Текст книги "Головная боль генерала Калугина, или Слава для Славы"

Глава 9

Слава привыкла ничего не бояться, прислушиваться к интуиции, полагаться на рефлексы, мышечную память, реакцию, которая зачастую опережала мысли. Если что-то или кто-то вызывал в ней страх, пусть безотчётный, или отвращение – это воспринималось вызовом, на который непременно нужно ответить. Необходимо просто.

Например, в подростковом возрасте она вдруг начала бояться змей, без видимых на то причин. Став взрослее, оказавшись в Азии, она первым делом отправилась на шоу змей, заставила себя сесть на первый ряд и, подавляя животный ужас, наблюдала, не отводя взгляда ни на секунду.

Дабы закрепить результат и вовсе съела сердце кобры – существует такой ритуал, обещающий мудрость и силу змеи съевшему её сердце и выпившему кровь.

Было ли Славе страшно, противно, жутко или всё сразу одновременно? Было!

С огромным трудом, перебарывая отвращение, заглотила то, что ей подали, запила тёплой, ещё более омерзительной водкой. Её откровенно трясло всем телом, она боролась с тошнотой и болезненными спазмами в желудке, но победила – удержала отвратительный коктейль в себе.

Вечер провела в непонятном пьяном угаре, ночью снились чудовищные кошмары. Слава куда-то бежала, чего-то отчаянно боялась, никак не могла выбраться из лабиринта, состоявшего из извивающихся тел змей. Утром же проснулась обновлённой, излечилась раз и навсегда от своего страха.

Змея – всего лишь животное, которому чаще всего нет дела до такой крупной добычи, как человек. И если знать его повадки, места обитания, инстинкты, можно избежать нападения. А если вдруг случится, единственное, что необходимо – это знать, как действовать.

Об этом своём эксперименте она не сказала никому. Братья бы не поняли, они, как типичные представители Калугиных, свято верили, что девочки созданы для красоты и созидания, а не для преодоления чего-либо, тем более страхов. Страшно? Спрячься за спину мужчины.

Сестра тем более не поняла бы, к тому же расстроилась. Иногда Слава думала, что Ляля мучается угрызениями совести, включая фумигатор…

Страхов высоты, глубины, воды, всего, что возможно и даже невозможно придумать, у Славы не было с рождения. Отец в сердцах говорил, что в дочери спит инстинкт самосохранения. Она же считала, что напротив – бодрствует. Её организм был готов почти к любым перегрузкам, к любой, самой экстренной ситуации. Мышцы ответят, иммунная система сработает на твёрдое «отлично». Она выживет, выстоит, выберется из любой передряги.

Однако существовала ахиллесова пята в бесстрашии Слава. Пауки. Она не боялась в прямом смысле, чего их бояться в климате, где чаще всего проживала… На всю страну всего-то два вида ядовитых – каракурт и жёлтый сак. И нужно о-о-о-очень постараться, прямо-таки задаться целью, чтобы быть укушенной этими тварями и впоследствии умереть.

В экзотических странах приходилось сложнее, там эта живность разнообразнее и опаснее, но всё же здравый смысл подсказывал, что тактика поведения как со змеями – элементарная техника безопасности и медицина, – более чем рабочая.

И всё же непреодолимое отвращение на грани ужаса присутствовало каждый раз, когда Слава видела любого, самого безобидного, крохотного паучка. Обычная паутина вызывала в ней омерзение на физическом уровне. Сразу хотелось убраться подальше, отмыться, казалось, всё тело покрывается липкой нитью, и тянет, тянет, тянет… Паучок же шевелит лапками, задевая каждую клетку, атом каждый.

Фу!

Иногда эта слабость – признать, что у неё арахнофобия или любая другая фобия Слава попросту не могла, – доставляла проблемы. Проснётся поутру в палатке, а наверху паук вьёт паутину, пыхтит, старается. Приходилось набираться сил, чтобы просто пошевелиться, убраться подальше, а после целый день думать, как возвращаться под родной полог, ведь там…

Б-р-р-р…

На позициях посредине пустыни этот страх стал настоящим бичом Славы, не проходящим кошмаром, отголоски которого не давали покоя даже ночью, во сне. Время от времени она видела пауков, пристроившихся средь деревянных ящиков в траншеях, на сухоцветах, растущих то здесь, то там, иногда в самом блиндаже, что не добавляло оптимизма.

Технически это были не пауки, а сольпуги – неядовитые, в общем-то, безобидные твари, но разве это имеет значение, когда впадаешь в ступор от одной мысли, что по потолку, прямо над тобой, может перебирать лапами эта гадость.

Признаться в своей слабости Слава, конечно же, не могла. Естественно, все бы поняли, возможно, убирали бы с глаз долой мохнолапых, чтобы не нервироваться девушку, но шуточки, которые сопровождали бы «спасательную операцию», доводили до белого каления похлеще любого страха и отвращения. К тому же позволить заподозрить, что неё есть болевые точки, Слава попросту не могла. Потому что не могла. И всё. Точка.

Приходилось мириться, терпеть и преодолевать, покрываясь порой холодным потом.

Слава шла впереди Ромыча, только что они прогулялись «на улице» – значит, поднялись из траншеи и прошли метров пятьсот по тому, что раньше было поселковой улицей. Развалины жилых домов, покорёженный гражданский транспорт, высохшие без постоянного полива кустарники и деревья.

У входа замешкалась, пропустила Ромыча вперёд, сказала, что чуть задержится. Условно безопасная зона, находиться вблизи входа в блиндаж не возбранялось, хоть и не поощрялось. Нейтральный участок, за который командир не сдирал с подчинённых шкуру, если им приходило в голову оставить там генеральских дочерей – свалившуюся головная боль и разросшийся мозоль одновременно.

Ромыч скрылся за дверями, Слава огляделась, вздохнула. Пройтись бы сейчас во-о-он к тому дому, виднеющемуся вдали, потом дальше и ещё дальше, пуститься бегом, размяться как следует, от всей души. Нехватка двигательной активности нервировала, сковывало тело. Увы, нельзя. Пообещала Ляле вести себя примерно, не доставлять неприятностей больше, чем уже доставила… Почему она родилась не такой покладистой, как сестра? Близнецы ведь.

Сделала шаг вперёд, замерла, покрылась мурашками, размерам с Нгоронгоро – самого большого кратера вулкана на Земле. По спине пробежал леденящий холод, горло перехватило обручем, лишая возможности вдохнуть, живот скрутило до тягучей боли, тело будто парализовало от ужаса. Прямо в глаза Славы смотрел паук, цепляясь лохматыми лапами за кособокий косяк двери.

Не такой и огромный, сантиметров пять-семь, не ядовитый – так называемый верблюжий паук, – и всё же заставлял цепенеть всем телом, покрываться холодным потом, ощущать сухость во рту.

Всего-то нужно сделать пару шагов, проскочить под мохнатыми лапами, зная наверняка, что сольпуга не нападёт, не прыгнет сверху, хоть и прыгучая гадина, и быстрая, не причинит реального вреда. Всего-то… но телу и охваченному страхом разуму не прикажешь, как бы ни старалась Слава, ни собиралась с духом.

– Ну? – услышала она за спиной голос майора, который ждал, когда Слава сделает шаг вперёд, чтобы пройти следом.

Она же не могла шагнуть, двинуться с места не получалось, не то что ногой, пальцем пошевелить не выходило.

Вячеслав Павлович обошёл Славу, слегка отодвинув в сторону её окаменевшее тело, махнул рукой, отгоняя ненавистную тварь. Та отскочила в сторону Славки, развернулась, понеслась на огромной скорости, кажется, готовясь расправиться с первым, кто попадётся ей на пути – перепуганной девчонкой.

Слава поняла, что задыхается, в самом прямом смысле. Это не было плодом воображения, реакцией на панику, она действительно не дышала, спазмом перехватило лёгкие. Пыталась выдавить из себя выдох, выплюнуть, выхаркать – не выходило. Воздух застрял пробкой где-то внутри, распирал до боли, не позволяя ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Услышала, вернее, почувствовала горячее дыхание рядом с макушкой, чьи-то невозможно горячие объятия, движение объёмной грудной клетки, которое словно вынуждало лёгкие Славы разжаться, впустить живительный кислород, после выдохнуть и вдохнуть.

– Вот так, Слава, дыши, дыши. Вдох, – через паузу продолжил. – Выдох. Вдох, выдох, вдох…

Ладони майора обхватили лицо Славы, большие пальцы поглаживали по щекам, опускались к подбородку, шее, снова поднимались и опускались, вынуждая отпускать неконтролируемый страх, прийти в себя.

– Всё хорошо? – поинтересовался Андронов, когда Слава почти пришла в себя.

Она повела глазами, разглядывая лицо майора настолько близко, что явственно чувствовала его дыхание. Опаляющее, пахнущее чем-то терпким, похожим на кофе с чёрным перцем и бадьяном. Убийственное сочетание.

Видела цвет радужки. Светло-карий, с ярко-жёлтыми кошачьими прожилками и тёмным ободком по краю. Ресницы тёмные и густые, бросающие тень на несколько резких морщин у прищуренных глаз.

Вздрагивающие ноздри, так, словно почувствовали что-то невероятно притягательное, что необходимо, жизненно важно вдыхать. Желательно полной грудью, во всю силу.

Загорелую кожу на лице, несколько крупных веснушек на скулах, устроившихся, как незаконный мигрант – нежданно-негаданно, без разрешения.

И рот… чётко очерченные, обветренные губы с резким контуром, указывающим на то, что обладатель таких губ слов на ветер не бросает.

По какому-то наитию Слава приоткрыла губы, втянула воздух, пахнущей пустыней, кофе, перцем, бадьяном и ещё чем-то… ужасно мужским, парализующим и невероятно притягивающим. Последнее обескураживало и отталкивало, вернее сказать – пугало.

– Слава? – вернул из внутренних, штормящих размышлений голос майора. – Всё хорошо? Пришла в себя?

– Всё отлично! – резко и хрипло ответила Слава.

Заёрзала, завозилась, вывернулась из рук Андронова, отскочила, опалила взглядом. Могла бы – спалила к чертям собачьим! Предала бы сильное тело и эти нелегальные веснушки аутодафе!

Аuto de fe – дело веры! Веры Славы в свои силы, в свои рефлексы, инстинкты, в здравый смысл.

– Точно? – всего лишь одним движением майор вернул Славу на исходную позицию. – Пауков боишься? – без тени улыбки спросил он. – Арахнофобия?

– Технически это был не паук. Сольпуги, они же фаланги, бихорки или ветряные скорпионы не имеют ядовитых желёз…

– Энциклопедические знания не дают защиту от чувств, увы. Бояться не стыдно, Слава. Чувствовать не стыдно.

– Ничего я не боюсь! – начала закипать Слава. – Отпусти сейчас же! Дарью Александровну будешь героически спасать, ей рассказывать о пользе чувств!

– Остынь, – майор сделал пару шагов в сторону, но из стальных рук не выпустил. – Сейчас своим видом сестру испугаешь, думаю, ей достаточно негативных эмоций, – выразительно посмотрел, безмолвно намекая на то, чьими молитвами Ляля оказалась втянута в ужасную авантюру.

– Да пошёл ты! – всё, что ответила Слава.

Крутанулась на месте, резко укусила за плечо, вцепившись со всей дури, почувствовала, как хрустнула кожа с мышцами под зубами, поймала непонятное, неконтролируемое торжество от этого звука. Пользуясь коротким замешательством, скользнула вниз, пройдя в ноги, провела приём, который хоть и не уронил, но заставил майора покачнуться от неожиданности.

Воспользовалась моментом, выскользнула, проехала по песку, поднимая слой пыли. Мгновенно поднялась за спиной майора. Не удержалась, лупанула между мужских лопаток со всей силы.

Без всяких приёмом и законов, просто по-девичьи, ладонями с оттягом, аж самой больно стало. Осталось лишь противно завизжать: «Вот тебе, получай!»

Зареветь, как в дешёвой мелодраме, и чтобы герой утешал, уговаривал и целовал в носик. Тьфу!

Развернулась на пятках и рванула в блиндаж, в комнату, с единственной целью – закутаться с головой в спальный мешок, чтобы избавится, наконец, от запаха этого… кафе с бадьяном.

Извращение какое-то!

У шторы остановилась, зачем-то обернулась, для чего – сама не поняла. Едва не лопнула от злости, чуть не разлетелась на миллиард осколков. Хорошо бы взрывной волной прямиком в ухмыляющуюся физиономию Андронова.

Который стоял, облокотившись плечом о косяк двери. Криво улыбался вслед несущейся Славе и будто думал о чём-то… Ой, да какая разница – о чём.

Главное – не спалить его от злости в очищающем огне.

Время инквизиции прошло, что так же жаль, как и то, что чувства неподвластны разуму.

Глава 10

Почему-то Слава считала, что она всесильная, способна держать любую ситуацию под контролем, что ничего не может произойти без её ведома, а если случится – она всё уладит. Сможет, выдюжит, как это случалось если не сотни, то десятки раз за её недолгую жизнь.

Даже здесь, на дальних позициях, посредине воюющей страны, где поговорка «пуля – дура» актуальна как нигде, Слава верила в себя. Жизнь одним-единственным щелчком по носу показала – вся Славкина бравада выеденного яйца не стоит.

Взрыв среди белого дня, когда казалось, вокруг совершенно безопасно. В итоге – поделённая на до и после жизнь. Всё, что помнила Слава – вспышка, удар в спину от взрывной волны, тяжёлое тело кого-то сверху, полный нос набитой пыли, а дальше непроглядная темнота.

Открыла глаза от резкого запаха, не сразу сообразила, где находится. На долю секунды показалось – всё, что произошло до этого: прилёт на военную базу с гуманитарным грузом, нелепый побег, спасение на позициях, ожидание подмоги – всего лишь сон.

– Не шевелись, – услышала голос Анатолия Юрьевича. Выходит, не сон.

– Я ранена? – пересохшим ртом прохрипела Слава.

– Нет, слава богу, – ответил врач. – Возможна контузия.

– Ясно, – кивнула Слава, повела взглядом по сторонам.

Виски ломило, в глазах плыло, но в целом состояние было терпимое, иногда поутру, после излишнего принятия на грудь, бывало хуже.

На соседней койке с закрытыми глазами лежал Дрон с голым торсом, грудь равномерно поднималась и опускалась, низ прикрыт простынёй, рука перевязана. Больше никого не было.

В течение бесконечной минуты пришло понимание, что произошло, вернулись воспоминания. Она ещё раз оглянулась в поисках сестры. Быть такого не могло, чтобы Славу зацепило, а Ляля не сидела рядом… что-то здесь было нечисто.

– Ляля где? – впилась она взглядом в Анатолия Юрьевича. – Где Ляля?

– Лежите, болящая, с Лялей всё нормально…

Под кривой подбадривающей улыбкой скрывалось что-то, и это «что-то» сильно не понравилось Славе. Отчаянно не понравилось, вызвало протест, желание вскочить и немедля действовать.

– Где Ляля? – Слава подскочила на кровати, стены блиндажа санчасти покачнулись, она сумела удержаться, тряхнула головой, упрямо удержавшись на ногах. – Что с моей сестрой? – проговорила она по слогам, на удивление твёрдо и громко, будто только испила ледяной, освежающей воды, а не мучилась от жажды.

– Вернись в постель, – Анатолий Юрьевич примирительно положил ладони на плечи Славы.

Она тут же отбросила руки, вывернулась, двинулась к дверям, на ходу одёргивая футболку. Или она сейчас же выяснит, где Ляля, или…

Никаких или! Она выяснит, где Ляля.

– Слава? – у дверей встретилась Дарья, более того, попыталась перегородить ей проход, смотря с подозрительной жалостью. – Слава, вернись в кровать, пожалуйста.

Слава окинула взглядом достаточно высокую, фактурную фигуры соперницы, вытянула вперёд руку, давая понять, что лучше не стоять на её пути. Отоварит – мало не покажется. Дарья не вняла. Недолго думая, Слава заставила её перегнуться пополам одним хорошо поставленным ударом в солнечное сплетение. Да, она не гуманистка, когда становятся на её пути, когда речь заходит о дорогих ей людях. Сметёт любого, отринув любые потуги совести и жалости.

Быстро добралась до блиндажа, где было подозрительно тихо. Подошла к дверному проёму столовой, увидела молчаливо стоящий личный состав, командира, нервно стучащего костяшками пальцев по столу, капитана Бисарова – он же Гусь – сидящего на скамье, обхватив голову, мерно покачивающегося из стороны сторону. Майора, смотрящего в никуда невидящим взглядом.

Потом, не обратив внимания на подошедшую, заговорили, заставив Славу обратиться в слух. Выходит, Лялю похитили. Вот так, среди бела дня, прямо из-под носа военных. Из-под её, Славкиного, носа! А она-то, дура, верила, что всё держит под контролем, что не существует ситуации, при которой она растеряется, что может произойти ситуация при которой она бессильна…

А эти горе-вояки? Просто сидят, вздыхают и ничего не делают? Сборище выпускниц института благородных девиц, а не военнослужащие.

– Что значит «ждать»? – вышла в центр помещения Слава. – Офонарели, что ли? Эта деревня в трёх шагах отсюда.

Она слышала название населённого пункта, где предположительно находилась Ляля, и точно знала, что расстояние – рукой подать.

– Операция по освобождению заложницы проводится, Владислава, – спокойно ответил полковник Дудко, после сжал губы в тонкую линию, придав и без того твёрдому выражению лица агрессивности.

– И вы собираетесь просто ждать? – уставилась она сначала на полковника, потом перевела взгляд на Бисарова, у которого желваки жили отдельной жизнью, как и вены на руках. – Ополоумели, да? – впилась глазами в майора Андронова. Могла бы – убила, испепелила, смешала с пылью прах и развеяла по ветру. – Просто сидеть, сложа руки, когда Лялька в нескольких десятках километров отсюда?

– Есть приказ командования, – бесцветно ответил майор, избегая смотреть на Славу.

Приказ… Неисполнение приказа – уголовная ответственность, она знала, но должно же быть что-то над. Выше, сильнее, важнее, то, чем руководствуются люди, а не пешки. Люди! С головами, душами, сердцами.

– Да пошли вы в жопу! – выкрикнула Слава.

В глазах снова потемнело, она покачнулась, едва не упала, молнией в голове пронеслась невыносимая боль, сердце истерично забилось, грозя захлебнуться и лопнуть. Развернулась и рванула на выход, плохо соображая, куда бежит, зачем. Кажется, за ней кто-то двинулся, она не сообразила.

В голове оглушающим рефреном звучала мысль: Спасти Лялю! Любой ценой, любым способом, каким угодно чудом!

Плевать ей на приказ. Она сама себе командование, сама себе совесть, сама себе друг и враг! Что ей сделает это сраное командование? Правильно, ничего! А если и сделает – наплевать. Наплевать. Нап-ле-вать!

Выскочила из траншеи, ловко подтянувшись, почему-то вспомнилось, что Ляля могла выбраться с такой глубины только за руку с кем-то… промчалась несколько метров к стоявшим вдали джипам, распахнула дверцу одного из них. Отлично!

Устройство максимально простое, без причуд. Главное – не удобство, не высокие технологии, а неубиваемость и высокая проходимость. Механическая коробка передач для Славы не проблема, найти ключ в салоне – тем более. Несколько движений, стиснутые до боли зубы, столб пыли из-под колёс.

Слава всегда отлично ориентировалась в пространстве. Несколько лет занятий в секции спортивного ориентирования, потом пеший туризм закрепили в ней этот навык. Перед глазами возникла карта страны, моментально высветилось название необходимого населённого пункта, сам построился маршрут, никакой GPS навигатор не нужен. Терминатор, а не девушка двадцати двух лет от роду.

Она сама заберёт Ляльку, и чёрта с два её остановят. Ни свои, ни чужие, никто, никакая сила во всей Вселенной не сможет остановить Калугину Владиславу.

Пусть командование со своими приказами утрётся. Дудко пусть утрётся! Бисаров утрётся! Майор… О, не было в обширном словарном запасе Славы таких слов, чтобы передать отношение к Андронову… Не существовало, и придумать она не могла, не сейчас. Сначала вытащит Лялю, а потом… потом… потом сотрёт с лица земли этого паука, раздавит.

Глянула в зеркало заднего вида, бронированный джип, на котором их с сестрой доставили на позиции, нёсся следом. Надавила на педаль газа, выжимая из машины всё, что возможно, сверх возможного. Столб красного песка вперемежку с густой пылью закрыл вид на автомобиль сзади. Она вцепилась в руль, сжала зубы сильнее, попыталась разогнать джип быстрее, запустить на максимум, взлететь, если получится.

Через пару минут раздался грохот, скрежет. Славу подбросило на сидении, покачнуло из стороны в сторону, лишь машинально накинутый ремень безопасности спас от полёта через лобовое стекло. Капот её джипа протаранил бок бронированного автомобиля, перекрывшего путь. Показался Андронов.

Быстро подошёл к двери, рванул на себя, отстегнул ремень, бесцеремонно выволок Славу, молча ощупал, как бесчувственный кусок бревна, на предмет повреждений. Тряхнул, словно куклу, явно горя желанием не просто потрясти, а оторвать голову и выброситься шакалам, не сходя с места.

– Жива? – наконец, произнёс он. Вернее, прохрипел, давясь собственной злостью.

– Да пошёл ты! – заорала Слава.

Если она и была контужена до этого и получила травму при ударе, то попросту не чувствовала этого. Какой-то ядовитый, до сего момента неведомый ей коктейль поднимался в ней, закипал, грозя разнести всё на своём пути.

– Слизняк, марионеточный вояка! Не можешь ничего, не хочешь, за погоны трясёшься, за место тёплое – так отвали подобру-поздорову! Я сама заберу сестру, верну её!

– Военная полиция уже работает, операцией спасения командуют, есть приказ ждать.

– Жди! Можешь пикничок забацать, пока ждёшь! Я ждать не собираюсь!

Развернулась, побежала в сторону бронированного джипа, рванула на себя тяжёлую дверь, нырнуть в салон, заблокировать двери не успела, зато схватила лежащий на сиденье автомат.

– Отвали от меня, Андронов, – чётко проговорила она, направляя оружие на майора.

– Ты правда думаешь, что убить человека легко? – прищуриваясь, смерил он взглядом угрожающую.

– Человека, который мешает спасти сестру – легко, – ответила Слава и пустила гремящую, отдающую во всё тело очередь в землю.

В назидание. Чтобы не сомневался. Говорят, она «отбитая наглухо», не зря говорят.

Майор не пошевелился, как стоял, так и продолжил стоять, напрочь игнорируя возможность отправиться к праотцам. Или не верил в то, что такое возможно, или не боялся смерти, или был ещё более «наглухо отбитым».

– Отошёл, – Слава навела дуло на майора, показывая, чтобы он отошёл от двери, пропустил её.

– Ты – дура, – спокойно ответил Андронов, однако с места не сдвинулся. Просто-напросто констатировал факт, с которым Слава согласилась. Она – дура. Только она хотя бы что-то делает, а не сидит на жопе ровно, потому что приказ. Плевать она хотела на все приказы, вместе взятые! – Через сорок минут ты будешь в деревне, разворошишь осиное гнездо, сорвёшь операцию людям, которые знают, что делают. Через сорок пять минут погибнешь сама – с тобой, на твоё счастье, церемониться не станут, уберут сразу, не разбираясь, что ты женщина. Через сутки погибнет твоя сестра – вот ей достанется, должна понимать, о чём я говорю, – посмотрел прямо в глаза Славе.

– Фиг они меня уберут, – окрысилась Слава.

Через какую-то долю секунды, Слава не успела моргнуть, как автомат был выбит из её, казалось, крепких рук, сама она сцеплена стальным захватом майора, а в ребро с силой упирался пистолет майора, доставляя ощутимую боль.

– Вот об этом я и говорю, Слава, – проговорил Андронов, надавливая сильнее. – Ты физически развитая, спортивная, выносливая девушка, но ты девушка – невысокая, с маленьким весом, а там боевики, которые тренировались убивать не один год своей жизни. Убивать – цель их существования. Не призрачные идеалы, которым они якобы служат, а смерть. Ты не спасёшь сестру, а погубишь её и себя, убив тем самым свою семью.

– И тебя, – зло выплюнула Слава.

Андронова точно по голове не погладят за гибель дочерей самого Калугина. Дисбатом не отделается, хорошо, если отец в ярости физически не устранит.

– И меня, – спокойно согласился майор, как-то странно согласился, с непонятной Славе интонацией, незнакомой.

Он отвёл дуло от бока Славы, убрал пистолет в кобуру, перехватил Славу, как тряпичную куклу, не давая и шанса на сопротивление. Какой же он сильный всё-таки, тело как из стали, каждое движение мышц – словно отлаженных механизм, работающий без устали.

Поставил перед собой, посмотрел прямо в глаза, снова Слава увидела жёлтые лучи на светло-карей радужке и тёмный ободок вокруг. И что-то ещё, что не увидела, скорее почувствовала, ощутила позвоночным столбом, что не понравилось, чему противилась всем организмом, телом и разумом.

– Мы спасём Леру, Слава, спасём, вытащим. Я вытащу, – проговорил по слогам Андронов, словно гипнотизировал словами. – Всё будет хорошо, с ней всё будет хорошо, я вытащу Леру, вытащу, – размеренно повторял, кажется, сотни раз, заевшей пластинкой:

– Всё будет хорошо, с ней всё будет хорошо, я вытащу Леру, вытащу. Всё будет хорошо, с ней всё будет хорошо, я вытащу Леру, вытащу. Всё будет хорошо, с ней всё будет хорошо, я вытащу Леру, вытащу. Всё будет хорошо, с ней всё будет хорошо, я вытащу Леру, вытащу…

Пока у Славы не закружилась голова, пока она не провалилась в этот карий взгляд, не зависла на жёлтых лучиках, запутавшись в них, как в паутине, пока, чтобы выбраться из одуряющего морока, не провела удар левой прямиком в печень – одно из самых болезненных мест.

Андронов чуть отшатнулся, выдохнул сквозь зубы, зажмурился от боли, открыл глаза, качнул головой, будто уговаривал себя успокоиться, и наконец хрипло проговорив:

– Блять, ты заноза несносная, – обхватил крепкими, горячими пальцами лицо, надавил с силой, а после…

После впился ртом в губы Славы, заставляя одним напористым движением, ответить на поцелуй. Сойти с ума, провалиться в бездну, из которой уже не выбраться. Обмякнуть, ослабнуть, сдаться на волю победителя…

Горячее, влажное дыхание, движение губ, языков, укусы, грозящие стать невыносимо болезненными. Сорвавшиеся звуки, стоны, хрипы. Жажда, которую никак не утолить, только продолжающимся до бесконечности, жарким, жадным, алчущим сплетением губ.

– В машину, – оторвавшись, проговорил майор, подталкивая потерявшую ориентацию в пространстве Славу.

На позиции они вернулись быстро и молча. В блиндаж вошли так же молча, не глядя друг на друга. Андронов распахнул штору в их Лялей комнату, усадил Славу на стул, взял скотч и, сжав губы, связал ей руки, как наручниками, под взглядом личного состава.

– Попытаешься бежать, свяжу ноги, – всё, что произнёс. – Изотов, головой отвечаешь, – кивнул Платону, развернулся и вышел.

– Славк, давай без чудачеств, – обречённо проговорил Платон. – Без того тошно.

– Ладно, – выдохнула Слава. – Ссать захочу, размотаешь или штаны снимать будешь?

– Штаны, – кивнул Платон. – Нахер тебя, Слава, не до шуток.

За временем Слава не следила, минуты тянулись как часы, часы казались вечностью, день превращался в бесконечность. Личный состав куда-то исчез, рядом остался Платон и ещё несколько человек, нервно переглядывающихся друг с другом. И курящий без остановки майор Андронов.

Появившемуся из ниоткуда старшему брату Слава почему-то совсем не удивилась. Генерал ФСБ должен был отдыхать в сибирском селе, посреди бескрайней тайги, на берегу многоводной реки, но оказался здесь – в пустыне. Дело житейское…

– Понятно, – всё, чем прокомментировал он связанные руки сестры.

Оторвал скотч резким движением, размял тонкие Славины запястья, крепко обнял, давая окунуться в родной до одури запах. Так пах папа, мама, дом, так же пахла Лялька…

– Всё, не реви, – шепнул он. – Сейчас Леру заберём, и домой.

Она успела обнять на прощание Платона, чмокнула в щёку Лёшку, пообещав с оказией прислать килограмм сто отборного картофеля. Оглядела комнатушку, в которой провела без малого неделю, схватила свои черновики, наброски рисунков Ляли, среди которых в основном красовался Гусь, и направилась в сторону вертолёта.

В кабине ждал Андронов. Они коротко переговорили с Игнатом, обсудили нюансы предстоящей операции. Слава чувствовала себя загнанным в угол, ничего не контролирующим, не решающим зверьком. В безопасности, да, но… невыносимо тошно.

Тревога, помноженная на животный страх за сестру, не проходящий ужас не давали покоя, не оставляли ни на секунду. Внутри что-то клокотало, бурлило, рвалось наружу, заставляя напрячься всем телом, чтобы не заорать во всё горло. Отчаянно, надрывно, на весь грёбаный свет, чтобы лопнули барабанные перепонки, порвались голосовые связки, чтобы сердце разорвалось, потому что иначе – никак.

– Всё будет хорошо, – услышала сквозь шум мотора и грохот лопастей, подняла взгляд на того, кто говорил.

Вячеслав Павлович улыбнулся Славе, провёл внешней стороной руки по щеке, мягко прикоснулся к губам, игнорируя смотрящего в сторону Игната.

Это было последнее, что запомнила Слава перед тем, как в кабине вертолёта оказалась Ляля в отвратительном чёрном балахоне, пахнущем пылью и ванильно-цветочной сладостью, а распластанное тело Андронова, оставшееся внизу, постепенно превращалось в точку…

Всё будет хорошо, с ней всё будет хорошо, я вытащу Леру, вытащу.

Всё будет хорошо, с ней всё будет хорошо, я вытащу Леру, вытащу.

Всё будет хорошо, с ней всё будет хорошо, я вытащу Леру, вытащу…