посмертная маска. Специальная накладка скрывала полное отсутствие волос.

Говорил он лаконично, четко артикулируя звуки и при этом быстро. «Смерть мне не интересна, – сказал он. – Я боялся, что сломал позвоночник. Когда я узнал, что нет, то понял, что выживу. Да, мне присылали священника. Ну и что? Что я мог поделать? Чтобы выжить, мне нельзя было засыпать. Вот я и бодрствовал. В воскресенье я буду участвовать в гонках».

Он еще что-то говорил, но я больше ничего не помню. Я был словно под гипнозом. Невероятно сильный, подчеркнуто вежливый, этот сын Рихтгофена[60]60
  Вероятнее всего, журналист сравнивает Лауду с немцем Манфредом фон Рихтгофеном, лучшим летчиком-истребителем Первой мировой войны по прозвищу «Красный Барон». – Прим. ред.


[Закрыть] развернулся и поднялся по лестнице. В маленьком отеле не было даже лифта.

Лауда обдумал все в свойственной ему прагматичной манере и пришел к выводу, что слишком рано старался показать максимум. Пытаясь сразу же двигаться в привычном для него темпе, он не учел ни своего физического состояния, ни отвратительной погоды. Надо было дать событиям развиваться плавно.

С этими мыслями пасмурным субботним утром Лауда вернулся в Монцу. Наличие трех машин усугубляло толкотню в тесных боксах Ferrari, до отказа забитых фанатами и журналистами. Организаторы гонки и члены команды пытались призвать к порядку фоторепортеров, но, поскольку речь шла о Ferrari, да еще и в Италии, это было все равно что успокаивать стаю мартовских котов.

Лауда почти не замечал весь этот бедлам: все его мысли были о том, как сесть в машину и справиться с трассой – влажной, но уже подсыхающей. Результаты, полученные в этой 60-минутной сессии, определяли место на решетке, днем проходил тестовый заезд (это новое расписание впервые опробовали на предыдущей гонке). Поскольку в пятницу практика толком не состоялась из-за проливного дождя, в предстоящий час многое должно было решиться.

Сначала Лауда решил двигаться в своем обычном ритме: преимущество «Монцы» в том, что трасса широкая, а значит, его Ferrari в случае чего не создаст затор. Результаты кругов были неважнецкими: похоже, Лауде ничего не светило; те, кто предсказывал ему трудное возвращение, а таких среди спортивных журналистов было большинство, чувствовали, что, как это ни печально, их прогнозы сбываются. Но они не учитывали, что среди этой суматохи Лауда смог сохранить исключительное хладнокровие.

«Вокруг меня творился хаос, – говорил Лауда. – Но как только садишься в машину, попадаешь в свой собственный мир. Есть только ты, машина и трасса. Я знал, что надо делать: начать спокойно, а потом добавлять. Это не было легко, но казалось необходимым. Я понятия не имел о результатах, просто ждал, когда все закончится, а там можно будет посмотреть, где я».

Ники стал пятым по скорости и, что вдвойне ценно, лучшим из трех Ferrari. Ройтеман был седьмым, почти на 0,3 секунды позади, Регаццони 11-м, отстав еще на полсекунды. К тому же Хант, у которого накануне выдались неспокойные дни, стал лишь девятым, что было на руку Лауде в борьбе за чемпионство.

Тот уикенд для Джеймса начался неудачно: во время первого круга практики в пятницу его McLaren занесло, и он повредил нос болида, что не вызвало ни малейшего сочувствия у местных зрителей. А потом дела стали еще хуже.

Последнее время ходили упорные слухи, что в машины McLaren заливали топливо с показателями, превышающими регламентные. Слухи эти не имели подтверждения, что, однако, не помешало организаторам Гран-при в Монце взять образцы у машин разных команд – в том числе и у McLaren. До утра все было тихо, а потом созвали конференцию и объявили, что в топливе, которое используют команды McLaren и Penske, превышено допустимое октановое число. Результаты, полученные этими командами во время субботней практики, признали недействительными. Из-за влажной трассы пятничное время было хуже на 20 секунд, так что Ханту (и двум другим гонщикам из его команды) пришлось стартовать с задней части решетки. И в довершение всех бед McLaren, Автомобильный клуб Италии объявил о своем намерении поддержать апелляцию Ferrari по поводу победы Ханта в Гран-при Великобритании.

Лауда пропустил всю эту информацию мимо забинтованных ушей и стал готовиться к началу гонки, стартовавшей в воскресенье в 15:30. Восьмидесяти тысячам зрителей пришлось долго ждать, пока 26 машин проделают свой путь к стартовой решетке: Лауда на третьем ряду, Хант – в самом конце. Под пасмурным небом участники прошли формировочный круг, прежде чем расположиться на широкой прямой «старт – финиш». Ники смотрел налево, где возвышалась стартовая трибуна, и ждал, пока официальное лицо опустит национальный флаг Италии. «Не знаю, почему они решили изменить систему старта с флагов на огни, – говорил Лауда. – Я высматриваю человека с флагом, жду, когда что-нибудь произойдет. Первая передача не включена – и тут загорается зеленый свет[61]61
  В современной «Формуле-1» машины могут стартовать после того, как погаснут красные стартовые огни. – Прим. ред.


[Закрыть]. Даже обратного отсчета не было. А Ferrari забыли меня предупредить, что эта чертова система изменилась! В конце первого круга я опустился на 12-е место. Попал в трафик[62]62
  В переводе с английского traffic – «движение». В автоспорте этим термином обозначают плотную группу болидов, находясь в которой сложно показать хороший результат (в отличие от свободного пространства на трассе). – Прим. ред.


[Закрыть] и снова занервничал. Было жутко неприятно».

Однако, как и во время практики, Лауда взял себя в руки, нашел свой ритм и стал постепенно подниматься все выше: на 3-м круге он был десятым, на 7-м – восьмым, на 14-м – шестым. И каждый его обгон приветствовала страстная публика. Между 42-м и 48-м кругами он обошел Шектера и Депайе из команды Tyrrell. Когда Ferrari под номером один пересекла финишную линию четвертой, все зрители вскочили на ноги. Неожиданная победа Петерсона из команды March казалась несущественной, как и (хотя и в меньшей степени) второе место – Регаццони. А бедолагу Ройтемана уже давно обошел человек, которого он должен был заменить.

Тем временем Хант после столкновения с другой машиной сошел с трассы и наблюдал за происходящим из боксов. Несмотря на разочарование и увеличившееся на пять очков отставание от Лауды, Джеймс в полной мере оценил мужество соперника. Хант вспоминал:

Выступление Ники говорило само за себя. Встать чуть ли не из могилы и через полтора месяца прийти четвертым на Гран-при! Выдающееся достижение, особенно учитывая, что времени на подготовку почти не было. Он просто сел в машину и поехал. Чертовски круто. Ники провел эту гонку в своей манере: держал все под контролем, учитывая свое состояние, давал себе передышку перед новой атакой. Он знал, что я сошел с трассы, так что с этой точки зрения на него давления не было. Лауда просто положил еще несколько очков в копилку перед началом основной битвы. Выдающееся выступление. Выдающееся!

Через 1 час 31 минуту после начала заезда Лауда остановил машину в зоне технического контроля, чувствуя себя полностью опустошенным. Медленно выбрался из кокпита, в сопровождении полицейских с собаками прошел к задней части боксов Ferrari и начал осторожно снимать свой шлем. Большая часть кремового огнеупорного подшлемника пропиталась кровью и прилипла к кровоточащим ранам (в местах пересадки кожи раны открылись) – словно яркое доказательство его поистине героического выступления. Одним из тех, кому довелось увидеть этот эпизод, был итальянский журналист Джорджо Пиола:

Меня больше всего шокировало именно это: Ники снимает шлем, а под ним окровавленный платок. Чем-то он походил на монстра. Выглядело пугающе. Невольно задумываешься: как в таком состоянии вообще можно вести машину? Мне самому доводилось получать травмы, может, поэтому его раны меня так поразили. Сломать руку – больно, но кость фиксируют. А глубокая рана может оказаться куда хуже перелома. При каждом движении она открывается. Вы теряете кровь, это причиняет боль. С Ники это и произошло, и тем не менее он добрался до финиша. Это невероятно, просто фантастика.

«Ники не должен был вести машину, он ведь еще не поправился, – говорил Джеки Стюарт, бывший победитель «Монцы». – Никого более отважного я в спорте не встречал». Одетто рассказывал:

Весь уикенд получился просто невероятным. В первый день Ники пришлось непросто: со всего мира съехались болельщики, представители прессы. Это был большой стресс для всей команды, а не только для Ники. Мы знали, что в пятницу у него возникли проблемы. Но, как и всегда, ночью Лауда все обдумал как следует и принял решение: забыть весь этот хаос и сконцентрироваться на вождении. В субботу он уже был другим человеком и совершенно другим гонщиком. Мы сделали что смогли, но то, что Ники так здорово выступил, – исключительно его заслуга.

Невозможно описать словами, как он выглядел, когда вернулся с гонки и снял шлем. Да и из-за обгоревших век он даже не мог закрывать глаза. Ночью ему приходилось надевать маску. Можете себе представить, каково это – в таком состоянии участвовать в гонке? Прийти четвертым через 44 дня после того, как чуть не умер?! Невероятно. Просто невероятно.

Это действительно поражало воображение. Болельщики сходили с ума уже оттого, что видели Ferrari на трассе в Монце. А теперь, когда их гонщик, лидер общего зачета и притом действующий чемпион мира, невзирая на огромный риск и ужасные раны, делавшие его похожим на актера-статиста из кино про войну, выступил так хорошо, эмоции просто зашкаливали. Никогда еще в истории автоспорта, изобилующей смертями и страшными травмами (да и вообще в спорте), не было примеров подобной силы духа и отваги. Сам Лауда, разумеется, воспринимал все иначе. У него была конкретная задача. Он ее выполнил.

ГЛАВА 9
Игра продолжается

«Формула-1» – самое яркое проявление автоспорта, где сочетание страсти, скорости, страха, самовлюбленности и эгоизма рождает явление, которое мы называем магическим словом неитальянского происхождения – СПОРТ. В этом слове заключен целый мир, в котором, как и в нашей жизни, есть добро и зло. Я считаю, что их соотношение – 50 на 50. Кроме того, я убежден, что главные движущие силы автоспорта – это желание гонщика победить и его сила воли. Возвращение Лауды в спорт – это проявление врожденной страсти к гоночным машинам. Да, деньги тоже имеют значение, но не определяющее. Я испытываю к нему безмерное уважение как к талантливому и вдумчивому профессионалу. И никогда не сомневался, что ему удастся восстановиться.

Эти слова Энцо Феррари произнес в интервью Newsweek спустя два месяца после Гран-при Италии, но у Лауды были все основания сомневаться в их искренности:

После Монцы, перед выездом на трассу «Поль Рикар», я спросил, какие у команды планы на тесты. Мне сказали, что все три дня будет работать Ройтеман и он же будет отвечать за тестирование. Мол, я могу заняться притиркой тормозных колодок во Фьорано, или что там мне еще нужно.

Тогда я помахал у них перед носом своим контрактом, согласно которому я как пилот номер один имею преимущественное право на тестовые заезды. И сказал, что ухожу в McLaren — придумал это на ходу! Они попросили меня подождать за дверью, а потом пригласили войти. «Ну хорошо, – сказали они. – Можешь поработать третий день». И это говорят парню, который лидирует в чемпионате на Ferrari за три гонки до его окончания!

И вот приезжаю я на «Поль Рикар», все вокруг говорят на испанском (Ройтеман – аргентинец), и сижу себе два дня. А механикам, оказывается, не сказали, что третий день буду работать я! Они уже начали собирать вещи: пришлось их остановить, чтобы помогли с настройками. Я сделал несколько кругов на старых шинах в машине с еле живым двигателем, заехал в боксы, немного отрегулировал, мне поставили свежий комплект шин, и – опля! – я на 0,4 секунды впереди этого товарища [Ройтемана]. Тогда я вернулся и заглушил двигатель. Тесты закончены. Продолжаем гонки.

Между гонкой в Монце и Гран-при Канады на трассе «Моспорт», Онтарио, был трехнедельный перерыв. В это время в Париже главный руководящий орган автоспорта (ныне известный как FIA[63]63
  От фр. Federation Internationale de l’Automobile – Международная автомобильная федерация. – Прим. ред.


[Закрыть]) рассматривал обращение Ferrari по поводу победы Ханта в Гран-при Великобритании. Уверенные в своей правоте, McLaren отправили Ханта в Канаду, а Тедди Майера и еще одного юриста – заниматься судебными делами. Ferrari же приехала в Париж большим составом: Даниэле Одетто в сопровождении своего адвоката и юриста из Автомобильного клуба Италии, который к тому же был президентом Исторической комиссии FIA, плюс звезда Гран-при Италии Ники Лауда, весь в бинтах. Ники употребил весь присущий ему артистизм и блистательно сыграл роль израненного в боях героя. Мы никогда не узнаем, какое впечатление произвела эта мелодрама на влиятельных судей из Франции, Германии, Испании, Бразилии и Швейцарии, но они вынесли свой вердикт: победу Ханту не засчитали и отдали ее Лауде.

За полдня Хант потерял девять очков, а его соперник получил три. Теперь интервал между ними составлял 17 баллов в пользу Ники.

Такой сокрушительный удар должен был разозлить Джеймса, который ненавидел проигрывать ни в чем, начиная нардами или теннисом и заканчивая автоспортом. Британская пресса всячески поддерживала соотечественника, и интервью возмущенных решением суда представителей McLaren потеснили с первых полос репортажи о мужестве Лауды. Монца забыта, перчатки брошены. И соперники все те же: честный англичанин и высокомерный австриец.

Масла в огонь подлило сообщение одного пресс-агентства о том, что Лауда назвал решение суда «единственно правильным» и «полезным для автоспорта». В другой газете приводилась цитата Ники, мол, он «в неистовом восторге» от вынесенного вердикта. Хант в ответ не замедлил разразиться язвительной тирадой.

Костер враждебности вспыхнул, когда команды собрались в местечке Боуманвилль, неподалеку от трассы «Моспорт-Парк». Лауда и Хант принимали самое активное участие в кампании за безопасность водителей, деятельность которой оживилась после аварии Ники в Германии. Было принято решение об инспектировании трека перед гонкой, так как покрытие на «Моспорт», которая появилась в календаре Гран-при в 1967 году, стало слишком неровным. Однако за пару дней до гонки Джеймс заявил, что выходит из комитета и не собирается присутствовать на собрании. Вместо этого он намерен сосредоточиться на своих результатах, тем более учитывая пересмотр итогов Гран-при Великобритании. Его вполне можно было бы понять, не накали Хант обстановку высказыванием «К черту безопасность! Я хочу гоняться».

В интервью радио BBC Лауда был весьма прямолинеен: «Как член комитета безопасности Хант несет ответственность перед другими гонщиками. Он не имел права отказываться от ответственности. Я могу понять его недовольство дисквалификацией, но ответственность за безопасность пилотов – это совсем другое дело, и Джеймс должен думать не о дисквалификации, а о будущем спорта».

Приехавший в Боуманвилль Джон Хоган оказался между двух огней: как представитель Marlboro он имел отношение к обоим лагерям. Он вспоминал:

Мой рейс задержали, и я приехал в отель поздно вечером. Умираю с голода, захожу в ресторан – и вижу в одном конце зала Джеймса, а в другом – Ники. И они явно знать друг друга не хотят. Мне тут же кричит Хант: «Хоги, иди садись ко мне!» А Ники показывает на свободное место рядом и говорит: «Хоган! Давай сюда!» В общем, я попал. Джеймс просит: «Скажи Ники, чтобы он не вел себя как баба!» И тут же Ники выдает: «Что творит этот придурок?» Конечно же, я знал, что Ханта лишили очков за победу в Гран-при Великобритании, но о происходящем в Канаде не слышал. И подумал: «Да вы что, оба белены объелись?!»

Однако были дела посерьезнее словесных баталий: Хант понимал, что ему придется идти ва-банк – тем более на «Моспорте» он взял поул, а Лауда, чья Ferrari не очень хорошо вела себя на неровностях трассы, на решетке оказался всего лишь шестым.

Ники привык постоянно тестировать машину и беспокоился, что отсутствие тестов скажется на результате. А тут еще организаторы заинтересовались маслоохладителями Ferrari. Их перенос для внешнего наблюдателя вряд ли казался серьезной проблемой, но Лауда знал, как незначительное перемещение маслоохладителя на McLaren Ханта в том году привело к трудностям в управлении машиной, причину которых удалось выявить лишь через месяц. Тогда McLaren пришлось вносить изменения, чтобы задняя часть болида соответствовала регламенту. Теперь из-за незначительного отклонения от правил переносить маслоохладители пришлось Ferrari. Наконец все изменения внесены, машины допущены к гонке, обмен колкостями окончен. Пора показать, кто чего стоит на трассе.

Для Ханта это была самая важная гонка в жизни. Сначала ему пришлось разбираться с резво стартовавшим Петерсоном на March, потом на заключительном этапе выдерживать давление Депайе на Tyrrell. Лауда удерживал пятую позицию, пока не расшатался рычаг задней подвески, и непредсказуемое поведение машины вынудило его сойти, лишив возможности заработать баллы в общий зачет. Его лидерство в чемпионате мира сократилось до восьми очков. Оставалось всего две гонки, и первая – Гран-при США – проходила на трассе «Уоткинс-Глен» через неделю.

Команды «Формулы-1» остановились в очаровательном «Глен-Мотор-Инн» – небольшом семейном мотеле у озера Сенека в живописном районе Фингер-Лейк на севере штата Нью-Йорк. Хант в интервью Дэвиду Бенсону, опубликованному в Daily Express, говорил:

Всю свою жизнь я буду переживать по поводу дисквалификации и отобранной победы на Гран-при Великобритании. Я смирился с дисквалификацией в Испании, – которую потом отменили, – и тут меня меня дисквалифицируют снова. Очень неприятно. Такое чувство, что после Гран-при Испании Ferrari вознамерилась добыть победу в чемпионате любой ценой – на трассе или за ее пределами – и теперь будет использовать для этого каждую лазейку в регламенте. В Испании мы допустили грубую ошибку с шириной машины, и это дорого нам обошлось, а когда подали апелляцию и победу нам вернули, стало понятно, что Ferrari точит на нас зуб.

Ferrari заняла позицию – вполне себе разумную, – что правила есть правила и за их нарушение надо дисквалифицировать – и точка. Однако можно посмотреть на это с другой стороны: всегда есть право обратиться в суд, чтобы определить степень вины нарушившего технические требования. В пользу первой точки зрения говорит тот факт, что FIA слишком плохо оснащена для грамотной интерпретации своего допотопного регламента. Если мы считаем, что правила есть правила, то я сейчас должен по потолку бегать из-за произошедшего в Канаде: как выяснилось, машина Ferrari не соответствовала регламенту, и так было весь сезон! Маслоохладитель коробки передач был неправильно расположен. Это такое же нарушение, как излишняя ширина нашего McLaren в Испании. Однако они спокойненько катались так целый год!

Мы не стали подавать протест, потому что понимали: расположение маслоохладителя не дает им никакого преимущества, – но и широкая машина не давала нам никакого преимущества! Когда в Канаде организаторы указали Ferrari на нарушение, они с невероятной скоростью принялись все исправлять в ту же пятницу. Никогда не видел, чтобы команда так реагировала! Да если бы McLaren действовал как Ferrari, мы должны были добиваться их дисквалификации не только в свободных заездах в Канаде, но и во всех гонках сезона, ведь требование вступило в силу в Испании.

Однако мы понимаем: правила настолько запутаны, что построить машину, «законную» во всех отношениях, практически невозможно. Я знаю, что Ferrari изо всех сил подгоняет машины под регламент: они боятся, что McLaren найдет какое-нибудь нарушение и укажет на него судьям.

Что сделано, то сделано. Я очень хочу выиграть чемпионат мира в этом году, но в день гонок не стану думать об общем зачете. Сосредоточусь на победе здесь и сейчас. А свои шансы оценю, когда гонка закончится. Однако для победы мне понадобится удача, и многое зависит от результата Ники. В любом случае надо выигрывать либо быть как можно выше. Конечно, Ники сделает все, чтобы сохранить титул, но я настроен его отнять.

Отведя душу, Хант тем не менее сделал акцент на том, что юридические и технические вопросы не повлияют на личные отношения с Лаудой, пусть в последнее время они и разладились. Алистер Колдуэлл, босс McLaren, имел возможность наблюдать за тем, как складывалось общение соперников в разные периоды карьеры:

Я никогда не видел такого мужества, которое проявил Лауда в Монце – никогда, ни в одном виде спорта. После гонки стало заметно, что Ники испытывает страшную боль – стать четвертым при этом невероятно! Джеймс радовался, что Ники снова в строю. Они всегда были приятелями.

Поссорились они один только раз, в Канаде, после того, как Лауда, услышав про Гран-при Великобритании, съездил на суд в FIA. Вопрос был политическим; возможно, под давлением Энцо Феррари Ники замотал голову окровавленными бинтами – хотя сомневаюсь, что это была кровь – скорее, кетчуп. Однако это так подействовало на судей, что FIA отобрала у Джеймса девять очков. Естественно, ему это не понравилось. Но они быстро помирились и снова стали вместе ухлестывать за девчонками, шутить и состязаться в остроумии. Они оба хотели просто бороться за титул, не влезая ни в какие политические дрязги.

Время шло, и оставалось всего две возможности повлиять на положение в чемпионате. Интересно, что Джеймс и Ники вспоминали тогда своеобразный пакт, который они заключили шесть лет назад в Швеции. Хант вспоминал много лет спустя: