Текст книги "Криптия"

– Сочувствую вашей неудаче, но мы-то здесь при чем?

Он не верил, что Ротескальк говорит серьезно. Только глупец мог обвинять службу спокойствия в том, что чародей всполошился и сжег гостиницу. А Ротескальк определенно дураком не был. Либо… либо жрецы действительно мыслят не как люди. Врачи говорят – те, кто лечат умалишенных, со временем сами начинают вести себя как безумцы. Погоня за чародеями приводит к тому, что жрец утрачивает способность мыслить логически и все на свете объясняет действием чар. Впрочем, аналогию лучше не продолжать.

– Я уже сказал – ваше вмешательство его спугнуло. Он ведь тоже располагает необычными возможностями добывать сведения. У тебя же был свой человек в «Лапе», верно? Ни за что не поверю, что не было. Скерри мог прочитать его мысли и понять, что за ним идут. И тогда возгорелся огонь.

– Это очень удобное объяснение, – процедил Ансгар. Совершенно искренне, кстати.

– Но, к сожалению, не единственное.

Вошел бенефициарий, успевший уже умыться и привести себя в порядок, благо недостатка в воде в осажденном Шенане не наблюдалось.

– Есть что-то полезное? – спросил Ансгар.

Сердик бросил беглый взгляд на жреца, но отрапортовал незамедлительно:

– Только время зря потеряли. Похоже, этот торговец и впрямь закупал у кочевников бычьи и конские шкуры.

– Мне казалось, что степняки не занимаются торговлей, – вежливо сказал Ротескальк.

– Варвары понемногу перенимают обычаи цивилизованных стран. Ты мог бы это заметить благодаря попыткам Бото вести правильную осаду… Так что, уважаемый жрец, ты хотел сообщить мне и коллеге Сердику?

– Я хочу знать, что в действительности произошло в «Лапе дракона».

– Как странно! – Сердик приятно улыбнулся, это улыбка располагала к себе даже подследственных. – В кои-то веки интересы наших служб совпадают. Нам тоже хотелось бы это знать. Да вот не получается никак.

– Интересы совпадают, хотя, я уже объяснял твоему начальнику, милейший Сердик, причины на то разные. Однако это не суть важно. Важно то, что у вас имеется свидетель.

Ансгар не стал уточнять, откуда у преподобного такие сведения. Всем солдатам платок на рот не накинешь, а гостиничный раб – не такая цаца, чтоб особо его скрывать.

– Есть, да толку-то с него… – вздохнул Сердик. – Пацан безъязыкий и слабоумный к тому же.

– Вот поэтому я и предлагаю свою помощь. Я говорил тебе, уважаемый Ансгар, – у нас собственные методы. И при помощи этих методов можно узнать правду даже у немых.

– Ты хочешь, чтобы тебе позволили допросить мальчишку?

– Верно. Разумеется, в вашем присутствии. Вы тоже сможете задавать вопросы и выудить то, что вас волнует.

– А что, например, в этой истории волнует тебя? – спросил Ансгар. Он не слишком надеялся на откровенный ответ, но услышал:

– Я с самого начала хотел знать, что делал Скерри в этих краях. Он мог бы вернуться в свой Михаль, где леса кишат колдовскими тварями, мог бы поехать в Герне, где магия не под запретом. Но он отправился в Степь. Что ему там было нужно? И не связана ли его поездка с нынешним нашествием?

Теперь в словах жреца чувствовалась логика. Но Ансгар все же уточнил:

– И ты думаешь, что наш убогий свидетель способен сообщить столь важные данные?

– Способен. Если это свидетель.

– Ты предполагаешь, что он может быть соучастником? – живо заинтересовался Сердик.

– Для того, чтобы что-то предполагать, мне нужно убедиться, что допрашиваемый – тот, за кого себя выдает. Ибо нет доказательств, что Скерри мертв.

– Помилуйте боги! Это же мальчишка!

– Скерри может выглядеть как угодно.

– Погоди. Ты заявлял, что почувствовал магию Скерри на расстоянии нескольких дней. Но не можешь уловить ее через стену?

– Ты не понял. Чтобы изменить внешность, Скерри не нужно применять чары. Это дар, неотделимый от его сущности. Потому ему и удавалось так долго скрываться. Но вот для того, чтоб возжечь колдовской огонь и установить преграду, ему потребовались большие усилия и он себя выдал. Не исключено, что чародей рассчитано пошел на риск. Ему угрожал не только арест, но и кочевники. Поэтому он мог принять тот облик, в котором вы могли безопасно доставить его в Шенан, предварительно избавившись от тех, кто мог его разоблачить. Вы, не узнав от немого-полоумного ничего полезного, скорее всего, отпустили бы его или бы он сбежал…

«Он и правда полоумный», – подумал Ансгар Леопа, причем имел в виду вовсе не мальчишку.

– А ты способен его разоблачить?

– Способен. Для того я прошел соответственное обучение. Хотя может статься, вы привезли вовсе не Скерри. Пока мы не приступим к совместному допросу, не узнаем.

А хотя бы и полоумный. Ему надо узнать, жив ли треклятый чародей, Ансгару же потребно выяснить, не был ли поганец Бохру двойным агентом.

– Что ж, попытка не пытка, – осторожно сказал куратор.

– Но нечто весьма к ней близкое, – благодушно добавил бенефициарий.

Бухта Лейра

– Придурки, – сказал человек, сидевший на прибрежном валуне. – Если б они не ввязались в драку с островитянами… все это может нам изрядно осложнить жизнь.

– Все осложняет жизнь, не то, так другое, – отозвалась его собеседница. Закончив доклад, она повернулась к морю, как будто силилась что-то разглядеть за туманом, витавшим над волнами.

Вечерело. В деревне, что обустроилась в глубине бухты, загорались огни. Туда туман еще не добрался.

– А эти… северяне… от погони они оторвались. Островитяне, конечно, круты, но на своей посудине ночью вдоль здешних берегов идти они не могут. А на шлюпке – вполне.

Женщина носила мужскую одежду, но, несмотря на высокий рост и крепкое сложение, никто б не принял ее за мужчину – темная шерстяная рубаха обтягивала грудь, и наброшенная сверху кожаная безрукавка, обитая бронзовыми плашками, не могла этого скрыть. У нее были каштановые волосы того оттенка, который льстецы обычно называют «цвет палой листвы». Но эта женщина не принадлежала к тем, кому принято льстить. Резкой лепки лицо, крупные скулы, обветренная кожа. Точный возраст определить трудно, однако скажи «около тридцати» – немногим ошибешься в ту или иную сторону.

Штаны на ней были подвернуты до колен, ноги босы, несмотря на прохладную погоду, и она, вглядываясь в туман, зашла в воду.

– Тебе здесь нравится, как я погляжу, – сказал мужчина. Он тоже не блистал ни красотой, ни молодостью. В противоположность женщине он роста был невысокого. По этой причине да из-за плотной фигуры, а также ухмылке от уха до уха, многие бы сочли его за добродушного толстячка. И лишь некоторые сказали бы, что это крепко сбитый коренастый малый с длительным боевым опытом. Принадлежность к военному сословию выдавала и одежда, и оружие. Но ни к какой регулярной армии он не принадлежал – длинная стеганая куртка вместо панциря и штаны, обшитые кожей, пристали скорее ополченцу. У него были светлые волосы – но недостаточно светлые, чтоб сойти за своего в Степи, стриженные в кружок, и круглая же физиономия с трехдневной щетиной, выцветшие брови и столь же выцветшие глаза. В каком-то смысле его облик был вполне гармоничен.

– А я и не скрываю. Ты же знаешь – там, откуда я родом, моря нет. Реки, озера – это да…

– А по мне так никакого интересу. Столько воды – и вся соленая. Речную хоть пить можно, если больше нечего.

– А рыба?

– А гады морские? Хотя тебе, конечно, до этого дела нету.

– Можно подумать, ты, капитан, гадов испугался. А теперь, – она повернулась к собеседнику, – будь добр, отдай мне мой тейглир.

– А я все ждал, когда ты спросишь.

– Не валяй дурака, Келлах. Уж вроде мог бы усвоить, что я не собираюсь сбегать. И служу королевству Михаль добросовестно и честно.

– А я слышал, что из ваших на службу идут одни изгои. У которых нет иного выхода.

– Ну, у меня не тот случай. И вообще, может, я просто хотела на море посмотреть, а?

– Тем больше оснований оставлять у себя залог на время твоих отлучек… Ладно, шучу я. – Он вытащил из-за пазухи нечто вроде амулета – металлический цилиндрик на узком ремешке. Похоже, ремешок несколько раз рвался и его вновь завязывали узлом.

Женщина нацепила амулет на шею, убрав его под рубаху. Выбралась из воды, прошлепала по песку и гальке.

– А раз тебе море не нравится, Келлах, на кой ты сюда пришел и людей с собой приволок?

– Ты, Йола, как дитя малое. Как будто я здесь для удовольствия.

– Нет, я понимаю – служба. Но твоя служба состоит, чтобы охранять поселенцев в Степи. А тут, на побережье, никаких михальских поселений нету. Чего мы тут шатаемся?

– Ради безопасности михальских поселенцев. – Человек, названный Келлахом, усмехнулся. – А начинается она на имперской территории, вот здесь. Долго считалось, что имперцы не полезут снова на земли, что потеряли во время Великой войны. Поэтому наши люди могли законно селиться там, пользуясь союзническими привилегиями, данными Шагарой. Но нынче степняки обленились, имперцы снова тянут лапы к потерянному.

А поселенцев им надо прогнать. Или вовсе убрать. Сами они, может, наших резать и не станут, но зря, что ли, они зарядили это посольство в Степь? Ну и мы тоже не дураки подставляться. Чтоб им помешать, была у начальства задумка подписать на это гернийцев, так те от жадности полезли бодаться с островитянами. Я ж говорю – придурки.

– Ну и чего мы тогда ждем?

– А вот посмотрим на тех, кто уцелел. Пусть себе высаживаются, мешать не будем. Если сгодятся – возьмем их в оборот. Нет – так остались еще островитяне.

Селение Лейр, бывший имперский город Алейра, за время своего существования видывало всякие виды. Как уже говорилось, старая Алейра была уничтожена степняками. И повезло нынешнему Лейру меньше, чем Димну, который не только возродился из пепла на прежнем месте, но, кажется, процвел больше прежнего. Однако больше, чем Шенану, от которого ничего не осталось по сию пору. Но Шенан находился на границе со Степью, и после войны эта местность вновь оказалась под властью кочевников – точнее, их Владык, сперва Тогона, а потом Шагары. Шагара Изгнанник, при всех своих враждебных отношениях с Союзной империей, стремился прежде всего удержать за собой земли, которые кочевники исконно считали своими, и, в отличие от брата своего Данкайро, не обращал взгляда к морю. Таким образом, нынешний Лейр, бывшая Алейра, оказался на территории, которая по-прежнему принадлежала империи. Или считалась таковой. Потому что несколько десятилетий империи было не до того, чтоб обеспечивать защиту горстки людей, по каким-то причинам угнездившимся на самой окраине цивилизованных земель. То же было и с Димном, но там отстроившийся город мог сам озаботиться собственной безопасностью. В Лейре было не так – здешние жители всегда находились под угрозой нападения и с моря, и из пустошей. И, однако, они не спешили уходить отсюда. Более того, из своего положения они научились извлекать выгоду.

Власти забыли о них? Тем лучше – не надо платить податей и налогов (а вот эти, в Димне, как бы нос ни драли, платят). Сколь тут ни есть пахотной земли – вся наша.

Впрочем, местные жители привыкли в основном кормиться не от земли, скудновата она была здесь, а от моря. Прежде всего, рыбной ловлей. Но не только. Эта бухта годилась для того, чтоб принимать суда покрупнее лодок и баркасов. Не зря же здесь выстроили город.

Димн и Герне, Лунные острова и Нанна боролись за господство на море в этом месте. Стало быть, бывали морские сражения и просто грабежи торговых судов; и при таких раскладах кораблям проигравшей, либо, наоборот, чрезмерно удачливой стороны потребно иметь убежище. Вот они и скрывались в бухте. Конечно, всегда оставалась опасность, что проигравшие (либо удачливые) решат поживиться за счет прибрежных жителей. Такое бывало – и сжигали Лейр, и захватывали тех, кто не успел спастись бегством. Но все же большинство моряков предпочитало быть со здешними жителями в дружбе. Тем, кто хорошо знает все тутошние скалы и отмели, нетрудно в непогоду подстроить крушение, запалив ложные сигнальные огни. На пиратов морских найдутся пираты береговые. Потому те, кто бросали якоря в бухте, нередко покупали у местных провиант, а не грабили дома.

Со временем подобной торговли или мены стало недостаточно. Кое-кто из купцов смекнул, что удаленность Лейра от таможни и мытных сборов сулит барыши. Теперь в бухту Лейра плыли уже целенаправленно – а там их встречали покупатели. Местные тоже не остались в стороне.

Надобно заметить, что торговля в Лейре, помимо того, что была незаконна по определению, порой затрагивала худшие стороны этого ремесла. Ведь по соседству в пустошах промышляли банды степных изгоев. Некоторые из вожаков становились почтенными работорговцами, державшими свои конторы в Димне, но далеко не все. Многим показаться в Димне было смерти подобно. Из-за вражды между владычными кланами и Похитителями ярмарка в долине Вассапа не всем была доступна. Поэтому иные сбывали товар через посредников, а остальные предпочитали продавать пленников на корабли. Так же поступали некоторые димнийские негоцианты, по каким-то причинам угодившие в немилость к городским властям или главам своих гильдий. Само собой, здесь партии были невелики, и качество похуже, зато сделки проходили без лишней волокиты и не облагались налогами.

А жителям Лейра оставалось крутиться, назначать встречи и предупреждать о возможных опасностях, присматривать, приглядывать, делать все, чтобы не упустить своего. Годы подобной жизни формируют в людях особый характер. Тутошняя публика отличалась и от димнийцев, и от других жителей побережья. Отличалась даже внешне – здесь больше, чем где-либо в рыбацких поселках было людей смешанной крови, рожденных как в законных браках, так и от связей – добровольных или насильственных – местных женщин с пришельцами с моря и из Степи. Пока что их было недостаточно, чтоб они составили отдельное племя – в то время, как димнийцы уже ощущали себя особой нацией, отличной от других граждан Союзной империи, но решился бы кто предсказать, что при подобном развитии событий будет через сто, двести лет?

Пока что с уверенностью можно было сказать следующее: этим людям ни в коем случае не стоило верить на слово, и по возможности не поворачиваться к ним спиной. Кто этого не понял – сам виноват. Впрочем, такие непонятливые здесь бывали редко.

Сезон осенних штормов здесь начинался позже, чем в Герне, но все же он был не за горами, и следовало воспользоваться всеми благами, которые сулит навигация в относительно мирное время. А сейчас настало именно такое, когда димнийское ополчение рассеяло войско Рисэя. Хотя от бесчинств Рисэя Лейр не так пострадал, как другие поселения на побережье. Сам Рисэй никаких дел с Лейром не вел и если б вспомнил об его существовании, разграбил бы и сжег. Но кое-кто из людей Рисэя, особливо те, для кого ярмарка в долине Вассапа была не доступна, имел в Лейре свой интерес. Поэтому селение не тронули. Правда, и обогатиться на войне жителям Лейра не удалось. Корабли заходили в бухту куда реже, чем в предшествующие годы. Так что приходилось жить как другим приморским обитателям – рыболовством. Однако наступала пора ловить другую рыбу, благо вода для того была достаточно мутной.

С тех пор, как димнийцы разбили Рисэя и его Похитителей, здесь уже были торговцы из Герне и Нанны. Деловые люди прибывали также и по суше. Таких поставщиков, как Похитители, следовало временно списать со счетов, но им непременно должна была найтись замена. Поэтому когда здесь появились люди с михальским выговором, никто не удивился.

Михаль не в дружбе с империей, но у Лейра с империей свои, особые отношения. Гонца с донесением отправлять не станут, да и к кому его отправлять? Ближайший представитель власти – в Димне, причем власть эта не имперская, а местная. Вполне вероятно, что консул ради такого дела не пошевелится, а вот михальцы, узнав, что на них донесли, смогут учинить неприятности. Да и не совсем это михальцы, по правде говоря. Не из самого Михаля, а из Степи. Всякий знает, что туда, на свободные пахотные земли из Михаля давно народ тянется.

Степняки – они верят, что землю копать-рыхлить нельзя. Это мерзость против их богов. Кто пашет или колодец роет, все равно что родную мать ножом терзает. За такое, говорят, убивали раньше. Но только своих. До тех, кто живет оседло, кочевникам дела нету, пусть в земле копаются, все равно как кроты или червяки.

В самом Михале, ну, не во всем, конечно, королевстве, а там, где народу больше всего, пахотные земли вдоль-поперек давно поделили. Тем, кому не хватало, нужно было двигаться либо в сторону реки Дэль – выжигать-вырубать тамошние непроходимые леса, либо в Степь. В лесах, говорят, пришлецов ожидала всякая нечисть, обитавшая там еще с дочеловеческих времен, твари, о коих в других краях давно забыли. В Степи – немирные племена, не признавшие договора Шагары с Михалем, и Похитители, угонявшие в плен кого угодно, даже своих сородичей, если это сулило выгоду. Непонятно, что страшнее, зато по налогам выходит значительное облегчение.

К тому же и король в Астарени, и советники его о благе простых землепашцев пекутся, и не только по налоговой части. О безопасности тоже радеют, пограничников посылают. И в леса, и в Степь. Разное, конечно, про тех пограничников болтают – будто бы и сущие каторжники, хуже тех, от кого должны поселенцев оберегать – а кто еще, скажите, добровольно пойдет служить на границу?

Что там творилось в лесном краю, лишь богам ведомо, а Степи эти пограничники, в отличие от имперцев, крепостей не строили, укреплений не возводили, даже земляных валов не насыпали. Ставили временные лагеря. Жили, правда, не в шатрах, как степняки – рыли землянки или строили мазанки, но в целом, настоящим жильем не обзаводились, так обустраивались, чтоб всегда можно было легко сняться с места. Кормились они посему не от своих хозяйств, которых не вели, и не от поставок правительственных, поскольку до Михаля далеко. Те же поселенцы их и содержали. И если б не было от них пользы, поселенцы, кои на овец мало были похожи, терпеть бы таких нахлебников не стали. Но, видно, люди, именуемые в здешних краях комитами (чтоб не путать с «красными куртками» – пограничниками лесными), не зря объедали землепашцев. Пусть они перекати-поле, но под их защитой как-то спокойнее. Особенно важно было это в последние годы, когда война Рисэя с Димном задела также и жителей Степи – и кочевых, и оседлых. Со степняками – с теми, кто соблюдал союз – комиты научились находить общий язык, и некоторые привычки у них переняли – так же, как степняки в общем и целом перенимали ремесла и верования у поселенцев. Потому в кочевых становищах комиты могли встретить прием не худший, чем на фермах поселенцев. У степняков же покупали либо выменивали лошадей, можно было и мясом разжиться. А вот кумыса комиты не пили. Предпочитали что покрепче.

Картина получалась вполне идиллическая, но на деле она вовсе таковой не была. Минули десятилетия с тех пор, как Шагара дозволил михальцам доступ в Степь, но и по сию пору не все кочевники готовы были с этим примириться. И каков бы ни был пришелец – пеший или конный, воин или миссионер, оседлый или нет – он всегда мог ждать стрелы в спину. Не зря сюда прислали комитов, не зря. А уж с Похитителями не было у них мира никогда, даже до Рисэевой авантюры, даром что комитов обзывали каторжными мордами.

И, признаться, не так уж мила была им эта вольная жизнь вдали от властей и налогов. Отслужив положенное количество лет, многие хотели получить в свое распоряжение надел земли, найти себе жену – хоть вдову фермера, хоть степнячку. (Правда, вдовы чаще всего тоже были степнячками. Среди тех, кто переселялся из Михаля, женщин было мало, и смешанные браки преобладали. Ни нравы, ни верования кочевников этому не препятствовали.) И пределом мечтаний вольного комита было превратиться в такого же землепашца, каких они охраняли. Вот только до осуществления этой мечты мало кто доживал.

И власти, хоть были далеко, не забывали о комитах. К ним слали не только пополнение, но и приказы, каковые капитаны комиций должны были неуклонно выполнять. А иногда и исполнителей подобных приказов.

Всего этого в Лейре, разумеется, не знали. А кому какое дело, что это за приезжие, михальцы и михальцы, из Степи так из Степи, Привратник с ними. Нападали бы, грабили – тогда и стали бы местные решать, что с такой напастью делать. Но от этих пока вреда не было.

Хотя Лейр был большим поселением, как ни странно, там не имелось настоящей гостиницы. Для этого служил дом местного старосты. Там был большой обеденный зал с очагом, и при желании можно найти какую-нибудь клетушку для ночлега. Однако большинство приезжих в Лейре не задерживалось. Если не было возможности, уладив дела, отбыть немедленно, ночевали на кораблях, в лодочных сараях, а то и под открытым небом, если погода позволяла. Приезжие михальцы, которые, видимо, ждали здесь торговых партнеров, решили так: главный из них, по имени Келлах Киан, ночевал в доме старосты, и один из его охранников тоже, а еще двое – в сарае по соседству. Они сменялись, поэтому кто именно где ночевал, в старостином доме не различали, да никто и не обращал на это внимания. Но сами засланные к чужому берегу комиты – а это были, безусловно, комиты, знали, что по прошествии пары дней к ним прибавился кое-кто еще. Не считая тех, что скрывались в пустошах.

– Да я и раньше ее видел. Это еще до того, как ты к нам пришел. Капитан ее завсегда с собой брал, когда мы к степнякам ехали. С ней уважения больше было, потому как шаманка.

Два человека, которые, как предполагалось, дрыхнут в лодочном сарае, сидели в тени скалы. Они еще накануне обследовали берег в поисках места, где могла бы причалить шлюпка. Вообще-то мест таких тут было немало, но не везде можно подойти ночью. По этой причине наблюдатели не полезли наверх, на скалы. Обзор сейчас никакой, если гернийцы не будут ждать до утра, то их со скал и не увидишь, и не услышишь. Оба караульщика не особо верили, что гернийцы высадятся. Две ночи и два дня прошли впустую. Но капитан приказал наблюдать, и они выполняли приказ, правда, уже с некоторой ленцой, и позволяя себе потрепаться.

– Тоже скажешь. А по мне – баба как баба, только в мужской одежде.

– То-то и оно, что в мужской. Это нам ничего, кроме дурости, не значит. А у степных так принято: самый сильный шаман у них бабой рядится, а шаманка – мужиком. Вроде как духам это угодно. Капитан и смекнул, какая от этого может быть польза.

Двое вооруженных охранников заезжего михальца – так они представлялись здесь. Один, постарше, в подбитом войлоком кафтане, другой, сильно моложе, в куртке, обшитой роговыми пластинами, наверняка из Михаля приволок, здесь таких не делают. Молодой из всех сил старается казаться тертым и битым, но это не всегда удается.

– Так он это удумал, чтоб кривоногих морочить? Ну жох!

– Не совсем, – с солидностию отвечал старший. – Я в колдовских делах не разумею, а только сдается мне, что она и впрямь шаманка.

– Правда? – Молодой поневоле вытаращился. – Ты сам видел, как она колдует?

– Видеть не видел, а признаки есть.

– Признаки? Это штаны, что ли? Штаны нацепить и моя бабушка может.

– Дурак ты, Арво. Ну, простую бабу сюда бы из самого королевства не прислали. Да еще с посланьем от командования. Это еще до тебя было, ты не видел. И заметь себе, приехала она сюда одна, без сопровождения. Кочевые они, может, шаманкам, почет и оказывают, и зла не сделают, но по пути сюда народу много всякого попадается, и наплевать им, что она в штанах, главное, что баба. Так что, ежели бы не было бы у ней настоящей силы, демона с два бы она бы сюда добралась. И с тех пор так и повелось. Капитан ее следить отправляет, за кем приказано, – и всегда одну. И еще ни разу не было так, чтоб того не случилось, о чем она рассказала.

– И что в том колдовского? Шпионить умеет, вот и все. За тем, наверное, и прислали.

– А вот что. Вот ваш отряд, как прибыл из Михаля, очередной приказ доставил. И капитан сразу эту Йолу отправил, видать, дела там какие срочные были. Тебе тогда все внове было, ты и не заметил. А вскоре после того и мы отбыли. И вот прикинь, успела бы она за это время до Димна смотаться и обратно, да еще высмотрев все, что на побережье происходит? Да еще пешком?

– Ну, может, лошадь пала… – Арво оживился. – Верно, она так гнала, что коня заморила.

– И много бы она высмотрела в такой-то гонке? Да и уходила она пешком. И завсегда она так, если только не вместе с нами или с капитаном едет. И знаешь что – может, она вовсе и не бывает там, где высматривает.

– Так что ж ты мне мозги полоскал, Деган?

– Погоди, дай договорить. Я здесь давно уже, в стойбищах бывал не раз, и слышал, как их шаманы камлают. Они заклинания поют, в бубен бьют и пляшут, пока не свалятся. А как свалился шаман, так душа от него отлетает, и направляет он ее, куда хочет – хоть под землю, хоть на небо, хоть по всем городам и весям, что на земле и под небом. Йола, конечно, в бубен не стучит, да и нету у нее никакого бубна. Но что-то такое она творит, чтоб видеть, где что происходит. А капитан Келлах, чтоб людей не смущать, отправляет ее подальше. Пусть, мол, колдует без свидетелей. Вот она, например, ушла от нас, и пару седмиц ее не было. Я уже сказал – до Димна и обратно за это время добраться никак не можно. А она не в Димн, она в какую-то землянку закопалась, чтоб не потревожил никто, и так провалялась, как медведица по зиме. И то, что в Димне и на побережье творилось, она по-другому видела. Может, душу в птицу вселила… в чайку или там в орла морского…

– Ну ты скажешь, Деган. Если б она вот так седмицами таилась, она б отощала до костей. А тут не скажешь, чтоб голодала.

– А она всегда так. Душе-то жратвы настоящей не нужно, верно? Душа видом иль запахом питается. Вот она как-то и обходится. Или, если она взаправду в птицу вселялась, ее та птица и питала. Чайки-то страсть какие прожорливые.

Арво готовился снова возразить. Ему бы и хотелось поверить в чудеса, тем более что он и прежде слышал, что кое-где, особливо в лесном краю, до сих пор и колдуны встречаются, и диковинные твари. Но также достаточно знал и нравы комитов, пусть и недолго пробыл среди них. Новичков принято было испытывать. Заставить поверить в самую несусветную небылицу, а потом выставить перед всеми полным дураком – разве не испытание?

Но прежде чем он успел открыть рот, Деган предостерегающе поднял руку. Молодой комит замер. В тумане он ничего не видел, но вот голоса услышал. Не с моря – со стороны селения.

Местные тоже были настороже. До них уже дошел слух о сражении между гернийцами и варварами. В прежние ночи комиты не замечали, чтоб жители Лейра выставляли на берегу караульщиков, но сегодня они точно там были. Мелькнул огонь – фонарями здесь не пользовались, для сигналов служили факелы и горшки со смолой. Кто бы ни собирался нынче высаживаться на берег, незаметно это сделать не удастся. Впрочем, Келлах не зря остерегал – со здешними людишками надо держать ухо востро.

– Беги к капитану и предупреди, – шепнул Деган напарнику, – а я гляну, кто там.

Туман не укрыл бы корабль на таком близком расстоянии, да и не стали бы корабельщики, даже самые рисковые, двигаться ночью. Выходит, шлюпка, как и предупреждал Келлах. А его предупредила Йола. Эта баба – вселяет ли она душу в птицу, или смотрит на то, что отражается в колдовском котле (про такое Деган тоже слышал, и в зависимости от настроения, верил то в одно, то в другое) – знает свое дело. И она тоже прячется на берегу, в старостин дом не пошла…

Но задумываться об этом комит не стал – ему нужно было проследить за новоприбывшими. И он-то отправлять душу на разведку не мог.

В шлюпке заметили огонь на берегу, но отворачивать не стали. В бухте сейчас не было кораблей, с любой иной опасностью гернийцы предполагали справиться.

– Эй, на берегу! – крикнули с борта. Голос, прокатившийся на водой, был низкий, несколько осипший – от ветра ли, от усталости.

– Кто такие?

– Мы из Герне, станем на ночлег.

Последовала некоторая заминка. Верно, местные совещались, пускать ли гернийцев в деревню, если от них нет выгоды. Герниец в шлюпке снова спросил:

– Чужие в деревне есть?

– Михалец заезжий с охраной.

– Их-то нам и надобно.

– Тогда приставайте.

Народишко здешний смекнул, что вроде как сделка намечается, а с нее можно что-то выгадать, сообразил Деган. Но прежде чем возвращаться к Келлаху, выждал – надо было глянуть, сколько их тут, хотя много народу в шлюпке не поместится.

Так и есть. В темноте не шибко разберешь, но их с десяток или чуть более того. Крепко ж вас, парни, островитяне потрепали. Ну, капитану виднее, что он там замышляет.

Деган не стал дожидаться, пока гернийцы сговорятся с местными, чем будут платить за еду и ночлег. И так ясно. Гернийцы надеются получить какую-то плату с Келлаха. Но капитан комитов тоже не вчера родился.

Когда гернийцы всей командой ввалились в общий зал дома старосты, Келлах уже сидел там в компании трех охранников. Арво он приказал оставаться снаружи – мало ли что. Йола тоже не показывалась, и правильно делала. Гернийцы – это вам не степняки, которые уважают шаманок. Или женщин, похожих на шаманок.

Было пришлых ровным счетом двенадцать рыл – на берегу не остался никто. Все слишком устали и оголодали за те дни, что шли на веслах.

Они не опасались погони со стороны варваров. Иначе, отойдя немного вдоль берега, высадились бы в любом подходящем месте и продвигались бы посуху. Однако выжили в том бою люди отчаянные, потерпев одно поражение, они уже готовы были ввязаться в новую авантюру.

Кто у них был за главного, нетрудно было определить, притом, что все эти парни были сейчас похожи друг на друга. Этот был тощий жилистый парень с копной сивых волос и заплетенной в короткую косицу бородой, не скрывавшей шрама на подбородке. Он привык носить доспехи, но сейчас был лишь в пропитанной потом безрукавке, схваченной широким ремнем с медными бляхами, и широких штанах, заправленных в сапоги. Оружие его составляли тесак и два кинжала за поясом.

По всему он являл полную противоположность тяжеловесному и приземистому Келлаху, который вдобавок выглядел особо заспанным.

Сам староста селения вниз не спустился – много чести, но домочадцев своих прислал: востролицего чернявого парня и дородную тетку в том возрасте, когда выдающиеся достоинства ея не привлекают даже оголодавших моряков. Келлах за время пребывания узнал, что эти двое приходятся старосте соответственно племянником и сестрой, но была ли сестра матерью племянника – такие подробности его не интересовали.

Тетка нелюбезно сообщила, что в доме есть рыбная похлебка и пареная репа, а кому не нравится – пусть пойдет и поищет себе гостиницу. Надо было обладать большой смелостью, чтобы разговаривать в подобном тоне с дюжиной вооруженных мужиков, или быть полной дурой. Но те, хоть и отозвались о здешнем гостеприимстве так, что и морские демоны бы покраснели, буянить не стали. И впрямь оголодали – в прямом смысле слова. Да и всякий, бывавший в этих краях, знал, что рыба и репа составляют основной рацион прибрежных жителей. Яичница была уже роскошью.