Текст книги "Человек, который съел машину: Книга о том, как стать писателем"

Первичные мысли

Основной элемент писательской практики – это упражнения на время. Вы можете определить себе интервал в десять минут, двадцать минут или час – решайте сами. Можно начать с малого, а спустя неделю постепенно увеличивать время, а можно при желании сразу погрузиться в работу на целый час. Это несущественно. Важно, чтобы вы, определив для себя то или иное время, полностью отдались процессу и на протяжении всего этого периода придерживались ряда правил:

1. Не давайте мысли останавливаться. (Не пытайтесь перечитывать то, что вы написали. Так вы препятствуете потоку сознания и пытаетесь контролировать то, что вам хочется сказать.)

2. Не перечеркивайте написанное. (Не пытайтесь что-то править, пока пишете. Даже если у вас получилось не совсем то, что вы имели в виду, оставьте все как есть.)

3. Не переживайте о написании слов, знаках препинания и грамматике. (И даже о том, чтобы не залезать на поля и писать по линейкам.)

4. Не контролируйте себя.

5. Не думайте. Не старайтесь следовать логике.

6. Не бойтесь открывать уязвимые места. (Если в вашем тексте возникает что-то пугающее или слишком личное, не останавливайтесь. Скорее всего, в этом будет очень много энергии.)

Этих правил нужно придерживаться, потому что ваша цель – добраться до первичных мыслей, до того места в себе, где ни общественные нормы, ни ваш внутренний цензор не могут блокировать энергию, где вы пишете о том, что на самом деле видит и чувствует ваш разум, а не о том, что он вроде как должен видеть и чувствовать. Это замечательная возможность исследовать все его странные стороны и скрытые грани. Выверните на бумагу все разноцветье своего сознания, как добавляете морковь в капустный салат.

Первичные мысли обладают огромной энергией. Это первый луч, первый сноп света, который ваш разум бросает вовне. Внутренний цензор обычно быстро подавляет эту вспышку, поэтому мы живем в мире вторичных и третичных мыслей – мыслей о мыслях, дважды и трижды отделенных от этой первой свежей вспышки. Например, мне в голову приходит фраза: «Я срезала ромашку в своем горле». Моя вторая мысль, отшлифованная логикой 1 + 1 = 2, правилами вежливости, страхом и смущением перед всем естественным, сразу же заявляет: «Это нелепо. Это звучит суицидально. Не нужно демонстрировать окружающим картину перерезанного горла. Кто-нибудь подумает, что ты сошла с ума!» И вместо первоначальной фразы, уступив внутреннему цензору, я пишу: «У меня слегка болело горло, так что я промолчала». Нормально – и скучно.

Первичные мысли не подвержены влиянию эго – того механизма в нас, который всегда хочет все контролировать, всегда пытается доказать, что мир постоянен и тверд, устойчив и логичен. Но на самом деле мир непостоянен – он все время меняется и полон человеческой боли. Поэтому, когда вам удается выразить что-то в обход эго, ваши слова оказываются наполнены энергией, поскольку отражают истинный порядок вещей. В этом случае вы не тащите за собой груз вашего эго, а летите на волне сознания и рассказываете об этом полете, используя глубоко личные подробности.

В дзенской медитации вы сидите на подушечке, которая называется зафу, скрестив ноги, выпрямив спину и положив руки на колени либо сложив их перед собой в жесте «мудра». Вы смотрите на белую стену и следите за своим дыханием. Неважно, что вы чувствуете – ураган гнева и сопротивления, шквал радости или горя, – вы все равно продолжаете сидеть с прямой спиной и скрещенными ногами, глядя в стену. Вы учитесь не поддаваться этому потоку, каким бы мощным он ни был. Это правило: продолжайте сидеть.

То же самое верно и для писательства. Находя контакт с первичными мыслями и записывая их, вы должны быть великим воином. Вы можете ощутить сильнейшие эмоции и энергию, которые будут захлестывать вас, особенно вначале, – но вы не прекращаете писать. Вы должны фиксировать подробности вашей жизни и проникать в самую их сердцевину. В группах для начинающих ученики часто разражаются слезами, когда начинают перечитывать то, что написали. Это нормально. Нередко они плачут, пока пишут. Однако я советую им продолжать писать или читать даже сквозь слезы, чтобы они дошли до конца и не позволили эмоциям взять верх. Слезы не должны вас останавливать; добирайтесь до правды. Это правило.

Почему еще первичные мысли обладают такой силой? Потому что они полны свежести и вдохновения. Слово «вдохновение» не случайно близко слову «дыхание». Это дыхание Бога через вас. Вы превосходите сами себя, если вам удается поймать первичные мысли. Они подлинны, они не скрывают того, что на самом деле происходит с вами и в вашей душе. А в подлинности сила. Одна моя подруга-буддистка, вернувшись из медитационного лагеря, сказала: «После медитации цвета становятся гораздо более живыми». Ее учитель ответил на это: «Когда вы подлинны, мир вокруг вас становится подлинно живым».

Писательство как практика

Это практический курс писательского мастерства. Здесь все так же, как с пробежками: чем больше вы занимаетесь этим, тем лучше у вас получается. Иногда вам совершенно не хочется бегать, вам с трудом дается каждый шаг вашей трехкилометровки – но вы все равно делаете это. Вы тренируетесь, хочется вам этого или нет. Вы не ждете, когда на вас снизойдет вдохновение и глубокое желание побежать. Этого можно дожидаться вечно, особенно если вы не в форме и всегда старались избегать нагрузок. Но если вы бегаете регулярно, то тренируете свой мозг преодолевать или игнорировать ваше нежелание. Вы просто делаете это. И в середине пробежки она вдруг начинает вам нравиться. Добегая до конца дистанции, вы уже не хотите останавливаться – но останавливаетесь, в нетерпении ожидая следующей тренировки.

Ровно то же самое происходит и в писательстве. Когда вы погружаетесь в него, вы сами удивляетесь, почему так долго не могли сесть за стол. Тренировки помогают вам совершенствоваться. Вы учитесь больше доверять глубинным движениям своей души и не поддаваться голосу, который внушает вам отвращение к тренировкам. Очень странно, что мы никогда не подвергаем сомнению то, что футбольная команда должна много тренироваться перед каждой игрой, но в писательстве очень редко оставляем место для практики.

Когда вы садитесь писать, не говорите себе: «Я сейчас напишу стихотворение». Такая установка сразу же заморозит все движения вашей души. Взяв ручку, не ожидайте от себя ничего; просто скажите: «Я могу написать любую ерунду». Вы должны дать себе возможность писать много и без определенной цели. У меня были ученики, которые рассказывали о том, как решали создать великий американский роман и не могли с тех пор написать ни строчки. Если всякий раз, садясь за стол, вы будете рассчитывать на что-то исключительное, вас ждут лишь разочарования. Кроме того, эти ожидания будут мешать вам действительно приступить к делу.

У меня есть правило писать по одной тетради в месяц. (Я всегда могу набрать объем, записывая рекомендации самой себе.) Просто исписать ее всю. Это моя практика. В идеале я стремлюсь писать каждый день. Это идеал. Я слежу за тем, чтобы не тревожиться и не судить себя, если это не получается. Никто не может соответствовать идеалу постоянно.

Когда я пишу в своих тетрадках, я заполняю страницу целиком, не обращая внимания на поля и отступы сверху. Теперь я пишу не для учительницы и не для школы, а прежде всего для самой себя, а значит, не обязана соблюдать какие бы то ни было границы, в том числе и на странице. Это дает мне психологическую свободу и разрешение на все. Увлекшись процессом, я обычно забываю о пунктуации, орфографии и прочих подобных вещах. Я даже замечаю, что у меня меняется почерк: буквы становятся более крупными и растянутыми.

Наблюдая за тем, как пишут мои ученики, я нередко могу точно определить, кто из них действительно погрузился в процесс и пишет от души. По таким людям видно, что они полностью заняты тем, что пишут, их поза становится более расслабленной. Здесь снова можно провести аналогию с бегом. Когда спортсмен бежит легко и свободно, в нем не чувствуется напряжения и сопротивления процессу. Он бежит всем своим существом, в нем нет ничего, что было бы отделено от бега. Когда вы полностью погружаетесь в писательство, не остается писателя, бумаги, ручки, мыслей. Есть только то, что вы пишете, – все остальное исчезает.

Одна из главных целей писательской практики – научиться доверять своей душе и телу, выработать терпение и отсутствие агрессивности. Искусство живет в Большом Мире. Одно стихотворение или рассказ сами по себе не имеют значения. Значение имеет процесс написания и жизнь. Очень много писателей, создавших великие книги, сошли с ума, стали алкоголиками или свели счеты с жизнью. Я хочу научить вас, как сохранить рассудок. Создавая свои стихи и рассказы, мы стараемся обрести душевное равновесие.

Тибетский буддийский учитель Чогьям Трунгпа Ринпоче сказал: «Мы должны всегда быть открыты любым возможностям. Никто не поможет нам в этом – но мы сами должны срывать все покровы со своего сердца». Наша писательская практика направлена на ту же цель: мы учимся открываться и доверять собственному голосу и процессу творчества. В конечном итоге, если процесс будет правильным, у вас получится написать что-то правильное и подлинное. Вы научитесь писать хорошо.

Подруга рассказывала мне, что когда она хочет раскрасить черно-белый набросок, который, как ей кажется, ей удался, то она в порядке разминки сначала тренируется на нескольких рисунках, которые ей не так дороги. Писательская практика, о которой я рассказываю, – это тоже разминка перед чем бы то ни было, что вам захочется написать. Это исток, самое первозданное, глубинное начало писательства. Вы учитесь доверять собственному голосу, чтобы потом направить это доверие на деловое письмо, роман, диссертацию, пьесу или мемуары. Но вы должны возвращаться к практике снова и снова. Не нужно думать: «Я все понял! Теперь я умею писать. Я доверяю собственному голосу. Я готов написать великий американский роман!» Писать роман – это прекрасно, но вы не должны прекращать практиковаться. Практика поддерживает вас в нужной форме, как танцора, который разминается перед выступлением, или бегуна, который делает растяжку перед соревнованием. Бегун не говорит: «Я бегал вчера. Значит, я уже размялся». Он разогревается и делает растяжку каждый день.

Писательская практика охватывает всю вашу жизнь и не требует, чтобы ее облекали в какую-то логическую форму: нет никакой 19-й главы, в которой развивается действие 18-й. Это то место, куда вы можете прийти за чем-то диким и необузданным, где можно смешать мечты о супе вашей бабушки с потрясающими облаками за вашим окном. То, что вы делаете во время практики, не имеет конкретного направления и связано со всем, что заполняет ваши мысли и тело в этот самый момент. Вы можете воспринимать ее как объятия близкого человека, в которые вы можете в любой момент броситься, забыв о логике и всех правилах. Это первобытные джунгли, где мы можем найти энергию для того, чтобы ухаживать за нашим садом и писать прекрасные книги. Практика бесконечна.

Позвольте мне отнять у вас немного времени. Сядьте за стол прямо сейчас. Начните записывать все, что сейчас течет через вас. Вы можете начать со слов «прямо сейчас» и закончить описанием гардений, которые были приколоты к вашему свадебному платью семь лет назад. Пусть будет так – не пытайтесь взять это под контроль. Что бы ни проступило в ваших мыслях и чувствах, продолжайте пребывать в них, а ваша рука пусть продолжает писать.

«Когда б вы знали, из какого сора…»

Нашему опыту нужно время, чтобы просочиться через наше сознание. Например, почти невозможно писать о любви в разгар сумасшедших любовных отношений: для этого не хватит перспективы. Все, что можно сказать в этот момент: «Я до безумия влюблена», – и повторять это снова и снова. Точно так же тяжело писать о городе, куда вы только что переехали: он еще не проник внутрь вас. Вы недостаточно хорошо знаете ваш новый дом, пусть даже можете доехать до аптеки и не заблудиться. Вы еще не прожили там целых три зимы и не видели, как утки осенью летят на юг, а весной возвращаются обратно на озера. Хемингуэй писал о Мичигане, сидя в парижском кафе: «Наверное, вдалеке от Парижа я бы мог писать о Париже, как в Париже я могу писать о Мичигане. Я бы не знал, что еще не готов к этому, потому что еще недостаточно хорошо знал Париж»{2}2
  Ernest Hemingway, A Moveable Feast (New York: Charles Scribner's Sons, 1964).


[Закрыть].

Наши органы чувств сами по себе тупы. Они воспринимают мир, но эти образы нужно долго просеивать, чтобы они дошли до нашего сознания и закрепились в нем. Я сравниваю этот процесс с созреванием компоста. Каждый из нас – все равно что куча мусора: мы накапливаем опыт, и в результате распада битой яичной скорлупы, шпинатных листьев, кофейной гущи и говяжьих костей нашего мышления получается богатая, теплая и очень плодородная почва. Из этой почвы прорастают наши стихи и рассказы. Но это не происходит сразу же – необходимо время. Перемешивайте и перелопачивайте пласты органических подробностей своей жизни снова и снова, пока какие-то из них не просочатся сквозь мусор беспорядочных мыслей и не упадут на жирную черную землю.

Когда мои ученики, написав много страниц, зачитывают их на занятиях, не все их тексты оказываются хороши, но если я вижу, что они исследовали свой разум в поисках материала, то испытываю радость. Я знаю, что они не просто одержимы графоманским азартом, а находятся в процессе писательской практики. Они берут свой разум, все свои мелкие мысли – и перекапывают их. Если работать с таким сырым материалом безостановочно, мы будем все глубже и глубже погружаться в свою сущность – но отнюдь не невротическим образом. Постепенно мы разглядим в себе тот роскошный сад, который сможем использовать в писательстве.

Нередко я по многу раз пытаюсь подступиться к чему-то, что хочу сказать. Если вы посмотрите в мои тетради за период с августа по декабрь 1983 года, то увидите, что каждый месяц я предпринимала несколько попыток написать о том, как умирал мой отец. Я исследовала сырой материал и давала ему созреть. И вдруг однажды в декабре, когда я сидела в «Круассан Экспресс» в Миннеаполисе, меня – понятия не имею, как и почему, – просто пригвоздило к месту, и на бумагу буквально выплеснулась длинная поэма об этом. Все разрозненные слова, которые я хотела произнести, внезапно наполнились энергией и слились воедино – словно ярко-красный тюльпан, выросший из кучи компоста. Роси Катагири сказал: «Малая воля не способна ни на что. Необходима Великая Решимость. Это не значит, что вы просто должны прилагать усилия. Это значит, что вся вселенная поддерживает вас и встает на вашу сторону – птицы, деревья, небо, луна и все десять сторон света». Внезапно, после длительного процесса перекапывания, вы вдруг становитесь созвучны моменту, звезды (или люстра в гостиной) занимают нужное положение над вашей головой – и ваше тело раскрывается и начинает говорить.

Понимание этого процесса помогает выработать в себе терпение и справиться с тревожностью. Мы не можем управлять всем на свете; даже создание текста, который мы пишем, не в нашей власти. Но это не повод сидеть на диване с коробкой конфет вместо того, чтобы писать. Мы должны постоянно практиковаться, перелопачивать свою компостную кучу снова и снова, обогащая ее и делая более плодородной, чтобы из нее смогло вырасти что-то прекрасное и чтобы наши писательские «мышцы» оставались в форме и были готовы к тому моменту, когда через нас пронесется вся вселенная.

Это помогает нам также принимать чужой успех без зависти и жадности. Просто сейчас настало время того человека. Но обязательно придет и ваше – в этой жизни или в следующей. Это, в конечном счете, неважно. Просто продолжайте практику.

Земля под ногами художника

У меня дома лежит огромная стопка спиральных тетрадей, метра полтора высотой. Это все мои записи, начиная примерно с 1977 года, когда я жила в Таосе, штат Нью-Мексико, и только начинала писать. Мне очень хочется их выбросить – порой просто невыносимо глядеть на весь этот мусор собственных мыслей, порожденный писательской практикой. Один мой друг в Нью-Мексико строит «солнечные дома» из пивных банок и старых шин. Наверное, я могла бы тоже построить такой дом из старых спиральных тетрадей. Моя подруга, которая живет этажом выше, говорит, что я не должна их выбрасывать. Я отвечаю, что она может забрать их, если хочет.

Однажды, уезжая на четыре дня в Норфолк, штат Небраска, я сложила эти тетради у нее на лестнице. Когда я вернулась, она, усевшись в старое розовое кресло в моей спальне, посмотрела на меня как-то странно и сказала: «Я все выходные читала твои тетрадки. Там столько интимного, местами страница за страницей сплошной страх и неуверенность, а потом мне вдруг начинало казаться, что это вовсе не ты – просто грубая энергия и дикие мысли. И вот ты тут, живая Натали, просто человек. Это так необычно». Мне было приятно. Меня не заботило то, что она увидела меня такой, как есть. Я действительно была рада. Я хотела, чтобы кто-то узнал меня с этой стороны. У нас столько мифов друг о друге и о себе, что мы должны быть благодарны, когда кто-то видит и принимает нас настоящих.

Еще она сказала, что ее очень вдохновило чтение моих тетрадей, потому что она поняла, что я действительно временами пишу полную ерунду, иногда целыми тетрадями. Я часто говорю моим ученикам: «Я могу написать много страниц совершенно ужасного текста, наполненного жалостью к себе». Они мне не верят. Мои тетради – живое тому доказательство. Моя соседка сверху сказала: «Я поняла, что раз ты когда-то написала весь этот мусор, а теперь можешь писать то, что пишешь, то и мне все по плечу. В нашем разуме столько силы. Мне кажется, я теперь знаю, на что я способна!» По ее словам, главное, что она увидела в этих тетрадях – целых тетрадях жалоб, утомительных описаний и позорной злости, – это абсолютная вера в процесс. «Ты продолжаешь писать, даже когда пишешь: "Наверное, я сошла с ума, раз делаю это"».

Это чистая правда – я действительно всегда верила в процесс. Я проводила скучные, долгие, засушливые дни среди холмов Нью-Мексико, в городке Таос, где в единственном кинотеатре шесть месяцев подряд крутили «Челюсти». У меня была вера в то, что где-то под поверхностью жизни или в самой ее сердцевине есть что-то настоящее, но очень часто мой собственный разум удерживал меня в сонном, рассеянном состоянии. В то же время у меня все равно ничего не было, кроме моей жизни и моего разума, так что я стала пытаться писать, опираясь на них. «Читая тетрадь за тетрадью, я увидела, что такое писательство помогло тебе открыть себя. Это подтверждение того, что ты человек».

Когда вы начинаете писать таким образом – открывая поток, текущий прямо из разума и души, – нужно быть готовым к тому, что вы будете на протяжении пяти лет писать полную ерунду, потому что она копилась в вас еще дольше и вы просто избегали обращать на нее свое внимание. Нужно лицом к лицу встретиться с собственной инертностью, неуверенностью, ненавистью к себе, страхом того, что вы на самом деле не можете сказать миру ничего ценного. Приступая к чему-то новому, мы сталкиваемся с огромным сопротивлением со стороны самих себя. Но если не отворачиваться и не сбегать от этого прочь, вы получите прекрасную возможность увидеть на бумаге, черным по белому, все то, что говорят вам эти голоса, – и понять, какие, в сущности, глупости они несут. В конце концов из этого мусора и компоста прорастут подлинные цветы – и у вас появится земля под ногами. Вы прекратите попытки сбежать. У вас возникнет уверенность в себе как в художнике. Когда вы не боитесь голосов внутри себя, вам не страшны и внешние критики. Кроме того, эти голоса – всего лишь стражи и демоны, охраняющие подлинные сокровища: первичные мысли вашего разума.

Когда я смотрю на свои старые тетради, мне кажется, что я в некотором роде потакала себе и потратила слишком много времени на блуждание в разрозненных мыслях. Можно было расправиться с ними быстрее. Однако хорошенько узнать свою тень, признать ее и разобраться в ней, не восхваляя и не критикуя, – важно и полезно. Благодаря этому знанию вы будете лучше подготовлены к тому, чтобы выбрать сторону красоты, добра и истины. Такой выбор нужно делать, прочно стоя на земле. За красотой нельзя бежать, когда по пятам за вами гонится страх.