Текст книги "В черном-черном городе. Криповые истории"

Музыка играла громко, заглушая всё вокруг. Лишь изредка до нас долетали короткие реплики:

– Я ведь после катастрофы пытался тебя найти. Везде искал, но…

– А меня в Минск сначала эвакуировали, а потом… Такой хаос был… Наша школа уже совсем разрушена. Она сильнее всех в Припяти пострадала…

– Так всю жизнь на вертолёте и проработал. Всякое было. Сейчас тут с детьми занимаюсь. Так боялся, что ты тогда радиации хватанула!

– И я тоже всю жизнь одна. Какой же ты дурак, Гаврилов!..

– Машка-ромашка! По тебе ползёт букашка!

Любовь {Leo} Паршина
Дежурство у Бабы-яги

– А что Катя Орлова нам расскажет? – радостно спросила Наталья Николаевна, отпуская на место отличницу Курочкину. – Катенька, давай, выходи. Как у тебя прошли каникулы?

Катя поднялась из-за парты, переступила через подножку, подставленную ей хулиганом Барковым, и, пройдя по проходу, встала у доски – под растяжкой «В 5-й класс!», украшенной шариками.

– Я рассказать могу, только вы не поверите.

– Опять выдумывает! – наморщилась Курочкина.

Её соседка по парте, подпевала Родиченко, тоже скривилась:

– Воображает!

– Девочки! – напомнила учительница. – Вас Катя не перебивала. Пусть рассказывает, мы послушаем. А вдруг поверим? Или попробуем угадать, где правда, а где – нет. Рассказывай, Орлова. Барков, уймись, сядь ровно! Извини, Катенька, начинай.

Катя поправила складки на школьной юбке, потёрла шов паркета чумазым носком кеды. И стала рассказывать.

– Я каждое лето езжу к бабушке в посёлок. Сначала на электричке, потом на автобусе – посёлок этот далеко, за лесом. Лес дремучий, там сплошные ёлки, такие большие и старые, что нижние ветки висят до самой земли, и на них растут мох и лишайник.

Ещё там есть болото. Мы с бабушкой туда ходим за ягодами. Бабушка мне всегда велит идти только за ней и очень ругает, когда отстаю или ухожу в сторону, даже если за ягодами. Чтобы я не отходила, бабушка меня пугала, что на болотах Баба-яга живёт. Я думала – что же она меня, совсем маленькой считает, раз пугает Бабой-ягой? Только всё правдой оказалось.

Пошли мы снова за ягодами. Рано-рано, ещё в посёлке все спали. И вот собираем мы клюкву, морошку… И вдруг вижу – на кочке чуть в стороне необычная, очень красивая ягодка растёт. Как морошка, но золотая. И светится изнутри. Я вначале подумала, что от рассветного солнышка, но утро туманное стояло. А ягодка светится. Я отошла за этой ягодкой. Подумала, что за неё бабушка точно ругать не станет. Сорвала её и тут же вижу – на соседней кочке ещё одна, и дальше ещё одна, и ещё… Так ягод целую горсть собрала и поняла, что ни бабушки, ни тропинки не вижу. Стою с лукошком и чувствую, что ноги в болоте тонут. Уже по щиколотку увязли! А сапоги резиновые, тяжёлые. Я кричу: «Бабушка! Бабушка, помоги!» И тут мне из тумана отвечают: «Кто тут бабушку звал?» Только это не моей бабушки голос был. Чужой, скрипучий, хриплый.

И вот я стою, с места сойти не могу, и на меня из тумана – летит! Она летит! В ступе. И я думаю – так вот для чего ей ступа, чтоб по болоту не ходить. Сидит в своей ступе… Знаете, Баба-яга высокая оказалась, выше моего папы, наверное. Тощая, серая, волосы седые, так и вьются в тумане. Нос как клюв, брови косматые, под ними – глаза огнём горят. Сарафан серый, латаный-перелатаный, а платок то ли из паутины, то ли из перьев, то ли просто такой рваный и старый, что клочьями на плечах повис.

Замерла ступа надо мной, Баба-яга наклонилась и своей длинной костлявой рукой меня за ворот куртки из болота вытащила. И из сапог – они так и остались стоять в болоте. И мы тут же полетели.

Я в воздухе болтаюсь, лукошко сжимаю. Спрашиваю: «Баба-яга, вы меня съесть хотите?»

А она отвечает: «Нужна ты мне, такая тощая. Немного откормлю, а пока поработаешь у меня дома да на дворе. И попробуй только убежать, тебя крокодил съест!»

Я ей: «В наших широтах крокодилы не водятся!»

А она: «А у меня есть, на цепи сидит. Я его Гришей зову, он холода не боится».

И правда, когда к её домику подлетали, увидела я, что в болоте крокодил плавает, большой такой, как доисторический.

«А лохнесского чудовища у вас тут нет?» – спросила я. А Баба-яга ответила, что это всё сказки.

Домик у неё, кстати, не на курьих ножках, а просто на столбах стоит. Столбы резные, с узорами, со страшными рожами. Я потом на мобильник сняла, кому интересно, могу прислать. Двор деревом весь устлан, частоколом окружён. На кольях – черепа, и огонь у них из глазниц по территории болота и двора так и скользит. Следят.

Я тут же в туалет попросилась, стала папе СМС писать: «Я в плену у Бабы-яги».

Но сеть в той глуши совсем не ловила.

А потом Баба-яга мне выдала передник, метлу и велела двор подмести. Сама ушла в домик вздремнуть.

Я стала мести, как велели, а сама двор осматриваю. Попыталась там, где частокол пониже и колья потупее, перелезть, так тут же черепа на меня уставились, пасти разинули и заверещали. Противно так, громко!

Баба-яга из домика: «Что там? Ты чего удумала?»

«Ничего, Баба-яга! – отвечаю. – Это я случайно выглянула. Я прибираюсь, прибираюсь!»

Двор такой пыльный был. Я когда смела пыль в кучку, решила смахнуть её в болото – через единственное окошко в частоколе, узкое такое, у самой воды.

Откуда же я знала, что оно для кормёжки крокодила? Он услышал, что к окошку со двора подошли, сам подплыл и нос сунул… Вся пыль ему в морду и полетела. Он стал чихать, как кот, часто-часто. Так и слышу – плывёт и чихает, а вокруг лягушки квакают. Я, пока хозяйка не заметила, побежала в другой конец двора, там стала мести, будто ни при чём. Немножко помела, потом метлу на плечо закинула – как в кино делают, когда работать заканчивают, – и к дому развернулась…

И тут слышу – крик за спиной. Истошный, противный.

Это я метлой череп с частокола смахнула!

Он, вопя, и улетел в болото. Остальные за ним повернулись, поглядели, потом – обратно на меня. И глазами так злобно сверкают, зубами пощёлкивают.

Тут Баба-яга выбежала из домика, за голову схватилась.

«Злыдня! – кричит. – Это же Аркадий был, мой любимчик! Полезай теперь за ним, лови его!»

«А как же крокодил? – спрашиваю. – Вы же сами сказали, что, если я вылезу, меня крокодил съест!»

Крокодил как услышал, сразу подплыл. Так и слышу, как он плывёт и всё чихает, чихает…

Баба-яга опять на меня: «А с Гришей что?!»

Я подумала – она и так злая, из-за черепа сердится, а за крокодила, наверное, тут же живьём скушает. Говорю:

«Почём мне знать? Вы говорите, что он к холоду привычен, но родина у него всё-таки в тропиках. Может, у него сезонная аллергия? Вот у нашей собаки…»

Замахала Баба-яга на меня руками.

«Иди в дом! – говорит. – Сейчас буду думать, как Аркадия выудить, а ты присматривай, как зелье в печи томится».

Я пошла в дом. А там темно – я фонарик на телефоне и включила.

Что тут началось! Под потолком, оказывается, летучие мыши дремали, штуки три. Всполошились, запищали, заметались из угла в угол. Одна в сени вылетела, другая о слюдяное окно стала биться. Я от них постаралась свет отвести и осветила какого-то сморщенного крохотного очень страшного деда, который, как сушёный гриб, висел над печкой. Крохотный сморщенный дед застонал: «Ну куда?», тут же сморщился ещё сильнее и рассыпался.

А тем временем летучие мыши все склянки и плошки переколошматили.

Вбежала Баба-яга в дом, увидела это всё…

Я на старославянском не говорю, поэтому, наверное, не всё поняла, что она мне сказала. Назвала бестолочью безрукой и безголовой, ну это понятно. И сказала, что есть меня не станет, а то вдруг такое заразно. И крокодилу меня не скормит, а то у него, похоже, на меня аллергия.

Отобрала передник, снова схватила за шиворот, вскочила в ступу и понесла меня обратно. Кажется, все радовались, меня провожая. Крокодил вилял хвостом, черепа что-то весёлое пели на кольях.

Принесла она меня на то же место, прямо в сапоги поставила.

«А лукошко?» – опомнилась я.

Оно, наверное, на дне ступы так и лежало, потому что Баба-яга, уже улетая, им в меня кинула.

Я время на телефоне посмотрела – и так вышло, что и не прошло его нисколько. Я бы подумала, что мне привиделось – от болотных газов или ещё от чего-то, – но тут моя эсэмэска папе ушла! Про то, что я в плену у Бабы-яги! И тут же ответ приходит: «Нашлась шутница. Не смей так говорить о бабушке!»

А бабушка меня скоро нашла и очень сильно отругала. А я её обняла и сказала, что теперь всегда-всегда буду слушаться. И бабушка больше не сердилась.

Вот так всё и было. А в остальном обычное лето оказалось.

Катя закончила свой рассказ и развела руками.

Курочкина и Родиченко снова презрительно наморщили физиономии, Барков крутил пальцем у виска. Остальные ребята ждали, что на это скажет учительница. Кто-то, кажется, даже испугался истории про Бабу-ягу.

Наталья Николаевна, немного подумав, сказала:

– А ведь история, которую нам рассказала Катя, очень поучительная. Кто скажет, чем именно?

Курочкина выпрямилась на стуле:

– Мы должны слушаться старших?

– Не только. Катеньке повезло, что Баба-яга не знала, что такое телефон. А если Катя или кто-то из вас попадёт к Бабе-яге, которая знает, что такое мобильный телефон, то надо спрятать его, сделать так, чтобы Баба-яга не увидела, и обязательно позвонить или написать маме и папе, сообщив, где вы и что с вами. Вы поняли, дети?

– Да! – хором ответил класс.

Баба-яга им теперь казалась не такой страшной.

– Молодцы, – кивнула им Наталья Николаевна. – А ты, Катенька, садись.

И когда Катя проходила мимо её стола, учительница шёпотом добавила:

– Я тебе верю, Катюша, потому что знаю, как ты дежуришь по классу.

Любовь {Leo} Паршина
Как вызвать ханъё-горё и что потом делать

Алёшка пытался сказаться больным, но не вышло – Ванька пристал, будто клещ. По древнему восточному календарю сегодня самый удачный день для задуманного: предки со старшим братом Пашкой уезжают на дачу, квартира свободна. Правда, и квартира, и предки – Алёшкины.

– А почему я должен буду всё делать?

– Ну ты чего! По условиям игры всё делать должен тот, чей дом пустует. А я до пенсии не дождусь, пока у меня из дома все свалят.

– Поэтому просто будешь за мной наблюдать?

– Вот! У тебя очень удобно – квартира на первом этаже, фонарь с улицы светит так, что видно всю гостиную…

Тут трудно было спорить – фонарь всегда особо раздражал маму, она и блэкауты именно от него на окна поставила, а не от солнца. Да и с детской площадки гостиная как на ладони – особенно если на верх шведской стенки или деревянной ракеты залезть. Только вот ночная пустая гостиная в холодном свете фонаря всегда пугала Алёшку. И это в обычную ночь, а теперь…

Ванька, качаясь в своём геймерском кресле, будто почуял, о чём подумал Алёшка. Прищурился.

– Боишься? Один в темноте посидеть боишься. Ну да, потому тебя нам и сдали.

– И вовсе не боюсь.

– Боишься. Вон, трясёшься.

– Это меня знобит. От Пашки, наверное, заразился.

– Врёшь. Ты же сам сказал, что он прикидывается. И моя мама тебе температуру мерила. Тридцать шесть и шесть, ровно.

– Да не вру я. И не боюсь.

– Так что тогда?

– Хорошо, пошли. Только что мы твоей маме скажем?

* * *

У Ваньки, конечно, был план. Он наплёл, что Паша, Алёшкин брат, на дачу с родителями не поехал, а остался дома и пообещал по доброте душевной дать поиграть какой-то редкий диск, который недавно раздобыл для плейстейшен. Плейстейшена у Алёшки не было, Пашка «рубился» в свои игрушки на старом ноутбуке и никому его не давал даже под страхом смерти. Но Алёшка стоял, улыбался и кивал.

Ванина мама ненадолго призадумалась, а потом сказала:

– Ах, ну да! Ладно. Только идите прямо домой. Ни в какие магазины, ни к кому-то ещё в гости.

На дорожку Ванина мама дала им три пирога – она как раз напекла с грибами. Она всегда пекла такие – большие, с папину ладонь.

– Сами покушаете и Пашу угостите! Позвоните, как дойдёте.

Алёшка принял пакет с ещё тёплыми пирогами, и стало очень стыдно. Не хотелось врать, не хотелось уходить из гостей, не хотелось идти домой, звать какого-то «ханъё-горё»…

Про это нечто и игру с ним Ванька узнал у своей троюродной сестры, только что вернувшейся из Японии – её папа провёл там по работе несколько месяцев, и сестра со своей мамой были с ним. И вот, когда Ванька сел ей на уши со своей жаждой узнать о какой-нибудь особенной крипоте, сестра рассказала про игру с ханъё-горё…

Игра эта мало отличалась от того, что Алёшка видел в группах с крипипастой, но Ванька по-умному заявил, что «дьявол в мелочах» и главное – у них, благодаря сеструхе, есть настоящая йена!

Для ритуала вызова ханъё-горё надо прийти ночью в собственный пустой дом, не зажигать свет, ничего не говорить. В самой большой комнате насыпать на ковёр рис с солью – четыре горки по углам и пятую у порога. Эту, пятую, сделать побольше, прикопать в неё монетку, сверху положить угощение. Потом сесть в середине комнаты, произнести единственные разрешённые слова: «Петух убежал, крыса ещё не приходила. Ханъё-горё, давай поиграем!» – бросить через порог любую игрушку и ждать до полуночи.

Если ханъё-горё не придёт, значит, либо просто не захотел, либо ритуал проведён неверно. А может прийти и наказать за то, что что-то сделали неправильно – положили мало риса, дали не то угощение, забыли про игрушку…

– В смысле «наказать»? – допытывался Алёшка. – Как?

– Думай сам… – многозначительно отвечал Ванька. – По-всякому, говорят, бывало. Кого-то так и не нашли. А кого-то лучше бы и не находили…

– Ну шут его знает. А не накажет ли он… оно нас за то, что мы его по-русски будем звать? Тебе сестра текст в оригинале, хоть транслитом, не дала?

– Что ты душный, как классуха? Это люди общаются друг с другом на формальном языке. А в астрале важно передать смысл. Сосредоточился, выдал верный посыл – и ждёшь ответ.

– А зачем нам его вообще звать?

– Боишься?

– Вот ещё!

Как-то так Алёшка и согласился. Ещё в четверг. Теперь отступать было поздно.

* * *

В коробке-кладовке между прихожей и лестничной клеткой Ванька прихватил запасённый пакет с рисом и солью. Пряник в целлофане кинул обратно на полку.

– Пирог ему больше понравится!

Алёшка только кивнул, втихаря поёжившись от мысли, как «он» или «оно» будет хомячить пирог.

Добежали они до дома за пару минут.

Машины родителей не было. И окна квартиры тёмные. Все уехали вместе с Пашкой. Не поверил папа Пашкиной утренней симуляции страшного гриппа.

– Супер! – возликовал Ванька и сунул Алёшке пакет. – Давай! А я полез.

И убежал на детскую площадку.

А Алёшка пошёл домой. Тоскливее ему было идти домой только после первой двойки. Да, пожалуй, по сравнению с первой двойкой даже игра с этим ханъё-горё – неплохая идея.

Войдя в прихожую, Алёшка с трудом удержался от того, чтобы по привычке зажечь свет. Разуваться и снимать курточку не стал – смысл разуваться, если собираешься играть с ханъё-горё? Да на улице и не слякотно, сухая тёплая осень.

Алёшка постоял, слушая тиканье часов на кухне, и пошёл в гостиную.

В свете уличного фонаря она была особенно большая и чужая.

Алёшка выложил свой пирог на подоконник, поглядел на площадку – там, на вершине ракеты из дерева и пластика, восседал Ванька, нацелив на окно его гостиной свой смартфон.

«Соловей-разбойник!» – сердито подумал Алёшка и всё-таки принялся за дело.

Рассыпал из пачек аккуратными горками соль и рис, в горку у порога сунул монетку, положил ещё немного тёплый пирог.

Со дна пакета взял игрушку – красный резиновый мячик, сам пакет кинул на диван.

Сел на ковёр.

– Петух убежал, крыса ещё не приходила. Ханъё-горё, давай поиграем!

И кинул мячик через порог в коридор.

Мячик стукнулся о стену и откатился в темноту, в сторону их с Пашкой комнаты.

И стало тихо.

Вернее, Алёшка не слышал ничего, так стучала кровь в ушах. От вглядывания в темноту перед глазами замелькали неоновые мошки.

Но прошло, наверное, несколько минут, и ничего не происходило.

Глаза уже потихоньку привыкали к темноте, Алёшка узнавал собственную квартиру.

И тут на диване зашуршал пакет.

Не от сквозняка – ведь и сквозняка-то не было!

Алёшка почувствовал, как волосы на затылке зашевелились…

Пакет немного пошуршал, вздыбился, упал на ковёр, а следом за ним приземлилось нечто лохматое, тяжёлое и округлое.

«Буся!» – Алёшка чуть не рассмеялся в голос.

Старая персидская кошка подковыляла к нему на своих кривых артритных лапках и ткнулась в руку плоской мордой. Алёшка погладил её по лохматой голове.

В правилах ведь сказано: не говорить и не зажигать свет. А про «не гладить кошек» – ни слова.

Таки оставили Бусю дома – решили не нервировать старушку поездкой на одни выходные. Оставили ей побольше корма и воды. Всё равно она спит двадцать три часа в сутки.

Буся немного помурлыкала и пошла осматривать комнату. Тут уже Алёшка и икал, и кусал кулак, только чтобы не шикнуть, не вскочить и не схватить её. Буся деловито совала нос в горки риса, подкапывала их лапкой, а пирожок и вовсе принялась лизать. Но тут же перестала, хватив соли.

Фыркнула, пошла в коридор. Села за порогом и внимательно посмотрела на Алёшку.

В кошачьем взгляде так и читался вопрос: «Ну серьёзно?»

Она принялась было умываться, но тут же замерла… Замерла, глядя в темноту в коридоре – туда, куда укатился мячик.

Смотрела она мучительно долго и пристально. Опустила лапу, поднялась, выгнула спину, распушаясь на глазах.

Из темноты раздался скрип двери и… шлёп… шлёп…

Кто-то приближался! Кажется, полз. Кто-то большой и тяжёлый!

Кошка вовсе выгнулась дугой, чего с ней не бывало уже лет пять, и так, горбунком, отступила к кухне. Следом за ней по коридору, на мгновение попав в свет уличного фонаря, прокатился красный мячик.

Алёшка сам не заметил, как поднялся на ноги, встал в полный рост.

Шлёп… шлёп…

Шкряб… шурх…

Шлёп… раздавалось всё ближе и ближе к двери.

Стало слышно влажное дыхание – тяжёлое, сопящее, хлюпающее.

Осознав, что ещё секунда – и «шлёп» шлёпнет уже у порога, Алёшка рванул. Кажется, перепрыгнул с места прямо в коридор. Едва успел заметить в темноте что-то бесформенное, лохматое, жмущееся к стенке.

Повернув к двери, Алёшка споткнулся… Не споткнулся! Его схватило оно! За ногу! Оно, лохматое, в темноте…

Но не удержало! Алёшка с криком вырвался.

Как хорошо, что он забыл запереть за собой дверь!

Он пролетел всю парадную и опомнился только на детской площадке, возле ракеты, с которой слезал раздосадованный Ванька.

– Ну ты чего?

– Оно… – Алёшка никак не мог отдышаться. – Явилось… Из темноты… Мяч катало!

Глаза Ваньки загорелись.

– Ну!

– Что «ну»?

– А чего ты убежал-то?

– Иди сам посмотри!

– Я не могу, это твой дом. И вообще всё не по правилам. Тебе нельзя было убегать!

– Ага… – Алёшка ещё не знал, что именно хочет сказать Ваньке, но тут зазвонил мобильный.

Алёшка замер, осторожно вынул смартфон из кармана.

На экране горело «Пашка».

Алёшка снял трубку и поднес смартфон к уху.

– Чего там? – севшим голосом спросил Ванька.

А Алёшка, с трудом удерживая серьёзное выражение на лице, спокойно выслушал, как Пашка, хриплый и сопливый, сказал:

– Иди домой, придурок! Ты кошатину до инфаркта довёл!

Алёшка убрал телефон в карман и произнёс:

– Это он.

– Кто?..

– Ханъё-горё. Ему очень понравился пирог, и он хочет ещё. И идёт за ним прямо сейчас. К тебе домой.

Ванька отшатнулся, разинув рот.

Алёшка продолжил:

– А мне велел возвращаться и ждать его.

Сделав стеклянные глаза, не моргая, он развернулся и, шагая, как автомат, пошёл обратно к дому. Только услышал, как Ванька побежал прочь – настоящего дал стрекача.

Тут Алёшка загнулся со смеху.

В окне кухни зажёгся свет.

* * *

Когда Алёшка вернулся, запер дверь и разулся, чайник уже закипал.

Кошка нервно лопала сухой корм.

А Пашка, больной и сопливый Пашка, завёрнутый в старый шарф и дедушкину кофту, сидел за столом и резал пирожок напополам. Рядом на столе стояли две чашки с чайными пакетиками и открытая банка сливового варенья.

– Ну что, профессор криповедения… – начал Пашка, заливая пакетики кипятком. – Бери давай. Только близко не садись, а то заразу подхватишь.

– А папа думал, что ты симулируешь, – сказал Алёшка и, взяв чашку, устроился на табуретке у холодильника.

Горячий чай пах апельсином.

– Это он с утра так думал. А когда вечером приехал с работы, решил, что сложит парники сам, что такой работник ему не нужен. Сказал: «Отдыхай, лечись». Ну я и отдыхал. Пока ты тут сеанс чёрной магии не устроил. Пришлось выползти, не мог же я остаться в стороне. Кого ты там звал?

– Ханъё-горё.

– Это что за фигня такая?

– Да я и не знаю толком. Какой-то японский барабашка.

– Ванька подбил?

– Ага.

– Вот ты дурило. А ему сеструха, наверное, рассказала?

– Да.

– Ну, она известная приколистка. Так вам и надо.

Пашка вздохнул, хлюпнул носом и продекламировал:

 
Засыпан ковёр траченой бакалеей,
Дряхлая кошка в отпаде.
Фиговый чернокнижник…
 

– Ну как?

– Так себе. В японский союз писателей тебя бы не взяли.

– Больно надо. Короче… Я пошёл дальше отдыхать и лечиться. А ты можешь продолжить вызывать своего барабашку, обещаю его не пугать.

– Не сработает уже по-любому.

– Жалко. Вызов барабашки был твоим последним шансом не пылесосить ковёр в гостиной самому.