Текст книги "Звукотворение. Роман-мечта. Том 2"

Конечно, Верховному хотелось максимально эффективно использовать потенциал «колосовцев». Желательно было, чтобы они наносили встречные удары по врагу и тем самым полностью деморализовали противника на одном из участков нашего контрнаступления.

Желаемое часто не совпадает с действительным! И, задержавшись в своём кремлёвском кабинете, вспоминая один из фрагментов многоплановой деятельности на посту Верховного Главнокомандующего, он неожиданно подумал: «Да, связью Колосов теперь наверняка обеспечен…» Остановился возле стола, вынул любимую «ГЕРЦОГОВИНУ ФЛОР», размял сухими длинными пальцами табак папиросы, аккуратно высыпал на заранее приготовленный лист, чтобы затем набить трубку. И не успел подумать, как услышал ещё один голос, приятный, обволакивающе тихий, но зловещий. «Колосов – бывший заключённый, товарищ Сталин, я также считаю, что задействовать его в ходе нашего контрнаступления под Москвой было бы неосмотрительно… опрометчиво… Здесь я вполне солидарен с Жуковым». Дальнейшее можно было предвидеть.

Иосиф Виссарионович улыбнулся. Непонятное облачко сбежало с его глаз, в них вспыхнул внутренний такой же непонятный огонь. Сталин поймал себя самого на очевидном: прежде, когда несколько мнений совпадали, он, как правило, вставал на сторону большинства и тотчас возникало, выкристаллизовывалось непререкаемое, имеющее силу закона – БЫТЬ ПОСЕМУ. Да, верно, верно. Сегодня, однако, прогуливаясь с трубкой по своему кабинету, почему-то вспомнив Колосова, Иосиф Виссарионович совершенно не хотел подчиниться обычному ходу событий, порядку вещей, приняв в качестве безапелляционной точку зрения до мозга костей военного и аппаратчика, ведающего органами. Что-то диктовало вождю: разберись сам. «Сами с усами!» – он сделал очередную глубокую затяжку, не спеша подошёл к окну (в который раз!), бросил взгляд во двор, тёмный, где в поле зрения оказались маскировочные полотнища, сетки, ещё что-то в этом роде – фашистские налёты продолжались, средства ПВО столицы с трудом отражали воздушные угрозы врага. «Разберись сам, сам…» В какой-то момент он увидел непроницаемое, но всё-таки озабоченное лицо Георгия Константиновича и не предвещающее ничего хорошего – наркома внутренних дел. В следующий же миг почувствовал, что смертельно устал от нечеловеческого напряжения. На нём, Сталине, замкнулась кровеносная система могучего социалистического организма, он – средоточие интеллектуальной воли великого народа, символ прошлого и будущего Державы, Державищи! Биение его сердца – пульс огромной страны!! Это страшно. Страшно невообразимой ответственностью, колоссальным подвижничеством духа… Иосиф Виссарионович вернулся к рабочему столу, уселся в кресло, устремил огненный и… ледяной взор напротив себя, правая рука потянулась к кнопке вызова…

Входная дверь бесшумно отворилась, на пороге – знакомый и всегда бессонный силуэт Поскребышева Александра Николаевича, личного помощника, скажем так, Сталина, генерал-майора, и в прошлом такого же «энкавэдэшника»…

– Распорядитесь, чтобы Колосова… полковника Колосова отыскали и вызвали ко мне послезавтра к обеду… можно к вечеру…

– Хорошо, товарищ Сталин.

Кивком головы Иосиф Виссарионович поблагодарил и отпустил секретаря. Правая рука председателя ГКО, Верховного Главнокомандующего, секретаря ЦК ВКП(б] товарища Джугашвили, Поскребышев запускает на полную мощность всесильный государственный аппарат – соответствующие органы, службы, при одном только упоминании коих большинству людей становилось, говоря откровенно, не по себе. Почти двое суток будет в распоряжении этих «комитетчиков» для того, чтобы сделать невозможное – отыскать за линией фронта сплочённый воинский коллектив, наводящий страх на завоевателей. После чего, соблюдая меры безопасности, переправить на большую землю командира, нет – комиссара, личное дело которого Хозяину недосуг просмотреть. От наркома внутренних дел Сталин был осведомлён, по какой причине арестовали Виталия Петровича Колосова; в подробности Иосиф Виссарионович не вдавался, поскольку изучение деталей, «мелочей» – прерогатива Лаврентия Павловича Берии. Вместе с тем, отважные, неординарные действия Колосова и его бойцов привлекли к себе внимание Сталина и как-то исподволь, само собой разумеющимся способом родилась в утомлённом, многообъемлющем мозгу Хозяина мысль, точнее фантазия на тему «ПРИВЛЕЧЬ КОЛОСОВЦЕВ К ОПЕРАЦИИ ПО РАЗГРОМУ НЕМЕЦКО-ФАШИСТСКИХ ВОЙСК ПОД МОСКВОЙ»! Несуразной, сумасбродной идея сия Иосифу Виссарионовичу ничуть не казалась. И всё же на хмуром, непроницаемом лице Жукова ему, Сталину, виделся знак вопроса, читались недоумение и явно критическое выражение – мол, ничего из придумки оной путного не получится и вообще – зачем она? Ни к селу, ни к городу хлопоты лишние! Вот парад 7-го ноября на Красной площади – это здорово! А тут…

Давно уже затворилась аккуратно дверь за Поскребышевым, смолк в голове Сталина вдумчивый и властный баритон Жукова… Хозяин кабинета главного, кремлёвского, в задумчивоотрешённой позе лицезрел набивший оскомину интерьер.

Часы… диван… ковровые дорожки… скромное убранство… длинный прямоугольный стол с многочисленными телефонными аппаратами… огромные зашторенные окна, сквозь которые неслышно, вместе с ночью, (мнилось так), вливалось внутрь тяжёлое дыхание Родины, доносились тревожные удары её пульса. Советский Союз вставал снаружи, за окном занавешенным, огромным живым существом – оно кровоточило, но и сопротивлялось, требовало поддержки и само вселяло чувство уверенности, внушало надежду и оптимизм. Любой, находящийся в помещении этом человек, подумалось было Иосифу Виссарионовичу, должен ощущать себя неуютно, как перед прыжком с парашютом в ледяную воду… «Что почувствует Колосов?..» От мыслей назойливых о Виталии Петровиче незаметно для себя самого Сталин перешёл к думам более глобальным… На них подвигла его судьба Отчизны – и не той, что за окном, но – повсюду, в первую очередь, здесь, здесь, в его же кабинете! Натолкнули воспоминания о прочитанных некогда текстах, а также и рассказы, с коими познакомился в бытность слушателем Горийского духовного училища и после – семинаристом Тифлисской православной духовной семинарии, где, к слову сказать, господствовал иезуитский режим, что вызвало у будущего преемника великого Ленина бурный протест и отторжение. Тогда, в те далёкие уже годы, они, (вместе с Кецховели и Цулукидзе), составили руководящее ядро революционного марксистского меньшинства в противовес буржуазно-националистскому большинству группы «МЕСАМЕДАСИ», где, собственно, и начиналось политическая взросление Иосифа Джугашвили – сегодняшнего Иосифа Виссарионовича Сталина…

Да, воспоминания… Не будучи профессиональным историком, Иосиф Виссарионович, однако, не мог не знать, не ощущать существования духовной Хазарии – невидимой, антихристовой. Из различных источников он был прекрасно осведомлён, что Хазарский каганат – государство, которое включало в себя Северный Кавказ, Приазовье, значительную часть Крыма, степи и лесостепи до Днепра-Славутича… со столицей – городом Семендером, находившимся на территории современного Дагестана, а с начала 8-го века – Итилем, основанном в устье Волги. В 730-м году под влиянием евреев, бежавших в Хазарию от преследовавших их византийцев, персов, арабов, каган Булан и хазарские правители приняли иудаизм. В 732–737 годах в Хазарию вторглись арабы – их полководец Марван Ибн-Мухаммед разгромил хазарскую армию во главе с Буланом, потребовал от каганата принятия ислама. Булан согласился. В конце 8-го – начале 9-го века при внуке Булана кагане Обадии иудаизм был принят большинством тюркской знати, стал государственной религией. Таким образом, здесь установилось двоевластие, иначе диархия. Формальной главой являлся исповедующий иудаизм каган, реальным же правителем стал царь, бек, еврейского происхождения, поскольку принятие иудаизма большинством тюркской знати явилось в действительности ничем иным, как государственным переворотом, после которого все государственные должности были распределены между евреями. Всемогущий бек мог и назначать кагана, и убирать его, также единолично распоряжаться войсками, финансами, внешней и внутренней политикой. В условиях диархии бек являлся не просто соправителем кагана, – впоследствии он вообще не считался с ним, укреплял свою независимость, власть, что, в конечном счёте, уничтожило двоевластие. Итак, налицо полная смена государственного устройства – иудей Обадия захватил государственную власть, а правительство обращено в иудейство…

Сталин не мог не знать и того, что произошло потом. Переворот и реформы Обадии привели к гражданской войне. В 810–820 годах против иудейской верхушки выступили феодалы, не принявшие иудаизм и прежде всего христиане и мусульмане. Противостояние длилось много лет, в результате войны Обадия с сыновьями Езекией и Манассией погибли, власть же наследовал брат Обадии Ханукка. Он жестоко подавил выступления сопротивленцев и отныне правящая элита уже не скрывала своих верований. А для того, чтобы держать народ в подчинении, стала использоваться наёмная армия – от 40 до 100 тысяч человек. Власть, которая потеряла связь с народом, отвратила от себя массы и держалась исключительно на военной силе. Так начался период упадка Хазарии – посредническая торговля вытесняет традиционное земледелие и скотоводство, знать паразитирует и иудей-ствует. Хазария превратилась в противоестественное сочетание аморфной массы подданных с господствующим классом, которая была по самой крови, религии своей абсолютно чужда большинству. Сформировалось государство-химера – на теле одного народа сидела голова, состоящая из представителей другого… Химера – это чудовище с головой и шеей льва, туловищем козы и хвостом дракона. Таким образом, Хазария стала представлять собой антигосударственное образование. И если на заре становления Хазарского каганата, в 8-м веке, основатели его ханы Ашина руководствовались интересами подданных, то еврейские цари подобных целей себе не ставили – подавляли внутренних врагов иудаизма, а не Хазарии! Запретили восстанавливать церковную организацию хазарских христиан. А в 854 году хазары-мусульмане вынужденно эмигрировали в Закавказье. Хазария теперь была не только государственной химерой, но и этнической, так как произошло беспрецедентное вторжение представителей одного суперэтноса в среду, в области проживания другого, которое было с этим, вторгшимся, несовместимо. На место единой ментальности пришёл хаос вкусов, взглядов, представлений. Химера «новой» Хазарии живёт энергией распада – этнического, социального, государственного и духовного. Рождается негативное мироощущение… Истина и ложь приравниваются друг к другу. Появляется антиси-стемная идеология: она отрицает реальный мир во имя абстрактных целей, призывает в корне изменить его, на деле же – разрушить, сгубить. Итак, война у хазар стала образом жизни. Хазары начали создавать империю покорённых народов, в которую вошли и славянские племена. Уподобляясь евреям, хазары претендовали на статус избранного народа. В их намерения входило путём торгово-паразитических и военно-разбойных действий утвердить своё превосходство, как мировой силы и абсолютного гегемона во всём кавказском регионе.

Иосиф Виссарионович не мог также не знать и последующих исторических страниц… именно Киевская Русь, походы князя Святослава в 964–967 годах положили конец тирании хазар, многие из которых, имеющие иудейское вероисповедание, эмигрировали в Европу, где их стали ассоциировать с евреями-ашкеназами. Историками, энциклопедистами достоверно установлено: первые евреи, которые поселились и обжились на территории между Одером и Днепром, пришли из еврейского государства хазар Так называемая Рейнская версия отступила на второй план(?!) Современное еврейство имеет три этнически разные составляющие: ашкеназы, сефарды и восточные евреи. Причём самая многочисленная группа – 90 %! – европейские евреи или ашкеназы, прямые потомки этнических тюрков-хазар. Современное еврейское население имеет хазарское происхождение! Предки этих евреев прибыли не с Иордана, а с… Волги! Не из Ханаана, ставшего прародиной алфавитного письма, – с Кавказа! И в какой бы стране ни оказывались бы хазары, им удавалось занять важнейшие государственные, экономические, финансовые и социальные посты. Самое главное: после падения Хазарии, хазары не переставали мечтать о своём государстве, что получило выражение в 12 веке в мессианском движении по насильственному захвату Палестины. И именно среди евреев-ашкеназов возникла идея политического сионизма – движения, которое при нём, Сталине, только вызревало, но которое уже поражало всех своим яростным цветом. Это – тюрки-хазары, ориентированные на агрессивнейший иудаизм! В недрах возникшей этногенетической новации, в недрах данной химеры формируются антисистемы, целые социальные образования негативного типа с жизнеотрицающим мироощущением. Такие антисистемы и выступают главными инициаторами революций и войн, носителями разрушительного начала.

Сталин не мог не ведать, что Гитлер никогда бы не пришёл к власти, не поддержи его мировые финансовые воротилы. Руками Адольфа Шикльгруббера еврейские хазары хотят вновь прибрать к себе прежние владения, так называемую историческую родину, взять реванш за поражение тысячелетней давности от воителя Святослава. Имена Макса и Фредерика Варбургов, Макса Илгнера, Якова Шиффа, Германа Шмитца, Леопольда фон Мильденштайна, Курта Тухлера были на слуху людей, вплотную занимающихся вопросами сионистского развития. В жилах этих людей течёт хазарская кровь… И как тут не вспомнить (Сталин улыбнулся…) слова основоположника сионистского движения Теодора Герцля: «Чтобы овладеть миром, надо овладеть Россией».

И опять Иосифа Виссарионовича потянуло к окну… Слегка отодвинул плотную штору. Серый крупчатый снежок плавно порхал в недвижном мареве ночи, никак не решался опуститься на брусчатку. Нерешительность не была свойственна Сталину, вместе с тем, особенно в последнее время, он наряду с усталостью, всё чаще испытывал одиночество… Первое дополняло второе и побуждало действовать с кажущейся внешней медлительностью. Внутри себя он был, однако, вполне самодостаточен. И если обращение своё к народу советскому по причине вероломного вторжения гитлеровских армад на территорию Родины, якобы, попридержал из-за личного глубочайшего потрясения, по иным мотивам, не поддающимся широкой огласке, то все последующие указания, действия отличались оперативностью, напором, опирались на коллегиальность в принятии решений и носили государственную маркировку – символ мудрости, которая присуща вперёдсмотрящему. Не менее глубоки, энергичны

и стремительны были его мысли, раздумья… Так и сейчас, погрузившись в пресловуто-злополучный «еврейский вопрос», он с менторским хладнокровием и с мощным аналитическим проникновением в самую суть проблематики в очередной раз уяснил: нашествие гитлеровской Хазарии, нынешняя евреиада будет похлеще войны 1812 года, иных крестовых походов против славян Руси православной!.. А то, что напали именно они, последыши жидов(!] хазарских, было очевидно. Даже один из последних рейхсканцлеров Веймарской республики Генрих Брюнинг в письме к Черчиллю отмечал: «Я не хотел и не хочу сейчас по вполне понятным причинам открывать информацию, что с октября 1928 года самыми крупными и постоянными жертвователями средств для Нацистской партии были главные управляющие двух крупнейших берлинских банков, оба иудейского вероисповедания, один из них лидер сионистов в Германии».

Мысли Сталина невольно переключились на события в историческом масштабе относительно недавние… Всё с тем же менторским спокойствием, но с интеллектуальным всеохватом он заново постиг «пройденный материал», увязав его с запрограммированностью антисистем, вроде Хазарии, на революции, войны, другие способы насильственного и не исподволь, но исподволь порабощения народов-гоев, то есть, – христианских… взятие реванша! возвращения! мести! Всё это, последнее, касается именно хазарских евреев. Таким было его, Сталина, понимание троцкизма, как вершины странного, противоречащего социалистическим воззрениям, пирамидоподобного массива знаний, истин, фактов. Явлений социальной среды. Ведь антисистемная идеология невидимой Хазарии включала в себя два течения, направленные на достижение реванша: собственно сионизм, сионизм политический, экономический и духовный, как идеологию завоевания политического, экономического и духовного мирового господства для воссоздания Хазарии, а также —… космополитический марксизм, как идеологию разрушения традиционной государственности!.. Ведь ещё в первых числах февраля 1919 года французская газета «ЕВРЕЙСКИЙ НАРОД» писала: «Грядущая мировая революция будет исключительно наших рук делом. Эта революция упрочит нашу власть над людьми». И ведь также не зря высказывался Серафим Саровский: «…все революционные общества, тайные или явные, под какими бы названиями они ни появлялись и какой бы благовидной видимостью ни прикрывались, имеют одну общую цель – борьбу и общее разрушение христианства, подготовляя почву антихристианству в лице грядущего в мир антихриста». Наконец, сами К. МАРКС и Ф. ЭНГЕЛЬС: «…Нам было ясно, что революция имеет только одного действительно страшного врага – Россию».

И тут Сталину вспомнились слова Троцкого, звучащие в унисон предыдущим другим изречениям, вокруг коих концентрировались его, вождя, мысли: «Мы должны превратить Россию в пустыню, населённую белыми неграми, которым мы дадим такую тиранию, какая не снилась никогда самым страшным деспотам Востока… мы прольём такие потоки крови, перед которыми содрогнутся и побледнеют все человеческие потери капиталистических войн. Крупнейшие банкиры из-за океана будут работать в теснейшем контакте с нами. Если мы выиграем революцию, раздавим Россию, то на погребальных обломках её укрепим власть сионизма и станем такой силой, перед которой весь мир опустится на колени. Мы покажем, что такое настоящая власть. Путём террора, кровавых бань мы доведём русскую интеллигенцию до полного отупения, до идиотизма, до животного состояния.

А пока наши юноши… – о, как восхитительно они ненавидят всё русское! С каким наслаждением они уничтожают русскую интеллигенцию – офицеров, инженеров, учителей, генералов, агрономов, академиков, писателей!»

Страшные, вещие слова! А ведь так оно и стало! Отто Канн, Мортимер Шифф, Джером Ханауэр звучат только в контексте финансовых и организационных программ, реализуемых единственно для подавления православия на Руси! Банкир Макс Варбург финансировал Троцкого! Банковские дома Морганов и Рокфеллеров также не стояли в стороне…

Одного не ведал Иосиф Виссарионович: почему думы его от гипотетического диалога с Жуковым (в присутствии призрачном! неизменного Лаврентия Павловича) перескочили на злополучный еврейский вопрос, на так называемый еврейский вопрос и только начатый разговор с талантливейшим и волевым Георгием Константиновичем вдруг оборвался, ибо мысли более глобальные, в историческом плане – масштабные, одолели всего Хозяина, оттеснив идеи, планы военно-стратегические. И всё же судьба Колосова не отпускала Верховного Главнокомандующего. Сталин знал, не мог не знать о «связке» Шипилов-Колосов. Где-то, на дне души, он, наследник ленинских идеалов, заветов, не сомневался в кристальной чистоте обоих, однако не хотел влезать в чужой монастырь (чужой?!) со своими соображениями, в общем-то беспочвенными и основывающимися на чувствах, интуиции… Да, не хотел. Поскольку в кремлёвских кулуарах не всегда и не всё выглядело так, как это преподносится широкой общественности. Здесь свои правила игры, своя шахматная партия. Свой коленкор. И Сталин не мог не допустить, что за его спиной зреет недовольство ближайших сподвижников, соратников тем, что он, вождь, прозевал вероломное вторжение фашистов на территорию СССР. А если так, то зачем лишний раз напрягать недругов, завистников (соратники и сподвижники часто становятся именно недругами и завистниками!) собственными фантазиями, подозрениями, поиском истины в их вотчине, ведь, известно, куда не следует ходить со своим уставом! Да, да, совершенно излишне давать этим людям шанс, зацепочку против себя! В подтексте всё того же еврейского вопроса…

Иосиф Виссарионович незаметно, тихо улыбнулся в густые усы – память услужливо нашептала имя Макса Варбурга, потом – Александра Парвуса, настоящее! Израиль

Гельфанд… наконец и текст заявления первого, Варбурга, к германскому послу в Константинополе фон Вагенхейму: «Российская демократия может достигнуть своей цели только через окончательное свержение царизма и расчленение России на мелкие государства. С другой стороны, Германия не будет иметь полного успеха, если ей не удастся вызвать в России большую революцию. Но русская опасность для Германии не исчезнет и после войны до тех пор, пока Российское государство не будет расчленено на отдельные части. Интересы германского правительства и интересы русских революционеров таким образом идентичны». Русские революционеры… В большинстве своём евреи. Те же Свердловы, Яков и Вениамин, – последний был банкиром в Америке, знал Шиффа… Гм-м – ледяная улыбка по-прежнему играла в мудрых, много намотавших на себя усах – гм-м, небезынтересно, что и Шифф, и Свердлов, и Троцкий отказывались от национального происхождения… А что если и Шипилов, и Колосов…

Шипилов, Колосов, Глазов, добивающийся встречи с ним, с вождём, да, Глазов… а ещё члены семей… В мозгу Сталина неожиданно чётко, ясно предстала картина, некогда вскользь, как бы между прочим, нарисованная Лаврентием: круговая порука, измена Родине со стороны обоих – командира и его комиссара, возглавлявших «придворную» дивизию, ну, и «по мелочам», верующая… музыкантка, якобы не имеющая права выступать перед слушателями… «Якобы» – это придумал он, Сталин. Берия был бы более лаконичен и категоричен: «Не за роялем ей место!» Вообще-то Лаврентий Павлович не часто информировал его, помимо прочего, и секретаря ВКП(б), о мерах по обеспечению революционной бдительности, иначе – о чистке в рядах и Красной Армии, и среди учёных, врачей, партаппаратчиков… Просто однажды в качестве примера, видимо, отвечая на незаданный Сталиным вопрос, Берия и назвал все эти имена. Шипилов, Колосов, Глазов – чисто русские люди, русские. Ни намёка на еврейское происхождение! Вот взять бы, да и вызвать всех, всех сюда.

Заслушать их… Но кому это надо? Что он, Сталин, обязан перепроверять Лаврентия? Кому и что он докажет??

Иосиф Виссарионович отпустил плотную штору. Повернулся спиной к окну. Мысли Хозяина вернулись к предстоящему контрнаступлению под Москвой. Оно, конечно, будет проходить не день, не два – в фашистских тылах на какое-то время воцарится настоящий хаос, паника. И смелые, неординарные действия «колосовцев» сыграли бы на руку, но…

Он уже не хотел думать о евреях. О судьбах Шипилова, Колосова, Глазова. Он ощущал смертельную усталость. Из воспоминаний детства, ярких, нежных, одно никак не давало ему покоя: ранний утренний холодок, горные кручи, дымка молочная… Внезапно порывом ветра часть неба просветляется – до глубочайшей, пронзительнейшей лазури и огненный луч солнца ложится на снежный скалистый выступ, трепетной розоватой акварелью окропляет далёкий монолит… потом белёсое облачко очередное вновь застит окоём, гибнет лучик пробившийся и затягивается ватной пелериною замечательный, гордый, утёсоподобный валун… Почему, почему сейчас, в поздние минуты раздумий одиноких, всплыл в памяти тот эпизод? Неужели мысли, сбивчивые, хотя и логически выверенные, о Хазарии, евреях, о Глазове, Шипилове, Колосове невольно подтолкнули что-то там, в неведомых безднах души? Русский грузин, он, Сталин, внезапно осенился мысле-чувством странным: быть русским грузином лучше, чем евреем – евреем, о котором Карл Маркс в статье «К ЕВРЕЙСКОМУ ВОПРОСУ» писал: «Химерическая национальность еврея есть национальность купца, вообще денежного человека». И покуда он, Сталин, жив, он будет помнить сказочную чистоту родных гор, Кавказских гор, воплотившуюся тогда в одном-единственном, почти мгновенном кадре… запечатлённом русской памятью грузинской души. Он сохранил в сердце эту нетронутую красоту, чтобы пронести её сквозь годы и тернии… Но…

Нет, не надо вызывать Колосова! Пусть воюет… Время рассудит!

Или —…

Представь себе, читатель, дорогой, что произошло чудо и вождь вызвал-таки в кабинет кремлёвский хотя бы одного из… великомучеников – того же Глазова… Разумеется, судьбы большинства героев нашего повествования круто изменились бы. Признаться, автору и самому хочется «дать слабину» – ведь в подобном случае мигом решились бы многие проблемы чисто сюжетного характера. Однако в жизни чудес не бывает! Вот почему изопьют полную чашу страданий земных и Виталий Петрович с супругой, и Глазов с Анной Шипиловой – встреча последних двух за горами! за… А Сталину в его мысленной беседе с Жуковым послышится проницательный и подводящий окончательную черту раздумьям этим голос Георгия Константиновича:

– Впереди много боёв, товарищ Сталин. Колосов ещё сыграет нам на руку. Партизаны – всегда острый нож в спину врага.

…А в ночном небе Москвы по-прежнему порхал неказистый порошок сизоватый, то подхватываемый порывами резкими ветра, то просто с безразличием полнейшим менторски опускающийся, падающий, сыплющийся нескончаемо… нескончаемо… и нелегко… Иосиф Виссарионович наконец-то удобно расположился за рабочим столом – сидел, курил, курил… О чём думал? Что вспоминал ещё? Какие судьбоносные решения вынашивал? Перед ним лежало несколько папок, только что вынутых из ящичков… В мертвенной недвижности его лица читались завтрашние великие победы Родины, растерянность и хула недругов, железная воля диктатора и… одиночество мужчины, мужа. Отца.

Да, чудес не бывает, увы! И, по большому счёту, вряд ли о Шипилове, Колосове, Глазове и Анне размышлял Иосиф Виссарионович Сталин. Хотя… Ведь судьбы человеческие складываются подчас столь непредсказуемо и фантастично, что никакой, даже самый сильный мира сего, не смог бы их предусмотреть, предначертать.

…Выздоровев окончательно, вернулась к своему рабочему месту Анна Шипилова и продолжила вкалывать, не покладая рук и спины не разгибая, на нужды фронта. После разгрома фашистских войск под столицей, наступление немецкое захлебнулось и пока Павлу Спиридоновичу Шведову беспокоиться о заблаговременном перемещении колонии на восток не приходилось. Обстоятельство это, однако, не давало повода для самоуспокоенности и потому он продолжал регулярно и тщательно, как заправский военачальник, работать с картой, висевшей в его кабинете. Он словно предчувствовал, что ещё ждут его, всех их нелёгкие и суматошные дни… Несколько раз, обходя цеха, где трудились женщины, он видел и Анну. В глазах молодой женщины теперь уже почти не было глухой, безысходной тоскотищи – они излучали неистовый огонь жизнеутверждения, неподдельного оптимизма, веры в справедливость высшую: спасена будет Родина, спасена! да и лично я, дочь уничтоженного зазря начдива, не пропаду, выкарабкаюсь из ада «зоны», из «крытки» и обязательно буду жить по-человечески!

Крепла, закалялась её дружба с Татьяной Горловой. Нередко:

– Слышь, принцесса, я к тебе на шконку-т[21]21
  Шконка – матрас


[Закрыть] не пузо греть, оказия нарисовалась! Черкни маляву[22]22
  Маляву черкнуть – написать записку, передать весть на волю


[Закрыть], быстро!..

И Анюточка судорожно хватала листочек, огрызок карандашный, пыталась на лоскутке белейшем задушевное самое выразить, но… кроме имени «ТОЛИЧЕК!» других слов не находила, тогда, плача, смеясь, возвращала обрывок бесценный, а Татьяна:

– Дурёха! Давай я за тебя, а то ты как не хавкала – во-он руки трясутся! Ох, голуба, гляди у меня, с крытки – в дурку[23]23
  Дурка – сумасшедший дом


[Закрыть]не загреми!

Такие не похожие, они дополняли друг друга, помогали друг другу, поверяли ближней сердечные да иные тайны… Причём, Татьяне Горловой легче стала даваться разлука с деточками, свидетельством чему стало изменение взгляда в упор: исчезла жёсткость злая, отталкивающая, зато проявилось во взоре что-то доброе, человеческое. Словом, «по-ве-сельче» время для обеих побежало. Не обходилось, конечно, без истерик.

– Годи! – буквально взмолилась однажды. – Господи, Иисусе Христе, сыне Божий, прости мя грешную!! Как они там?!! – И залилась слезами, уткнувшись в грудь подруги. – Не могу больше!! Ведь это мне за месть мою мужикам кара-то!!

– Что ты, Танечка? родненький?! Что ты?., маленький мой!..

Аня сама плакала – рыдала безутешно, обнимая подругу и настолько искренними, обжигающими были слёзки солидарные, что Горлова нашла в себе внутренние силы остановить собственный плач нервный и полностью переключиться на состояние Анюты, на взрыв эмоций души её, души, приимной донельзя – как бы в истерику-то не впала! ведь дитя совсем, совсем дитя ещё её подопечная!! Потом обе заулыбались друг другу, обнялись, зашмыгали носами шутейно… «По-весельче»?! «По-весельче»!

Возможно, в эти самые минуты Сталин сидел в огромном, затемнённом слегка кабинете и, конечно же, не слышал, не мог слышать того, что творилось на «зонах» многочисленных, какие разговоры, откровения, отчаянье какое и глумление дичайшее царили там – думал ли о сотнях, возможно, тысячах сломленных судеб, искорёженных судеб, судеб похезанных\ метлой подозрительности, что органами чрезвычайными возведена стала в ранг политики государственной – и это де-факто, де-факто, пусть и не было оформлено в Конституции, так ведь «рази ж легче»?! А что, если души отдельных «врагов народа» стучались в его сердце, не давали покоя вождю постоянными своими прибоями бессонными, тычками, наплывом страстей смятенных, сомнений окаянных и угрызений совести – наплывом поистине для Иосифа Виссарионовича бесовским!\ Ибо Сталин, доподлинно известно, ценил себя, любил, считал непогрешимо правым…

…Здесь, в Москве, накрапывал сизоватый снежок, а в эти же самые минуточки Таня с Анной…

…Колосов…

…Глазов…

…Бородин…

…Клава…

…Зарудный…

…Родина вся…

…преодолевали себя, кто как мог, преодолевали! Чтобы оставаться Людьми – иначе не победить гитлеровскую Зверюгу, не выстоять ни в одиночку, ни миром всем. Преодолевали обстоятельства! – для Светланы Ильиничны они сложились в высшей степени удачно, хотя удачей такое называть нельзя – грех. Она действительно спустя некоторое время узнала, что в одном из соседних бараков находится дочь генерала Шипилова, ныне покойного: таки высмотрела фигурку знакомую-родную, личико незабываемое. Поначалу засомневалась было, однако вскоре убедилась: не ошиблась, права! Потом неоднократно пыталась связаться с молодой женщиной и всё бы ничего, уже получилось, вышло и весточка драгоценная по адресу направилась, но фактор времени сыграл злую роль. Очередное мощное наступление фашистов побудило соответствующих ответственных руководителей срочно эвакуировать колонию далеко за Урал и Светлана Ильинична была зачислена в первую партию отправляемых. Не успев отъехать из мест «насиженных», состав из собранных наспех «пульмановских» вагонов, «теплушек» оказался под бомбёжкой. Многие, очень многие женщины погибли, остальные, наугад почти, двинулись на восток, к своим, некоторые, наиболее выносливые, дошли и попали кто куда – часть страдалиц в ближайшие же дни, недели была снова арестована и отправлена по этапу, другие «зэчки» очутились в оставляемых и потому заранее формируемых партизанских отрядах. Среди таковых была и супруга комиссара Колосова – «второго Чапая». Там, уже обустроившись в качестве медицинской сестры, и прослышала это ставшее легендарным имя. Понятно, что настоящего имени героя не знала, ибо известно оно было только в Москве и лишь узкому кругу лиц. Сама она, кстати, посчитала, что ей помог Бог.