Текст книги "Знойная женщина, мечта поэта"

Глава 11

Люсю уже увезли в реанимацию, а тетя Роза все никак не могла успокоиться. Мои манипуляции с вывернутыми Люськиными конечностями довели ее до полного умопомрачения.

– Нечистая сила, нечистая сила, нечистая сила, – растерянно приговаривала она, испуганно глазела на меня и тряслась мелкой дрожью.

– Кому сказано, тетя Роза, уймись уже. Хватит! – изредка вскидывалась медсестра, виновато поглядывая в мою сторону.

Я вежливо улыбалась, успокаивающе прикрывала веки, примирительно пожимала плечами – изо всех сил старалась продемонстрировать доброжелательность, интеллигентность и понимание.

Мне было неловко.

Не далее получаса назад я учинила в коридоре травматологического отделения грандиозный скандал. Кричала, рыдала, требовала позвать заведующего. Я разодралась с тетей Розой и слегка укусила за палец медсестру, которая чуть ли не волоком пыталась тащить меня по непристойно чумазому больничному коридору.

В свое оправдание могу лишь сказать, что зачинщицей драки была не я. Тетя Роза первая начала!

Я только хотела уложить Люсю поудобнее. Распрямить ее вывернутые, будто бы на шарнирах, конечности.

Конечно, про уникальные способности Люсеньки Обуваевой гнуться в разные стороны, словно она совсем без костей, мне было прекрасно известно, но я рассудила, что долго находиться в такой неестественной позе должно быть неудобно даже женщине-змее. Она ведь не на сцене сейчас, а на больничной койке. К тому же без сознания.

Тетя Роза сама мне сказала, что Люся без сознания, а потом в драку полезла. Ни с того ни с сего.

– Ах, ты ж, мать твою! – благим матом заорала она и, опрокинув ведро с грязной водой, коршуном кинулась на меня. – Что ж ты делаешь, нечистая твоя сила?! – Она камнем повисла на моей руке.

Надо ли говорить, что тетя Роза предпочла вцепиться мне аккурат в больную руку.

От боли и обиды у меня потемнело в глазах. Я попыталась было вырваться, но поскользнулась на мокрой тряпке и рухнула прямо в заботливо подготовленную тетей Розой теплую вонючую лужу.

Водичка меня освежила. Я капельку взбодрилась, но стукнуть тетю Розу не посмела. Воспитание не позволило. Она же значительно старше, чем я.

Но и спустить санитарке эту дикую выходку я не могла. Я привалилась спиной к ножке кровати и изо всех сил дернула тетю Розу за полу халата.

Жест, не представляющий, по моему мнению, для пожилой особы никакой опасности. Я только хотела таким образом показать, что не такая уж я безобидная овечка и в случае чего смогу за себя постоять.

Ветхий халат только того и дожидался! Раздался треск, ткань лопнула, и большущий лоскут якобы белого цвета оказался у меня в руках.

От такого злодейства тетя Роза опешила.

– Ах, ты ж, мать твою! – обиженно прошептала она.

На маленькие тусклые глазки, подведенные ярко-синим карандашом, навернулась всамделишная слеза!

Я явно недооценила привязанности тети Розы к ее форменному халатику. Хотя должна была бы! Это так очевидно! Некогда девственно белый халат потому и замызган, что дорог хозяйке как память. Его не стирают, потому что берегут!

Память стирать нельзя!

Кто же тогда, скажите на милость, напомнит тете Розе те времена, когда не страдала она еще от алкогольной зависимости, была хорошенькой и приветливой и все окружающие называли ее не иначе как Розочка?

Тетя Роза была откровенно напугана.

– Убивают?! – с ласковым удивлением просипела она, беспомощно озираясь вокруг.

Больные, подтянувшиеся к месту нашей бататии, разглядывали тети-Розин рваный халатик с откровенным удовольствием и выручать свою заботливую нянечку не спешили.

Тетя Роза от такой людской неблагодарности сильно расстроилась, но быстренько взяла себя в руки и, забористо шмыгнув носом, заорала во всю мощь своих прокуренных легких:

– Держи вора!

Все поступили, как по инструкции из памятки «Как не стать жертвой преступления: если на вас напали в подъезде, надо звонить во все двери подряд и громко кричать: „Пожар! Горим!“ Практика показала, что на такие крики жильцы реагируют адекватно: открывают двери своих квартир и выходят на лестничную площадку. Не следует звать на помощь словами „Спасите!“ и „Помогите!“. В наше неспокойное время эти призывы, к сожалению, не дают желаемого эффекта, иными словами, вас слышат, но не реагируют».

В дверях процедурного кабинета появилась заспанная медсестра.

– Ну, что там у тебя опять стряслось, тетя Роза? – хмуро поинтересовалась она, недовольно разглядывая меня.

Я заискивающе улыбнулась и попыталась встать, но тетя Роза была начеку.

– Сиди уже, нечистая сила! – Она больно ткнула меня в плечо. – Ходят тут всякие, а потом полотенца пропадают! Вон, Петровна вчерась опять две штуки недосчиталась. Где, говорит, у тебя, тетя Роза, полотенца? Я, говорит, новые выдавала, вафельные, по полтора метра длиной, а ты, говорит, мне кончики какие-то обгрызенные суешь! А я что?! Я сроду чужого не брала! Всю жизнь в одном халате хожу. Двадцать лет скоро. Юбилей! А эта вон, нечистая сила, хапает, хватает ручищами своими. У, садюга! – захлебнувшись от злости, тетя Роза нацелилась пнуть меня своей тощей синюшной ногой алкоголички со стажем.

Я сжалась в комок. Меня никогда еще не били ногами. Даже в детстве, в дворовых потасовках.

– Не смейте! – забыв о чувстве собственного достоинства, дико заверещала я. – Не смейте до меня дотрагиваться! Не прикасайтесь! Я милицию вызову!

– Кто это? – искренне удивилась сестра милосердия. – Тетя Роза, почему у тебя посторонние в тихий час в отделении?

– Говорит, к этой пришла. Переломанной! Подружка, говорит! – опасливо косясь в мою сторону, подобострастно доложилась нянечка. – Подружка Нюшка! Глянь, чего вытворяет! Садюга! – Она торжественно показала на Люсеньку. – Вон как руку подружке своей вывернула. Нечистая сила!

Медсестра насупилась и, нехотя отлепившись от дверного косяка процедурной, двинулась в нашу сторону.

– Как это вывернула? Тетя Роза?! Чего ты мне горбатого лепишь?

– А вот так и вывернула! Без наркоза. Подошла и дернула по-живому. Внимание отвлекала. Воровка! Думала под шумок полотенца стибрить!

– Не правда! Не выдумывайте, – огрызнулась я. – Мне ваши грязные полотенца не нужны!

– Ой, гляньте, люди добрые! – торжествующе подбоченилась тетя Роза. – Барыня на вате! Грязные полотенца ей не нужны!!! А чистые, значит, нужны?! Самой постирать – рук негу?!

Сестра милосердия угрожающе фыркнула.

– У вас пропуск в отделение есть?! – подойдя вплотную ко мне, зловеще спросила она.

В руке у нее блеснул громадный шприц.

Мне действительно в тот момент показалось, что шприц медсестра приготовила для меня. У страха глаза велики! Я была убеждена, что мне хотят сделать укол. Я даже знала, каким лекарством наполнен шприц.

Аминазином!!!

Поэтому я укусила сестричку за палец. С перепугу. Я не хотела получить лошадиную дозу аминазина и стать «травкой».

Согласитесь, мне здорово досталось за эти дни. Ни разу еще за всю жизнь до сегодняшнего дня меня не обвиняли в воровстве, и никто и никогда не относился ко мне так незаслуженно плохо, как эта жуткая тетя Роза.

Я не могла тогда оценивать ситуацию адекватно по определению.

Меня напугали. Я была не только напугана, но и подавлена. Подавлена морально и физически!

Поэтому я и напала на медсестру. Только поэтому! Всем известно, что нападение – лучшая защита! Что произошло затем, следом за моей отчаянной выходкой, описывать не берусь.

Нет слов!

Скажу только, что выручила меня из передряги секретарша главного врача. Именно ей я обязана жизнью.

Наполнив чайник и поболтав с буфетчицей (отсутствовала-то всего-навсего минут сорок, не больше), секретарша вернулась в приемную и обнаружила, что та пуста. Убогая хромая пациентка, так прочно увязшая в глубоком кресле, куда-то пропала. Испарилась!

Секретарша расстроилась. Евгения Федоровна настоятельно просила ее быть к этой пациентке предельно внимательной и предупредительной. Так и сказала:

– Аллочка, сейчас ко мне должна подъехать семейная пара, это очень близкие мне люди. Я вас попрошу, будьте с ними предельно корректны. Это моя личная пациентка! Вы меня понимаете?

Аллочка понимала. Умом бог ее не обидел. Понимать-то она понимала, но поделать с собой ничего не могла. Не могла она усидеть на рабочем месте в то время, когда ее не видит начальство.

Кот из дома – мыши в пляс!

Секретарша подошла к дверям кабинета и прислушалась. Совещание шло полным ходом. Слабая надежда на то, что Евгения Федоровна освободилась и пригласила свою пациентку пройти в кабинет, исчезла.

Аллочка включила чайник (для создания эффекта собственного присутствия) и отправилась на поиски.

Истеричные вопли и шум драки она услышала уже на подходе к лифту. Аллочку прямо как в сердце что кольнуло, она даже лифта дожидаться не стала – вихрем взвилась по лестнице этажом выше.

Там ее самые худшие опасения подтвердились – медперсонал травматологического отделения трепал пропавшую из приемной VIP-пациентку Евгении Федоровны.

К счастью, командовать Аллочка умела.

Услышав начальственный рык секретарши главного врача больницы, и тетя Роза, и сестра милосердия мгновенно выпустили жертву из рук.

Я от неожиданности даже выругалась. Крепко! Как выругалась, повторить здесь не могу. Слова были матерные.

Затем села, растерянно огляделась, лягнула напоследок испуганную тетю Розу и с трудом поднялась на ноги.

– Большое спасибо, – важно сказала я Аллочке и поковыляла к Люськиной кровати.

Дабы завершить начатое!

Не люблю останавливаться на полпути. Я так приучена. Мне бабушка с детства талдычила: сначала закончи одно дело, потом берись за другое.

Секретарша разнервничалась.

– Нет, нет, нам не сюда, – елейно засюсюкала она, проворно семеня следом за мной. – Видите, здесь занято. Это не ваша кроватка. Чужая. На ней уже спят! – Она ласково обняла меня за плечи.

– Это моя знакомая, – с достоинством возразила я.

– Ну, так что ж, что знакомая?! – искренне удивилась Аллочка. – Даже если она ваша знакомая, зачем же вы будете с ней на одной кровати лежать? Мучиться. Тесно ведь! Мы вам отдельную кроваточку приготовим, в отдельной палаточке.

Она разговаривала со мной, как с безнадежно больной, пребывая в полной уверенности, что я не в себе и собираюсь улечься на чужую кровать. К знакомой полумертвой тетеньке под бочок!

Повредилась, дескать, VIP-папиентка от тети-Розиных колотушек в уме.

Объясняться с пустоголовой секретаршей главврача сил у меня не было. И так чуть жива! Я молча вырвалась из Аллочкиных нежных объятий и принялась осторожно выправлять зверски вывернутые в коленях ноги несчастной Люськи.

Тетя Роза тихо заплакала.

У Аллочки зазвонил мобильный:

– Да, Евгения Федоровна, – бойко застрекотала она, испуганно косясь в мою сторону. – Да, уже иду Приехали, приехали, не сомневайтесь. Еще час назад приехали. Так здесь она, пациентка ваша. Где ж ей еще быть? Да, да, Наталия Николаевна. Она самая. Короткова. Муж? Так уехал муж. Привез, сдал мне ее с рук на руки и уехал. Так что не сомневайтесь, со мной она! Мы на травме. Хорошо, хорошо. Сначала сами хотите осмотреть? Хорошо! Поняла. Уже идем, Евгения Федоровна!

Поспешно отключив мобильник, секретарша настойчиво потянула меня за рукав.

– Пойдемте уже! Евгения Федоровна вас обыскалась!

– Евгения Федоровна?! Меня?! – с нарочитым нажимом переспросила я, откровенно наслаждаясь замешательством опешившей от изумления сестры милосердия. – Очень хорошо! Пойдемте!

Я укрыла неподвижную Люсеньку одеялом и трижды ее перекрестила.

– Во имя Отца и Сына и Святого Духа! – наскоро пробормотала я и, ухватившись за руку услужливой Аллочки, с гордым видом захромала прочь.

Напоследок все-таки не сдержалась – свредничала!

Залихватски осклабившись, я шаловливо подмигнула вконец потерянной тете Розе и нагло посулила, что скоро вернусь. И не одна!

Должна признаться, об этом своем поступке я вскоре пожалела. Практически сразу, как только переступила порог кабинета главврача.

Евгения Федоровна мне понравилась!

Милая интеллигентная женщина средних лет, со вкусом одета и причесана, тихий спокойный голос, умный внимательный взгляд. Настоящая тетя Доктор из кинофильмов моего детства.

Я растерялась. Как же я буду рассказывать ей про Люську?!

Нет, это невозможно! Я-то ожидала увидеть здесь этакую бой-бабу, пламенную мать-командиршу, сообщить которой о безобразиях, творящихся во вверенном ей учреждении, будет для меня истинным удовольствием.

Увы и ах! Придется мне резать правду-матку в глаза не стервозной начальнице, а кроткой славной докторше, заложнице своего служебного положения.

Бедная Евгения Федоровна! Я сама до недавнего времени работала в бюджетной организации и отлично понимаю, какое мизерное финансирование в муниципальных больницах и как трудно приходится руководителю – ни кадров, ни оборудования, ни лекарств.

В общем, добавлять проблем хорошему человеку мне не хотелось. Приятного мало. Но ничего не поделаешь. Промолчать я тоже не могла.

Если не я, то кто? Кто расскажет о Люсином бедственном положении?

По словам тети Розы, за все это время в больнице ее не навестили ни разу. Очевидно, муж Люси не знает о том, что случилась беда.

Выходит, мое шапочное знакомство с главврачом – это на данный момент единственный шанс спасти мою бывшую соседку по коммуналке на Греческом. Если Евгения Федоровна не вмешается, Люся запросто может погибнуть!

Я мысленно перекрестилась, глубоко вздохнула и начала свой рассказ. Рассказывала я аккуратно, с большими купюрами, тщательно подбирая слова и выражения, щадила профессиональное самолюбие Евгении Федоровны.

Она выслушала меня очень внимательно (пару раз уточнила детали, записала что-то в свой ежедневник), потом успокаивающе улыбнулась:

– Все будет хорошо. Разберемся, – и позвонила в отделение травматологии, пригласила заведующего спуститься к ней и захватить с собой историю болезни Обуваевой Людмилы Александровны.

Заведующий отделением, сердитый молодой человек со встрепанными волосами и детским стетоскопом на тощей шее, ворвался в кабинет буквально через минуту. Как будто дожидался все это время за дверью.

Ворвался и замер, испуганно глядя на меня.

Я занервничала. Больных он, что ли, никогда не видел? Нет, это невозможно. Неужели я так страшна, что даже доктор боится? Я пригладила волосы, поправила воротник пиджака, одернула юбку и, в свою очередь, вопросительно посмотрела на него. Дескать, ну как? Теперь лучше?

Молодой человек покраснел.

– Простите, – пробормотал он, кладя на стол тощую больничную карточку. – Вот, Евгения Федоровна, это история болезни Будиной.

– Будиной? – удивленно переспросила Евгения Федоровна. – Разве я просила вас принести карточку Будиной? – Она уткнулась носом в свои записи.

– Нет, но…

– Почему Будиной?! – сочла необходимым вмешаться я. – Вас просили принести карточку Обуваевой.

С деликатностью Евгении Федоровны и бестолковой нерасторопностью ее подчиненных мы так до морковкиных заговен ничего не выясним, и Люсенька останется без должной медицинской помощи.

– О-бу-ва-е-вой! – по слогам повторила я. – Обуваевой Людмилы Александровны.

– В нашем отделении нет пациентки по фамилии Обуваева, – хмуро огрызнулся заведующий и свирепо уставился на меня.

Нет, это невозможно! Кошмар какой! Как Евгения Федоровна умудряется руководить больницей с таким персоналом?

Ну и доктор! Нет у него, видите ли, в отделении пациентки по фамилии Обуваева. Нет так нет! На «нет» и суда нет! Зачем же вместо карточки Обуваевой нести никому не нужную карточку Будиной? Равноценная замена! Нечего сказать. А еще отделением заведует. Как он институт-то ухитрился окончить?

И потом, что значит – нет? Я сама своими собственными глазами видела, как…

– Простите, – прервал мои размышления травматолог, – это ведь ВЫ?!

Я на всякий случай недоуменно пожала плечами. Мол, откуда мне знать: я это или не я. Молодой заведующий травматологии мне категорически не нравился.

– Ну да! – Он резко вскочил со своего места. – Как же это я сразу не догадался! Розовый пиджак, забинтованная лодыжка! Вы та самая посетительница, о которой мне рассказали в отделении. Евгения Федоровна! – дико сверкая глазами, взвыл он. – Евгения Федоровна! Эта посетительница! Это та самая посетительница. Это… Нет, это не посетительница, это черт знает что такое, а не посетительница! Это она! Она вывернула суставы Будиной!

– Кому?! – Я не поверила своим ушам. – Кому я, по-вашему, вывернула суставы?! Какой Будиной?! Я вас умоляю!!! И потом, что значит – вывернула суставы?! Не вывернула, а вправила! То есть поправила. И не Будиной, а Обуваевой! Я вашу Будину в глаза никогда не видела. Как я могла ей что-то вправить? Я вообще до незнакомых людей никогда не дотрагиваюсь. Мне вообще… – я смолкла, задохнувшись от возмущения.

Вот дают травматологи!

Рады стараться, готовы на меня всех собак повесить. Ни стыда, ни совести у людей! Теперь, значит, если у них в отделении у кого-нибудь из больных будет что-то не так, виновата, получается, я?! Я им, видите ли, всех больных перетрогала.

Нашли девочку для битья! Ну уж нет! Не на ту напали!

– Евгения Федоровна!

– Да, Наталия Николаевна, – главврач дочитала историю болезни и отложила ее в сторону. – Ну, что ж, очень интересный случай. – Она задумчиво посмотрела на меня. – Очень. Скажите, пожалуйста, Наталия Николаевна, ваша знакомая…

– Обуваева? – меня не так-то легко сбить с толку.

– Обуваева, Людмила Александровна, – согласно кивнула Евгения Федоровна и успокаивающе похлопала меня по руке. – Вы ее знаете как Обуваеву, а к нам она поступила под фамилией Будина. В больницу Людмила Александровна попала по «Скорой помощи» и в приемном покое была зарегистрирована по тем документам, которые были при ней. Поправьте меня, Пал Палыч, если я ошибаюсь.

– Все верно. Больная поступила по «Скорой». Несчастный случай на улице. Точнее, не на улице, а в торговом центре, то есть в кафе торгового центра. Она поскользнулась, упала и потеряла сознание. Так написано в направлении. Менеджер кафе вызвал «Скорую помощь». Поскольку пострадавшая так и не пришла в сознание, то была зарегистрирована по паспорту, который находился в ее сумочке. Это обычная практика в таких случаях.

– А фотография? – не сдавалась я. – В каждом паспорте есть фотография. Неужели вы никогда не сравниваете паспорт с оригиналом? Для чего же тогда в паспорт вклеивается фотография?!

Я никак не могла успокоиться. Теперь понятно, почему Люсенька оказалась в таком ужасном положении.

Работнички! Зарегистрировали пострадавшую под чужой фамилией, положили ее в коридоре и сидят себе спокойненько, дожидаются, когда объявятся родственники, чтобы оплатить их бесценные услуги. Без денег и палец о палец не ударят!

А родственники-то ищут Обуваеву!

Меня просто распирало от негодования. Я была искренне убеждена в своей правоте. Мне даже в голову тогда не пришло, что, выйдя в очередной раз замуж, Люсенька сменила свою редкую фамилию «Обуваева» на заурядную фамилию мужа. Раньше-то не меняла! С какой стати будет менять теперь?

Я и сама, когда выходила замуж за Славочку, фамилию не сменила. Осталась с девичьей.

– Бог с ней, с фамилией, – устало поднялась Евгения Федоровна. – Лечим ведь человека, а не фамилию. Пал Палыч, давайте сейчас поднимемся к вам в отделение, я сама хочу осмотреть пациентку.

– Мгм. – Он смущенно закашлялся, – Будина уже не у нас. Ее перевели в отделение интенсивной терапии. Клиническая смерть. То есть я хочу сказать, она была в состоянии клинической смерти. Сейчас все в порядке. То есть не совсем все в порядке. Сердце реаниматологи завели, а вот дыхание не восстановилось. Ее сейчас подключили к аппарату искусственных легких.

– Сознание?

– Утрачено.

– Сознание утрачено, – задумчиво повторила главврач. – Интересно. Утраченное сознание при травматическом шоке! Так-то вот, мои дорогие. А вы говорите – фамилия! С фамилией будем разбираться потом. Фамилия нам не к спеху. Вот очнется пациентка – и скажет, какая у нее фамилия. Меня сейчас беспокоит другое – диагноз! В карточке написано: «Травматический шок». Так определил состояние пострадавшей врач «Скорой помощи». Впоследствии этот диагноз подтвердили и врачи нашей больницы. Не доверять этому диагнозу на первый взгляд нет оснований. У пациентки были тяжелые множественные травматические повреждения верхних и нижних конечностей, что послужило причиной развития болевого шока. Налицо были все признаки шокового состояния: низкая температура, низкое кровяное давление, частый нитевидный пульс, снижена чувствительность, отсутствовали кожные и сухожильные рефлексы, полная безучастность к окружающему. Лечение больной было назначено в соответствии с поставленным диагнозом: покой, иммобилизация поврежденных конечностей, капельницы с солевыми растворами. Все это делалось для того, чтобы устранить сопутствующие и осложняющие шок воздействия. К сожалению, сделать самое главное – прекратить доступ потока раздражения с места повреждения к центральной нервной системе, то есть устранить сами травмы – врачи не могли. Для этого потребовалась бы многочасовая операция. И не одна. Сами понимаете, больных в таком состоянии, как у Людмилы Александровны, не оперируют. Ни один врач на такое не пойдет. Деньги здесь ни при чем. Поверьте, – словно угадав мои давешние мысли, сказала Евгения Федоровна.

Я покраснела. Наверняка покраснела, так мне стало неудобно за свои подозрения. Оказывается, врачи делали все, что необходимо, а я-то думала, что к Люське никто не подходит.

Нет, это невозможно! Чем старше я становлюсь, тем подозрительней. Во всем вижу негатив. Кошмар какой-то!

Хорошо хоть, Евгения Федоровна в этот момент деликатно отвела глаза в сторону:

– Вот и вышло у нас с вами, Пал Палыч, по пословице: «Что ни делается, все к лучшему». Не нуждалась, оказывается, ваша подопечная ни в какой операции, не было у нее никаких травм. Это не вывихи, а синдром Марфана. Редкое, на самом деле, заболевание: так называемые резиновые суставы. Я сталкивалась с этим явлением за свою практику всего пару раз. Таких людей в просторечии называют человек-паук или человек-змея. Вы говорите, она в цирке работала?

– В цирке, – согласно кивнула я. – Только у нее это и до цирка было. Она с детства гибкая. Суставы туда и сюда разгибаются. Всю жизнь так.

– Понятно, – смущенно прокашлялся заведующий. – Выходит, диагноз поставлен неверно. Если не было самих травм, то не может быть и травматического шока. Но у нее все признаки шокового состояния! Больная находилась в шоке. Я ручаюсь!

– Судя по всему, да. Вот только в каком? Утраченное сознание смущало меня с самого начала. Не бывает при травматическом шоке утраченного сознания. Сопорозное – да! Бывает. Но утраченное?! Утраченное сознание указывает скорее на то, что шок мог быть анафилактическим. Но в этом случае меня смущает время! Слишком долго находилась наша пациентка в состоянии шока. Анафилактический шок не может быть таким продолжительным! И все-таки! Все-таки не нравится мне это утраченное сознание. Наталия Николаевна, вы случайно не знаете, не было ли у вашей знакомой непереносимости к каким-либо видам медикаментов?

– Аллергия? Кажется, была. Точно! Была. На клубнику. Люся клубнику не могла есть. Совсем! Ни ягодки. Сразу крапивницей покрывалась.

– Нет, клубника – это не совсем то. Я имела в виду лекарства. На лекарства у нее была аллергия? На антибиотики, например, витамины, анальгин. Не знаете?

– Не знаю, – расстроилась я. – Мы много лет не общались. Я даже не знаю… Может быть, родственники в курсе? Хотите, я у мужа спрошу? Может быть, он знает? То есть не у своего мужа, конечно, а у Люсиного. То есть он ей сейчас бывший муж. Первый! Юрий Иванович. Последнего я, к сожалению, не знаю. Но могу поискать. По справочному. Он, наверное, тоже волнуется. Ищет ее. Я все равно его искать собиралась, чтобы сказать про Люсю, заодно и про аллергию спрошу. Позвоню по 09, выясню их домашний телефон и спрошу. – Я полезла в сумочку за мобильным.

– Хорошо, хорошо, Наталия Николаевна, – мягко остановила меня доктор, – позвоните и сообщите. Потом. Все потом. А с аллергией мы сами разберемся. Не волнуйтесь. Сделаем необходимые анализы и разберемся, что к чему. Вы и так нам очень помогли. Прямо как в сказке: битый небитого везет! Помните? – улыбнулась она. – Вы ведь тоже за помощью к нам обратились, а мы вас так до сих пор и не обследовали. Пал Палыч, дорогой, не в службу, а в дружбу, займитесь, пожалуйста, моей пациенткой. Думаю, что начать надо с магнитно-резонансной томографии головного мозга. Затем сделать электроэнцефалограмму и нейросонографическое исследование. Это в первую очередь. С головой шутки плохи! Два сильных ушиба за последние три дня! Я правильно поняла? – Она вопросительно посмотрела на меня.

Я сочла за благо кивнуть. Скрывать мне нечего! Но Славочку все-таки мысленно обругала. Сплетник! Распускает о собственной жене черт знает какие слухи.

– Вы уж проследите, Пал Палыч, пожалуйста, чтобы все сделали по максимуму. Ну а потом к вам в отделение. Это уже ваша епархия – рентген правой руки и левой голени. Ну, да вы сами все увидите. Я подойду позже. Навещу нашу Будину-Обуваеву в реанимации – и сразу к вам. В травматологию.