Текст книги "Путь израильского наёмника"

Глава 18

Кто был в нашей армии, тому в цирке не смешно. Разделённые колючей проволокой клоуны и зрители. Порой они меняются местами. Ну, что бы было интересней. Для некоторых это шанс стать чуточку известнее, или может богаче. А для нас это повседневная, рутинная работа. Так не хочется порой идти на работу. Но глядишь на дочь и понимаешь, что надо. Она боится до слез таких как ты. Ты громко орёшь и самое главное – ты в толпе.

В толпе вас много. А когда ты один, то также боишься темноты. Ты вовсе не герой, каким хочешь быть. Ты простой ребёнок, которому хочется славы. Твои родители работают, чтобы накормить тебя, а ты пришёл на это шоу. На нём и начал свою жизнь, выступая передо мной, солдатом. Мир вокруг разделён на клоунов и на тех, кто дёргает за ниточки. Тебе даже говорят когда поднять руку, чтобы удачно начать видеосъёмку. А потом человек с камерой спокойно уедет. Но люди, ищущие сенсацию для рейтингов, никогда не понимают, как страшно тому, кто поднимает автомат.

Есть приказ, и он ждёт всего лишь миг. Решает: нажать на курок или нет? В прицеле ловит себе подобного. Две руки, две ноги, голова. Слушает повтор приказа, нажимает на курок, а потом… Всё начинается потом… Ты убегаешь и радуешься своему доллару. Солдат стрелял только в воздух. Но в прицеле был ты: ребёнок, кричащий «Аллах акбар». Солдат не спит ночь, вторую. Во сне приходят образы и будят кошмарами. Появляется сомнение: а стоит ли стрелять в следующий раз? Но наступает новый день, звенит звонок и он идёт выполнять приказ. И вновь за проволокой ты. И это совсем не учения. Кто-то стоит с краю и снимает страх солдата, спрятанный внутри и его отлаженные действия. Потом весь мир увидит кадры, как он нажал на курок. Кто-то скажет:

«сволочь», а кто-то промолчит. У матери защемит сердце, а ребёнок скажет: «Класс». Всё это для рейтинга. Человек с той стороны готов на всё, чтобы попасть в этот цирк. Но кто был в нашей армии, тому в таком цирке совсем не смешно.

Клоуны за деньги кричат и махают руками. Смеются и орут на публику «Аллах акбар». Но если подумать им тоже страшно. Раз пришли сюда показывать свою любовь к богу, значит, есть мозги. Ведь тут не надо пахать или сеять. Не надо идти вкалывать на завод. Просто прийти к проволоке и покричать: «Аллах акбар». И получить свои деньги. Я не знаю сколько: пять, десять долларов. Потом конечно захочется побольше. И уже ты, чуть подросший маленький клоун, берёшь автомат и перед камерой махаешь оружием. И звучит всё тот же неизменный крик «Аллах акбар». Да, Бог велик! Я знаю. Но он совсем не хотел крови. Ни наш Бог, ни Аллах, ни какой-нибудь ещё Бог, придуманный для подчинения.

А ты уже подрос. Теперь уже не маленький ребёнок, а юноша. Но ты опять в толпе и готовишь к выстрелу ракету. Ты стал уже более серьёзным, но желания пахать и сеять дальше нет. В своей касте ты вырос до запуска ракет. Уже получил образование: в израильской тюрьме. Да, да! За то, что совершил проступок по неосторожности. Высунулся там, где не надо и позволил себе стрелять в еврейскую девочку. Тебя поймали и посадили. И там за колючей проволокой настлало время учёбы. Такие уж мы евреи странные. Прости нас за то, что не линчуем и не бьём. Не переубеждаем в твоей вере, а просто кормим тебе за колючей проволокой. Ведь в тюрьме делать то нечего, и ты становишься простым человеком. Там ведь нет камер репортёров, не перед кем кричать: «Аллах акбар». А тюремные камеры снимают только твои улыбки и звонки домой. Ты счастлив, потому как на миг стал самим собой и делаешь то, что хочешь, а не то, что велят. Конечно, есть один минус – тут придётся немного поработать, на благо общества. Как порой не противен труд с гаечным ключом, но ты понимаешь, что делаешь это ради денег, которые потом потратишь в тюремном ларьке. Вообще-то тюрьма и жизнь в своём доме кажется для тебя, нечего не умеющего, раем. Тут можно всё, нельзя только выйти за стенки. Но выбор уже сделан. Ты шёл к нему всю жизнь.

Зачем ты сюда попал? Зачем взял в руки автомат? С малых лет позируя перед камерой, ты продолжил свою «карьеру» – взял оружие. Ты превратился в юношу, смотрящего на мир чёрными глазами. Ведь твой Бог велик! Теперь он смотрит, как ходишь по территории тюрьмы. В руках у тебя Коран. Это наверное для того, чтобы соседи по камере не оттолкнули тебя, а приняли в стаю. Но то, что в голове у тебя, этого не забрать. А теперь ты ещё и учишься в тюрьме. Да, эти евреи помогают тебе закончить университет. В своём доме ты сейчас, наверное, кричал бы: «Аллах акбар». Ну, потому, как бегать в тренировочном лагере, поднимая протекторами военных сапог пыль, гораздо легче, чем пахать и сеять. Твоя жизнь и дальше бы проходила перед объективом и тебя наверняка бы убили. Не я, так какой-нибудь другой солдат обороны. Ты слышишь? Обороны, а не нападения! Такой уж этот Израиль, прости его. Радуйся, что тебя спасла тюрьма.

Мы строим мир своим трудом, а ты все орёшь: «Аллах акбар». Зачем? Ты ведь уже получил образование! Зачем? Чтобы быть интересным любимой девушке? У тебя две руки, две ноги. Всё на месте. Езжай из Палестины, если нет работы. Ведь можно так. Чем больше у вас будет жить богатых, а не нищих, тем быстрее вы станете независимыми. Сам понимаешь, деньги сейчас всё. Так нет, ты никуда не едешь. Мир для тебя игра в «Аллах акбар». Ты думаешь, ты важная персона? А на самом деле ты простая игрушка. Клоун в руках для сенсации, для миллионеров, для денег, переплывающих из одного кармана в другой. Ты вовсе не личность – ты толпа кричащая: «Аллах акбар».

Но время идёт. И вот ты уже герой. Твоя ракета убила, нет не военных, а девочку или старуху. Теперь ответь мне: почему ты не стреляешь по военным? Почему радуешься тому, что попал в жилой дом? Разве Аллах доволен тем, что маленькая девочка плачет от страха. Она ещё даже не понимает, кто она и зачем родилась. Или старик с сединами готов заплакать от бессилия, потому что не может дойти до бомбоубежища.

Но и это не всё. Ты убиваешь своих же братьев мусульман в борьбе за власть. И делаешь это чрезвычайно тонко и жестоко. Только для того, чтобы попасть в заголовки газет. Ты ставишь ракеты возле своих же школ или на домах стариков. Ты хочешь быть в центре внимания. Играешь чужими судьбами, словно ветер песчинками.

Нас много, ты знаешь. Ты держишь в страхе целый город и от этого ты счастлив. Потом идёшь домой и хвастаешься жене. И обязательно звонишь по телефону таким как ты, и говоришь, что твой Бог велик. Постепенно, после нескольких удачных ракет, ты перебираешься в касту неприкасаемых. Да, я знаю, твой Бог велик потому, как вас полтора миллиарда.

Ты вырос, но так и не понял, что восток славился красотой и мудростью. А ты, своим желанием сеять страх, превратил его в передовицы газет. Твой бог велик и он терпит боль, которую ты приносишь, когда указываешь что делать юношам, на которых был ещё недавно похож сам. Смерь неверным! Аты подумай: ты сам верен? И чему ты верен с кровью на руках? Ты больше ничего и не умеешь, как только позировать перед камерой и орать в микрофон, что твой бог велик. Ну и кто бы ты был, если бы не нужны были шоу на телевизионных каналах?

Ты вырос, у тебя борода. Рядом кружат телохранители. Чуть в стороне твои дети, рождённые в муках женой. Ты любишь их и рад бы закончить свой путь героя, отдать себя воспитанию детей. Но шоу уже не остановить. Оно закончится только после твоей смерти. И ты опять кричишь: «Аллах акбар». Взвывают сирены, и мир где-то рядом вновь рушится. Рождается страх. В тебе он тоже рождается за то, что ты делаешь. Но на твоём лице искусственная улыбка. Ты прячешь за напускной гордостью свои истинные чувства. А вот своим детям хочешь большего. Они не шахиды у тебя, а уже учатся в нормальной школе. Ты не хочешь, чтобы они были на первых страницах газет. Ты хочешь, чтобы они просто жили в Англии или Америке. Там, где твой Бог действительно велик, и можно не кричать про него, а просто верить и молиться. Для этого ты должен тащить на себе ярмо. Ты дальше отдаёшь приказы, стреляешь, убивая тех, кого приказали убить. И самое главное, ты убиваешь вовсе не военных, а простых людей. Они в отличие от тебя не кричат, а просто идут на работу, едут в автобусе или нянчат дома детей. Ты взрываешь простых, ни в чём неповинных людей. Задумайся.

Ты же боишься солдат с самого детства. С тех самых пор, когда тебя позвали на съёмку лживой ненависти к евреям, а я стоял возле проволоки. Ты тогда впервые крикнул: «Аллах акбар», и выбрал путь, в котором смерть дёргает за ниточки, привязанные к твоим рукам. Ты простой клоун хоть, и велик в своей касте. Но ты не Бог.

Ты рос, и твоя жизнь принесла только страдания. Всё потому, что ты не хотел сеять или пахать, а вышел однажды к границе и прокричал: «Аллах акбар». Но за всё надо платить. За слёзы стариков и детей, спешащих в бомбоубежище. За страх солдата, стоящего перед вашей камерой и решающего: стрелять или нет и всё-таки не выстрелившего. Ты ломал судьбы как тростинки и всё ради того, чтобы хорошо жить и вкусно есть, даже не думая о том, что ты просто пустое место. Дорогая кукла, лежащая в сундуке до той поры, пока не пригодится.

Палец нажимает на курок. Выстрел. Всё, жизнь окончена. Ты падаешь. Слёзы, слова на камеру «Аллах акбар». И он сейчас действительно с тобой. Но не так как ты думал. Он спрашивает: «Зачем? Зачем ты убивал?». Аты отвечаешь: «Затем, чтобы хорошо жить». А ты не подумал, что Ему не понравится твой ответ? И ты будешь не в раю, а в свиной шкуре в аду смотреть в глаза тем, кого убил. Я знаю, Бог развернётся и уйдёт. Не для этого он нас создавал, чтобы убивать. А для того, чтобы любить и работать. Чтобы жить и быть счастливыми.

Я сажусь на колено. Смотрю в прицел и вижу нового мальчишку. Я постарел. Уже не юноша и нет сомнений, стрелять или нет. Всё тот же мир вокруг и те же крики «Аллах акбар». Камеры. Фотосессия. Твой выход. Так что ты выберешь? Скажи? И помни: когда станешь пустым местом, Бог выберет для тебя совсем не рай. Весь цирк ради краткого заголовка в газете. Пойми, я уже не сомневаюсь. Я выстрелю. Уйди, прошу. Не начинай свою жизнь бездарно, ради чужого шоу. Чьё-то желание быть богатым сделает тебя несчастным. Не сразу, постепенно. И сделает это за пять, десять долларов. Ты только прокричишь возле границы «Аллах акбар» и станешь никем. Я же сяду в джип и уеду. Ты стал толпой, а я закончил свой день так ничего и не создав. Потому что пока есть такие как ты, я охраняю от толпы мою страну Израиль.

Глава 19

Сегодня опять дорога. В джипе то умолкает, то опять начинает орать рация. Смотрю в окно. Там мелькают оливковые деревья. Вокруг дороги яркая зелень на полях. И это всё здесь, в пустыне. Порой не верится, что человек может создать оазис в мире песка. А ведь ни одного моста через реку нет, потому как нет ни одной реки. Нет и не было. К каждому деревцу проведена под землёй спасительная влага. Сквозь малюсенькое отверстие капает вода. Секунда, две и кап, кап. А больше и не надо. Так придумал человек, чтобы на песке выросло дерево и дало плоды. Потом на шумном рынке всё, что подарила земля, обменяют на деньги. Одни обогатятся, другие насладятся. Каждый выбирает в этой пустыне что-то своё. Я часть этого мира, хочется мне этого или нет.

Сейчас я еду в джипе. Огромный, бронированный, он везёт меня вперёд всё дальше от базы. И не моя вина, что есть такие люди, которые относятся ко мне как к врагу. Ведь я к ним тоже отношусь как к недругам. Вот так и рождается война. Умение стрелять, падать, подыматься – часто спасает от беды. Здесь, на краешке, где добро и зло живут рядом, воину без этого нельзя. Любовь и то, что ждёт дома, спасает от пули. И чем она сильнее, тем я защищённей. Она согреет в холодную ночь под звёздным небом всё в той же пустыне. И ещё крестик на груди, он висит возле бляшек. Две железяки с моим номером. Они появились на груди недавно, а он висит там с самого детства. Его подарил отец. Теперь он меня спасает. В душе живёт бог, а значит я уже не такой пустой.

Часто смотрю на тех, орущих в толпе. К ним мчусь по вызову.

Порой смотрю на них сквозь прицел, а порой по телевизору. Те, кто кричат в толпе, по одному ничего не могут. Они только в стае могут считать себя богами, да и то только когда видят кого-то слабее. На самом деле они такие же люди как я и ты. Они могут общаться, улыбаться тебе, а за спиной держать нож. И если тот, кто руководит толпой, шепнёт ему: «убить», он повернётся и, не задумываясь, выполнит приказ. Бессмысленные смерти на показ для рекламы. Ради того, чтобы какой-то шейк улыбнулся и перечислил на счёт деньги. Ради того, чтобы показали по телевизору какой Аллах великий бог, и как он радуется, когда умирает неверный мальчик или девочка, мужчина или старик со старухой. А для ещё большей показухи твои слуги, Аллах, смеясь их линчуют. Зачем?

Сейчас это четыре солдата срочника, которые зашли в полицейский участок. Во всём мире полиция – это закон. Почему солдаты оказались там, мне на раскладе не рассказали. Знаю лишь, что добрались до участка живыми. Надеялись на защиту.

Ведь полиция – это закон? Но вместо защиты нашли вечный сон.

Молчим. В машине не до шуток. Сморю на Илию, а он сосредоточен на своих мыслях так, что даже не замечает, как из ноздри упала капелька на воротничок бронежилета.

– Сопляк, – я улыбнулся.

Он как-то странно посмотрел на мою улыбку.

– Дай-ка повытираю.

И я пальцем вдавил капельку в зелёную ткань бронежилета. Илия шмыгнул носом, втянул вторую капельку и отвернулся. Стал наблюдать за дорогой. Всё ближе территория. Мы не одни торопимся туда. Спешим в колонне. Хотя… Куда спешить? Тем, кому так нужна была помощь, уже не помочь. Отрезание головы…

Почему-то враг любит именно так демонстрировать свою силу. Когда то мы, европейцы, придумали так казнить преступников. Их хоронили возле дороги за грехи и это была наша месть душегубам и насильникам. Тогда делали это вовсе не для рекламы, а для того, чтобы пришедший без головы к Господу не мог найти слов утешения, и душа его маялась в чистилище. Мы привезли это сюда, на восток, с первыми крестовыми походами, потому, что это было часть нашей культуры. Не я, а мой далёкий предок предал Христа. Его распяли на кресте, но не отрезали голову. И из всего, что мы привезли сюда, арабы почему-то выбрали именно казнь отрезанием головы. В своём желании рубить головы неверным они остановились на уровне диких людей тех смутных времён. А мы, как будто поменялись с ними культурами. Взяли письменность, умение строить. И благодаря этим знаниями построили из тогдашней грязи и невежества наш сегодняшний мир. Теперь вот так и живём рядом с теми, кто без труда махнёт ножом и с улыбкой остановит чью-то жизнь. А потом крикнет: «Аллах акбар».

Перед глазами длинная дорога. Внутри меня – комната полная полицейских. Слышу слова: «Здесь переночуем». Улыбки арабов полицейских. Вызов по рации: «Завтра пришлёте джип». И мы бы забрали вас целыми и невредимыми, но кому-то очень нужна была реклама бога по телевизору… Слова: «За что? Не надо!». Слезы взрослых мужиков…Мокрые от страха штаны… Смех тех, кто связал четырёх сонных солдат и придавил к полу. Всё потому, что он араб, а ты еврей. Легко, с улыбкой провёл лезвием по горлу.

Хрип… Кровь запеклась на полу. Одним за другим, под смех, совсем без страха перед своим богом. Без доли сожаления за то, что отобрали жизнь. Это каким нужно быть животным внутри себя, чтобы смеяться и убивать? Ведь эта смерть снята на камеру. Не выстрел пули, а страшная, медленная смерть. Ради чего? Ради хвастовства и крика, что твой бог велик? Ради толпы, ликующей перед окном здания, на котором висит дощечка «Полиция»? Значит ли это закон? То ли это место, где правит порядок, а не крик: «мой бог велик»? Знай, так убивая, ты никогда не попадёшь в свой рай. Ты ради кадров на камеру вместе с этим солдатом убил ещё не рождённого ребёнка или счастливую жену. Твой бог велик? Значит, ты линчевал себя, когда коснулся лезвием человека в форме ЦАХАЛ. Бездушный человек с ножом в руках. Убийца ради веры. Кто же примет тебя туда, где 72 девственницы ждут, танцуя в оазисе посреди пустыни? Кто позовёт тебя, налив кубок со сладким шербетом? Ты родил не великие знания, а кровь! Ты не сотворил мир, а уничтожил! Наверное, ты обманут кем-то. Потому, как даже зверь не убивает себе подобных ради забавы. Ты слушал Коран, но ты никогда не читал Коран, в котором нет слов о смерти. Сейчас ты будешь смотреть на меня. Боишься… Как же, ты увидел силу. Ты знаешь, что уже мёртв, хотя ты ещё дышишь. Кровь невинного на твоих руках. Ты запачкал ею не только себя, но и всех своих детей, жену, старика отца и старушку мать. Эта кровь потом принесёт страдания всему твоему роду, пока он не вымрет. А всё началось с тебя, доставшего нож. Не я это придумал, но так будет…

– Влад ты почему не улыбаешься?

– Интересно, Илия. А вот если я сейчас намажусь свиным салом, то прикоснувшийся ко мне араб будет проклят и изгнан?

– А что, у тебя есть сало? Не обмазывайся, не переводи добро. Лучше дай попробовать.

– Зачем?

– Я продегустирую пару кусочков.

– Нет, Илия, я пошутил.

– Так, умники, выходим.

Толкаю дверь ногой.

– Илия, твоя задача величиной напугать толпу.

Толкаю, не услышав ответа. Всё автоматически. Два джипа перегородили конусом дорогу. Моторы не заглушены, шатаются на первой передаче. В третий джип сносят из полицейского участка наших убитых. Повсюду солдаты в зелёной форме.

– Илия, смотри на крышу. Там прячется. Осторожно, камень. Будь внимательным.

– Никак стадо без пастуха?

– Неправда, Илия. Есть у них пастух, но мы его не видим.

– Чёрт, смотри сколько их. С пьяными речами за малолетками прячутся.

– Влад!

– Да, Андрей.

– Сворачиваемся.

– Илия, осторожно камень. Не нервничай, это всего лишь камень.

– Чёрт!

– Не кричи, не дразни толпу. Садись уже.

– Всё, Андрей, уходим. До свидания мир ненависти.

Скрежет камня о металл. Кто-то из них всё же выстрелил нам в спину.

– Андрей, мы тут как пескари на сковородке. Увози нас немедленно.

Страх вернулся… А ведь могли запросто выстрелить в меня. И всё, нет Влада. Но сейчас тому, кто управлял толпой, не нужно было крови. Он получил её вчера, когда отдавал приказ: «Казнить». Он думает что герой. Хотя им тоже правят, как и мной, как и всем миром. Почему же эти люди выбрали именно зелёные бумажки, а не любовь. Ведь не Аллах, который велик, придумал их. Кто-то без труда получает за нефть свои зелёные бумажки и платит беднякам за то, что его бог велик.

Сморю в окно: колонна разделилась.

– Андрей, что случилось?

– Влад, их повезли в госпиталь.

– А мы куда?

– Андрей, Влад, давайте в Макдональдс?

– Давай, Илия.

– Я не хочу есть.

– Ну, Влад?!

– Я же сказал, не хочу.

– А если я плачу?

– Всё равно не хочу. Идите, я вас здесь подожду.

– Тогда сиди и думай о жизни.

– Идите уже!

– Есть!

Закрыл глаза и вроде как отключился на миг. Вдруг испугался и открыл. Оставил счастливый мир сна и вернулся в мир богов и денег. Улыбнулся мальчишке с мамой, приехавшим в Макдональдс. Он улыбнулся мне. Я дома и я живой, а впереди опять дорога…

Глава 20

Необычно жаркое лето полное хамсинов и шарафов[21]21
  Хамсин, шараф – сухой изнуряющий ветер на северо-востоке Африки и в странах ближнего востока.


[Закрыть] сводит организм с ума. На улице стоячая стена из горячего воздуха ждёт свою жертву. Пустыня рядом и как только окунёшься в эту жарилку, сразу бежишь в тёмный прохладный уголок, будто таракан. Я бегаю как всегда не один. Со мной мои «вечные» спутники Андрей и Илия. Куда я без них?

Сегодня я и Андрей убежали подальше от пустыни. Спрятались здесь, на вечнозелёной горе Кармель[22]22
  Кармель – гора в Израиле.


[Закрыть]. Илия остался на базе. Конечно, не просто так, а выполняем приказ. Очередной день с утра и до забора стоим на благо родины. Здесь тоже нет прохлады. По кедрово-сосновому лесу гуляет пожар. Наш джип перегородил подъездную дорогу как шлагбаум. Два полицейских стоят рядышком: впускают и выпускают редкие машины. Один из них молоденький мальчишка, а вторая совсем юная девчонка. Такие два голубка. Сразу видно, что влюблены не в службу, а друг в друга. Время от времени их разлучают водители подъехавших машин и тут они показывают, что умеют не только ворковать друг с другом, но и служить. Мальчишке лет 22, а девушка и того моложе. Они важно и строго исполняют свои обязанности. Их, как и нас, пригнал сюда приказ. Чётко и понятно разъясняют очередному водителю, куда ему можно двигаться, а куда нельзя. Мы, в касках и с винтовками, стоим рядышком, как поддержка на непредвиденный случай. Такие себе мальчики для устрашения. Но судя по всему эти два голубка ничего не боятся. В Израиле одного слова полицейский хватает для порядка. Как только всё улаживается, и очередная машина уезжает, любовь вновь вступает в свои права. Здесь, у подножья горы, где пожар так не чувствуется, мир продолжает быть прекрасным. Мужская ладошка прячет в себе нежный мизинчик, и они увлечённо щебечут о чём-то своём.

Повернул голову и перед глазами возник палец Андрея.

– Мне долго ещё так стоять? Влад, ты знаешь, что подглядывать не хорошо?

– Молчи, а то сейчас брызну в рот, и ты не сможешь больше кричать о своём ожоге.

Шипение из баллончика выплёскивает на палец аэрозоль. Медицинский клей покрыл ранку тонким слоем.

– Чёрт, щиплет!

– Это тебе за твою болтовню, плакса.

– Настоящие мужчины, Влад, не плачут.

– Я знаю. Ух ты наш настоящий мужчинка.

– Какой ты умный.

– И это я тоже знаю.

– Может, остановим для вида хоть одну машину?

– Нет, мы этого не сделаем. Стой и наслаждайся бездельем. Пусть вон влюблённые занимаются своим делом. Мы в жизнь гражданских не вмешиваемся.

– Ну как знаешь, Влад.

Устрашающий человек с винтовкой, весь в полной выкладке, уселся в джип.

Смотрю на лица в проезжающих машинах. Водители притормаживают, повинуясь поднятой руке полицейской девчонки. Едут в основном русские. Там наверху их город мастеров. Они совсем не похожи на евреев, но и они убегают от пожара. В машине всё, что успели схватить. Чуть пригнул голову, смотрю кто в чём. Улыбнулся. Но моя улыбка была воспринята как издевательство. Рука девчонки опустилась. Водитель нажал на газ и умчался.

Опять вчетвером стоим на повороте. Мы последний пост для тех, кто едет в гору, и первый для тех, кто уезжает оттуда. Огонь хуже врага, потому что он не понимает ни уговоров, ни выстрелов и уничтожает всё. Разбушевавшаяся стихия не жалеет никого. Она не разбирает кто и что здесь, а слизывает всё на своём пути, становясь только сильнее. Над головой стрекочет вертолёт. Гружёный двухтонной корзиной морской воды он медленно, словно ослик, двигается над нами всё выше и выше вверх. Этот груз нужно сбросить над пылающим склоном горы. Тушильные средства уже все истрачены и теперь осталась только морская вода и вертолёты со своими люльками. Ещё конечно остались такие люди как мы, чьи силы и смекалка умели многое, к сожалению не смогли потушить пожар. Всё что мы могли сейчас – это распределить обязанности между собой. Нам досталось охрана подъезда к горе, пожарникам – спасение и тушение, а полицейским контроль.

Я пнул ногой банку от досады, что должен вот так просто стоять и ждать. Особенно если учесть что сегодня выходной.

– Ты что, Влад, харчами раскидываешься?

– Помолчи.

Вертолёт с трудом подымается всё выше. Вокруг пахнет дымом от костра. Тем настоящим дымом, который я помню с детства. Тогда мы жгли в лесу костёр для шашлыков. Всё было аккуратно и мирно, без жертв. А тут, такой себе костёрчик.

Поднятая девчонкой рука заставила остановиться пожарную машину, а нас вскочить. Четыре пары глаз в надежде смотрят на курносого мальчишку. Он весь в копоти, различить можно только белые зубы.

– Ну, что там?

– Беда.

Вслед за ответом захлопываю дверь. Дама решила не останавливать движение бессмысленными вопросами. Отошла. Грузовик отъехал, а тоненький мизинчик опять вернулся в мужскую ладошку. Мы тоже возвратились к джипу.

Вдруг снизу спешит полицейская машина с сиренами, а позади неё едет автобус. Мы вскочили со своих мест. Без приказа встали рядом, сняли оружие с предохранителей. Девчонка спокойно подняла руку и вся процессия остановилась.

– Пропустить!

Из автомобиля выглянула женщина в погонах генерал-майора.

Возвращаем предохранители на место. Винтовки опускаем вниз. Машина трогается дальше, а перед автобусом вновь вырастает рука девчонки. Шипит пневматика и огромный белый великан останавливается перед маленькой полицейской. Открывается дверь. Полицейские и я входим внутрь. Андрей остаётся на улице. Так нужно.

Смотрю внимательно на лица. В автобусе сидят курсанты. Это будущие офицеры тюремной охраны. Там, на верху Кармели, находится одна из тюрем, и она сейчас в опасности. Набитый до отказа автобус везёт этих людей на место их будущей работы. Вся наука проверяется на практике, теперь ещё и в экстремальных условиях. Сейчас для них будет настоящий экзамен, который устроила природа. Их задача эвакуировать заключённых. Некоторые смотрят на нас, некоторые спят. Кто-то занят своим телефоном. Все в курсантских формах. Полицейская пошла вдоль ряда, а я поймал себя на мысли, что смотрю на попку в штанах. Перевёл взгляд на шофёра, тот улыбнулся.

– Куда?

– Да вот, в колонию едем.

Хотел ещё что-то сказать, но у девчонки зашумела рация. Она буркнула что-то своё и вышла через задние двери. Я тоже вышел. Похлопал по лобовому стеклу:

– Езжай.

Наш джип отъехал на обочину, пропуская громоздкий автобус.

Белый гигант нарушил тишину урчанием мотора. Но завёлся только со второго раза, наверно не хотел туда, на гору. Обдав нас из выхлопной трубы, он тронулся наверх. Андрей вернул джип на место.

Сняв каску, я сел в открытую дверь джипа на подножку. Андрей покрутил приёмник, и заиграло русское радио. Кусочек рекламы сменила песня Жанны Фриске. Мелодия наполнили пустую дорогу. Я закрыл глаза и вдохнул запах леса. Аромат кедра и сосны. Закружилась голова.

Оказался вдруг в своём детстве. В густом прохладном лесу, где под деревом нашёл свой первый белый гриб. А потом ещё один, ещё и ещё. Как будто кто-то рассыпал в траве под дубом семейку плотненьких боровичков. Не срезаю, а выдёргиваю их полностью, чтобы было больше в корзинке. Слышу, где-то в стороне кричит отец. Он ушёл между деревьями далеко вперёд. А я не торопился и вот нашёл эту полянку с белыми грибами. Увлечённо срываю один за другим. Сердце бьётся от радости, из груди выскакивает. Сейчас отец похвалит меня, увидев мою корзину полную белых грибов. Хруст ветки напугал меня. Отец замучался кричать, и вернулся назад.

– Ты почему не откликаешься? Чтобы больше такого не было, а то будешь сидеть дома.

– Папа, смотри, сколько я тут грибов нашёл!

– Мать снесёт мне башку, если ты потеряешься.

– Прости.

Я поднял взгляд, а вокруг такая красота. Осень ещё не началась, но день уже не такой жаркий. Аромат ели и сосны вперемешку с шумящей листвой дуба сводит с ума. Между еловыми стволами вьётся колючая ежевика, с налившимися мёдом чёрными ягодками. А на лесной полянке стоит дуб-великан и рядом увешанный красными плодами куст шиповника. Под ногами пружинящий ковёр из еловых иголочек. Кругом меня такой родной лес и рядом улыбка отца.

– Молодец, сынок. Прости что погорячился.

Я услышал его голос и глубоко вдохнул пьянящий запах смешанного леса, знакомый с детства.

Отец давно умер, но это место в Израиле, вернуло меня сейчас туда, где мы были счастливы. Я с ностальгией вспомнил тот аромат. На юге страны его просто нет, там сплошная пустыня.

– Стой!

Внезапные слова заставили вскочить на ноги. Андрей выскочил из машины.

Тормознув перед улыбнувшейся нам полицейской, из подъехавшего автомобиля выглянули двое.

– Домой, – слышу ответ на русском языке.

– Ты не видишь, что творится? – вмешиваюсь я в разговор.

– Я вижу, милейший. Но там мой дом, как вам не понять?

Водитель ответил мне, так как полицейские не понимали по-русски.

– Прошу вас развернуться и следовать в обратном направлении.

В ответ матерные слова. Тогда приходиться более грубо:

– Марш отсюда!

– Ой, только не надо меня молодой человек пугать своей палкою!

Одесский говор казался здесь как что-то нереальное.

Офицер глянул на водителя и тот всё понял без слов. Вот что значит русский. Слова не понимает, а один лишь взгляд полицейского всё решил. Я улыбнулся, глядя как машина разворачивается и на всей скорости мчится вниз. Ну кому из русских охота связываться с полицией?

– Торопится?

– Ну да, только чтобы не оштрафовали.

– Что?

– Нет, ничего госпожа полицейская. Это просто наша русская ментальность.

Все рассмеялись и хотели вернуться на свои места, как с горы промчался водовоз, а за ним пожарная машина. Потом вторая, третья… Они торопятся из огненного ада вниз, подальше от смерти.

– Интересно, а что, автобус не горит?

– Наверно успели проскочить.

Каждый из нас вернулся к своему занятию. Мальчишка полицейский опять поймал в ладошку тонкий мизинчик, а девчонка влюблённо улыбнулась. Мы уселись в свой джип. Я закрыл глаза, наслаждаясь запахом хвои нагретой на солнце.

Гари почти не чувствовалось, и когда казалось что всё пошло на спад опять ожила рация.

– Автобус прошёл?

– Да.

– Немедленно вернуть.

– Он прошёл давно, минут сорок.

– Верните людей. Приказываю оставить пост.

Щелчок и точка.

– Ждите здесь!

Крик по-русски объяснял всё и ничего. Двое полицейских молча замерли, глядя нам вслед.

Андрей рванул джип с места. Влюблённые остались далеко позади. Дорога петляет в гору как закрученные кольца гигантской змеи. Чем выше, тем больше удушающей гари. Начали появляться языки огня. Мы мчимся в ад. Объезжаем упавшие деревья, ныряем в дым, выныриваем. Мчимся без остановки на пятой передаче. Джип трясётся в мелкой вибрации. Нас бросает то по левой стороне, то по правой. Виляем между преградами на дороге. Несёмся вперёд, желая догнать давно уехавший автобус. Андрей ужасно хочет успеть.

– Что рация?

– Пустота.

– Давай, вызывай, Влад.

– Ну же, ответьте! Патрульная машина 173, вернитесь! Вернитесь, это приказ!

В ожидании ответа щелчок и тишина.

– Патрульная машина, вы слышите меня? Давай же, отвечай, сучка крашеная!

Щелчок, но вновь ничего.

– Андрей, я думаю, это бесполезно.

– Вызывай, Влад! Давай, вызывай!

Дорога под колёсами тонкой змеёй опутала всю гору. Дышать уже почти невозможно. Снимаю платок и мочу его водой из фляги. Обвязываю нос Андрея.

– Спасибо, так легче.

Сам тоже дышу через мокрую ткань. Мы похожи на двух гангстеров, удирающих от погони. Но такой погони не пожелаешь никому. Огонь стеной подступает со всех сторон. Нас спасает только ширина дороги и некоторое удаление горящих веток от её центра. Раскалённый воздух обжигает все открытые части тела. Искры фейерверком шлёпаются на дорогу. Бронированный хаммер нагрелся как сковорода на плите.