Текст книги "Пропавшие закорючки"

– Вы имеете в виду вора? Или, точнее, главного заказчика кражи? – деловито уточнил Игорь.

– Нет, вовсе нет, – покачал головой Загробницкий. – Увы, я сам не знаком с этим человеком, но знаю, что он, как и я, пытался в одиночку, самостоятельно расшифровывать тайну античного Б-линейного письма. Дело в том, что в пропавшем издании целиком приведены многие надписи на кносских табличках и, по идее, любой может попробовать…Тогда, в прошлом веке, издатели не жалели места на подобные вещи, хотя теперь непосвященные могут сильно удивиться – целые страницы в каких-то закорючках! Но на полях – извините за грубость речи – сворованной мной книги, я видел также и другие закорючки, сделанные кем-то карандашом или перьевой ручкой, которые наводят мысль о том, что не только я один такой безумный, нет, не один только я…

– Господи святой Боже, наш заступник, – пробормотала Бабуся. – Ведь от такой учености и свихнуться не мудрено, того и гляди, все мозги из ушей вылезут. Куды ни плюнь – тотчас попадешь в какого-нибудь… мудреного анчутку…

– В какого анчутку? – быстро вскинул голову Загробницкий, и Игорь даже не понял, что его так заинтересовало.

Ведь ясно же было, что Бабуся имела в виду кого-то из многочисленных представителей враждебной ей нечистой силы, которую она, в зависимости от настроения, называла то дьявольским отродьем, то анчутками, то аспидами, то сатанинскими копытами, и невозможно упомнить, как именно еще.

– Ну, в такого – в анчутку! А чего?

– Нет, ничего, не важно…Просто у нас, в тарасовском университете есть один профессор, мой самый заклятый враг, которого студенты, как я слышал, за вредность тоже называют «анчуткой», – нехотя проговорил Загробницкий. – Вообще-то полная его фамалия – Модест Матвеевич Анчуткин…

– Глянь-ка – он еще и Модест! – удивилась Бабуся. – Уважаемый, небось, человек! Вот его-то я сейчас, этого самого Анчуткина, и имела как раз в виду!

– А вы его откуда знаете? – поразился Игорь, в упор глядя на Бабусю.

Ему было совершенно непонятно, когда это и каким образом неграмотная старушка умудрилась перезнакомиться с основным университетским профессорским составом?

– А мне вон тот про него говорил, наш рыжик, – ответила Бабуся спокойно, – тот, который у нас в чулане всю ночь просидел-промаялся…

– И вы что же – о чем-то с ним ночью еще без меня разговаривали? – не мог поверить собственным ушам Игорь.

– Было маленько, – кивнула Бабуся. – Вот он про этого «анчутку», или вашего Анчуткина, мне и ляпнул!

– Как – про Анчуткина? Опять – он? Неужели опять – он, Модест, гад ползучий? – сразу же задрожал от негодования Загробницкий. – Этот человек и так мне всю жизнь, буквально всю жизнь, испортил!

– Многоуважаемая Евдокия Тимофеевна, – серьезно проговорил Игорь, показывая рукой на свободный стул. – Вашими замечательными оладьями мы уже сыты, но вы теперь, пожалуйста, присядьте с нами и расскажите спокойно, что, когда и по какому поводу рассказал вам «рыжий», то есть, пардон, Сергей Лисицын…

Баба Дуся послушно вытерла руки о свой фартук и с готовностью присела рядом с «чересчур шибко умными» мужчинами, зная, что и она – совсем не промах!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ПО СЛЕДАМ «АНЧУТКИ»

То, что поведала Бабуся, для Игоря оказалось полной неожиданностью.

Оказывается, среди ночи, а вернее, почти уже под утро, баба Дуся вдруг затеяла писать письмо в деревню своей закадычной подружке Прасковье Петровне, которую Бабуся называла не иначе, как «Парашкой», а то и вообще «Парашей», вызывая у молодежи какие-то тюремные ассоциации.

– Извините, какое письмо? – не понял с первого раза Загробницкий.

– Да такое, самое что ни на есть обныкновенное, – пояснила Бабуся. – Вовсе не такое, о каком вы тут толкуете, не Бе и не Ге-письмо, а такие, что почтальонши разносят иногда вместе с пенсиями. Мне чего-то Параша второй раз уже приснилась, вот, думаю, дай-ка я ей напишу хоть пару строк, чтобы от души отстала маленько…

– Но почему среди ночи? – удивился Игорь. – Мало вам, что ли, другого времени?

– Да оно, может быть, и немало, да только вы когда в полночь в дом завалились, так тут же сами весь сон мне и сбили, – а мне как раз про Парашку снова начали показывать! – так я потом только зря ворочалась, а заснуть уже все равно не смогла. – сказала Бабуся, укоризненно глядя на Игоря. – И к тому же буквы всякие и закорючки ваши – хоть в книжке, хоть на бумаге – лично на меня сразу же сон навевают и действуют получше любого снотворного.

– Вот как? – с интересом поправил очки на носу Александр Иванович. – А у меня как-то…почему-то…что-то… наоборот. Сплошная бессонница!

– А ты как-нибудь попробуй по-моему: медку на ночь поесть, да письмо кому-нибудь начать писать – безошибочно действует! – посоветовала баба Дуся. – Я пока все буквы вспомню, пока на бумаге накорябаю, гляжу – а уже храпеть начинаю, прямо за столом…

При словах «буквы вспомню» Игорь не удержался от улыбки.

Надо же, ему, например, не нужно вспоминать буквы и слоги, но вот сесть написать письмо все равно себя сроду не заставить – не получается!

Порой заглянешь в телефонную книгу, прикинишь в уме: вот этому хорошо бы чиркнуть хотя бы пару слов, да и по этому адресу неплохо было бы направить весточку, но тут же все благие намерения откладываются на какое-то неопределенное «потом».

А Бабуся увидела во сне подружку, и тут же взялась за листок бумаги, хотя для нее написать письмо в деревню, наверное, так же трудно, как Игорю связать крючком кружевной воротник.

Игорь подумал: да, совсем другое поколение, которое продолжает хранить традиции, пусть даже и таком смешном виде, как его Евдокия Тимофеевна.

Итак, усевшись среди ночи писать письмо, Бабуся тут же обнаружила, что не может точно припомнить, как правильно пишутся многие слова.

Все «шибко грамотные» в доме давно спали, а отправлять письмо, буквально переполненное ошибками (Прасковья куда была более грамотной, чем баба Дуся, и даже одно время работала в школе учительницей младших классов!) Бабусе все-таки не хотелось.

И тут она услышала, как за стенкой в чулане возится и тяжело вздыхает рыжий арестант.

Сергею Лисицыну не спалось – он бессонно кумекал, как ему следует дальше себя вести.

– Сынок, – тихонько постучала ему в дверь Бабуся. – А, сынок! Ты там чего, не спишь, или чего?

– Какой я тебе сынок? – нехотя огрызнулся «рыжий». – Совсем, что ли, офонарела, старая? Чего пристала? Ну не сплю, а тебе чего? Подкоп я тут у тебя делаю, под бетонную плиту…

– Ну, внучок, а если хочешь – правнучек, мне ведь без разницы, – нисколько не обиделась баба Дуся. – Ты мне только скажи, как правильно написать слово «шишнадцать», «шиш» или, может, «шаш»? А то я тут письмо пишу, сомневаюсь…

– Ну, ты даешь! – помолчав, проговорил «рыжий». – На фиг тебе?

– Да вот, хочу написать, что недавно мне тут в городе на базаре пришлось на целых шишнадцать рублей лука и морквы всякой покупать, а у моей Параши, да и у меня самой раньше этого добра бесплатно целый огород был засажен, как грязи везде понатыкано. Обидно мне очень стало!

– Обидно ей! – проворчал за стеной арестованный. – А вот мне если «шишнадцать» лет ни за что ни про что припаяют, думаешь, не обидно будет?

– Как же, тоже обидно, – согласилась Бабуся.

– Выпусти меня, бабулечка, а? – воодушевился вдруг Серега. – Ну чего тебе стоит? А я больше не буду, бабулечка, плохо себя вести, я сразу исправлюсь, хорошим стану, новую жизнь сразу начну! Давай, пока все спят, а? Никто и не догадается, как я исчез. Ведь я полный сирота, бабулечка, нет у меня ни отца, ни матери, ни бабушки, ни дедушки, некому меня было учить, но теперь я и сам сразу же за ум возьмусь, только выпусти…

– А ты мне письмо написать поможешь?

– Конечно, только ты давай, бабка, быстро и тихо, чтобы мы никого не разбудили! – обрадовался «рыжий» и тут же подсказал, что слово, с которым у старушки случилась заковырка, нужно писать «шистнадцать», и даже процитировал шепотом зазубренное со школьных времен правило, что «жи» и «ши» надо писать с буквой «и».

Впрочем, в написании некоторых слов «рыжий» все-таки явно и сам затруднялся.

Тут-то он и вспомнил про своего хорошего знакомого по фамилии Анчуткин, сказав, что этот человек точно все слова знает, потому что грамотнее и умнее его вообще невозможно никого на свете отыскать.

В скором времени письмо «на деревню бабушке», которое заняло всего страничку большими, неровными каракулями, было благополучно завершено, и к тому же Бабуся почувствовала, что смертельно захотела спать.

– Знаешь что, я бы тебе непременно открыла, – сказала Бабуся уже сгоравшему от нетерпения Сереге. – Но только вспомнила, что с замком нипочем в одиночку не совладаю, он тут у нас тугой слишком, так что все равно на помощь людей будить придется…

– Дура ты старая! – в сердцах проговорил «рыжий» и снова вздохнул и замолчал – ушел в себя.

«Не такая уж и дура, – подумала про себя Бабуся, ловко заклеивая языком конверт. – Одна бы я точно не справилась, а так хоть вместе время не скучно скоротали…И потом – такого отпустишь, сжалишься, а этот сиротинка сразу же душить наброситься, да за ножики хвататься, слышали мы эти разговоры, знаем…»

– А какой предмет преподает ваш Анчутка, или как там его? – спросил Игорь, обращаясь к Александру Ивановичу.

– Сейчас, кажется, историю России. Но раньше, много лет подряд Анчуткин читал марксизм-ленинизм, разбирал со студентами проблемы коммунистического строительства в Советском Союзе – в общем, занимался анти-историй, как я это называл, и к тому же был на нашей кафедре парторгом. А сейчас переквалифицировался, про Россию-мать говорит, даже какое-то патриотическое движение, кажется, возглавляет, мухомор несчастный…

Игорь обратил внимание, что рассказывая о своем заклятом враге, Александр Иванович непроизвольно морщил нос, словно даже сама биография Модеста Матвеевича Анчуткина издавала какой-то весьма неприятный запах.

– А как же имя? – поинтересовался Игорь.

– Что – имя?

– Разве имя – Модест – не помешало бурной партийной карьере Анчуткина? Уж больно оно какое-то старомодное, не пролетарское…

– Ха, дворянское, – невесело улыбнулся Александр Иванович. – Наш Модест сумел всех убедить, что его имя на самом деле расшифровывается, как «модернизация всех электростанций», или как-то еще в этом роде – я уже точно не помню. Этот человек умеет все устроить так, что все, буквально все, работает исключительно ему на пользу, и во имя карьеры. У-у-у…Анчутка…

– И все же неспроста, что исполнитель преступления – а теперь мы знаем, что Лисицын не более, чем мелкий исполнитель – как-то связан с этим вашим Модестом. – Пожалуй, с такой личностью на всякий случай есть смысл познакомиться, не помешает. Как-никак, но это хоть какой-то след, пусть даже совсем призрачный.

Когда два совсем разных человека – участники преступления – знают одного и того же человека, это уже не стоит на всякий случай считать простым совпадением, а следует кое-что проверить…

И Игорь с благодарностью посмотрел на Бабусю – ведь именно она сейчас ему эту самую ниточку снова незаметно подсунула в руки, как было и в прошлый раз, когда распутывалось дело об «ангельской пудре».

Но больше всех бабу Дусю должен был сейчас на самом деле благодарить Загробницкий – если бы не она, чудак-человек почти наверняка находился бы сейчас на том свете, и в эти самые минуты плавал в холодной ванне в собственной крови.

Ведь именно Бабуся посоветовала Игорю «ковать железо, пока горячо» и немедленно, прямо среди ночи, отправляться на поиски вора.

А если бы они приехали даже на полчаса позже?

Но теперь, глядя на оживленного, заметно повеселевшего Александра Ивановича Загробницкого, Игорю про это даже не хотелось и думать.

Тем более, Загробницкий и сам сейчас восторженно благодарил Бабусю – правда, пока только за ее оладьи, но это, в конце концов, не так важно…

Главное, что он все же оценил старушку, которая лукаво улыбалась от удовольствия.

Или Игорю только лишь мерещилось в выражении морщинистого лица Бабуси что-то хитрющее, как говорится – «себе на уме»?

Но теперь Игорю почему-то не терпелось также поближе познакомиться с Модестом Матвеевичем Анчуткиным, и он решил сделать это немедленно.

Старинное здание тарасовского университета располагалось в самом центре города, и потому от дома Игоря до него было легче всего добраться пешком.

Загробницкий сам вызвался сопровождать Игоря, но подойдя к университетскому корпусу, вдруг заупрямился и не пожелал заходить в здание, уверяя, что ему лучше всего просто подождать «в теньке на лавочке».

Признаться, Игорь рассчитывал, что с помощью Александра Ивановича ему будет гораздо легче сориентироваться в запутанном учебном расписании, по которому он намеревался вычислить местонахождение Анчуткина, и разобраться, где в университетском лабиринте расположена нужная аудитория.

Но Загробницкий действительно уселся на скамейке и демонстративно положил ногу на ногу, показывается, что ни за что не сдвинется дальше с места.

– В чем дело? – спокойно спросил Игорь.

– Мне туда нельзя. Запрещенная территория, – сказал Загробницкий.

– Слушайте, Александр Иванович, хватит валять дурака. В конце концов, не забывайте, что вы сами затеяли всю эту мороку… – начал раздражаться Игорь.

– Да, я помню, – грустно кивнул Загробницкий. – Но…все равно никак нельзя. Вы, Игорь Анатольевич, просто не представляете даже, как тут меня опозорил Анчуткин. Так что я с этих пор родной университет за сто метров кругом обхожу.

– А в чем дело?

– А-а-а, даже впоминать противно, – невесело махнул рукой Загробницкий. – Что-то не хочется.

– А все-таки? Надеюсь, не надо напоминать, что сейчас проходит следствие, и вы меня интересуете вовсе не как частное лицо. Поэтому попрошу руками особенно не размахивать, а отвечать на вопрос, – со всей строгостью, на какую он только был способен, проговорил Игорь.

– Он, Модест, меня публично обвинил в отношениях, ну…как бы вам лучше сказать, ну…в некоторых отношениях с одним из моих учеников, – нехотя пояснил Загробницкий. – Заметьте, даже не с ученицей, не со студенткой…

– В том смысле, что вы – голубой? – озадаченно спросил Игорь Загробницкого, который как-то уж совсем не был похож на представителя сексуальных меньшинств.

Да и вообще, признаться, было не ясно, помнит ли еще этот чокнутый, и не такой уж старый по возрасту книголюб, что такое обыкновенный секс, даже если не касаться сейчас чересчур узкой специализации?

– Вот именно, – потупился Загробницкий и вдруг заговорил быстро-быстро. – Вот именно. Дело в том, что у меня тогда появился один ученик – Женечка Семенов – на редкость выдающихся способностей в области истории молодой человек. Вы даже не представляете, какая это в наше время редкость, когда молодой человек умеет самостоятельно анализировать те или иные исторические процессы, нестандартно мыслить. Вы не поверите, но за то время, пока я работал в университете, я даже рефераты у студентов перестал читать, а сразу же всем ставил зачеты – все, абсолютно все списано, разница лишь в почерке и количестве ошибок, что для исторической науки вовсе не так важно. А Женя Семенов – у него, вы не поверите, была душа настоящего романтика, Шлимана… Мы много времени проводили вместе – занимались в библиотеке, обсуждали разные темы…И…вот так. Как я сказал.

– Позвольте, но заниматься вместе в библиотеке – вовсе не повод к грязным обвинениям! – возмутился Игорь. – Это что-то новенькое.

– Наоборот – до боли старенькое. Просто Анчуткину давно хотелось меня убрать, и ему повод был не так уж и важен. Вот он и выбрал, по своему обыкновению, наиболее гнусную клевету. И даже нашел свидетелей среди студентов, которые подтвердили, что во время одной археологической практики мы спали с Семеновым в одной палатке. Да, я этого и не скрывал, нам действительно так было удобно…потому что мы часто не спали, а, наоборот, сидели у костра…А-а-а, ладно, что теперь говорить? Дело сделано. Меня опозорили перед студентами, публично выставили гомиком, а потом объяснили, что это стало главной причиной моего увольнения…

Игорь уже даже начал жалеть, что заставил Загробницкого заговорить на чересчур болезненную для него тему, потому что у Александра Ивановича от обиды снова начали предательски трястись губы – нет, его душевные раны до сих пор были слишком свежими, и от каждого мысленного прикосновения начинали тут же кровоточить.

– А как сложилась судьба того мальчика, Жени? – только спросил Игорь. – Его что, тогда тоже отчислили?

– Женю? Нет, но после той поганой истории – я имею в виду общее собрание, на котором с обвинениями выступил Модест… – поморщился Александр Иванович, как от настоящей боли. – …Семенов перевелся учиться в другой город, где жили его родители. Правда, там нет университета, а только педагогический институт. К тому же Жене, по семейным обстоятельствам, как я слышал, пришлось устроиться на вечернее отделение…Но я знаю точно – он мог бы стать блестящим ученым, самым что ни на есть настоящим историком, жемчужиной. И если этого теперь не случится, то вина полностью должна лежать на «Анчутке», и только на нем.

– Ладно, сидите здесь, я сам пойду поищу вашего изверга, – согласился Игорь, которому все любопытнее было познакомиться с Модестом Матвеевичем.

Игорь придерживался мнения, что ничего на свете не бывает случайным.

И потому вовсе не напрасно дело о пропавшей книге каким-то образом сейчас вывело его именно к зловещей фигуре Анчуткина.

Разумеется, с помощью Александра Ивановича Игорь гораздо быстрее разобрался бы в огромной, мелко исписанной «простыне», которой издалека казалось расписание исторического факультета, еле-еле разместившееся на нескольких склеенных между собой кусках ватмана.

А так ему понадобилось минут десять, а то и больше, чтобы понять такую простую вещь, что у Модеста Матвеевича Анчуткина, как назло, в расписании сегодня значился «библиотечный день», и в корпусе его точно не будет весь день.

Когда Игорь ни с чем возвратился в сквер, он заметил еще издалека, что возле скамейки, где он оставил Загробницкого, столпилась небольшая группка студентов.

Игорь даже немного замедлил шаг, увидев как оживленно, с улыбкой, о чем-то разговаривает с ребятами Загробницкий.

Игорь, который был знаком с этим весьма странным товарищем примерно половину суток, еще ни разу не видел его веселым и даже не предполагал, что Александр Иванович умеет смеяться столь заразительно…

– Вот мои бывшие, – пояснил Загробницкий, когда студенты веселой стайкой отошли от скамейки, а сам он тут же с готовностью поднялся навстречу Игорю. – Теперь уже старшекурсники. Мы когда-то вместе были на практике в археологической экспедиции. Оказывается, помнят, спрашивают, когда вернусь…

– Вот видите, Александр Иванович, никто всерьез и не воспринимает бредней вашего Анчуткина, и вы себя на эту тему совершенно напрасно изводите…

– Если бы все было так просто, – задумчиво покачал головой Александр Иванович. – Не знаю, нет, ничего точно не известно, кто и что про себя думает…

– Ладно, у нас сейчас нет времени на философию. Двигаем в библиотеку, – скомандовал бодро Игорь.

– Зачем?

– Затем, что сегодня у многоуважаемого профессора, заведующего кафедрой русской истории…другими словами, у вашего подлеца Модеста – библиотечный день.

– И вы думаете, что он сидит в библиотеке? – улыбнулся Загробницкий. – А вы, Игорь Анатольевич, как я погляжу, тоже весьма наивный человек! Я за четыре года, пока в библиотеке, можно сказать, жил или пытался выжить, Анчуткина там всего два раза случайно встречал, да и то, кажется, он приходил туда по каким-то своим личным делам. Не думайте, что все преподаватели такие, как вы образно и справедливо вчера выразились, сдвинутые с катушек, как я. Скорее всего, Анчуткин в библиотечный день отдыхает дома – да почти все преподаватели именно так и делают!

– А вы знаете, где Анчуткин живет?

– Кто же этого не знает? Вот здесь, – спокойно показал Загробницкий рукой в сторону старинного особняка, который стоял на пересечении двух главных тарасовских улиц, и откуда до университетского корпуса было от силы минут шесть или семь ходьбы неспешным шагом.

Перехватив взгляд Игоря, Загробницкий добавил с нескрываемой горечью:

– Точно, Модест умеет устраиваться со всеми удобствами. Я так думаю, он бы и на остров Крит, и вообще на любые раскопки мог бы уже раз десять съездить, причем сумел бы оформить поездки за счет какого-нибудь фонда как служебные командировки, при условии, разумеется, если бы ему это было нужно. Но, к счастью, к великому счастью для меня, Анчуткин не занимается античностью, и хотя бы не пачкает своими лапами паросский мрамор…

– Но что же вы тогда на кафедре могли не поделить?

– Не знаю, – пожал плечами Загробницкий. – Я так думаю, что жизнь внутри любого высшего учебного заведения не менее загадочна, чем…Бермудский треугольник. Возможно, ко мне слишком хорошо относились студенты, или что-нибудь еще…Впрочем, не знаю, врать не буду…

– Но почему вы не захотели устроиться работать хотя бы куда-нибудь в школу?

– О, не волнуйтесь за меня, – улыбнулся Загробницкий. – Я все рассчитал. Преподавание в школе отнимает слишком много времени и сил, так что их потом не остается на сугубо научную работу, на исследования…

– Ваше загадочное Б-письмо?

– Не только, хотя и это тоже, – не менее загадочно кивнул Загробницкий.

Впрочем, неспешно ведя этот не слишком касающийся дела разговор, двое мужчин уже подошли к подъезду дома, украшенного гипсовыми женскими фигурами – кариатидами.

Многие дома в центральной, старой части Тарасова все еще хранили характерные черты архитектурного классицизма, которым повсеместно увлекались россияне девятнадцатого века, в том числе и тарасовцы.

– Эх, красавица, – не удержался и остановился возле кариатид Загробницкий. – Такая же примерно фигура украшает знаменитую сокровищницу сифносцев в Дельфах…

– А вы откуда знаете? – глуповато спросил Игорь, который уже сосредоточенно думал о своем.

А точнее, продумывал – как лучше построить разговор с Модестом Анчуткиным, чтобы разом выведать у него как можно больше информации.

– На картинках видел, – ответил Загробницкий.

Разумеется, идти домой в гости к своему врагу Александр Иванович тоже не собирался, и на площадке между этажами резко сбавил ход, остановившись возле батареи парового отопления.

Игорь догадался почему – высокий рост позволял Загробницкому с этой точки во всех подробностях разглядывать кариатид, и следовательно, «ученый-гардеробщик» считал время ожидания уже не вполне потерянным напрасно.

– Добрый день! Мне нужно поговорить с Модестом Матвеевичем, – сказал Игорь, обращаясь к низенькой полной женщине с мелкими рыжими кудряшками на голове, которая подозрительно рассматривала его из-за цепочки. – Разрешите представиться: Игорь Анатольевич Костиков, президент фирмы «Тарасовская недвижимость» – у меня есть к Модесту Матвеевичу деловой разговор.

– Но Модеста Матвеевича нет дома, – проговорила женщина, разглядывая Игоря с ног до головы, а потом и раскрытый паспорт, который он предусмотрительно развернул и протянул в дверной проем.

Насчет своего внешнего вида Игорь мог не волноваться!

Он всегда был одет с иголочки и знал, что своей внешностью неотразимо действует на многих дам буквально с первого взгляда – особенно на женщин бальзаковского и постбальзаковского возраста.

Слабому полу почему-то нравились и его небольшая бородка, и усики, но особенно – несколько церемонная, старомодная манера держаться и вести разговор, которую Игорь непонятно от кого именно унаследовал.

Может, какой-то предок дворянского рода вдруг решил зачем-то воскреснуть в облике Игоря на изломе двадцатого и двадцать первого веков?

Например, тот самый, в строгом сюртучке и с глазами страстного дамского сердцееда?

– Может быть, я могу быть вам чем-то полезна? – спросила женщина, закончив таможенный досмотр. – Я супруга Модеста Матвеевича, и мы привыкли с Модей вместе обсуждать главные дела. Любые вопросы мы с мужем решаем коллегиально, можно сказать, сугубо демократическим путем…Меня, кстати говоря, зовут Зинаидой Егоровной.

Госпожа-товарищ Анчуткина нарочно с чувством произнесла перед этим на редкость симпатичным молодым человеком слова «коллегиально», и «демократическим», чтобы собеседник сразу же понял, что она не такая уж старая калоша, какой может показаться на первый взгляд, и умеет мыслить вполне современно, не отставая от духа этого ужасного времени.

– О, я с огромным удовольствием с вами побеседую, – проговорил Игорь, но затем выразительно скосил свои черные «цыганские» глаза на цепочку. – Но, согласитесь, Зинаида Егоровна, на темы такого рода не слишком удобно беседовать на пороге.

Зинаида Егоровна торопливо кивнула и тут же впустила гостя в дом.

Наверное, по возрасту супруга Анчуткина давно была уже старушкой и, не исключено, что имела даже несколько правнуков, но она принадлежала к той счастливой породе женщин, которые в любом возрасте ощущают себя дамами высшего света и умеют держаться с отменным достоинством.

Зинаида Егоровна была одета в длинный парчовый халат до пола, отделанный пышными кружевами, и походка ее была прямо-таки монументально-величественной.

– Прошу прощения за мой внешний вид, но я немного приболела, а тут у нас к тому же продолжается «стройка века», – сказала она, приятно улыбаясь.

Только теперь Игорь понял, почему супруга Анчуткина с такой легкостью впустила в дом незнакомого человека: на кухне и в коридоре у нее орудовала целая бригада рабочих, налаживая подвесные потолки, так что прикрытие у женщины было хорошим.

Все это пронеслось у Игоря в голове с такой необыкновенной быстротой, как будто он действительно был, например, профессиональным вором, и явился сейчас в дом с целью грабежа, или желая изничтожать как самого Анчуткина, так и все его семейство под корень, как народный мститель.

Игорь невольно про себя содрогнулся: б-р-р-р, достоевщина какая-то!

Тоже мне, Раскольников без топора!

Но, может быть, все же правду говорил Загробницкий, что любой человек способен в любой момент на самые неожиданные, дикие поступки?

– Пойдемте в маленькую комнату, а то здесь слишком стучат, нам с вами сложно будет разговаривать, – предложила Зинаида Егоровна и повела Игоря по квартире, которая скорее могла бы служить музеем – вот как умеют жить настоящие партийные работники и истинные патриоты.

Как там называл Загробницкий курс лекций, которые читал раньше для студентов Модест Матвеевич?

Кажется, проблемы построения коммунизма в СССР?

Насчет всего Советского Союза сказать было проблематично, но вот что-то похожее на коммунизм в своей, отдельно взятой шестикомнатной квартире, неутомимый пропагандист ленинизма сумел построить определенно.

В каждой из комнат, которые проходил сейчас Игорь, ведомый величественной Зинаидой Егоровной, имели место дорогая мебель, серванты, сияющие антикварной посудой, книжные шкафы, в которых корешки книг в основном сияли старинным золоченым тиснением.

Один раз Игорь чуть не споткнулся и не уронил напольную китайскую вазу, на которой были изображены журавлиные танцы, и Зинаида Егоровна очень строго на него посмотрела и покачала головой.

А в следующей комнате взгляд Игоря невольно упал на огромные красивейшие раковины и куски кораллов, разложенные поистине с музейным старанием на полках из какого-то красноватого благородного дерева.

– Модест часто бывал в заграничных командировках, да я и сама в свое время немало поездила по миру, – пояснила Зинаида Егоровна, заметив удивленный взгляд Игоря. – Да, хорошие были времена, гораздо лучше, чем теперь…

Наконец, пройдя основные аппартаменты, Зинаида Егоровна привела Игоря в маленькую дальнюю комнатку.

– Вы не возражаете, если мы побеседуем здесь? – спросила Зинаида Егоровна, усаживаясь в кресле и зажигая интимный торшер, который осветил край журнального столика, несколько дамских журналов и пузырек «корвалола» – его Зинаида Егоровна тут же быстро спрятала в карман. – Не выношу шума…

– Конечно, здесь очень уютно, – согласился Игорь, садясь в указанное кресло, которое стояло почти вплотную к первому, так что ноги собеседников поневоле соприкасались. – Но… вы разве не боитесь оставлять рабочих одних?

– Ну что вы, они вовсе не одни, – улыбнулась Зинаида Егоровна, показывая в уголках рта коронки из тусклого желтого металла. – Там у них есть один…как вам сказать…

– Надсмоторщик, – подсказал Игорь, который про себя отметил, что в отдельно взятой квартире Анчуткиных широко представлены все общественно-исторические формации, начиная с рабовладельческого строя.

– Да, точно, можно сказать и так, – обрадовалась почему-то Зинаида Егоровна. – По крайней мере, наш Николай получает деньги только за то, что смотрит, как бы рабочие у нас что-нибудь не…приватизировали, как это нынче часто случается. Я попросила его проследить, чтобы меня пока никто не беспокоил. Ведь, насколько я поняла, разговор у нас будет серьезным, деловым.

И Зинаида Егоровна любезно распахнула перед Игорем дверцы маленького зеркального шкафа, показывая, что при желании даже деловой разговор можно сделать не слишком занудным.

– На ваше усмотрение, – уклончиво отреагировал Игорь и начал излагать свою версию.

По предварительной задумке, он сейчас представлял интересы одной очень, очень крупной московской фирмы (какой именно – Игорь пока не мог сказать, так как это являлось коммерческой тайной), которая собралась полностью выкупить в свое пользование этот старинный трехэтажный особняк, намериваясь сделать здесь шикарный офис.

Игорь же пока проводил предварительные переговоры с основными квартиросъемщиками дома, чтобы узнать, какие бы денежные суммы продажи и варианты расселения их могли бы устроить.

– В принципе, возможно – все! – выразительно сказал Игорь, округляя и без того большие глаза. – У моих клиентов – без преувеличения – поистине неограниченные возможности. Они готовы предоставить жильцам этого дома еще лучшие квартиры в самых престижных местах Тарасова и, я полагаю, не будут скромничать насчет денежного вознаграждения. Как я вижу, ваша квартира переделана из двух больших трехкомнатных?

– Да, подвернулась такая возможность, – кивнула Зинаида Егоровна, которая слушала монолог президента фирмы «Тарасовская недвижимость» довольно рассеянно, больше следя за тем, как во время монолога над губой шевелятся его усики, и двигается красивый выразительный рот.

С первых же минут умная Зинаида Егоровна поняла, что дело, о котором пришел толковать этот обходительный молодой человек, из того разряда, которые находятся исключительно в компетенции супруга, и без Модеста она все равно не сможет сказать ему хоть что-то определенное.