Текст книги "Манюня, юбилей Ба и прочие треволнения"

Глава 10
Манюня готовится к встрече с московской незнакомкой, или Погоны нашей Каринки

Мастерить помпончики оказалось очень увлекательным занятием. Сначала мы долго ковырялись в мотках ниток, потому что не могли решить, какого цвета будут наши помпончики. После кровопролитных дебатов остановили свой выбор на желтом. Мама вырезала из картона два бублика и велела нам с Манькой хорошо обмотать их нитью. Чтобы равномерно и со всех сторон. Потом под ее неустанным контролем мы прошлись иголкой по внутренней стороне картонного «бублика» и завязали намотанную нить в аккуратный узелок. А внешний край осторожно обрезали маникюрными ножницами. Обхватили у основания новым узелком, подровняли концы. Получился пышный и очень симпатичный помпончик «колокольчиком».

– Вот и замечательно, – удовлетворенно кивнула мама, – дальше вы сами справитесь. А мне готовить надо.

И ушла на кухню.

Если бы не завтрашний визит московской незнакомки, мы бы, конечно, быстро забросили возню с нитками. Один помпон на двоих тоже неплохо, можно носить его по очереди, приколов булавкой к груди, например. Я даже готова была уступить его Маньке в единоличное пользование, но сделать это она мне не дала.

– Нарка, не говори глупостей, – рассердилась Манюня, – нам надо выглядеть завтра принцессами. Чтобы это.

– Чтобы что?

– Ну, чтобы лицо в грязь не уронить.

– Может, лицом в грязь не ударить? – фыркнула Каринка.

– А ты вообще помолчи! – рассердилась Манька. – Ты бы лучше раздумывала над материалом для своего бронежилета!

– А что раздумывать, я уже знаю, из чего надо смастерить бронежилет.

– Из чего?

– Как из чего? Из жилета.

И Каринка побежала в нашу спальню. Какое-то время оттуда раздавались звуки битвы со шкафом – шерудел в замочной скважине ключ, клацали вешалки. Затем хрястнула дверца. Мы с Манькой переглянулись. Не оторвалась – и на том спасибо. Тут прибежала Каринка с загадочными глазами и жилетом под мышкой. Жилет ей связала мама – зеленый, с красным накладным кармашком. К этому жилету прилагались брюки, тоже зеленые, правда, их мама не связала, а сшила. Но брюки давно почили в бозе – Каринка сгубила их одним прекрасным осенним днем, когда на маршруте «дом – художественная школа» остановилась подразнить незнакомого волкодава. Незнакомый волкодав никого не трогал, сидел в тени своей огромной конуры, скучал в пространство. Имел обманчиво пристегнутый вид. Каринка наметила длину цепи, накинула сверху на всякий пожарный еще метр, встала на безопасном расстоянии и принялась дружелюбно кидаться в волкодава разной мелочью растительного происхождения – сучьями, опилками, всякой другой ерундой. Волкодав, в отличие от нас, плохо знал Каринку, поэтому счел ее измывательства не признаком особого расположения, а наглой попыткой напроситься на нагоняй. Какое-то время он, конечно же, терпел, но потом рванул с места и в два прыжка достиг Каринки.

Сестра в тот день поставила мировой рекорд по спринту, спурту и прочим видам скоростных видов бега с преодолением препятствий на нестандартных расстояниях. Почему нестандартных – потому что стандартным ее прыжок через забор и приземление в густые кусты колючей ежевики при всем желании не назовешь.

Волкодав почему-то остался за забором, а Каринка потом долго выпутывалась из ежевики. Вернулась домой довольная, вся в синтепоновых клочьях и ошметках от куртки и зеленых брюк. Уцелел только жилет, и то благодаря куртке. Ну и колготки благодаря брюкам остались невредимы.

Когда дети нашего двора увидели, в каком виде возвращается Каринка, они построились тевтонской «свиньей» и повели ее домой. Во-первых, чтобы оттенить ее расхристанный вид, а во-вторых, понаблюдать за выражением лица мамы.

К сожалению, я застала только отголоски маминого выражения лица, потому что была на занятии по фортепиано. Когда вернулась через два часа, скандал уже отгремел, сестра раздумывала над своим поведением в спальне, а мама страдала на диване с клочком красной нитки на дергающемся веке.

Достаточно было одного взгляда на мамино веко, чтобы понять, что случилось что-то совсем уж экстраординарное. Дело в том, что это был метод нашей бабули – скатывать из красной нитки шарик и прикладывать к веку. Потому что дергающееся веко – признак сглаза. Так в Архангельской губернии, откуда наша бабулечка родом, издревле боролись с бесом и его происками. Мама всегда смеялась над суевериями и говорила, что это пережитки темного прошлого. А тут взяла и сдалась. Видать, сильно прижало. Так и лежала, с ниткой на дергающемся веке, тихо стонала и бормотала что-то про грехи, за которые ей достался такой ребенок.

В память о знаменательном прыжке на спинке Каринкиного жилета осталась некрасивая зацепка. Сначала мама хотела перевязать жилет, но потом рассердилась:

– Зачем мне тратить время на перевязывание, если этот ребенок не ценит моего труда? – заявила она, отпорола от своего старого пиджака карман и пришила там, где красовалась зацепка. Вот так на спинке Каринкиного жилета ни к селу ни к городу образовался карман. Сестра не унывает и хранит в этом кармане разную стратегического назначения мелочь – монеты, гвозди, магнит, несколько затупленных боров папиной бормашины. Ведет готовый к отпору образ жизни.

– Главное, – она расстелила на письменном столе жилет, – темно-зеленый, по цвету совсем как военный.

– Да, по цвету очень даже военный, – согласились мы с Манькой. – А как ты будешь ему пуленепробиваемость придавать?

– Легко. Мне нужны две крышки, такие, от железных кастрюль…

– Может, алюминиевых? – уточнила я.

– Алюминиевых, ага. Я их приделаю впереди, справа и слева.

– Как приделаешь?

– Ну… Можно крест-накрест пришить нитью, вот так и так, как ты думаешь, держаться будет?

– Будет.

– А еще мне нужен наш квадратный поднос из нержавейки, чтобы сзади под спинку приделать. И фольга нужна.

– Фольга зачем? – встрепенулись мы с Манькой. Фольгу трогать ни в коем разе нельзя, она была жутко дефицитная, и доставали ее с большим боем. Мама с Ба наловчились пользоваться ею по нескольку раз – аккуратно, чтобы не помять, мыли под проточной водой, сушили в сушилке и хранили до следующей готовки.

– Мне немного надо, просто вырезать из картона погоны на плечи и обклеить фольгой. Пойду за материалом! – И сестра пришпорила в сторону кухни.

– Ты только у мамы попроси, фольгу без спроса не бери, – окликнула ее я.

– Думаешь, рассердится?

– Ба бы за такое, наверное, побила, – прошепелявила Манька – она перекусывала нитку, поэтому говорила невнятно, – точно бы побила!

– Ладно, спрошу.

Каринка вернулась через пять минут, загруженная кухонным скарбом и тарелкой с бутербродами.

– Мама передала. Сказала, чтобы всё съели. Скоро придет посмотреть, что у нас получилось.

– И фольги тебе дала?

– Угум. Так обрадовалась, что я не сама взяла, а попросила у нее, что отдала мне кусочек новой фольги.

– Непользованой? – встрепенулись мы с Манькой.

– Совсем новой!

Вот так, на удивление мирно переговариваясь, мы и готовились к завтрашнему визиту московской незнакомки. Мама осталась довольна нашими помпонами, только немного подровняла их. Мои помпоны мы пришили к гольфам, а Манькины убрали в пакет. Чтобы вечером Ба довела до ума ее гольфы. А потом мы всем миром любовались Каринкой. Каринка ходила в своем пуленепробиваемом жилете, растопыренная крышками и подносом из нержавейки, бликовала погонами из фольги и имела вполне воинственный вид.

Думаю, моя сестра все-таки не совсем правильная девочка. Я не знаю ни одной другой девятилетней девочки, которая бы дразнила волкодава и ходила в пуленепробиваемом жилете. Или умела выражать свои горячие чувства только посредством побоев и прочих телесных повреждений. Наверное, наша Каринка – действительно из ряда вон выходящее явление. Не зря же Ба ее называет «Тунгусским метеоритом» и «Апокалипсисом сегодня».

Вот сейчас я об этом думаю, а в носу щиплет. От гордости за нашу семью. Потому что только нам повезло с такой выдающейся девочкой. Потому что второй такой Каринки во всем мире не сыскать. Еще бы. Еще одна такая Каринка – и участь человечества была бы решена не в пользу человечества. Определенно.

* * *

Утро следующего дня мы провели в лихорадочных приготовлениях – наводили марафет. Вскипятили бигуди, накрутили мне волосы. Попросили у мамы косметики, получили категорический отказ. Обиделись, но унывать не стали. Густо надушились туалетным освежителем воздуха «Лесные ягоды» и подвели глаза Каринкиным химическим карандашом. Подвели неумело, зигзагом. Зато хорошо обслюнявили карандаш. Чтобы макияж держался намертво.

Мама по достоинству оценила наш неземной вид – наорала и немедленно поволокла в ванную – умываться. Только неземной вид полностью смываться отказывался.

– Ну не пемзой же оттирать, – сокрушалась мама, намыливая то мое, то Манино лицо.

Потом она какое-то время без зазрения совести смеялась в наши разношерстные глаза.

– Вот и ходите такие красивые, – всхлипывала она.

Но мы с Манькой обиженно заявили, что не желаем иметь неконкурентоспособный вид.

– Тетьнадь, неужели ты не понимаешь! – втолковывала маме Манька. – Хочется, чтоб московская девочка увидела нас красавицами!

– Красавицами так красавицами, – вздохнула мама, принесла свою косметичку и красиво обвела нам глаза сурьмой.

– А губы? – попросили мы.

– Не наглейте, – отрезала мама. – И зарубите себе на носу – еще раз увижу, что вы экспериментируете с химическим карандашом, накажу обеих. А лучше Ба на вас нажалуюсь. Ясно?

– Ясно!

Время до прихода гостей мы убивали как могли. Манька постоянно бегала в ванную комнату – обильно смачивать боевой чубчик. Боевой чубчик, хоть и был крепко зафиксирован многочисленными заколками, вел себя безобразно – немилосердно кудрявился во все стороны и портил «городской вид» хозяйки. Я щеголяла в голубом сарафане, Манька – в красивом синем комбинезоне, у обеих на гольфах весело подпрыгивали желтые помпончики. Каринка франтила в пуленепробиваемом жилете и шортах цвета хаки. Имела фальшиво праздничный, но в целом милитаристский вид. Гаянэ заплела свои густые волосы в коротенькую, смешно торчащую косу и не расставалась с бордовой сумочкой через плечо. И только Сонечке было безразлично наше лихорадочное ожидание. Сонечка в силу своих неполных двух лет ничего в городском лоске не понимала и топала по дому в надетой задом наперед и шиворот-навыворот маечке. Попытки переодеть майку пресекала громким ревом – нашей младшей сестре очень нравился красный ярлык на спинке маечки, и она желала лицезреть его исключительно у себя на груди. И нигде более.

Гости нагрянули ровно в два часа. Когда раздался звонок в дверь, мы кинулись гурьбой в прихожую. Но открывать не стали, выстроились в нарядную шеренгу, с правого фланга Гаянэ, потом Манька, потом Каринка с рогаткой наперевес. Замыкала праздничный караул я. Это был коварный стратегический ход – раскинуться цветущим букетом и сразить своим неотразимым видом столичную гостью наповал. Мама, вытирая руки кухонным полотенцем, аккуратно обошла нашу торжественную композицию и отворила дверь.

Мы вытянули шеи. На пороге стояла бабушка Заринэ. Из-за ее спины испуганно выглядывала кареглазая и круглощекая девочка.

– Здравствуй, Надя, – поздоровалась бабушка Заринэ. – Вот, пришли знакомиться с твоими девочками. Надеюсь, они подружатся с моей Настей.

Она подвинулась, уступая авансцену московской гостье.

– Здравствуйте, тетя Заринэ, – поздоровалась мама. – Здравствуй, Настенька.

– Здрассьти, – пискнула Настя и робко шагнула в прихожую.

– Вот, приодела девочку во все наше, натуральное. А то привезли в каких-то дурацких нарядах, разве можно ребенка синтетикой мучить? – бухтела бабушка Заринэ, выдвигаясь следом за внучкой в прихожую.

Мы молча расступились, пропуская гостей. Московская девочка выглядела так, словно приехала к нам прямо из дремучего Средневековья – грубой вязки жакет, холщовая блузка на простеньких пуговицах, длинная юбка в клетку. На ногах – коричневые носочки. И только нарядные сандалии выдавали ее городское происхождение. Видимо, смастерить трехи[9]9
  Крестьянская обувь.


[Закрыть] для внучки бабушка Заринэ не успела.

– Накормила ее на ужин сали, напоила парным молоком. А ее с утра обсыпало! – Бабушка Заринэ погладила шершавой ладонью красные диатезные щечки внучки. – Вон что означает городской ребенок. На нормальную еду аллергия высыпает!

Настя смотрела на маму таким жалостливым взглядом, словно просила выкупить ее из рабства. Мама растерялась, зачем-то протерла девочке лицо кухонным полотенцем. Смешалась еще больше.

– Кхм. Настенька, детка. Знакомься. Это мои дочки. Самая высокая – Наринэ. В пуленепробиваемом жилете Каринка. С сумочкой через плечо Гаянэ. Самая маленькая – Сонечка. А это Маня, закадычный друг нашей семьи. Дети, идите поиграйте в детской, пока я на стол накрываю.

– Сали – очень тяжелая еда, – повела мама под локоток бабушку Заринэ в кухню. – Вот у девочки с непривычки и высыпало. Сейчас поищу в аптечке антиаллергенный препарат. А вам надо кормить ее щадящей пищей.

– Надя! Можно подумать, сали – это кавурма! Это же простое деревенское блюдо – слоеное бездрожжевое тесто на сливочном масле! Я же не стала его на топленом масле, как наши предки, готовить! Замесила тесто, раскатала, смазала маслом, сложила, снова раскатала, снова намазала маслом. И так восемь раз. Испекла на печке, посыпала сахарным песком. Я что-то не так сделала?

– Не знаю, тетя Заринэ, я не умею готовить сали.

– А кавурму умеешь?

– И кавурму не умею.

– Неправильная ты невестка, Надя, сразу видно, что городская девочка. Ничего из исконно нашего готовить не умеешь.

– Так кавурма вроде тюркское блюдо, разве нет?

– Какая разница? Пусть тюркское. Главное, что вкусно. И сытно. А ты не готовишь, ай-ай-ай! Не беда, я научу тебя делать кавурму. Весь секрет в правильном мясе. Нужно брать или говядину, или баранину. Если кто-то предложит тебе сделать кавурму из свинины – смело плюй ему в глаз. Он тебе добра не желает, это я тебе гарантирую!

– Пошли с нами, – шепнула я Насте, – или тебе интересно про рецепт кавурмы послушать?

– Пошли, – кивнула она. – Мне бы этот жакет снять, а то он даже через блузку чешется.

– Жакет чешется? – захихикала Манька.

– Ага, – захихикала в ответ наша гостья.

– А ты умеешь по-армянски говорить? – лязгнула жилетом Каринка.

– Нет.

– Если хочешь, я могу научить тебя бранным словам.

– Хочу, – важно кивнула Настя и потыкала Каринку пальцем в спину. – А зачем тебе такой гремящий жилет?

– Это не гремящий жилет, а пуленепробиваемый. От врагов.

– Хочу себе такой же!

Мы с Манькой настороженно переглянулись. Второго агрессора в наших рядах мы бы просто не пережили. Правда, наши страхи оказались беспочвенными, потому что Настя оказалась мировой девочкой. В меру шебутная, в меру любознательная. Если в первые часы знакомства она немного стеснялась нас, то к вечеру уже бегала, улюлюкая, по двору, лазала по деревьям и стреляла из Каринкиной рогатки. Потом мы лежали на пледе под ивой, и Настя рассказывала нам про далекую Москву. Про большой и шумный метрополитен, про кукольный театр Образцова, про цирк с клоунами и акробатами, про шоколадное мороженое в хрустальном вафельном стаканчике с кремовой розочкой, про Красную площадь. А мы в свою очередь рассказали ей про наш ДК, про цыган, которые ежемесячно разбивают свой табор на окраине нашего городка, про то, как стреляли в физрука, но, к сожалению, не попали. Про разные другие страсти рассказали, например – про озеро Цили с его двухголовыми змеями, про то, что если летучая мышь вцепится тебе в лицо, то уже не отцепится никогда.

Насте так понравились наши страшилки, что она изъявила желание поселиться у нас дома. Бабушке Заринэ с большим трудом удалось увести ее к себе.

– Тетьнадь, завтра буду ровно в девять! – предупредила Настя, уже стоя в дверях, а потом, чуть подумав, добавила: – Можно, пожалуйста?

– Конечно, можно, – улыбнулась мама.

Московская гостья оказалась на удивление пунктуальной девочкой и в девять ноль-ноль следующего утра позвонила в нашу дверь. Правда, мы давно пребывали в полной боевой готовности, потому что ни свет ни заря примчалась Манька – будить нас к приходу Насти. А то на дворе раннее утро, вон, даже первые петухи кричат, а вы спите без задних ног! Так что к девяти часам мы много чего успели переделать – заправили постели, умылись, почистили зубы, позавтракали. И даже в пылу дискуссии чем еще заняться немного подрались. Принять более масштабные габариты драка не успела – в дверь позвонили.

– Я сказала бабушке, что если она будет заставлять меня надевать эти ужасные одежды, то я переселюсь к вам! – заявила с порога Настя и повертелась, чтобы мы оценили ее нарядное платье.

– Красота какая! – поцокали языком мы. – А она чего?

– Кто она?

– Бабушка.

– А! Она ничего. Согласилась. Куда пойдем сегодня гулять?

Мы крепко задумались. Берд, конечно, не Москва. Поэтому достопримечательностей раз-два – и обчелся. Имеется краеведческий музей, но он уже два месяца как на ремонте. Аттракционов у нас, к сожалению, не наблюдается. На макушке холма, где расположен квартал Соран, раскинулся красивый парк. Только никто там не гуляет. Да и какой интерес в парке, если кругом, куда ни глянь, сплошные леса. Поэтому деревьями бердцев не удивить. Но, может, нашей гостье будет интересно там погулять?

– Неа, – покачала головой Настя, – в Москве мы живем рядом с Ботаническим садом, так что меня тоже деревьями не удивить.

– А давайте сходим на развалины крепости, – предложила Каринка.

– Заодно искупаемся в речке! – подпрыгнула Манька.

– А давайте! – подхватили мы с Настей.

Мама собрала нам припасов для перекуса – бутерброды с сыром и колбасой, помидоры-огурцы, немного фруктов, печенье. Все это она аккуратно сложила в линялый и мятый от частого мытья полиэтиленовый пакет. Новый пакет доверять нам не стала – новые пакеты были наперечет, да и щеголяли с ними только взрослые, ведь нарядным полиэтиленовым пакетом легко можно облагородить любой унылый советский экстерьер!

Старая крепость пришлась Насте по душе. Я бы даже сказала, что чрезвычайно пришлась по душе, – заметив вдали ее развалины, она сначала встала как вкопанная, потом издала восторженный клич и рванула с места, сверкая на лету пятками. Мы какое-то время, разинув рты, наблюдали, как стремительно удаляется в голубые дали наша московская гостья.

– Чего это она? – промычала Манька.

– Догонять надо. Там разберемся, – скомандовала Каринка и рванула следом.

Мы с Манькой пришпорили, путаясь в пакетах, – я прижимала к груди припасы, а Манька – полотенца, на которых мы планировали поваляться после купания в речке. Потерять из виду Настю мы не боялись – ориентировались на пыль столбом, которая клубилась по маршруту ее движения.

Догнали мы нашу московскую гостью уже в крепости – резво цепляясь за выступы, она взобралась на наружную стену и, раскинув в стороны руки, стояла на самом краю, подставив лицо утреннему солнцу.

– Здесь так тихо, только ветер слышно, – крикнула она нам сверху.

– Потому что ветер – хозяин высоты, – отозвались мы словами Ба.

– Сейчас послушаем эхо. Э-э-э-э-э-эй, хозяин высоты! – прокричала Настя.

На ее крик мигом отозвалась вся живность со дворов соседнего холма – залаяли собаки, загоготали гуси, закричали петухи, замычали коровы.

– А-а-а-а-а-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у!!! – крикнула Настя.

Живность с готовностью откликнулась новым оглушительным гвалтом.

– Все равно перекричу вас, – топнула ногой Настя, уперла руки в боки и завела в соседний холм: – Ох, какая же ты близкая и ласковая / альпинистка моя, скаллллллолазка моя! / Каждый раз меня по трещинам выискивая, / Ты бранила меня, альпинистка моя!

Соседний холм, пронзенный в самое сердце оригинальным исполнением песни Высоцкого, несколько секунд хранил гробовое молчание. Мы даже успели схватить за хвост настоящее эхо. «Ая-ая-ая», – выводило оно детским альтом.

Потом животные пришли в себя и отозвались такой зубодробительной какофонией, что, если бы еще чуть поднажали – вызвали бы смерч и цунами.

Настя обернулась к нам.

– Чего вы внизу стоите? Поднимайтесь.

– А чего мы там не видели? – отмахнулись мы. – Пойдем лучше в речке искупаемся!

– Ну пожалуйста! Только на минуточку!

Мы побросали припасы и резво вскарабкались наверх.

Постояли, балансируя на самом краю, потихонечку свыкаясь с потрясающей картиной – серебристой змейкой речки у подножия холма, утопающим во фруктовых садах Бердом, пронзительно-синими небесами. Быстренько рассказали Насте, что где в нашем городке находится. Если обернуться, то у восточного подножия холма, на маленьком пятачке среди аккуратных виноградников, можно увидеть трехэтажное здание из розового туфа. Это релейный завод, там работает дядя Миша. А если повернуть голову налево, то на макушке соседнего холма можно разглядеть двухкорпусное здание из желтого туфа. Это больница, там работает наш папа. А во-о-он там, на перекрестке трех дорог, стоит каменное трехэтажное здание – это Бердская средняя школа номер два, там учимся мы с Каринкой. А еще там работает наша мама. Манина школа называется Бердская средняя школа номер три, ее отсюда не видать, она на макушке третьего холма, который вот за этим, с больницей.

– А почему вы не в одной школе учитесь? – полюбопытствовала Настя.

– Манина школа – самая новая и самая большая, мы бы с радостью там учились, но мама работает во второй школе, вот и мы учимся там, – терпеливо объяснили мы.

– А что, обязательно учиться в той школе, где работает мама?

– Ну, – замялась я и покосилась на Каринку, – в нашем случае обязательно. Чтобы мы постоянно были у нее на виду и чего-нибудь не вытворили.

– Ага, теперь я про вас почти все знаю, – удовлетворенно потерла руки Настя. – А сейчас знаете что вы будете делать? Сейчас вы будете со мной «Скалолазку» петь!

– Какую «Скалолазку»?

– Это песня такая. Известная. Не помню, как певца зовут.

– Не знаем мы такой песни.

– Совсем не знаете?

– Совсем.

– Тогда давайте я буду петь по строчке, а вы следом будете повторять то «скалоллллллллллазка моя», то «аллллллллльпинисточка моя»! Нам надо животных перекричать. Ну как?

Вообще с первого раза мы мало что понимаем. Нам можно по восемь раз повторять «иди, сделай уроки» или «убери за собой со стола». Вроде слова мы слышим и даже в смысл вникаем. Но на свой счет отнести этот смысл не умеем. Посему периодически напрашиваемся на нагоняй.

Однако есть вещи, которые мы схватываем буквально на лету. Чаще всего это вещи, которые категорически не по душе взрослым. Непонятно, как оно так выходит, но угодить родителям у нас получается в тысячу раз реже, чем подсуропить им. Поэтому ничего удивительного, что второй раз просить нас перекричать живность Насте не пришлось. Мы с готовностью набрали полные мехи воздуха и завели такой нечеловеческий ор, что содрогнулись все соседние холмы.

– Я спросил тебя: зачем идете в горы вы? – орала Настя.

– Скалллллллоллллллллазка моя! – вторили мы. – Скалллллллолллллллллллазочка!

– А ты к вершине шла, а ты рвалася в бой…

– Алллллллллллллльпинистка моя! Алллллллллллльпинисточка!

Живность с холма напротив билась в несусветном раже. Собаки выворачивались наизнанку от бешеного лая, мычали коровы, мемекали козы, хрюкали свиньи. Казалось – еще немного, и холм добровольно выдерется с корнем и ляжет на какой-нибудь дальний, безвозвратный курс. Мы так распалились в попытке перекричать взбесившихся животных, что не сразу обратили внимание на какой-то посторонний, но очень знакомый звук.

– Мария!

– А потом, за эти проклятые трещины…

– Дети! Маня!

– Скалллллллоллллллллазка моя! Скалллллллолллллллллллазочка!

– МАРИЯ!

Мы резко обернулись.

Под крепостной стеной, близоруко щурясь и бликуя на солнце очками, стоял дядя Миша. Несмотря на невыигрышное место дислокации, вид он имел такой, что мы молча потопали вниз. Пока мы с виноватым видом строились перед дядей Мишей в понурую шеренгу, живность с соседнего холма продолжала биться в истерике, и только через минуту-вторую, тяжело отлаиваясь и отхрюкиваясь, начала притихать.

– Что тут происходит? – Дядя Миша навис над нами грозовой тучей.

– Здрассьти, Дядьмиш! – попытались отвлечь его вежливым приветствием мы.

– Ничего себе «здрассьти»! Я вас спрашиваю – что тут происходит? Это надо было такой шум поднять, чтобы я в своем кабинета его услышал и примчался утихомиривать вас?

– Мы «Скалолазку» поем, – пискнула Настя. – Высоцкого. Во, от страха вспомнила фамилию певца.

– Это называется петь?

– Пап, мы хотели живность перекричать, – вступила Манька.

– Зачем?!

– Чтоб эхо услышать.

Дядя Миша какое-то время глядел на нас вытаращенными от изумления глазами. Потом начал смешно приседать и хлопать себя по бокам. Если бы он это делал с улыбкой, мы бы расхохотались, но он выдавал эти свои телодвижения с таким свирепым лицом, что мы смотрели на него молча.

Через минуту он все-таки перестал приседать, побагровел лицом и устроил нам настоящую головомойку в лучших традициях Ба. Правда, до лексикона Ба ему было далеко, поэтому мы периодически подсказывали ему правильные слова. Дядя Миша подхватывал их и распекал нас дальше. Так что благодаря нашим подсказкам его воспитательная речь обогатилась словами «азраилы», «аспиды», «иблисы» и «дегенератки».

Вдоволь выговорившись, он загрузился припасами и погнал нас вниз – к речке. Постелил на берегу полотенца, разложил на скатерти бутерброды, проследил, чтобы мы всё съели, и, грозно рыкнув на прощание, ушел обратно на релейный завод – медитировать в очередное свое открытие.

– Па, а как ты нас из окна разглядел? – крикнула ему в спину Манька.

– В бинокль, – буркнул дядя Миша.

– У тебя в кабинете есть бинокль?

– Нет. У заводского сторожа взял. Смотрите у меня!

– Смотрим, смотрим!

Остальное утро мы провели просто замечательно. Сначала плавали в речке, мы – в купальниках, а Каринка – при полном боевом обмундировании – в жилете и с двумя рогатками наперевес. Объяснила она это тем, что нужно тренироваться на случай диверсии с вражеской стороны. Потом мы загорали на солнышке и Настя рассказывала про своего папу. Оказалось, что дядя Юрик работает в месте с таинственным названием «Петровка». В этой Петровке работают все следователи Москвы. Расследуют такие опасные дела, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

– Да ну эту Америку, пойду на Петровку работать, – лязгнула из-под сохнущего бронежилета Каринка. Картонные погоны пали в воде смертью храбрых, поэтому сестра сейчас сосредоточенно оттирала их ошметки с жилета и раздумывала, из чего бы такого сделать погоны, чтобы они переносили любые погодные условия.

– Хорошо переносит влагу камень, – важно задвигала бровями я.

Каринка вынырнула из-под жилета и постучала себя по лбу:

– Ты вообще соображаешь, что говоришь?

– А железо? – пошла на уступки я.

– Железо – это идея. Ладно, посмотрим, – шмыгнула носом сестра.

Вдоволь позагорав, мы вдруг резко проголодались, взяли штурмом соседний виноградник и, отчаянно гримасничая, сожрали целый куст незрелого, обработанного от вредителей каким-то пахучим химикатом винограда. Настя плакала от такого вселенского счастья и приговаривала, что в Москве ничего подобного в жизни бы с ней не приключилось. Чтобы прямо с куста! Грязными руками! Есть немытый виноград!

– Вот, тут даже какая-то птичья какашка, – ткнула она пальцем в белую кляксу, – есть или не надо?

– Ты чего? Не надо! – зашикали на нее мы.

– А то мало ли, – вздохнула Настя.

Потом мы пошли на релейный завод – представлять нашу московскую гостью дяде Мише. А то наорать-то он на нее наорал, а по-человечески познакомиться не успел.

Застали мы дядю Мишу с телефонной трубкой у уха – мама просила его сходить на речку и посмотреть, как мы там, а то давно уже пора возвращаться на обед, а нас все нет и нет.

– Надя, они у меня, – успокоил ее дядя Миша, – сейчас мне на перерыв уезжать, так что заберу их с собой. Пусть у нас пообедают.

Потом мы весело ехали на Васе к Маньке домой, и Настя, высоко подпрыгивая на деревянной лавке от немилосердной тряски, ахала, что никогда в жизни не видела такой замечательной машины – чтобы страшная снаружи и гремучая внутри.

Ба встретила нас, запаренная готовкой, и погнала обедать. Обедали мы под неустанный рассказ Насти про Петровку и Москву. Ба благосклонно внимала гостье – Настя оказалась правильной девочкой, спрашивала разрешения помыть руки и сесть за стол, благодарила за первое и второе. А под конец махнула рукой на манеры, протерла горбушкой тарелку, собирая остатки жаркого и пюре, чем окончательно снискала расположение Ба. Правда, от добавки отказалась.

– В жару много есть нельзя, – заметила она резонно, – и потом, я сейчас домой вернусь, а там небось бабушка Заринэ меня с обедом ждет. Не могу же я ее отказом обидеть!

– Какая золотая девочка! – всплеснула руками Ба и осуждающе уставилась на нас. Мы молча протерли горбушками свои тарелки.

– То-то! – хмыкнула Ба.

Потом зазвонил телефон, и она побежала отвечать. Какое-то время ахала в трубку.

– Мам, что там случилось? – крикнул дядя Миша.

– Звонила Рая. Сегодня какие-то дети довели до истерики всю живность их квартала.

– Так. – Дядя Миша кинул на нас многозначительный взгляд. Мы покрылись мурашками. Ба, не замечая наших каменных лиц, продолжала рассказывать:

– Помнишь, какой у Раи был красивый петух? Прямо не петух, а настоящий простигосподи. Всех окрестных кур терроризировал. Бабник!

Тут Ба уставилась своим фирменным немигающим взглядом на сына.

– Та-а-а-а-ак! – собрался дядя Миша.

– Умер от разрыва сердца. Орал-надрывался на шум, и вот. Знать бы, кто были эти изверги, которые животных дразнили, и повыдергивать им ноги! Мария, вы же на речке были, неужели ничего не слышали?

– Ничего не слышали, Ба, мы вверх по течению пошли, в сторону дальнего ельника. Чтобы подальше от дороги, – зачастила Манька.

– Кхм, – отозвался дядя Миша.

– Ба, а зачем ты петуха назвала «простигосподи»? – встряла я.

– Это вы уже у Миши спрашивайте, – хмыкнула Ба. – Да, Мойше? Видишь, что случается с неразборчивыми бабниками?

– Мамеле, ты опять за свое? – рассердился дядя Миша. – Хоть бы при гостях не выражалась!

– Да разве я выражаюсь? Я на-ме-ка-ю. Ясно? – Ба посмотрела на нас поверх своих больших очков и весело подмигнула.

Мы подобострастно захихикали в ответ. Выбрались из-за стола, поблагодарили за вкусный обед и потрусили к выходу, малодушно оставляя дядю Мишу на растерзание. Главное было унести сейчас ноги, пока Ба не вычислила, кто на самом деле виноват в гибели петуха тети Раи.

Провожали мы Настю до самого ее дома. Правда, во двор заходить не стали, побоялись, что бабушка Заринэ заставит нас по второму кругу обедать.