Текст книги "Знойная женщина, мечта поэта"

– Поняла. – Люся поспешила убавить газ под кастрюлей со щами из щавеля. Еще немного – и убежали бы.

– Ну, и молодец, что поняла, – белозубо разулыбался Сашенька. – Полмиллиона хрустящих – вот минимальная сумма, на которую я готов согласиться на этот раз. Ни грамма не уступлю. Вплоть до суда!

– Рублей? – деловито уточнила она, помешивая гуляш.

– Баксов, дура! Вот деньги, поезжай, купи себе что-нибудь поприличнее из одежды и на ноги. Очень приличное! Ты меня поняла? Одежка на тебе должна быть высший класс! На обратном пути заедешь в фирму по прокату автомобилей, возьмешь джип. На свое имя. На три дня. Здесь адрес. – Он протянул ей визитку.

– Дык…

– Что «дык»?! Опять «дык»! Я скоро с ума сойду от этого твоего «дык»!

– Господи, Саш, – у Люськи сердце защемило от жалости, – ну, что ты так нервничаешь? На тебе же лица нет! Вон и про сметану забыл. – Она положила ему в тарелку полную ложку сметаны. – Какие же это зеленые щи без сметаны? Вкусно?

– Вкусно. Спасибо, – вымученно улыбнулся он. – Люсь, не обращай на меня внимания. А? Извини. Нервы сдают. Устал.

– Угу, – Люсенька проглотила ком в горле. – Саш, может, ну ее к ляду, эту большую компенсацию? Эти твои полмиллиона! Чем так мучиться, лучше сделаем все, как всегда?

– Так у нас и так с тобой все, как всегда. Как в первый раз! – озорно подмигнул он.

До чего ж все-таки обаятельный мужик, ее Сашенька. Век бы на него смотрела, любовалась, не отрываясь.

Не зря, выходит, он так нервничал. Беспокоился. Были у него на то причины. Были!

Иначе почему это вдруг оказалась она на больничной койке? В таком состоянии – и одна? Никогда у них раньше дело до больницы не доходило. Ни разу! Сашка умел с травматологами договариваться.

Нет, здесь явно что-то не так, имелась у него причина для беспокойства. Точно! Имелась. И Сашке эта причина была прекрасно известна. Потому и с ума он сходил в последнее время больше обычного, бросался на нее, как цепной пес. Что ни скажешь, все не так да не ладно.

Бросаться бросался, а тревогой своей не поделился. Пощадил Люсеньку. Не хотел волновать. Знал, что у нее нервишки ни к черту.

Сказал, мол, волноваться ей не о чем. Он все берет на себя. Сложности будут, но только на уровне переговоров. Ее это не касается.

Люся же делает все, как обычно. Пришла, поскользнулась, упала и вывернула себе все, что можно. Вот, мол, и вся разница.

Чем больше будет повреждений, тем больше мы срубим компенсацию!

Ты же актриса у нас, а не хухры-мухры. Отсюда и шмотье дорогое, и джип. Вот, мол, и все тебе отличия.

Все, да не совсем все! Подвела их отлаженная, не раз проверенная на деле схема. Дала сбой!

Началось с того, что Люся в тот день опоздала. Здорово опоздала. На целых полчаса!

Сначала ключ у нее в замке застрял. Из квартиры вышла, стала дверь за собой закрывать, ключ повернула, а вынуть не может. Заклинило его намертво. Ни туда, япона мать, ни сюда.

Люся – к соседке, соседка портниха, у нее всегда масло машинное припасено. Хорошо, та дома была, дала масленку. Пока масло из масленки в замочную скважину закапывала, пока ключ выворачивала, потом руки мыла – времени прошло уйма!

После этого еще и Наташку встретила. С той проваландалась!

К торговому центру подъехала, а Сашка уже на улице ее поджидает. Не выдержал. Не стал дожидаться в кафе, как договаривались.

Люся, как только его увидела, сразу же извинилась. Знает ведь, что он психованный.

– Извини, – издалека еще ему рукой помахала, как только увидела. Закивала, заулыбалась. – Извини, что опоздала. Подружку встретила. Пришлось подвезти. У нее неприятности. Разбилась вся. Ее тип один чуть не изнасиловал сейчас. На кладбище.

Сашка вначале вроде ничего. Пошутил даже:

– Покойная подружка-то?! – ухмыльнулся.

– Не, ты что? Зачем покойная?! Это Наташка Короткова. С Греческого.

– Кто?!

– Соседка моя бывшая. Мы с ней…

Но он уже не слушал. Развернулся и зашагал прочь.

Люсенька послушно засеменила следом. Бежала сзади, как собачонка, и продолжала рассказывать. По инерции. Смотрела в хорошо подстриженный раздраженный затылок и говорила, говорила, говорила… Без умолку. И про то, что у них с Наташкой дети ровесники, и про то, как в Таврическом садике с колясками круги нарезали вокруг озера, и про маму Клепу, и даже про свои надежды на то, что Короткова поможет ей, Люсеньке, помириться со всем семейством. Замолвит за нее словечко. Не может быть, чтоб не замолвила. Баба она добрая, а мама Клепа ее очень даже уважает. Смолоду уважает. К тому же общаются они до сих пор, мама Клепа с Наташкой-то. Хоть Короткова и съехала из коммуналки на Греческом, Клеопатра Ивановна все равно Наташке звонит. Не забывает. Люська и телефон у Наташки взяла. А как же! Сегодня же и позвонит. Не потерять бы только! Наташка его в сумку пихнула, блокнот-то, где телефон записала, в дорожную, в боковой карман.

Сашка остановился.

– Под ноги смотри! – буркнул через плечо. – Завалишься со своими рассказами раньше времени, только испортишь все.

– Дык…

– Я сказал, потом расскажешь. В кафе. Будешь представляться – и расскажешь. А то сидишь вечно, как воды в рот набравши.

В кафе Люсин желанный слегка успокоился. Расслабился, повеселел. Балагурил с официанткой, ухаживал за Люсенькой, был вежлив и мил, играл в нежного и любящего мужа.

Она подыгрывала ему, как могла: щебетала, смеялась, изображала счастливую в браке, благополучную, уверенную в себе женщину.

Они выпили пива, съели по сэндвичу, потом был фруктовый салат, кофе с мороженым, потом Люсе стало нехорошо. Появилось какое-то тягостное ощущение общего недомогания, как будто съела что-то не то.

«Объелась!» – подумала тогда Люся.

Не надо было на кофе с мороженым соглашаться. Пошла у Сашки на поводу. Уж больно он ее уговаривал. Пристал, как репей: выпей да выпей кофейку! Составь мне компанию. Ну, она сдуру и выпила. Рада стараться!

Кофе был явно лишним!

Теперь сидит вот с переполненным желудком и страдает, а удовольствия никакого от этой чашечки кофе не получила.

Не кофейница Люсенька, что тут поделаешь. Не жалует она кофе. Горечь одна. По ней, так лучше чаю выпить, чем эту бурду бразильскую.

Люся расстегнула на юбке пуговку и откинулась на спинку стула. Поерзала, усаживаясь поудобнее, прокашлялась, попила водички, еще раз прокашлялась.

– Люсь? – Это и Саша уже заметил, что она мается. – Ты как? Нормально?

А она и сказать уже ничего не может. В голове звон, в ушах шум, а горло будто клещами перехватило. Сидит и только глазами лупает. Луп, луп.

– Пора, думаешь? – забеспокоился возлюбленный.

Подобрался вмиг, посерьезнел. Решил, видно, что это Люся ему подмигивает. Знаки подает: дескать, пора начинать.

– Ну, – сказал, – с богом. Давай!

Люсенька и дала! На автопилоте. Встала и пошла к выходу, якобы в туалет.

Дошла до барной стойки и повалилась. Со всеми вытекающими из такого падения последствиями. В общем, сделала все, как договаривались. Все! Это она помнит доподлинно.

А вот дальше? Что было дальше?!

Люська уже почти «допрыгала» до вожделенной форточки, когда один из медиков вставил необычный прибор в розетку и сказал:

– Есть пять киловольт!

Раздался хлопок, будто ударили по футбольному мячу. Тело Люсеньки дернулось, и все изменилось.

Картинка перевернулась вдруг вверх ногами: потолок оказался наверху, а Люся – внизу, на больничной кровати. Она лежала пластом, как неживая, а рядом молча суетились врачи.

Глава 14

За выходные дни я немного пришла в себя. Вот что значат свежий воздух, козье молоко, общение с котом и забота мамочек!

Пользуясь деревенскими удовольствиями, я настолько окрепла, что в понедельник сочла для себя возможным отправиться на работу.

Не успела войти в свой кабинет, как зазвонили телефоны. Оба. Одновременно.

Я предпочла мобильник.

– Натуся! – заорала Аннушка, едва услышав мое «Да». – Ты где?

– В агентстве.

– О-бал-деть! – искренне удивилась подруга.

Я обиженно засопела. Что значит «О-бал-деть»? Можно подумать, я на работе бываю редко.

Митрофанова, между прочим, брачному агентству тоже не чужая. Она такая же хозяйка, как мы с Верочкой, только ее в «Марьяж» и калачом не заманишь. Времени у Анечки на сватовство не хватает.

На самом деле я Митрофанову понимаю прекрасно. Человек она занятой. Об уникальных способностях Анны Владимировны в деловых кругах Петербурга легенды слагают.

Уму непостижимо, как хрупкой, обаятельной женщине удается совмещать пост генерального директора государственного унитарного предприятия, пост президента финансовой компании, на пару с мужем заниматься семейным бизнесом, вести активную светскую жизнь, быть идеальной женой, матерью, хозяйкой загородного дома и выглядеть при этом на миллион долларов.

Досадно только, что я-то Анечку понимаю, а вот она меня – нет. Подумаешь, пропустила я по болезни несколько дней, и сразу: «О-бал-деть!»

– Как ты? – спохватилась она. – Как себя чувствуешь?

– Так себе, – для пущей важности приврала я.

– Отлично. Поможешь мне шубку выбрать. В Екатеринином пассаже грандиозная распродажа. Супер! Такой выбор! Я там намерила вчера парочку. Обе нравятся, а какая нравится больше, не пойму.

– Покупай обе! – разволновалась я.

– Не могу! – простонала Митрофанова. – Они почти одинаковые. Обе из стриженой норки, обе светлые, обе в пол, и цена у обеих одинаковая – двадцать тысяч «уев».

– Кошмар какой!

– Обалдеть! – Тяжело вздохнув, подтвердила она. – Я попросила, чтобы мне обе отложили. Обещала с утра подъехать. До одиннадцати. Думала, Сережу с собой возьму, а он занят. Короче, как хочешь, а ехать придется тебе. Должен же кто-то со стороны на меня посмотреть. Продавщицам я ни на йоту не верю. Мымры льстивые! Им лишь бы втюхать.

Последние слова Анна договаривала, уже входя в офис.

Я выразительно посмотрела на часы:

– Ань, мы до одиннадцати не успеваем. Может, тебе позвонить?

– Не выдумывай! – отмахнулась она. – Здесь ехать всего десять минут.

– В Царское Село? Я тебя умоляю, – засомневалась я. – Да мы за десять минут даже из Питера не успеем выехать, а…

– С чего ты взяла, что мы едем в Царское?

– Не знаю, – разволновалась я. – Наверное, по аналогии: Екатерининский дворец в Царском Селе, Екатерининский парк в Царском Селе, значит, и Екатерининский пассаж там же.

– О-бал-деть! – презрительно фыркнула она. – Скажешь тоже! Екатерининский!

– В смысле?

– Е-ка-те-ри-нин! – по слогам, как для слабоумной, отчеканила Анюта. – Катькин. Пассаж принадлежит Катьке!

– Какой Катьке?

– Малининой!

– Волчьей Ягодке! Я тебе сто раз про нее рассказывала. Катька Волчья Ягодка! Помнишь?

– Кошмар какой – Аня! Эта та, что у тебя кровь чашками пила?

– Ну, – с удовольствием подтвердила она. – Можешь себе представить, Волчья Ягодка – хозяйка элитного торгового центра. «Гранд Пассаж» называется. Везет дуракам!

– Не без твоей помощи, дорогая, – мягко напомнила я.

Прозвище свое, Волчья Ягодка, Екатерина Малинина получила от Митрофановой.

Получила давно и заслуженно.

Первый раз жизнь их столкнула в «почтовом ящике». Так назывались когда-то закрытые КБ. Анна трудилась там после окончания института.

В профессии конструктора школьная моя подружка разочаровалась довольно быстро. Действительно, что за интерес – стоять целый день за кульманом, не разгибая спины, чертить некую деталь и не иметь воображения представить себе, как эта деталь будет выглядеть в металле и кому на фиг вообще нужна такая хреновина.

Митрофанова огляделась, сориентировалась и занялась комсомольской работой. Организаторские способности и деловая хватка Анюты в скором времени были оценены по достоинству. Она стала освобожденным секретарем комитета комсомола.

Анька была счастлива. Она оказалась в своей стихии: собрания, слеты, походы с песнями под гитару. Что может быть лучше? Ты всегда на виду, все тебя уважают, все с тобой считаются. С начальством Анечка ладила, комсомольцы души в ней не чаяли. В общем, карьера комсомольской богини складывалась у Митрофановой успешно.

Счастливую комсомольскую жизнь отравляла ей только Катя Малинина.

В комитете комсомола Катерина возглавляла сектор учета и целыми днями сидела в кабинете секретаря, шурша бумажками, якобы членские взносы подсчитывала. На самом деле Катька плела интриги. Тихая, скромная, со слабым голосом и потупленным взором, бесцветная Волчья Ягодка мастерски сталкивала окружающих лбами.

Аннушка поняла это не сразу. Поначалу она Катьке симпатизировала и даже сочувствовала, сокрушаясь о неустроенной личной жизни перезрелой комсомолки. А когда разобралась, что к чему, долго не думала – сделала так, как делает большинство руководителей, оказавшихся в ее положении.

Митрофанова принялась хлопотать о Катькином повышении.

Старый как мир способ избавиться от неугодного сотрудника – отправить его от себя подальше, но на более высокую должность.

И волки сыты, и овцы целы.

Малинину взяли в райком комсомола, все в тот же сектор учета. Спустя полгода Митрофанову назначили вторым секретарем этого райкома.

Анюта не стала заморачиваться и изобретать велосипед. Она порекомендовала ненавистную Волчью Ягодку на должность инструктора горкома.

Так с тех пор и повелось. Анна продвигалась по служебной лестнице сама и продвигала Катьку.

Гонка эта завершилась в начале перестройки.

Оставив высокий партийный пост, Митрофанова перешла на хозяйственную работу, Малинина осталась прозябать инспектором сектора учета горкома партии.

Пути их разошлись, но Анечка, оказывается, из виду Катьку не теряла.

– Ты думаешь, она на самом деле хозяйка? – засомневалась я, разглядывая зеркальный фасад Катькиного пассажа. – Денег сюда вбухано немерено! Такой домище в центре города!

– Не волнуйся, он Волчьей Ягодке даром достался. Раньше в этом здании находились Курсы повышения квалификации идеологических кадров, а Катька была ректором. И проработала-то всего год с небольшим. Ее в девяностом туда назначали. Перед самым развалом. И была лишь и, о., исполняющая обязанности, а видишь, как получилось! В девяносто первом все развалилось, партию запретили, курсы прикрыли, а здание Малинина умудрилась приватизировать. Под шумок! Что называется, оказалась в нужном месте в нужное время. Это я, как проклятая, столько лет на партийной работе за «спасибо» отпахала. Потому что я – честная, я…

– Ладно тебе, Ань, не расстраивайся. – Улыбнувшись швейцару, я потянула ее к вращающимся дверям торгового центра. – Скажи лучше, какой из Катьки ректор, если у нее высшего образования нет? Я уж не говорю про ученую степень.

– Да есть у нее высшее образование. Есть! Будь она неладна. Вот! – Холеные Аннушкины руки, воздетые к небу трагическим жестом, промелькнули в каком-нибудь миллиметре от моего носа. – Своими собственными руками, как последняя дура, я помогла Волчьей Ягодке получить диплом. Без меня она так и сидела бы со своим средним техническим. Это сейчас все продается и все покупается. Были бы денежки. Знаешь, сколько сейчас стоит стать кандидатом наук?

– Пять тысяч баксов, – поспешила я проявить свою осведомленность.

– Правильно, – похвалила меня подруга. – Кандидатская диссертация стоит пять тысяч баксов, докторская – десять. Раньше мы про такое и не слыхивали. Вкалывали, как проклятые. Я всего добилась сама, своим трудом, я…

– Я тебя умоляю, Ань, поэтому ты…

– О-бал-деть! – грозно перебила меня Аннушка. – По-твоему, надо было спокойно смотреть, как она разваливает коллектив? Сплетничает, интригует, стучит на всех подряд? На кого можно и на кого нельзя? Она ведь тогда до чего додумалась – позвонила жене первого секретаря и наплела, что у меня с ним шуры-муры. Можешь себе представить?

– Нахалка какая!

– Именно! Хорошо, у того жена нормальная. Дома, по-тихому, по-семейному разобралась. Не стала сор из избы выносить. Накатай она тогда на мужа «телегу» – все! Никто бы нас и слушать не стал. Было, не было… Никого это не интересовало. Сигнал есть – надо реагировать. В общем, положение у меня тогда было – умереть, не встать. И работать с ней не могу, и повысить не могу (без «верхнего» образования дальше ей никуда), и выгнать не могу. Я ведь сама ее везде нахваливала: Малинина хороший специалист, морально устойчива, идеологически выдержанна, и т.д. и т.п. И потом, если честно, не хотела я с ней в открытую связываться. Боялась, что «запишет».

Один был выход – помочь Волчьей Ягодке получить диплом и рекомендовать ее на повышение. Я тогда науку в районе курировала. Отношения у меня с руководством вузов были хорошие. Выбрала я самый захудалый институтишко и пошла к ректору на поклон, мол, так и так, помогите! Разливалась, конечно, соловьем. Дескать, Екатерина Ивановна – такая умница, такой нужный специалист, так много делает для района, редчайшей души человек. Коммунист с тяжелой судьбой. Рано потеряла родителей, после окончания техникума вынуждена была пойти работать, учиться дальше не смогла по семейным обстоятельствам, а сейчас, сами понимаете, – возраст, положение. Неловко ей с молодежью за парту садиться, а без диплома – никуда! Помочь товарищу по партии я считаю своим долгом. Ну, и так далее…

Короче, отказать мне ректор не смог. Катьку зачислили на заочное отделение, где она в течение полугода сдала якобы экзамены экстерном за весь курс. Малинина получила диплом, перешла на работу в горком, а я вздохнула спокойно. Не вижу ничего смешного! – внезапно рявкнула Анечка на весь пассаж. – Я же не знала, что уже через неделю буду там заведовать отделом, и нечего улыбаться!

Я от такой несправедливости даже задохнулась:

– Да я не тебе вовсе улыбаюсь, Аня. Ты что? С ума сошла? Кричишь, как резаная. Зачем мне тебе улыбаться? Мне от твоих воспоминаний о славном прошлом плакать хочется, а не улыбаться. Я вон на ту витрину улыбаюсь. Смотри, какие ботиночки крохотные. Вон те, с зайчиком.

Митрофанова резко остановилась, посмотрела на витрину и тут же растаяла:

– Ой, какие хорошенькие! Лапочки мои! Какие славненькие! – слащаво засюсюкала она, прильнув к стеклу. – Это товары для новорожденных! Давай зайдем, Натуся, купим что-нибудь Алику. Порадуем парня. Он у нас мягкие игрушки любит. Сладкий мой мальчишка. Радость моя ненаглядная. И такой умница! Ты себе не представляешь, какой он умный!

– Не по годам, – пробурчала я и, взяв Аннушку под руку, настойчиво потянула ее прочь. – На обратном пути купим. Скоро одиннадцать. Продадут твои шубы, я же и буду виновата.

Если Аньку вовремя не остановить, она для своего драгоценного крокодила весь магазин скупит. Правду говорят, любовь зла! Что за радость общаться с индифферентной чешуйчатой рептилией?

Лежит целыми днями в саду, как бревно. Ни на руки его не возьмешь, ни поцелуешь. То ли дело кот!

Я передернулась, представив, как полутораметровый пупырчатый холодный Алик карабкается ко мне на колени и, нежно урча, трется зубастой мордой о подбородок.

Впрочем, неприязнь у нас с ним взаимная. Я это чувствую. Крокодил меня недолюбливает.

Тяжело вздохнув, Митрофанова нехотя отошла от витрины и направилась к эскалатору.

Шубки, что намерила вчера Аннушка, мне не понравились. Ни одна! Слишком экстравагантные.

Нет, надумай она купить их в начале сезона, я была бы только «за».

Анечка – женщина яркая, любит быть в центре внимания и броские тряпки носить умеет.

Вот только как эти шубки будут смотреться будущей зимой? Мода переменчива. Не покажутся ли суперстильные на сегодня шмотки в следующем сезоне смешными? На мой взгляд, на меховых распродажах можно покупать только спокойные вещи классического покроя.

Во всяком случае, Анька не в том положении, чтобы так рисковать. Купит она сейчас писк прошедшего сезона, сэкономит несчастную тысячу долларов, потом не сможет эту шубку носить, и в результате потеряет в двадцать раз больше, чем сберегла.

– Скупой платит дважды, – убеждала я Митрофанову, осторожно ступая по гладкому, как стекло, мраморному полу.

Но Анечка была неумолима. Шубки ей приглянулись, и она яростно требовала от меня одобрения на покупку:

– Сидит хорошо?

– Хорошо.

– Смотрится хорошо?

– Блестяще! Ань, я тебя умоляю, что на тебе плохо смотрится? У тебя же фигура! На тебе даже чехол от танка будет смотреться.

– Ты думаешь? – неожиданно быстро сдалась она. – Ладно. Будь по-твоему. – Губы ее дрогнули и расползлись в голливудском оскале. – Девочки, – она царственно скинула шубку на руки продавщицам, – эту я беру. Отложите. И, пожалуй, еще вон ту, спортивного покроя. Мы скоро вернемся. – Отдав распоряжения, Аннушка важно направилась к выходу. Я проворно заковыляла следом:

– Ты передумала?

– Не совсем. Пойдем кофейку попьем. Там все и решим. Кофе у Волчьей Ягодки варят вкусный! Вообще, кафе у нее – потрясающее. На крыше. Представляешь! Вид – обалденный! Весь центр как на ладони. Исаакиевский собор отдыхает.

– Ань, на крыше жарко, а у меня нога. – Я полюбовалась на свою забинтованную лодыжку.

– О-бал-деть! Жарко ей! – Презрительно фыркнув, Митрофанова яростно надавила на кнопку, вызывая лифт. – Еще не была, а уже критикуешь. Нет там никакой жары! В помещении кондиционеры, а на улице столики под зонтами стоят. Интерьер точь-в-точь как в гареме. Балет «Бахчисарайский фонтан» помнишь? Вот и у Катьки в кафе в точности так: пальмы, мраморный бассейн, фонтан и золотые рыбки. Умереть, не встать.

– Врет!

– Кто?

– Твоя Волчья Ягодка! Фонтан на крыше! Никакая она здесь не хозяйка, а самая обыкновенная марионетка. Настоящие владельцы пассажа – бандиты. Они здесь деньги отмывают, а Катьку твою просто используют. Ясно, как божий день! Реноме у нее благодаря таким доброхотам, как ты, прекрасное. Вот они ее и поставили. Пусть в городе думают, что торговый центр принадлежит порядочному человеку. Бандитские структуры, мол, здесь ни при чем.

– О чем ты, Натуся? Какие бандиты? Ты детективы писать не пробовала? Я ведь тебе русским языком говорю: Катька приватизировала свой торговый центр в начале девяностых. Тогда все хапнули, кто мог. Растащили страну по кусочкам.

– Нет, Анечка, ты сказала: она здание приватизировала. А здание я помню прекрасно. Чтобы сделать из него вот это, – я широко развела руками, указывая на окружающее нас великолепие, – такие деньги нужны! Я тебя умоляю! Откуда они взялись у безынициативной, тупой и бесперспективной Волчьей Ягодки? У нее даже мужа нет!

– Как это нет? – подбоченилась Митрофанова. – Все у нее есть! Ты за Ягодку не волнуйся. У нее все в порядке. И с деньгами (она под недвижимость такой кредит хапнула, что полы можно было не мраморными, а золотыми плитами выстелить), и с личной жизнью. Малинина у нас теперь окольцованная. Окрутила на старости лет какого-то недотепу и умудрилась дотащить его до ЗАГСа. Можешь себе представить?

– Я тебя умоляю. С таким приданым?

– О-бал-деть! – согласилась Анюта. – Мало того, он ей еще и бэби состряпал. У Волчьей Ягодки теперь все при всем. Счастливая жена и мать! А ты говоришь!

– Класс!!! – искренне восхитилась я. – Я думала, что в таком возрасте уже не рожают. Ей-богу, Аня, – она же старше нас. Ей лет немерено! Ань, сколько?

Митрофанова выдержала театральную паузу:

– О-бал-деть!

– Да ты что! А родила кого?

– Мальчика.

– Хорошенький?

– Я только на фотографии видела. Вроде ничего. Да сейчас разве поймешь? Маленькие все хорошенькие. Кудрявенький, розовенький, мордастейький. Ручки, ножки в перевязочках. Короче, когда разрастется, станет вылитая мамочка. Такой же противный!

– Может, он на папу будет похож, – почему-то обиделась я.

– Папа там такой же противный, как мама, – успокоила меня Митрофанова.

Слово за слово, мы с Анечкой так увлеклись, что запамятовали, зачем приехали. Попили кофейку, похихикали над аляповатым интерьером кафе и, увлеченно обсуждая личную жизнь Волчьей Ягодки и ее домочадцев, покинули торговый центр, начисто забыв про отложенные шубки.