Текст книги "Модная народная"
Автор книги: Надежда Бабкина
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
Весьма любопытной получилась поездка по Африке, когда в Эфиопии во время нашего выступления на открытой площадке перед представителями местного истеблишмента по крышам окрестных домов и по пальмам прыгали обезьяны. Мы, понимаете ли, поем, у нас лирика, а вокруг носятся мартышки с дикими криками. При этом облаченная в белые одеяния публика не обращала на обезьян никакого внимания, они ведь привычные, а нам все в диковинку. Поешь, а у самой в голове мысль проносится – то ли остановиться, то ли продолжать концерт.
На этом приключения с обезьянами, правда, не закончились. После концерта нас повезли к целебным источникам-гейзерам и предложили в них искупаться. Правда, предупредили, чтобы мы были осторожны с обезьянами, потому что они обожают воровать сумки. Несмотря на предостережение сопровождающих, наша Таня зазевалась, оставила сумку без присмотра и не заметила, как в нее забралась мартышка. Боже мой, что она там натворила! Распотрошила косметичку, покусала помаду, раскрошила пудру, вытащила все содержимое, а потом ловко запрыгнула на дерево и стала нас оттуда дразнить.
Видели мы и речушку с крокодилами. Вода в ней мутная, а течение очень сильное. Люди приезжают сюда отдохнуть, искупаться. Говорят, некоторые ныряли и пропадали навсегда. Я как посмотрела – река бурливая, и вдруг из воды всплывает огромная серо-зеленая масса с острым гребнем на горбу, зависает на какое-то мгновенье, а потом снова медленно уходит под воду.
Долго мы потом уже по возвращении в Москву вспоминали смешных летающих обезьян и крокодилов, переживших мамонтов и до сих пор наводящих на всех ужас.
Незабываемой была поездка в Сенегал, куда нас пригласил местный фольклорный коллектив. Мы приехали на берег океана. Зрелище завораживающее: черная, кипящая звуками ночь, бурлящая бездна океана, все небо усеяно звездами, и люди черные, почти фиолетового оттенка. Нас почему-то усадили на качели. Представление началось с того, что вдруг вспыхнул костер, и из черноты океана стали появляться люди. Обнаженные торсы женщин блестели в отблесках огня, как будто намазанные маслом. Прикрытые набедренными повязками мужчины ритмично двигались, извлекая из незнакомых инструментов непонятные звуки. Сначала они приближались к костру, затем отступали в темноту. Все было завораживающе неожиданно: улыбки, странные головные уборы из перьев, разукрашенные тела, копья в руках…
Помню, как вскочила на качели, подобрала под себя ноги, боясь прикоснуться к земле. Казалось, будто я повисла в воздухе и качели каким-то образом спасут меня. Но страшно стало не одной мне. Мы все судорожно поприжимались друг к дружке.
Вот это было зрелище! Оказывается, мы присутствовали на обряде национальной свадьбы. Вот он, настоящий фольклор и чистая этнография!
Не обходилось на гастролях и без курьезных случаев.
К примеру, однажды в Приморье на одном из концертов во время пляски я угодила каблуком в какую-то щель на сцене. Каблук, конечно, сломался. Я понимаю, что дальше танцевать не могу. Снимаю пришедшую в негодность туфлю и показываю публике – видите, каблук отвалился. Снимаю вторую и дорабатываю концерт босиком. После выступления сломанную туфельку я, разумеется, выбросила.
Проходит два года, и мы с ансамблем снова приезжаем в Приморский край. После концерта мне говорят: «Надежда Георгиевна, к вам мужчина рвется». Мало ли какой там мужчина. Может, за автографом, или поблагодарить просто хочет. Прошу провести его ко мне.
Входит мужчина и говорит: «Надежда Георгиевна, помните, два года назад вы были здесь и у вас сломался каблук? Понимаете, вы выбросили свою туфельку, а я ее подобрал и храню как реликвию. Но никто не верит, что это ваша туфля. Пожалуйста, поставьте на ней автограф». Я расписалась внутри, поставила дату и написала подтверждение, что туфелька принадлежала мне.
Помню очень интересные случаи, происходившие в поездке по Приморью. Приезжаем мы в бухту Преображение.
Ко мне и моему коллективу с большой симпатией относился губернатор Приморского края Евгений Иванович Наздратенко, видевший во мне не легковесную певичку, а человека размышляющего. Перед очередными выборами он предложил мне принять участие в его предвыборной кампании. Именно от Евгения Ивановича я впервые услышала имя Олега Кожемяко – перспективного парня, которого надо обязательно поддержать во время выборов в областную Думу, проходивших параллельно с губернаторскими. Это был совсем молодой, но очень перспективный пацан, недавний выпускник пищевого института. Сегодня Олег Николаевич сам занимает пост губернатора Приморского края.
Первый капитал свой вместе с двумя-тремя товарищами он заработал на продаже пирожков. Как мне потом рассказывал, денег с продажи пирожков выручили немало, сказать точнее – миллион. И вот стояла перед молодыми предпринимателями коробка, набитая купюрами, смотрели они на нее, и не знали, на что потратить такие деньги – в стране дефицит, купить ничего нельзя.
Отправляя меня в поездку по краю в рамках предвыборной кампании Олега Кожемяко, Евгений Иванович предупредил, что маршрут ожидается не из простых.
– Ну, что ж, мы легких путей и не ищем, – сказала я.
Начинали с поселка Преображение, где у Олега был собственный рыбоперерабатывающий завод и траловый флот.
В Преображение мы прибыли глубокой ночью после шестичасового переезда на автомобиле по сопкам и перевалам. Встречали нас, как полагается, с хлебом-солью, цветами и песнями… Поселить обещали в гостевой домик для важных гостей – с банькой и апартаментами. И надо же было такому случиться, что домик за два часа до нашего приезда полностью сгорел.
У меня глаза по пять копеек – где ж ночевать-то? Чувствую, как гнев внутри начинает закипать. Ну, ё-мое, думаю, ехали Бог знает сколько, холод на улице собачий, а от апартаментов, где нас должны были поселить, одни головешки остались.
Уперев руки в боки, я грозно нависла над встречавшим меня Олегом Кожемяко, который сконфуженно топтался на месте и не знал, как мне в глаза смотреть.
– Ребята мои где? – спросила я. Коллектив приехал чуть раньше.
– Там, наверху, – Олег махнул рукой в сторону барака.
У меня просто от сердца отлегло.
– Так какие, – говорю, – проблемы. Я с ними помещусь, мне-то какая разница. Если комната на двоих, поставьте мне раскладушку и мы втроем прекрасно переночуем.
Олег выдохнул, расслабился, напряжение спало с его плеч.
Мы поднялись в барак. Там уже стол стоял накрытый и вовсю шла гульба.
– Надя приехала! – закричали при виде меня мои ребята.
Стол, конечно, ломился от яств. Сами понимаете, рыбзавод под боком. Через каждые 25 сантиметров стояли плошки с красной икрой, на блюдах лежали крабы, мидии, гребешки, рыба всех видов: хочешь – вяленая, хочешь – сырая, хочешь – копченая… Особенно все на водоросли налегали, которые совсем не похожи на те, что мы в магазинах покупаем. В них разбивали яичко, приправляли маслицем, и получалась такая вкуснотища, наесться которой невозможно.
– Ну, рассказывай, как тут твои дела идут? – спросила я у Олега во время застолья.
– Евгений Иванович сказал, что надо в политику идти, а мне так не хочется.
– Это ты зря. Тебе политическая карьера лишней не будет.
– А бизнес?
– Бизнес твой никуда не денется. В конце концов, есть друзья, кому можно свое дело доверить.
– Нет, доверять никому нельзя.
Кстати, бизнес свой Олег все-таки передал. Но не друзьям, а кому-то из родственников. Кажется, двоюродному брату. Узнав об этом, я поинтересовалась:
– А почему двоюродному?
– Потому что если будут воровать, то в семье. Пусть сами у себя воруют, лишь бы мне мой процент отдавали. Зато не будут помощи просить постоянно. А если бизнес чужому человеку доверить, то процента не увидишь, и родственникам все равно помогать придется.
«Соображает пацан», – подумала я. И только хотела сказать, что устала с дороги и хотела бы отдохнуть, как вдруг Олег предлагает:
– Есть у нас одно хорошее местечко, на заимке. Только ехать туда нужно тридцать километров. Это минут сорок на машине и семь небольших речек вброд форсировать будем.
Я ахнула:
– Как вброд? В сапогах, что ли?
– Нет, на машинах переехать.
– А можно я с собой девчат возьму, чтобы не скучно было?
– Бери!
Ну, что такое тридцать километров по сравнению с шестичасовой дорогой из аэропорта! Я человек рисковый, решила – едем, и мы отправились в дорогу.
В какой-то момент наша машина въехала в реку, да так, что фары ушли под воду, а потом вынырнула. Мне стало жутковато. «Мы вброд будем форсировать семь горных речек», – «успокоили» меня. А вода, надо сказать, иной раз поднималась до самой кабины. Да и холод на улице собачий стоял. Кое-где снежок лежал, заморозки начались. Три машины подряд ехали друг за другом. След в след, колесо в колесо, не сворачивая ни вправо, ни влево.
Приехали в совершенно другую цивилизацию. Это бухта с сопкой. Стояли несколько деревянных рубленных домиков, к которым вели дорожки, выложенные кирпичом. Территория поселка была освещена фонарями, а за поселком – тайга. Дом, в который нас поселили, был сложен из пихтовых плах. Натоплена настоящая русская печка. Дух стоял замечательный – чистый, давно забытый. Нас ждала уже натопленная банька с вениками и настоящим лесным медом, которым тело обмазываешь, а потом выпариваешь вместе с ним всю дурь и усталость. Красота! Мне даже спать расхотелось.
Выхожу из бани – красота вокруг неописуемая. Сопка поднимается и обрывается, как яр, а за ней еще одна. И вдруг рык доносится откуда-то снизу. Я спрашиваю:
– Ребята, что это у вас такое?
– У нас Машка здесь живет, тигрица.
– А как она здесь живет? Неужели свободно по поселку ходит?
Оказалось, что Машка попала в поселок еще совсем крошечным котенком. У нее поранена лапка. Требовалась операция, восстановительный период, питание и полный уход, который в лесу бы ей никто не обеспечил. Так Машка осталась в поселке. Поселили ее в один вольер с огромной овчаркой. А надо заметить, что тигры на дух не переносят собак, а собаки в свою очередь терпеть не могут тигров. Но овчарка отнеслась к Машке, как к собственному детенышу, охраняла ее. Когда зверю плохо, он принимает любую заботу. Я видела, как Машка ластилась к мужчине, который зашел к ней в вольер, чтобы накормить. Молодая тигрица вела себя как домашняя кошка.
Утром я вскочила спозаранку, смотрю – Машку уже выпустили из вольера и она вертится у наших домов. Сразу к ней подойти не решилась. Зашла за дом, сосредоточилась, выдохнула и вышла к хищному зверю без всякого страха. Приблизилась к Машке, присела на корточки и зову ее. Тигрица на меня посмотрела, но с места не сдвинулась. Тогда я сама подошла. Сначала дотронулась до спины, потом провела рукой по хвосту. И, представьте, Машка приняла меня! Она повалилась на спину и, вытянув лапы в разные стороны, подставила живот для поглаживания, выражая полное доверие мне.
На второй день у меня был назначен концерт. Люди начали осаждать Дом культуры за два часа до начала. Организаторы, понимая, что зал не сможет вместить всех желающих, повесили на улице громкоговорители, чтобы звук шел наружу.
Небольшой, только что отремонтированный зал показался мне очень уютным. В зале имелась даже оркестровая яма. Зачем – непонятно, оркестра тут отродясь не было. Яму почему-то затянули сеткой, а к сетке прикололи бумажки с надписью «Не наступать». Я всех предупредила:
– Ребята, смотрите, не наступите случайно на сетку!
Но что такое для артиста «не наступать», особенно в момент выступления? Мы отрепетировали, настроили музыку… Я спустилась в зал, чтобы проверить звучание. Звук прекрасный – с любого ряда слышно замечательно. Акустика великолепная.
– Сейчас только проверю свой выход, – кричу ребятам из зала, – и через десять минут можем запускать зрителей.
Музыканты играют. Я поднимаюсь по ступенькам из зала на сцену, невольно одной ногой наступаю на проклятую сетку и лечу в трехметровую оркестровую яму, заваленную поломанными стульями, досками, какими-то железками и прочим хламом. Музыканты в ужасе – я на их глазах практически в прямом смысле слова провалилась сквозь землю.
В последнюю секунду, почти теряя сознание, я зацепилась за что-то, а в голове дикие мысли: «Не сломала ли я ногти?». Вместо того, чтобы беспокоиться за ноги, руки и голову, волновалась за маникюр.
Около сцены стояли ребята, которые кинулись меня вытаскивать. А я цеплялась за что-то руками, одной ногой на что-то опиралась, сама подтянулась, легла грудью на сцену, перекинула ногу. И тут они меня подняли. Слава Богу, лицо не пострадало: ведь через несколько минут выходить на сцену.
В фойе уже слышали, что что-то произошло, оттуда кричали:
– Жива ли? Не убилась?
Всех успокоили. У меня остались огромные синяки и рваные царапины на ногах.
Олег находился где-то на производстве, когда ему донесли, что Бабкина чуть-чуть не покалечилась. Он тут же примчался. Лицо белое, как пелена, глаза, как шары. Влетел в зал и закричал:
– Что случилось?? Утром же только все хорошо было!
– Ничего особенного не случилось, – говорю ему, а сама еле на ногах стою. – Подумаешь, упала в оркестровую яму. Не зря я тебе сказала, что убирать ее надо к чертовой матери. Если я в нее рухнула, кто-то еще обязательно рухнет и шею сломает.
Тут голос подала моя костюмерша Люда:
– Олег Николаевич, вы на спину Надежды Георгиевны поглядите. Я даже не знаю, как ее переодевать сейчас.
Кожемяко уставился на меня своими звериными глазами и говорит:
– А ну, давай, показывай!
– Чего тебе показывать?
– Спину!
Я развернулась к нему спиной и задрала тунику. Костюмерша начала тихо сползать в обморок от увиденного. Ребята мои в ужасе переглядывались, не зная, как быть дальше. А я только спрашивала: «Что там? Ну, что там?» – сама-то не могла увидеть, в каком состоянии у меня спина. Оказалось, сзади живого места не было – одна сплошная гематома.
Тут же по распоряжению Олега приехала какая-то бабенка с бутылкой водки, стала обрабатывать мне спину. Жжет, щиплет, но я терплю, сдерживаю слезы и позволяю себе лишь закатывать от боли глаза. Спиртом потом от меня несло так, будто я перед концертом в стельку напилась.
– Надежда Георгиевна, ну, что, концерт отменяем? – робко спросил Олег.
Я посмотрела на свои ногти – маникюр был в идеальном состоянии, и сказала:
– Еще чего! Концерт обязательно состоится!
И он состоялся. Два часа я провела на сцене, не прерываясь на антракт. Уходила за кулисы только для того, чтобы сменить один костюм. Вопреки актерскому утверждению, что сцена лечит, что любой недуг отходит в момент, когда ты предстаешь перед зрителями, я ощущала боль каждую секунду. Особенно во время переодеваний, во время которых костюмерша стаскивала с меня сарафан так осторожно, как только могла, стараясь не задеть поврежденную спину.
Когда концерт подошел к концу, меня посадили в машину и отправили назад – в Преображение. Там натопили баньку, обмазали меня с ног до головы мазями собственного приготовления, какими-то примочками травяными обложили… Я даже не спрашивала, чем меня лечат – сразу доверилась и не пожалела. Уже на третьи сутки благодаря такому лечению полностью исчезли все болевые ощущения, а потом и синяки сошли – никаких аптек не надо, все тайга дала. Хотя из аптеки мне все-таки привезли валокордин. Я пережила серьезный стресс. Во-первых, за 20 минут до начала концерта упала в оркестровую яму, во-вторых, на адреналине весь концерт отработала… Без успокоительного тут не обойтись.
Первый концерт показал, что со мной можно иметь дело, что я не подведу даже в самых экстремальных условиях. Я тоже прониклась симпатией к Олегу, который несмотря на всю свою собранность и довольно жесткий характер, оказался очень душевным человеком. Мне импонировали его лидерские качества, хотя общаться с лидерами ох, как непросто. Лидера невозможно переубедить, если он в чем-то абсолютно уверен. Даже если его мнение ошибочно. Он будет улыбаться, буровить тебя взглядом насквозь, но не отступится от своего мнения. А ты хоть пеной изойди – все без толку.
Будучи человеком страшно занятым, Олег физически не мог присутствовать на всех наших выступлениях. Но если ты хочешь, чтобы народ за тебя голосовал, полностью исключить встречи с аудиторией невозможно.
– Давай наметим точки, где ты обязательно должен появиться лично, – предложила я.
– Зачем?
– Тебе необходимо с народом общаться.
– А что мне им говорить?
– Ну, уж точно не рассказывать о том, какой ты крутой и что поэтому им обязательно надо голосовать именно за тебя. У людей нужно спросить, что их беспокоит, предложить им поделиться своими проблемами…
Олег потом вспоминал, что когда он первый раз вышел на сцену перед аудиторией, его от волнения и страха конкретно потряхивало. Конечно, опыт ораторский у него какой-никакой имелся, все-таки человек занимался серьезным бизнесом, регулярно проводил совещания и переговоры. Но прямой диалог с электоратом – это совсем другое дело. Знали бы вы, скольких трудов стоило Кожемяко переломить себя и научиться выходить к людям без всякого страха – с открытым сердцем и распахнутой душой! Потом он даже стал получать удовольствие от общения с народом.
Выступать приходилось в махоньких поселковых клубах. Никакой аппаратуры для проведения концерта, конечно, в них нельзя было найти. Аппаратуру мы возили с собой. Но какой толк в аппаратуре, если она из-за низкого напряжения не подключается. И хотя народ набивался в зал до отказа, казалось, нас, артистов, на сцене больше, чем зрителей. Я сразу говорила, обращаясь к публике:
– Не волнуйтесь, мы уместимся на любой сцене.
Все эти незначительные неудобства не имели никакого значения, потому что в конечном итоге цель нашего приезда была достигнута. Люди с радостью принимали человека, которому не наплевать на их проблемы. К ним приехали, о них вспомнили, у них поинтересовались: чего вам не хватает, что беспокоит, чем можно помочь… Олег, видя, как люди ему доверяют, выходил из зала счастливый и окрыленный.
Время от времени мне позванивал Евгений Иванович Наздратенко, интересовался: как дела, как проходит предвыборная кампания, что народ говорит о Кожемяко, как Олег общается с народом… В конечном итоге, благодаря правильной расстановке сил, поездкам по всем районам, по всем глубинкам, результат у выборов был ошеломляющий. Олега избрали в Законодательное собрание Приморского края.
Затем были концерты во Владивостоке, большом культурном центре. Он, как белый лебедь, стоит высоко на сопке, а внизу – бухта и Тихий океан. Ну разве можно что-либо сравнить с этой фантастической красотой? То тебе равнина, то сопки, то океан, то снег идет, то солнце невероятное, аж глазам больно, то ночь и звезды падают тебе в руки.
Я никогда не забуду, как мы отмечали во Владивостоке 55-летие Великой Победы. Отмечали его в начале сентября. Одно дело праздновать в Москве, но война-то не закончилась падением Берлина, она еще продолжалась четыре месяца на Дальнем Востоке.
На празднике присутствовали самые разные коллективы – и с севера, и с востока. Для нашего же ансамбля получить приглашение и выступить на празднике было и важно, и почетно. Хотя, признаюсь, беспокойство я ощущала. Недавно ведь только приезжали во Владивосток – неужели еще не надоели? Однако выступление на площади под открытым небом проходило при полном аншлаге.
Там же, во Владивостоке, мы узнали о том, что затонула атомная подводная лодка «Курск». Эта трагедия не могла не отозваться болью в сердцах людей, живущих у моря. Поэтому свой концерт мы завершали песней «Прощайте, скалистые горы». Эта композиция прозвучала без объявления. Как реквием. Как последний поклон.
Я глянула в зал – в первых рядах сидели ветераны, убеленные сединой, грудь – в медалях. И вдруг на третьем куплете все зрители встали в едином порыве, когда мы запели «А волны и стонут, и плачут, и плещут на борт корабля…». Голоса вступали по очереди, один за другим, как набегающие, бьющиеся о скалы волны.
У меня комок в горле застрял. Руки дрожали, судорожно сжимая микрофон. Казалось, еще немного – и разрыдаюсь. В сторону своих ребят даже не смотрела. Боялась, что одним взглядом спровоцирую всех, и мы не сможем допеть до конца. Когда мы замолчали, повисла гробовая тишина. Все, как струны натянуты, только слышатся всхлипы мужчин и женщин. Боже, как это было тяжело. Мы допели и больше не могли сказать ни слова.
Я радуюсь, испытываю настоящую эйфорию каждый раз, когда выхожу на сцену. Когда понимаю, что истинный фольклор понятен всем. Говорю об этом смело, потому что вижу реакцию публики на наши выступления в самых разных странах мира.
Мы и сегодня работаем в бешеном темпе – концерты, гастроли, репетиции, записи. «Фестивалим» по всей стране, выступаем в разных регионах, пытаемся доказать и показать, что многовековая русская народная культура жива, и хотим, чтобы все поверили в ее вечность.
Не зря крупнейший ученый и защитник русской культуры Д. С. Лихачев говорил, что «…культура – это огромное целостное явление, которое делает людей, населяющих определенное пространство, из просто населения – народом, нацией. В понятие культуры должны входить и всегда входили религия, наука, образование, нравственные и моральные нормы поведения людей и государства».
Думаю, лучше не скажешь.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.