Текст книги "Криптия"

Тюремщик вежливо хрюкнул в ответ, быть может, не совсем неискренне. Слишком уж разные возрастом, мастью и телосложением консул и заключенный, и предполагать такое – либо нелепость, либо шутка.

Служа на благо Димна, Монграна не раз оказывался в темнице, правда, к счастью, не в роли узника. И видывал камеры гораздо хуже, чем та, в которой томился Латрон. Ее и темницей-то нельзя было назвать, она располагалась на втором этаже, и в окно проникал дневной свет. Да и по роже Латрона не заметно было, чтобы он томился. Валяется себе на соломе, благо она здесь сухая. Не притворяется, что дрыхнет. Может, до прихода консула и спал, но скрежет замка и громыхание открываемой двери всякого разбудят.

Потянулся, сел, прислонясь к стене.

– День добрый, господин консул.

– А он добрый? – Монграна присмотрелся к арестанту. Конечно, после драки тот пооборвался-пообносился, но новых шрамов не прибавилось. И, похоже, благостное настроение его – тоже непритворно.

– Бывало и хуже.

– Какой-то ты тихий и смирный стал, Апелла. А говорил, что нельзя тебя на месте удержать.

– Не совсем так. Гохарая нельзя удерживать там, где он не должен быть.

– Значит, ты сам решил, что место твое в тюрьме? С чего бы?

– Потому как сам виноват. – Латрон благодушно перевел взгляд на угол камеры, где в соломе привычно шуршали мыши. Звучавшие голоса их не пугали. – Думаешь, я не понимал, что там в кабаке подстава была?

– А если понимал, зачем ты того дурака прирезал?

– А за то, что дурак. Я ведь с ним еще по-доброму обошелся, в Степи б ему за такие слова куда как хуже было.

– А то, что ты не в Степи и в городе, а в Димне убийство карается по закону – это ты, добрый, забыл?

– Ну, вот потому и сижу я здесь и не дергаюсь. Вот если казнить соберутся, тогда не обессудьте…

Доказывать ему что-либо было бесполезно. Он, пожалуй, и ссылку, и каторгу в таком настроении воспримет, как возможность повидать свет за казенный счет. Но Монграна знал, как его зацепить.

– А то, что подставить хотели не столько тебя, сколько доктора Керавна, до тебя, умника, не дошло?

Латрон нахмурился:

– Эй, при чем тут доктор? Или тебе, господин, что известно?

И тогда Монграна выложил ему историю о визите госпожи Сафран и условиях, которые она выставила. Причем его не оставляло странное ощущение. Похоже, что он пришел допрашивать арестанта, а стоит сам перед ним и докладывает. Хотя, в самом деле, не усаживаться же рядом с ним на соломе. Надо было приказать тюремщику принести табурет… а теперь уж поздно.

– Раи, этот ушлепок? – переспросил Латрон. – Да его и убивать не понадобится. Сам сдохнет, едва из города выедет. Оно и к лучшему – меньше доктору обузы. Только кто его охранять будет?

– Ты чем слушал, парень? Старуха сказала, что наймет охранника.

– А кто его знает, что это будет за охранник и какая от него польза. Если подберет такого же, как в «Пьяном кракене», так один вред.

– Ну, тот дело свое сделал. Добился того, что ты доктора сопровождать не будешь. А больше он ни на что не был нужен. Дом Сафран ведет торговлю за пределами города, так что хорошие охранники там всяко найдутся. Даже те, что пустоши знают и Степь…

Последнее слово Латрон пропустил мимо ушей.

– А вот это мы еще поглядим… буду или не буду.

– Бежать задумал, Апелла? А как же смирение?

– Зачем же непременно бежать? Ты ж, господин консул, сам все насквозь видишь – и что подставили меня и доктора, и что отпускать его без меня нельзя.

– Вот льстить мне не надо. Как ни крути, ты – Латрон, преступник, дело получило огласку, и отпустить я тебя не могу. Должность моя такая. И даже если тебя оправдают… ну, пусть не совсем, а просто из города вышлют, доктор успеет отбыть. Нельзя, чтоб ты сейчас вместе с ним уезжал.

Латрон некоторое время обдумывал услышанное.

– Ну, предположим, через пустоши, если охранник не совсем дурак, проехать можно. Там сейчас купцы по дорогам ездить начнут. Если что, прибьются к кому-нибудь. А вот дальше… дальше я никому доверять не могу. Придется догонять. Если они часть пути пройдут вдоль побережья… – Он умолк.

– Все-таки решил бежать, – понял Монграна. – Учти, до поры до времени глаза на это не закрою. Мне лишний шум в магистрате не нужен. И как ты собираешься их догонять? И вообще выбираться из города?

– Д-да есть одна мыслишка, – Латрон прищурился. – Ты не скажешь, господин консул, «Виверна» в порту еще стоит?

Гостиница «Лапа дракона»

Желудок у Варинхария был крепкий – иначе при его работе никак нельзя. Но тут он даже порадовался, что отложил ужин, и удовольствовался кружкой пива. Потому как мог сейчас на полу оказаться тот ужин. А воняло и без того изрядно. При других обстоятельствах Ланасса не простила бы, что так загадили ее подвал. Да только нет других обстоятельств. И не будет, как бы ни повернулись события… нет, не стоит сейчас об этом.

Вчера они не так чтоб сильно пытали жирного убийцу. Нельзя было сильно – все же Торк в этом деле не мастер, не было необходимых приспособлений, и допрашиваемый при излишнем усердии мог окочуриться. Да и не нужно было усердствовать – Шуас довольно быстро признался, что убил мальчика и расчленил его тело, а о большем его не спрашивали. А потом о Шуасе, по понятным причинам, забыли… и теперь Варинхарий Гаттала не мог понять, зачем он снова приперся к преступнику. После такого-то дня.

Должно быть, от усталости и перенапряжения у него что-то сдвинулось в голове. А ведь он, без сомнения, самый разумный человек из собравшихся в гостинице. И наиболее осведомленный о происходящем. Лучше, чем Гордиан, который годы провел в пограничье. Гордиан Эльго, конечно, многое знает о степняках, но вряд ли в его крепость сведения поступают в том количестве – и качестве, – как в ведомство, где служит Варинхарий. Сам бы Гаттала никогда не задумался, как свары между степными племенами могут отразиться на делах королевства Михаль, которое со Степью не граничит. Пока не граничит. Но те, кто знают больше него и мыслят глубже, сказали – надвигается нечто большее, чем набег нескольких племен, оголодавших из-за того, что случилась в степи засуха и нету больше пригодных пастбищ. Грядет нечто, что может сотрясти основы Союзной империи – а это Михаля касается напрямую. И Варинхарий честно отправился отрабатывать свой нелегкий шпионский хлеб, собирая сведения о будущем нашествии.

Не только ему – всем сколько-нибудь разумным людям было понятно: нанести серьезный урон империи степняки могут, лишь объединившись. Но годится ли Бото на роль правителя всей Степи? Бото, о котором говорят, что он выкалывает глаза тем, кто осмеливается смотреть на него в упор, а тем, кто улыбается в его присутствии, отрезает губы? Если бы речь шла о представителе цивилизованного народа, Варинхарий бы твердо сказал – нет, но степняки на это смотрят по-другому. К тому же, при всей своей жестокости, Бото щедр, он часто устраивает пиры, не копит добычу, но раздает воинам оружие, а жены подвластных ему вождей расхаживают в платьях из шелка, захваченного в купеческих обозах. И за ним пойдут многие. Уже пошли. Те, кто отдавал приказы Варинхарию, получили сведения – у Бото под началом не менее шести тысяч отборных воинов. Не так уж много, если сравнить с имперской армией. Но кочевники имеют обыкновение таскать за собой в походы семьи, и в отличие от представителей тех же цивилизованных народов, их бабы, подростки и старики вполне способны вступить в бой. И вступают, когда есть необходимость. Так что первоначальное число увеличивается вдвое. А когда Бото двинется в поход, к нему примкнут родовые кочевья, не имеющие сильного вождя, но желающие своей доли в грабеже. Всего примерно около двадцати тысяч боеспособных всадников. Может, и больше. Варинхарию было поручено проверить точность этих сведений. Но он не успел.

Не успел.

Так какого ж демона он, вместо того чтоб попытаться уйти из проклятой гостиницы под покровом ночи, приперся в этот подвал?

Потому что в Степи он один от кочевников не скроется. А со своими здешними спутниками – тем более. Надежда одна. Подход пограничников. У Бото не хватит сил ударить по всем крепостям оборонительной цепи – да и зачем ему? Достаточно прорвать оборону двух-трех гарнизонов, а потом орда хлынет потоком… нет, это я отвлекся. Да, надежда на помощь… Но надежда это исчезающе мала. Даже если имперцы станут преследовать этот передовой отряд кочевников, они, скорее всего, придут на наше пепелище.

Но после того, как Варинхарий перемолвился с Азатом, которого намерен был отправить оборонять гостиницу вместе с остальными, парень сказал ему нечто такое, от чего в голове михальского шпиона забрезжила некая смутная идея. Насколько она смутная – и совершенно безумная, – он и сам сознавал. А чего еще ожидать после такого дня? И если б он еще немного промедлил, позволил себе подчиниться голоду и всепоглощающей усталости, то никуда бы не пошел. Но Варинхарий привык использовать все возможности, которые ему предоставляла жизнь. Даже самые безумные. А михальцы к тому же не отвергают того, что в иных странах считается запретным. Или вовсе несуществующим.

Он кликнул с собой Саки – не потому, что опасался идти в одиночку. Но в гостинице было уже совсем темно, а в подвале вообще хоть глаз выколи. Поэтому он велел слуге прихватить светильник. Саки, при всей своей обычной болтливости, так притомился, что задавать вопросов не стал, а поволокся вслед за хозяином. Огонек мигал в его руках, пока Варинхарий отпирал дверь подвала – ладно, хоть не уронил, еще пожара здесь не хватало…

И так они очутились средь тьмы, смрада и брения.

Саки поставил лампу на бочку, и в тусклом свете Варинхарий увидел преступника.

Шуас лежал на полу, связанный, в замаранной рубахе. Сутки назад, когда Торк его обрабатывал, он сломался довольно быстро и проскулил то, что Варинхарий предполагал от него услышать. И вид у него был прежалкий – а кто бы, признаться честно, не был жалок в его положении? Он молчал, когда Гаттала вошел в подвал, и Варинхарий подумал, что убивец без сознания, иначе тут же принялся бы просить о милости, как делал это в конце допроса.

Но тут Шуас поднял голову, и михалец озадачился. Преступник смотрел не умоляюще, а даже с каким-то злобным удовлетворением. Свихнулся тут, в темноте и одиночестве?

– Ну что, – голос хриплый, надтреснутый, но такой же злой, как и взгляд, – они пришли?

– Кто?

– Не придуривайся, интендант. – Шуас закашлялся-заперхал. – Тут… слышно.

Неужто эти клятые степняки визжали так громко? Хотя… конечно. Аж уши закладывало. Впрочем, неважно.

– А ты что радуешься, урод? Нас положат, так и тебя в живых не оставят, им-то ведь все равно. Или доволен, что не один сдохнешь? Так ведь мы еще живы.

– Это… ненадолго… а ведь говорил же вам, придуркам… это все, чтоб вас спасти.

Похоже, все-таки спятил. Или нет? Видывал Варинхарий сумасшедших, мутный у них глаз. У этого – нет. Хотя может ли человек в здравом уме сотворить то, что он сотворил? Ведь что-то такое нес он еще до начала допроса.

– О чем ты?

– Пить дай… а то больше ничего не скажу.

Похоже, и впрямь не скажет – голос совсем сел. Просто не сможет.

– Саки, тут есть что глотнуть? – Гонять слугу наверх не хотелось.

Саки без особой радости пошарился по подвалу, и усилия его были вознаграждены – помимо бочки с солониной, на которой стоял светильник, обнаружилась и поменьше, с пивом. Подломав крышку, Саки поначалу от души приложился сам. Затем обнаружил на полке какую-то щербатую миску, черпнул, поднес Шуасу. Тот выхлебал пиво с жадностью, потом зашептал:

– А ты ведь не зря пришел… ты ведь понял, а… что еще можно… что можно исправить…

Варинхарий хотел было спросить: «Ты о чем?», но вместо этого сказал:

– Выйди-ка, Саки, подожди за порогом.

Вчера, когда его допрашивали, Шуас все подтверждал – да, да, убил, расчленил, разбросал… Но он ни словом не обмолвился, зачем он это сделал. А Варинхарий не спрашивал. Для чего? Безумные убийцы творят свои злодеяния, чтобы потешить извращенную натуру, вот и весь сказ. Но, видно, брошенные преступником слова о том, что он хотел всех спасти, как-то засели в памяти и теперь не к месту вылезли.

Шуас постарался приподняться, упираясь спиной в стену. Варинхарий не шевельнулся, чтоб ему помочь. Ждал. Преступник готов все выложить сам, а говорит ли в нем пиво или лихорадка – это уж мы посмотрим.

– Я знал, что кривоногие придут… скоро… и решил сделать защиту… Для себя, но и вас бы тоже прикрыло…

– Принести жертву? Этого мальчишку? – Только религиозных фанатиков для полного счастья не хватало.

– Это не жертва… хотя можно назвать и так… у вас, в империи не знают смысл обряда…

– Угу. – Нет, это не религиозный фанатизм, это хуже. Тут нечто такое, с чем фанатизм борется. – Магия, да?

– Магия… глупцы… имперские власти изгнали ее и запретили… а она дает силу.

– Ну, заладил. Я магией не балуюсь и не слышал, чтоб для этого надо было резать людей, да еще так жестоко. – По этой фразе Шуас мог опознать в собеседнике михальца, но сейчас Варинхарию было все равно. Шуас из подвала не выйдет.

Из того, что в Михале магия не была запрещена законом, вовсе не следовало, что жители королевства поголовно являются колдунами, как порой утверждали противники Михаля. Варинхарий не только не обладал чародейским даром, но и не сталкивался в жизни с прямыми проявлениями магии. Но кое о чем был наслышан. Странно было бы, если бы не был.

– Ты… невежда… не потому, что имперец… в Михале тоже не все знают… есть иные учения, которые михальские маги отвергли.

– Если михальские маги отвергли его, чтоб не убивать людей, значит, они поступили правильно, – сказал Варинхарий и тут же мысленно выругал себя за неуместный патриотизм.

– Потому что дураки… они верят, что чародейство можно творить только с помощью прирожденного дара. Но силу можно получить и по-иному… если разбудить ее в окружающих стихиях. В земле, в воде, в воздухе.

– С помощью убийства?

– С помощью крови. Магия крови… самая сильная. Потому что кровь – то, что содержит в себе элементы всех стихий… и все стихии пронизывает.

– Никогда ни о чем подобном не слышал.

– Потому что знание это тайное. Если о нем прознают имперские власти, они уничтожат тех, кто сведущ… но мы, купцы, странствуем повсюду и все видим. Входим в храмы, где свершаются обряды…

– В храмы, говоришь? Значит, выходит, не такое уж оно тайное, это знание.

– Да, есть края, где его исповедуют, как веру… далеко от имперских столиц и михальских городов. Посвященные напитали землю кровью, своей и чужой, и сама земля защищает их от врагов…

– И ты хотел сделать то же? – Раньше Варинхарий ухватил бы мысль сразу, но сейчас он слишком устал. Напитать стихии… оттого и голова в колодце, и разлитая напоказ кровь, и закопанные руки…

– Да! А вы, болваны, из-за своего невежества помешали довести обряд до конца! Если бы сила проснулась и я получил ее, то мог бы уничтожить дикарей одним движением руки! А теперь мы все погибнем… если…

– Если что? – Рыжий интендант впился взглядом в опухшее лицо купца.

– Нужно все сделать сызнова. Выпусти меня, и я…

Варинхарий усмехнулся:

– Толстяк, если б для того, чтобы, как ты говоришь, пробудить силу, достаточно было порубить кого, или порезать, или там подстрелить, у нас бы с этим трудностей не случилось. Во дворе уже склад покойников. Только вот пользы от них… И на кой ты нам нужен?

– Ты такой же тупица, как все! Не годятся покойники для обряда. Нужен живой, чтоб чувствовал… и чем дольше, тем лучше… бабы, подростки, они лучше всего – живучие, а здоровые мужики быстро мрут, я видел. Тут же девки! а если девок вам жалко – у конюха подручный, он тоже подойдет. И только я один знаю, как! Я один сумею!

– Да провались ты… – Варинхарий с трудом удержался, чтоб не пнуть Шуаса в брюхо. И удержался лишь потому, что сил тратить не хотелось. Видел он, как же. Варинхарий тоже видел, но он на пытках присутствовал по делу, а никак не для собственного удовольствия. Он знал, что жирдяй прав, иногда хлипкие-хрупкие с виду допрашиваемые держатся дольше, чем те, кто выглядит сильным и крепким. И от этого было еще гаже. «Чувствовал… чем дольше, тем лучше…» Предположение, что Шуас хотя бы оглушил Бохру, перед тем как начал его резать, нужно отставить. Мальчишка был дрянцо, и его следовало убить… но подобного не заслуживает никто. Разве что такие, как Шуас, но на него сейчас нет ни сил, ни времени.

Брезгливость была в работе Варинхария столь же неуместна, как патриотизм, но сейчас он решил позволить себе эту роскошь. И с чего он решил, что сумасшедший преступник сумеет подсказать ему, как выбраться?

Он повернулся, но услышал за спиной сиплый голос Шуаса:

– Решайся! Иначе будет поздно. Твои враги не только снаружи. Враг и здесь. Я проходил обряды, я чувствую…

Ну вот, все же свихнулся. Или пиво на пустой желудок оказалось слишком крепким. И все-таки Варинхарий чуть промедлил.

– Чувствует он… еще скажи, что убийца – кто-то другой…

– Это не убийство. Это ритуал. И ритуал открыл мне – здесь есть чародей. Он скрыл свой истинный облик, но он здесь есть.

– Ха, стал бы чародей, как все мы, в осаде сидеть…

– Чародея, который не пользуется своей силой, чтоб защитить вас… ты понимаешь теперь, о чем я? Вот кто ваш истинный враг. Хуже, чем кочевники снаружи! А вовсе не я. Я один могу спасти…

– Заткнись. – Выйдя, Варинхарий хлопнул дверью так, что прикорнувший у стены Саки подскочил, как при воинской побудке.

Наверху почти все разбрелись по своим постам либо спали. На столе ждал вожделенный ужин. Он даже успел подостыть за время, что Гаттала тратил на разговор с узником. Но интенданту было все равно. Он набросился на холодную кашу со свиными шкварками, как на лучшие яства с королевского стола. Саки не отставал. Занятый едой, Варинхарий не сразу заметил, что напротив сидит Ланасса, жалостливо – как простолюдинка, не знающая вежества, подперев подбородок кулаком. А когда заметил – не обеспокоился. Пусть себе.

Вот когда из темного угла выбрался Гордиан и тоже уселся за стол, Варинхарий несколько озадачился. Он думал, что офицер давно уже спит. Выложился в бою по полной и ранен. Перед новым штурмом должен бы каждую минуту отдыха ловить.

– Ступай, спи, – приказал Гордиан Саки. – Как придет пора сменить часового – тебя разбудят.

«Если кривоногие не разбудят раньше», – подумал Варинхарий. Он даже не стал напоминать, что Саки – его слуга, а не Гордианов. Саки тоже, кажется, об этом не вспомнил. Осовело побрел в сторону лестницы. А вот Гордиан с места не сдвинулся. Лишь налил себе еще пива.

Может, все просто. Не спится и в одиночку не пьется? Варинхарий чувствовал, что ему самому, несмотря на усталость, не хочется спать. Хотя набираться… тоже не стоит… кое-кто считает, что лучше умирать пьяным. И Гордиан тоже так думает.

Но Гордиан не выглядел человеком, решившимся упиться последний раз в жизни. По крайней мере, глаза у него были трезвые, когда он спросил:

– Ну что, выжал из толстяка что-нибудь полезное?

И Варинхарий – черт знает, какой зловредный демон из тех, кто скитается ночью по степи, дернул его за язык – рассказал ему все. Ну, почти все. Привычка к осторожности пока не отмерла совсем. Гордиан не перебивал, но после того, как выслушал, заржал совершенно на казарменный манер.

– И чего смешного?

– Да вот представил… чародей великий… мановением руки он, понимаешь, степняков остановит… со штанами засранными…

Варинхарий хмыкнул. Оказывается, у господина Эльго есть воображение. Ни за что бы не подумал. Отсмеявшись, однако, тот вновь стал серьезен:

– А сам-то ты что про это мыслишь?

– Сущая хрень. – Варинхарий махнул рукой и чуть не сбил кувшин со стола. – То есть сам-то батниец свято верит в то, что мог бы заполучить чудесный дар и тем спастись. Я даже поверю, что он именно поэтому парнишку убил. Но чтоб такая мразь жалкая сумела – обрядом ли, жертвой – заполучить истинную силу?

Гордиан кивнул:

– Точно. Я тут видывал шаманов степных… они. конечно, не то что магики ученые, про которых нам рассказывали, но кое-что умеют. И они тоже считают, будто силу можно заполучить… призвать ее камланием своим… уж не знаю как… но только ежели человек может эту силу принять. Иначе его просто порвет. А с такой-то гнилой душонкой, как у этого купца, – куда ему…

– По-твоему, он про это самое – насчет магии крови – от степных шаманов наслушался?

– Может, и от них. Там есть по части мучительств мастера… вроде как это их Лунной Хозяйке или какому другому демону угодно.

– А что он насчет тайных храмов плел? Разве в Степи есть храмы?

– Вранье. Нет там ничего.

– Значит, про храмы он врал… – Мысли Варинхария устремились куда-то далеко. Если б имперские жрецы не были столь ограниченны во взглядах, можно было бы избежать нынешних напастей. Объявили бы Лунную Хозяйку одним из воплощений кого-нибудь из богинь пантеона Семерых, который в империи вполне признается, и стали бы эти шаманы лучшими союзниками жрецов. Так нет же, их там в империи воротит от всего, что связано с магией, и от шаманства тоже. От этих ли размышлений или от усталости, Варинхария понесло дальше. – И насчет обретения силы тоже, а насчет другого, может, и нет.

– Не понял.

– Что здесь кто-то есть… обладающий чародейским даром.

Гордиан вытаращился на него, а Ланасса грубо вмешалась:

– Ты что несешь, Вари? Мало ли что в дурную голову придет? Да он вам такого навыдумывает, чтоб лишний час прожить…

– Все так, но я не сомневаюсь, что Шуас, в своих поисках силы и вправду в разных странах вокруг чародеев крутился, и нюх на сей счет приобрел. Азат мне про это сказал – что и правда хозяин его чему-то такому учился. Потому я пошел к нему – вдруг что полезное выкажет. И что-то эта тварь почуяла… не исключено, что он преступление свое учинил, потому что настоящего мага испугался, а не кочевников.

– Да полно тебе, – нахмурился Гордиан. – Зачем чародею при нынешних делах скрывать свою силу?

– Я думал об этом. И приходит мне на ум только одно. Чародей будет скрываться, если имперских властей боится больше, чем степняков. Потому как жрецы могут… справляться с чародейством. Иначе как бы могли чародеев живьем в землю закапывать или жечь на одном костре со своими книгами?

– Как… – отозвалась Ланасса. – Известно как. Наверняка те, кого обвиняли в занятиях магией и за это казнили, были ни в чем не виновны, а настоящие маги скрылись.

– Ага, а как они скрылись? Как сумели глаза жрецам отвести? Вот они и прячутся… мало ли кто кругом на жрецов или на службу спокойствия работает.

– И кто, по-твоему, это может быть? – медленно спросил Гордиан.

– Да кто угодно. Точно знаю, что не я. Потому что в этом разе – прости уж – давно б уже смылся отсюда.

– И не я, – отозвался офицер. – Не смыслю я ничего в этой магии… а то давно б уже нашел себе место для службы получше, чем гарнизон паршивый…

– Вы что, спятили оба, – сердито произнесла Ланасса, – всерьез такое обсуждать?

Варинхарий повернулся к ней:

– Ну вот, а ты можешь поручиться, что ничего такого не скрываешь?

– Тебе ли не знать, – фыркнула она. – И на девушек моих напраслины не возводи. Не женское это дело – чародейство.

– Это как сказать… разное я слышал. А только если допустить – только допустить, – что чародей здесь есть, вряд ли это кто-то из тех, кто живет в гостинице постоянно. Не такое это место, чтоб чародей стал здесь скрываться, разве что случайно попал. Так что верно, Ланасса со слугами здесь ни при чем.

– И на том спасибо!

– А если это не гостиничные… и не мы… из постояльцев только димниец и остается, – сказал Гордиан. – Вообще-то не похож этот купчишка на колдуна, молод больно.

– А он и не должен быть похож, если скрывается. Опять же, не обязательно это постоялец. Тот, кто недавно здесь появился…

– Ты про хрыча старого? Про сказителя?

– Ты еще конюхова мальчишку в чародеи запиши, – заметила Ланасса, – он здесь тоже недавно. Нашли великих колдунов – старый да малый, и от обоих толку никакого.

– Что ты за язва, хозяйка! Обычно женщины – первые, кто в магию верит и к ней прибегает, а тебе бы только поспорить.

– Жизнь меня научила, Вари, что нельзя от магии помощи ждать. Не верю я ни в заклинания, ни в гадания, ни в зелья…

– В то, чем деревенские ведьмы и шарлатаны на базарах промышляют, и я не верю. Но здесь-то речь об ином. Если чародей желает свой облик истинный спрятать под мороком, он глаза отведет. И кто его знает, сколько ему на самом деле лет и как он выглядит. И может он скрываться и в образе молодого купчишки, и старого деда-болтуна. Оба они, заметь, люди ремесла такого, что могут свободно – не скажу безопасно – везде передвигаться. А это для колдуна, который скрывается от властей, очень полезно. И дедок поэтому более всего подозрителен. Кто нам сказочки про магию травил да со знанием дела? Он.

– Он и про любовь травил. Не станешь же ты, Вари, его в любовных шашнях подозревать?

– А кто нам Шуаса с потрохами сдал, не он ли? Ведь именно его свидетельство позволило убийцу обличить. Тогда получается, что старик почуял соперника в темных обрядах и решил от него избавиться. Нашими руками.

На это возразить было трудно, и Ланасса на сей раз промолчала, но свой довод выдвинул Гордиан:

– Но он же почти слепой. Или, по-твоему, притворяется?

– Может, и притворяется. А может… не знаю, слышал ли ты, но была на свете такая Гора… то бишь она и сейчас есть, но уж много лет как скрыта… там истинные маги проходили обучение. Семь ступеней, говорят, было у того обучения, и до седьмого почти никто не доходил. Сама Лиадан, первая королева, по велению которой построен великий собор в Астарени, сказывают, не смогла пройти дальше пятой. Потому что слишком страшные испытания потребны были, слишком тяжелые. И не других людей те маги к тому же мучениям подвергали, а себя. В общем, подробностей я не знаю, а слышал, будто для обретения силы в какой угодно области, надо было чем-то от себя пожертвовать в том, что с этой областью связано. Как бы заплатить надо.

– Не понял. Это как?

– Ну вот, например, если хочешь мысли читать, надо ранить себя в голову. Если хочешь чары налагать голосом – отрежь себе язык.

– Боюсь даже представить, какой частью тела они жертвовали для любовного чародейства, – вставила Ланасса, но Варинхарий пропустил мимо ушей ее слова.

– А чтобы обрести власть над зрением людским, надо пожертвовать зрением собственным.

– Так на хрена оно тогда нужно, если сам не видишь?

– В том и дело, что видишь… Только не глазами. Так я слышал, а правда ли – не поручусь. И еще слышал, что как бы маги облик свой ни меняли, какие бы возможности ни приобретали, всегда какая-то метка от перенесенных испытаний на них остается. Мелкое увечье, порой даже незаметное. Но оно всегда есть. Это как клеймо. Наш старикан же не совсем слепой. Просто слепошарый. Если бы был совсем незрячий, оно б как мелкое увечье не проходило… А где он?

– На кухню ночевать попросился, к Боболону. Бобо разрешил. Сейчас все, кто не на страже, в доме. Ну и еще Огай в конюшне. А ты что – решил пойти к нему и тряхнуть: «Не чародей ли ты, старче?»

Гаттала немного помедлил с ответом:

– Попробовать-то оно, конечно, можно. Только если он сегодня, когда степняки атаковали, не раскрылся, то просто так. Вестимо, не скажет. И угрозами его не запугать.

– А если не только угрозами…

– Гордиан, ты человек храбрый, кто бы спорил, но скажи откровенно – ты рискнул бы пытать настоящего чародея? Неподдельного? Я – нет. Не жрец я, чтоб силы чародейской его лишать… да и не нужно нам, чтобы он силы лишился. Нам нужно, чтоб он эту силу на общую пользу употребил. – Гордиан угрюмо отмолчался, а Варинхарий продолжал: – К тому же, я хоть и подозреваю старика, все же не полностью уверен, что это он… Вдруг и впрямь Клиах?

– У Клиаха нет никаких калечеств, – возразил Гордиан.

– А мы про то знаем? Я вот спрашивал себя – почему Клиах с девками не баловался, в непотребных склонностях его подозревал, а может, он не хотел, чтоб кто-то увидел, что у него на теле какая-то отметина есть, скрытая одеждой?

– И что тогда делать?

– Если б я знал, что делать, был бы за десяток конных переходов отсюда. – Признание не делало Варинхарию чести, но Гордиан и не ждал иного от интенданта. – Я только думаю – а заметь, оба двое, кто может оказаться тем самым, в бою нынешнем участия не принимали. Может, это как-то связано? Может, им нельзя кровь проливать или оружия брать в руки? У всякой власти должны быть свои границы…

– А на кой нам тогда сдался маг, у которого такие запреты?

– Не скажи. Всякие запреты можно обойти, а маги умеют делать это особенно хитро, иначе какие бы они были маги. Можно убивать, не проливая крови. Можно использовать не оружие, а что-то другое. Надо только сделать так, чтобы маг вынужден был проявить свою силу… Заставить его, когда кривоногие вновь пойдут на приступ.

– Странно, что они до сих пор не пошли. – Гордиан встряхнулся, прислушался. – Нет, вроде тихо. Даже песни свои выть перестали. Тоже дрыхнут. Хотя, верно, ждут, чтоб ударить на рассвете. Самое хреновое, скажу тебе, дело – это когда на исходе ночи на приступ прут… да откуда тебе знать, ты ж интендант. Уболтал ты меня, а надо бы немного сна перехватить, иначе никудышный из меня завтра будет боец. Только сперва выпну Роха, чтоб на пост заступал. Чародей там Клиах или нет – а только пора его сменить. Ты тоже пойди вздремни, только не забудь Саки разбудить на стражу.

Гордиан Эльго снова в своей стихии, это совсем не то, что путаные и невнятные колдовские дела, и голос пограничного офицера вновь звучит уверенно. И почти столь же уверенной походкой он выходит в коридор, где на полу смачно и со свистом храпит Рох. Чтоб его растолкать, приходится приложить немало труда. В своих усилиях Гордиан не обращает внимания на еще одну человеческую фигуру, скорчившуюся на полу у стены. Тот, кому она принадлежит, и сам старается, чтоб его не заметили. Только когда офицер и сторож уходят, он поднимает голову. Лунный свет, пробивающийся сквозь оконце в двери, вычерчивает черным рытвины ожогов на лице конюхова подручного.