Текст книги "Капелька. История любви"

В этот момент он был похож… на безумного…

Ян очень хорошо знал о композиторе Виталии Витольском. И не просто знал, Виталий Витольдович был его единственным неизменным кумиром. Он собирал его фотографии, афиши. Тщательно коллекционировал всю попадающуюся публикацию о нем. Рецензии, отзывы, все, все, что могло хоть каплю приблизить его, если не к мечте, то к человеку своей мечты.

Единственно, что он не мог, это слышать его произведения. Но Ян так много читал о нем, что желание сыграть у него в оркестре превратилось для него в навязчивую идею.

Он жаждал познакомиться с ним. Сыграть ему на рояле то, что умеет сам. И конечно показать ему свои записи…

Услышав впервые от Изольды о слепоглухонемой девушке, он даже не интересовался ее полным именем. Ната и Ната. Но, узнав, что она Рената Витольская, Ян заподозрил, что она Витольскому ближайшая родственница. Но, увидев, что ее отчество Витальевна, он уже не сомневался, что она ему дочь и вот тут он испытал шок.

От мадам он знал, что девочку растит одна молодая женщина, что девочка не знает своего отца, что он никогда не занимался ни ею, ни ее воспитанием. И он проникся ненавистью к этому жестокому, черствому человеку, который не смог полюбить свое несчастное от рождения дитя. Отцы, предавшие своих детей, для него не существовали. Он презирал их за трусость, обвинял в черствости и малодушии.

Его отец, любивший его, гордящийся сыном, рисующий в своем воображении будущего великого музыканта, узнав на четвертом году, что его сын абсолютно глух, а говорит, потому очень хорошо понимает по губам, сначала не мог поверить в это, а потом не смог пережить. У глухого человека не может быть великого будущего, сказал он, а я не смогу ему его дать.

Через четыре с половиной месяца он уже был мужем другой женщины. Сыну регулярно поступали денежные средства, а сам он переехал с новой семьей в другой город. Больше ни Ян об отце, ни отец о сыне ничего не знали.

Возможно, именно эти горькие воспоминания матери посеяли в нем истинное желание добиться высот, несмотря ни на что. Он хотел доказать своему несостоятельному отцу невозможное.

Что он слышал о своем отце? Да ничего. А вот его отец обязательно услышит о нем. Ян Горлов все сделает для этого. А главное, покажет, какой он замечательный семьянин и удивительный отец, который никогда не бросил бы своего ребенка, если бы тот родился не таким, как другие. Ян был готов ко всему, знал, что никогда не отступится от больного ребенка, никогда в жизни не покинет его, и сделал бы для него несбыточное.

Он, не его отец и нашел бы способ сделать своего ребенка счастливее всех на свете. Но судьба возблагодарила его великодушие рождением самого здорового ребенка, и он обезумел от счастья, что не испугался жизни и смог сделать по ней свой первый победный шаг.

Ян был так горд, что первым желанием его было сообщить отцу о своей первой победе над жизнью, о своем первом успехе. Но сдержал себя, решив, что теперь у него все пути открыты. И, если не он сам, то его малютка покорит те вершины, которые не покорились ему – ее не слышащему от рождения отцу. И одно осознание этого переполняло счастьем горячее отцовское сердце.

Но сам не оставлял надежды, что наука идет вперед, и горел желанием писать музыку, которую писал самозабвенно, едва его рука брала в руки карандаш или ручку, он готов был писать, чем угодно, когда она вырывалась из него наружу, но он не мог ее услышать потом…

Пережив шок, что его кумир – Виталий Витольский – не смог исполнить свой отцовский долг по отношению к своей беззащитной слепоглухонемой девочке, Ян, не отдавая себе отчета, нашел ему миллион оправданий. Он обвинил всех, кто оттолкнул от себя такого великого, выдающегося человека, кто не понял его высокой миссии, не простил ему его выдающегося гениального таланта и не допустил его к своему собственному ребенку.

Он видел дом, в котором жила его дочь, и получал новое подтверждение, что его девочка не лишена отцовского внимания и горячего участия. В конце концов, он работал во имя ее блага, всего мира, решил он, и снова умирал по своему кумиру.

И он чуть с ума не сошел, увидев живого Витольского прямо перед собой. Ян расширенными от восхищения глазами смотрел на вошедшего человека. Его рот мгновенно расплылся в сумасшедшей от счастья улыбки. Он хотел выразить Виталию Витольскому свое почтение. Но не успел.

Виталий Витольдович, увидев незнакомого молодого человека ночью в доме его слепоглухонемой дочери, пришел в мгновенную ярость, заподозрив юношу в покушении на его дочь. Он в негодовании, сверкнув недобрым взглядом, резко отвернулся от юноши.

Ян не сумел отойти от потрясения и не смог произнести ни единого слова, осознав в один миг, что Витольский никогда в жизни теперь не подпустит его к себе, и никогда не сможет относиться к нему по-доброму. Он ходил, ходил по коридору и не знал, что ему делать дальше.

Вдруг Ян увидел, как дверь распахнулась, и на пороге стоял Витольский, в страшном гневе он произносил угрозу в адрес Яна.

– И еще! Что здесь делает этот молодой человек? – спрашивал он, совершенно не дожидаясь ответа. – Пусть только попробует приблизиться к моей дочери. Я его в тюрьму упеку. За совращение.

Ян был шокирован. Он все считал с губ своего кумира. Витольский хлопнул дверью и, не удостоив молодого человека взглядом, стремительно прошел мимо.

Как только Витольский покинул дом, Ян, как сумасшедший выбежал наружу…

Он долго бродил по берегу моря и никак не мог прийти в себя.

Сколько раз он представлял себе сцены, где как бы случайно сталкивается с любимым композитором, бежит к нему, со всех ног, со своими тетрадями, умоляя посмотреть то, что он написал. Он объясняет великому композитору, как ему важно заниматься именно музыкой, но, что волею судьбы он лишен услышать то, что сотворил. Он просит его посмотреть его музыкальные произведения. Каждому из них он давал наименование.

«Лес, дождем омытый: весенним,

осенним,

летним…»

«Дрожащее от грома небо», «Город сонный, встречающий рассвет», «Мир замер в ожидании», «Рождение Любви» …, «Лепет ребенка», «Сон малютки», «Песнь матери», «Я буду слышать», «Во сне я слышу», «Аплодисменты стихли»

Он бы устал перечислять, сколько произведений им создано.

Конечно, Ян осознавал, что находится в городе, где жила родная дочь Витольского, но он точно знал, что Виталий Витольдович не интересовался своим ребенком, и вряд ли мог оказаться здесь, что Ян заранее прощал такому великому человеку, занятому высоким искусством.

И он не мог даже представить себе, что Витольский – гений, вот так неожиданно может оказаться с ним рядом, на расстоянии вытянутой руки.

Но даже, если бы с ним были его тетради, разве он смог бы сейчас воспользоваться этим случаем.

Он с дрожью вспоминал гневный взгляд Витольского – отца. Ян был в смятении. Он пришел помочь дочери великого человека, и этот человек возненавидел Яна в долю секунды, лишь потому, что он оказался в доме его дочери ночью, когда ее и дома то не было.

Ян мгновенно вспомнил, где сейчас находится Рената, представил, что его кумира может убить это, и бегом помчался спасать девушку от гнева ее отца…

…Рената была все еще напугана. Она не понимала, почему ее привели в другое помещение. Ей было хорошо и там. Но теперь она уже не знала, где там, где она была до этого. Но она точно знала, с кем ей было хорошо. И она всеми силами пыталась удержать свое счастье.

Он попробовал положить девушку на ее кровать, но она испуганно обхватила его шею еще крепче. Он осторожно закрыл дверь на ключ. И понес ее к креслу. Он пытался усадить ее, но она боялась расстаться с ним даже на миг.

Он растерялся, не представляя, как объяснить Ренате, что он сам никуда ее от себя не отпустит. Тем более, когда над ней нависла опасность, о которой она не знала.

У него появилась мысль укачать ее, как маленькую, и положить спать. Но он вспомнил, что она, словно ребенок, перепутала время и проспала весь день и вечер.

Он решил дать ей глину, чтобы она продолжала из нее лепить, но все коробки остались там, в его номере. Она не поняла бы, что он хочет лишь принести их.

Ренат подошел к ее кровати. Остановился в задумчивости. Он только сейчас обратил внимание на то, что она достаточно широкая, чтобы на ней свободно поместились двое. И он понял, что Вера сделала это не случайно.

Он сел на кровать, потом осторожно переложил Ренату и впервые лег рядом с нею. Она прильнула к нему всем телом. Он умирал от счастья, ощущая рядом с собой это хрупкое создание. Но он не мог прикоснуться к ней. И не потому, что завтра здесь объявится ее отец. И не потому, что слишком долго боролся с собой, не желая верить, что это не его дочь. И не потому, что он сомневался в ее любви. Никто и никогда, считал он, не любил и не нуждался в нем так, как это небесное создание. Лишь одно мучило его.

Он не понимал только одного, как можно стать ее… мужем.

Вся его жизнь проносилась перед ним, как один день. У него было много женщин, но ни одна из них не вызывала в нем вот такого трепета, ни пред одной из них он не испытывал такого сладостного благоговения.

Единственная девушка, которую он отличал и помнил, была Вера. Но это было так кратко, мимолетно, а он был настолько молод, чтобы понять, то ли это было сильное глубокое чувство, то ли просто оглушительное веление молодой плоти.

И все-таки он решился поехать за тем самым единственным еле уловимым чувством. Он прекрасно осознавал, что нет больше той юной, очаровательной тоненькой девочки Веры, нет его того, молодого, самоуверенного красавца, но он желал хотя бы пройтись по тому месту, где однажды был горячо любим, и сам так кратко, мимолетно, но все-таки любил.

Он без труда нашел дом, в котором жила Вера. Но он не узнал его. Это был великолепно отстроенный дом. Забор покорял неприступностью. И только через калитку можно было немного увидеть крыльцо. Он глядел на него и терял последнюю надежду. Он понял, что в этом доме живут совершенно другие люди, а не мать с дочерью, как тогда, много лет назад. Он не мог вспомнить, сколько именно лет. Да и не хотел.

Он долго ходил взад-вперед по длинной улице, но никого не увидел. Ни в дом, ни из дома никто при нем не входил и не выходил. Он и сам не представлял, что будет так огорчен. И все-таки он не терял надежды.

Почти неделю он слонялся по берегу моря потерянным. Ничто не радовало его. Он не мог ни чувствовать, ни переживать, он уже жалел, что так нелепо поддался своим чувствам. И он уехал на один день, чтобы окончательно не разбиться о свои тщетные воспоминания. Вернулся он с тем, чтобы искупаться последний раз в море и… вот тут он увидел ее…

Ренат машинально крепче прижал к себе девушку. Она откликнулась. У Рената оборвалось сердце.

Он снова предался глубоким переживаниям, которые тогда всецело овладели им.

Он вспомнил, как первым его желанием было увести девушку с собой. Как он мечтал сделать ее счастливой и повести туда, куда она только пожелает. Куда она только пожелает. Он грустно улыбнулся, вспоминая все это.

Он также припомнил, что желание жениться на ней возникло в ту же секунду, как только увидел ее.

Он и не представлял тогда, что это станет для него большим препятствием. Теперь он понимал, что так тревожило и пугало Веру. Ренат никогда не видел, вернее так близко не сталкивался с людьми такого рождения. Он не понимал, дееспособна ли девушка. Он знал только одно. Он никогда в жизни не расстанется с нею и не оставит ее одну, чего бы ему это не стоило.

Он думал, думал и ничего не мог придумать. Он так и заснул с тяжелыми мыслями.

Ему снился лес. Он находился там один. Деревья были огромными. Он смотрел на них, высоко подняв голову, а они вырастали еще выше прямо под его взглядом. Он уже почти падал, но не мог увидеть вершину деревьев. Он попытался выйти из леса, но заходил еще глубже, где было еще больше деревьев, куда уже совершенно не проступало солнце. И вот он уже не мог сделать ни единого шага.

Он остановился и почувствовал, что земля уплывает из-под ног, она обваливалась под ним, а лес отходил в сторону. И вот он уже стоял один на невысоком холме, окруженный огромной бездонной ямой. Она становилось все шире и шире.

И тут он услышал шум недовольного леса, который буйствовал. И вдруг деревья разом зашевелились, и дружно двинулись на него стеной. Он видел грозно надвигающийся на него лес и не мог пошевелиться, словно окаменел.

Лес уже обступал его, когда он понял, что это не деревья, а люди. Их было много. Они выходили, выходили из-за деревьев, и вот уже не осталось ни одного дерева, а только люди, они окружали его со всех сторон, зажимая в кольцо. Ему стало трудно дышать. Он оглянулся и понял, что его окружают одни мужчины. Старые, молодые, юные. Там не было ни единой женщины.

Он оборачивался, искал кого-то, но его со всех сторон теснили стеной. И вот они образовали круг, в центре которого стоял он. Стояла оглушительная тишина. Никто из мужчин больше не делал ни единого шага. Он не понимал, почему все замерли и не шевелились.

И вдруг он увидел… свою мать. Она словно сверху спустилась к нему. Взяла за руку и повела за собой. Никто не посмел противостоять матери.

А они шли, шли и все никак не могли дойти до тех, которые стояли от них на расстоянии вытянутой руки. Словно земля прокручивалась под ними.

И вот они приблизились к одним из тех, кто окружал его. Мужчины молча расступились перед его матерью. Один из них, пропустив женщину, попытался загородить ему дорогу. Но мать, крепко держа его за руку, другою рукою легко, одним движением, устранила далеко немолодого мужчину с пути сына. Мужчины печально смотрели им вслед, но, ни один из них не посмел их остановить.

А они все шли и шли. Он обернулся. Никого сзади не было.

– Иди, сыночек, – сказала мать, – дальше один. Никто больше тебе не помеха.

– Куда идти? – нерешительно спросил он.

– А куда ты раньше шел, туда и иди.

– Раньше? – переспросил он. – Я был в лесу.

– Нет, сынок. Ты был не в лесу. Ты был среди людей, но не видел их.

– А теперь?

– А теперь ты увидел…, жаль, что ОНА не увидит тебя.

– Она тоже в лесу?

– Нет, сынок. Она всегда была среди людей. Но она, как и ты, не видела никого. Вот вы и встретились.

– Что же мне делать, мама?

– А что делать, сынок? Что хотел, то и делай. Разве тебе за людей надо думать? Они сами за себя подумают, а ты сам за себя.

– А как же ОНА? ОНА никогда не увидит меня! Она – дитя!

– Дитя …, да… печально, дитя…, – мать заплакала. – Обернись, сынок.

Он обернулся, увидел людей в белых халатах. Они бегали по больнице. Кричали что-то. И тут он увидел свою любимую, ненаглядную Капельку… она была очень бледна. Он кинулся к ней и услышал еле слышный голос – крик своей матери.

Он прислушался.

– Вера, – кричала мать из последних сил. – Вера тебе нужна. Верь. Вера тебе опора.

Он обернулся, матери не было. Он метнулся туда, где видел Капельку, кровать была пуста. Он бросился бежать.

Навстречу ему шла Вера. Она была очень, очень молода и бледна. Она несла на руках не рожденное ею дитя.

Он понял, что это малютка – его Капелька.

– Я сделаю ее счастливой. Счастливей всех детей на свете, – говорила Вера и плакала. – Я не могу ее никому… доверить, никому…, – она уже рыдала.

Он метнулся к Вере, но она прижала к себе ребенка, не подпуская его.

– Ты – убийца! Ты убил мое дитя! Ты убил…, – она бы произнесла, но она не знала, как он зовет девушку.

– Нет! Нет!! Нет!!! Вера! Я люблю ее! Я не могу без нее жить!

– Знаю! Я – тоже не смогу без нее жить! Нам будет лучше без тебя. Лучше… без тебя, лучше бы ты не приезжал! – она отвернулась и пошла от него.

Он глядел, как Вера уходила с ребенком на руках, и не мог пошевелиться. Потом он опомнился, побежал за ними.

Вера стремительно убегала от него. Но у нее не хватало сил.

– Вера! Я люблю ее! – кричал он, задыхаясь. – Я люблю, Вера! Вера, я люблю…

Он уже догонял ее, когда она остановилась, и сколько было мочи, закричала от страха, ноги не держали ее, она оседала на землю, он еле успел подхватить ее и малютку на руки…

Ренат проснулся. По лицу лил холодный пот. Еле пришел в себя.

Был потрясен, что спит вместе с Ренатой. Ему потребовалось время, чтобы вспомнить, где они. Осторожно попытался вытащить затекшую руку, ему не удавалось.

Одной рукой приподнял голову девушки. Их лица оказались рядом. Он мгновенно забыл и про руку, и про все на свете. Рената, почувствовав его рядом, шевелила губами по его губам. Их дыхание слилось в единое. Он замер. Никогда в жизни он не испытывал большего наслаждения при прикосновении губ. Но не мог и пошевелиться, он не понимал, что чувствует девушка.

Вдруг она заметила его пот. Она провела рукою по его лицу, волосам, потом одежде. Он и сам сначала не понял. Но он весь был словно полит дождем. Она быстро принялась расстегивать его рубашку. Он с ума сходил от прикосновения ее рук.

Он осторожно, нежно отстранил от себя девушку. И сам сбросил свою одежду. Обернулся, чтобы одеться, и только сейчас понял, что не взял с собой ничего. Он перенес в номер Изольды лишь одежду Ренаты. Он пошел к кровати Изольды, взял ее покрывало, накрылся им. Повернулся к Ренате.

У него закружилась голова. Рената снимала с себя свое тоже насквозь мокрое платье. Он стоял, как завороженный. Вот она одним движением отбросила его, потом все остальное. И в следующий миг она уже стояла обнаженной. Провела рукой по постели, убедившись, что она тоже мокрая, пошла к другой кровати. Но она перепутала, она шла к ночному окну. Уткнувшись в подоконник, она повернула и теперь шла правильно.

По воле своей профессии Ренат видел много красивых обнаженных тел, но, ни одно из них не могло сравниться с естеством природной красоты тела Ренаты. Ни одно лицо самой изысканной красавицы не шло в сравнение с удивительной невинностью, написанной на божественно прекрасном лике Ренаты.

У Рената давно выпало из рук покрывало, он не заметил, как тогда выпавшее полотенце, когда увидел впервые девушку, бегающую босыми ногами по зеленой-зеленой траве, омытой душистым дождем.

Он не мог пошевелиться. Он просто стоял и ждал ЕЕ…

В последний миг он не выдержал и сделал шаг в сторону. Она остановилась, замерла на секунду и протянула руки точно к нему…

… потом он гладил ее руки, умирая от счастья, целовал долгими поцелуями ладошки, каждый пальчик, вглядывался в ее лицо и не мог понять, о чем она думает. Она, разгоряченная, порозовевшая, внимала каждому его прикосновению, боясь пошевелиться, боясь дышать. Ротик ее был приоткрыт, дыхание прерывисто, губы слегка подрагивали.

Он подхватил ее на руки и понес в ванную. Он был крайне удивлен, что у Изольды не было большой ванны. Он поставил ее в маленькую, осторожно включил душ, и они вместе, обнявшись, омывались теплой водой. Она была в безумном восторге. Он видел это. Он вынес ее и осторожно положил на постель всю в прелестных капельках воды…

Она была само совершенство. Как ему хотелось нарисовать ее обнаженной. Но он знал, что никогда в жизни не позволит себе этого. И только сейчас он понял, что она навсегда стала для него святыней.

Он сидел, смотрел на нее и не мог насмотреться. Испугавшись, что она замерзнет, он накрыл ее. Но она вскрикнула. Она вскрикнула, он точно видел это.

Он отбросил простыню и бросился к ней. Он горячо обнял ее, говоря всем своим существом, что никогда на свете не покинет ее. Он крепко прижимал ее к себе, но она вся дрожала. Он принялся покрывать ее лицо и тело поцелуями. Она горела огнем, который невозможно было потушить…

…они так и уснули в поцелуе…

 
Люблю, люблю тебя, моя Богиня,
Душа, застывшая, оттаяла, запела вновь!
Отныне ты навек – моя святыня!
Звучит во мне возвышенной кантатой
Моя любимая, прелестная Рената!
Ты жизнь моя! И счастье!! Вечная Любовь!!!
 

Глава 6

 
Осталось на столе развернутым лежать оно…
Пытать и ранить сердце – все готово.
И хоть написано письмо давно.
Сразить намерено любого снова…
Калека… инвалид… убогий человек… увечный…
От бессердечных слов кружилась голова,
Другой, напротив, дар, талант и гений, безупречный…
Кто? Кто мог писать жестокие, немилосердные слова?
 

– Как вы смеете?! Как вы смеете?! – Витольд Витольский, отец Виталия Витольского, негодовал. – Кто вам дал право?

Он оцепенел, стоя у двери. Он видел незнакомого молодого человека, сидевшего спиной к нему, письмо в его руках, которое тот читал. Не обращая ни малейшего внимания на его возмущение, юноша переворачивал очередную страницу и продолжал читать.

– Немедленно отдайте мне письмо! – Витольский уже кричал, но почему-то не мог сдвинуться с места. – Вы слышите! Вы слышите, что я вам говорю!

Ян замер. Он понял, что не в состоянии читать дальше. Закрыл лицо руками вместе с письмом. Потом тут же отнес его от лица, дрожащими руками перевернул страницу, пытаясь обнаружить подпись человека, приславшего это бесчеловечное письмо.

Витольский не выдержал. Сделав несколько торопливых шагов, он буквально вырвал письмо у молодого человека.

Ян от неожиданности вздрогнул и смертельно побледнел.

– Простите, я не увидел вас, – еле слышно пробормотал он, невероятно смутившись.

Витольский, не обращая никакого внимания на извинения юноши, осматривал листы, беспокоясь, не повредил ли он их, потом очень бережно, аккуратно складывал письмо. На какое-то время он забыл о существовании кого-либо. Упрятав письмо в карман, он немного успокоился.

– Что вы здесь делаете? – теперь он обращался к Яну, как будто только увидел его.

– Я пришел к мадам. Она должна была быть здесь. У Веры Константиновны, – уточнил Ян, внимательно рассматривая далеко не молодого мужчину, смутно догадываясь, кто это. – Вы…, – он не решался произнести свою догадку вслух.

– Кого вы именуете мадам, молодой человек? Здесь нет никакой мадам, как вы изволили выразиться.

– Да. Конечно. Я знаю, кто здесь живет. Но мадам была здесь, – он поправился, – должна была быть здесь с Верой Константиновной.

Было очень заметно, что Ян не мог справиться с волнением.

– Как вы вошли сюда? – Витольский не мог скрыть своего возмущения.

– Дверь была нараспашку, – объяснил Ян. – Мадам написала мне, чтобы я немедленно пришел в этот дом. Я стучал, но никто не выходил. Я испугался, что что-нибудь случилось, и вошел сам…

Витольский сел. Он не сводил с молодого человека пристального взгляда, пытаясь понять его роль в судьбе внучки. Он ему показался вполне порядочным, правдивость юноши подкупала.

– Но, кто вам дал право читать чужие письма?

– Письмо было развернуто…

– И что? Вам велели прийти в этот дом немедленно, найти письмо и прочесть его?

– Нет. Про письмо я не знал. Мне никто ничего не поручал. Я прибежал. Никого нет. Дом не заперт. Лежит развернутым письмо. Я думал, что оно объяснит, что здесь произошло.

Витольский встал. Он был невероятно возмущен.

– Но вы же не можете отрицать, что не поняли, что письмо написано не вам и случайно осталось лежать здесь?

– Да, но я… – Ян тоже встал, он на глазах бледнел, – я подумал, что оно относится ко мне тоже.

Витольский был потрясен. Он видел, что юноша искренен, сокрушен, но не мог найти этому объяснение.

– Вздор! – в сердцах закричал он. – Вы с первых строчек понимали, кому оно принадлежит! И вы к этому не имели ни малейшего отношения.

– Да. Конечно. К этому письму нет, но…

– Но, что? – Витольский хотел знать истинную причину, заставившую юношу поступиться моральными принципами.

Но где-то внутри он хотел понять, кто еще мог читать это письмо. Для кого Вера разворачивала его. Для этой немолодой женщины? Еще для кого? Он пронзал юношу взглядом.

– Я не мог оторваться. Оно…очень сильно ранит. Я никогда раньше не мог ни от кого услышать такого правдивого откровения.

Витольский отвернулся.

– Что вы понимаете в жизни, молодой человек? – спросил он, совершенно не ожидая ответа.

Но Ян и не собирался отвечать. Он не увидел, что произнес Витольский, он не видел его губ.

– Вы действительно так считаете, что человек, лишенный чего-то в жизни от рождения, обречен? – задал вопрос Ян и поторопился встать так, чтобы видеть ответ.

– Безусловно, – не раздумывая, отвечал Витольский, – он лишен изначально того, что могут другие. И не только сам человек. Его родные, близкие – тоже. Но я никогда не считал, и не считаю, что человек обречен только по этой причине… А вот его родные, близкие люди обречены, если только…

– Если? – не выдержал Ян.

– Если они станут усиленно восполнять то, чего лишила их дитя судьба.

Ян ничего не успел сказать, как Витольский неожиданно спросил.

– У вас есть дети? Семья? Жена?

– Да. Они ждут меня. Я очень скучаю, не дождусь, когда увижу их. Жена и дочь. Ей полтора годика, она уже говорит, – Ян расплылся в счастливой улыбке.

Витольский с облегчением вздохнул, что юноша не посягает на Ренату и не имеет к ней ни малейшего отношения. Он не мог бы впрямую спросить об этом, возможно, опасался его уклончивого ответа. Он сел. Ян – тоже.

– А что вас связывает с Ренатой? – все же не выдержал он. – Вы давно знакомы с нею?

– Нет. Недавно. Я приехал с мадам. Мы вместе с Натой играем на сцене. Я играю на рояле, а она – на флейте. У нас получается, я видел, как все слушают нас. Хлопают в ладони. Мадам нас хвалит.

– Зачем здесь мадам?

– Она хотела вылечить девочку. Она жизни своей не пожалела бы.

Он не увидел усмешку Витольского.

– Но я скоро уеду. Я должен. Меня ждут. Я соскучился по своей дочери, жене…, – глаза Яна стали печальными.

– Вот видите, какое ни с чем несравнимое счастье просто иметь совершенно здорового ребенка…

Ян не удержался и расплылся в счастливой улыбке.

Витольский встал, снова сел, но на другое место. Ян пересел напротив.

Он понял, что сейчас услышит откровение, которое многое объяснит ему. И он уже не сомневался, что это убийственное письмо было написано отцом его кумира, отцом Виталия Витольского.

Ян очень хотел знать его позицию, а главное понять, почему мужчины – отцы – безжалостно бросают своих и без того несчастных, обделенных жестокой к ним судьбою детей.

Несмотря ни на что, в душе Ян никогда не смирился бы ни с одним его объяснением, ничто на свете не заставило бы Яна поступить также. Но, тем не менее, он приготовился слушать беспристрастно.

Но Ян глубоко заблуждался. Никто и не собирался говорить с ним.

– Ни с чем несравнимое счастье…, – повторил Витольский и глубоко задумался.

Ян смотрел на него и не понимал, почему он молчит. Вдруг он увидел на его лице испуг. Затем Витольский встал, но снова упал в кресло, как подкошенный. Теперь он смотрел прямо перед собой и не шевелился.

Ян не слышал то, что уже слышал этот немолодой, уставший от жизни мужчина.

– Вера! Вера!!! – неслось на весь дом. – Вера! Вера! Вера!

В следующую минуту перед ними появился Виталий Витольдович. Он мельком осмотрел присутствующих и, не обращая внимания ни на одного из них, продолжал искать Веру.

– Вера! Вера, где вы? Откликнитесь! Прошу вас. Я прошу вас…

Ян еле узнал его. От его бороды не осталось и следа. Витольский был тщательно выбрит. В связи с чем, его роскошные волосы теперь казались еще длиннее. Они развевались от его бесконечного бега по дому.

Ян подумал, что Витольский ищет свою дочь. Он не успевал уловить его губы. Но он видел его лихорадочные метания. Ему стало безумно жалко его. Он смотрел на старшего Витольского и не понимал, почему тот никак не реагирует на мучения своего сына.

Старший Витольский мрачнел и… не двигался с места.

Только сейчас Ян осознал, что отец его кумира ни разу не поинтересовался, где хозяйка дома. Он даже не спрашивал о своей внучке. Не задал ни единого вопроса. Зачем же он тогда пришел сюда? За своим письмом? Значит, Виталий Витольдович не знает, не знал о письме.

– Здесь никого нет, Виталий Витольдович, – не выдержал Ян. – Здесь только мы! – выкрикнул он, так как Витольский пробежал мимо его слов.

Но он его услышал. Он остановился. Вернулся. Подошел к нему, словно только увидел.

– Ты…, – он взял Яна за грудки, тряс и не находил слов.

Старшего Витольского поразило другое. Молодой человек точно назвал имя его сына. И только сейчас он обратил внимание, что появление его самого не вызвало у юноши никаких вопросов. Он ни разу не поинтересовался именем пришедшего. Молодой человек разговаривал так, словно знал, с кем говорит, хотя ни разу не произнес, ни имени, ни отчества его. Он понял, что единственно, что неизвестно юноше, так это его отчество.

Отец Витольского тут же заподозрил юношу в преднамеренной лжи. Он подошел к нему, спокойно отстранил своего сына и жестко спросил.

– Вы знаете, как нас зовут? – он ждал честный ответ.

Ян покраснел, но ничего не ответил.

– Вы назвали точное имя моего сына, – настаивал Витольский. – Откуда вам известно оно?

И Ян очнулся.

– Это имя величайшего композитора. Я знаю это, – произнеся эти слова, Ян повернулся к Виталию Витольдовичу, – Вы – Виталий Витольдович Витольский – мой кумир. Давно. Я слежу за всеми вашими выступлениями, гастролями, я знаю, что вы написали, когда написали, как принимала вас публика, храню все, что касается вас, рецензии, статьи, отзывы. У меня имеются ваши фотографии, афиши…, – Ян умирал от счастья сказать о своей любви к композитору. Но ему не хватало слов. Он смолк.

Виталий Витольдович стоял в глубокой задумчивости. Его отца, Витольского старшего, переполняла гордость.

– Виталий, ты бы дал юноше автограф, – подсказал он сыну.

– Я только никогда не имел чести слышать вас, – потеряно произнес Ян.

– Услышите, – горделиво говорил отец композитора. – Он еще много чего напишет. У него впереди весь мир. У него очень большие, грандиозные планы…

Что произошло дальше, не понял никто.

Виталий Витольдович рухнул на постель и зарыдал. Он уткнулся в подушку Веры и плакал, плакал, плакал…

Ян растерялся, но он видел, что ему сказали об автографе. Он не мог двинуться с места.

Старший Витольский подошел к окну и ждал, когда его сын успокоится. Время шло. Он взял стул, поставил его, собрался сесть и вдруг увидел потайное место под окном.

– Ты хотел взять документы, Виталий, – он обратился к сыну. – Ты опоздал. Их теперь здесь нет.

Виталий Витольдович уже стих, но не мог поднять голову. Он услышал слова отца, но молчал.

– Ты слышишь меня? Здесь нет документов твоей дочери. Ты напрасно пришел сюда. Здесь нет ни Ренаты, ни ее документов.

– Я шел к Вере, – глухо отозвался его сын.

– Ты с ума сошел! – Витольский вскочил.

Виталий Витольдович безмолвствовал.

У его отца сердце перехватывало.

– Ты думаешь, моя жизнь прошла так, как я мечтал? Ты думаешь, я хотел вот такой жизни? Ты думаешь, я не желал того, что имеешь ты? Да я рыдать и кричать готов и сейчас. Ничего! Ничего в моей жизни не случилось!