Текст книги "Маринкина любовь"

Но и это было еще не последнее испытание.

– У меня плохие известия! – огорошила Маринку однажды утром Сикорская. – Держись, девочка. Но я должна тебе это сказать. Ты беременна…

Маринка подняла на Марию Яковлевну глаза, полные немыслимой боли.

– От кого? – равнодушно спросила она.

– Я не знаю… Их же, наверно, было несколько? – но подбирая слова, ответила врач.

– Да… Несколько. Сколько точно – не помню.

– Мариночка, у тебя тяжелое воспаление, инфекции, разрывы и много всего еще. Тебе нельзя сейчас рожать.

– А что делать?

– Надо сделать аборт по медицинским показаниям…

– Аборт? – До Маринки только-только начал доходить смысл разговора. – Я не согласна на аборт! Я не могу убить ребеночка! Моего ребеночка! Нет, никогда! Лучше самой умереть…

Девушка уткнулась в подушку и зарыдала. Со стороны казалось, что сейчас Сикорская зарыдает вместе с ней.

– Мариночка, но у нас нет выбора…

– Как – нет? Я буду рожать, буду! Я не могу его убить! Я одна во всем виновата! Лучше меня убейте! Да, я умереть хочу!

– Успокойся! Послушай! – Сикорская осторожно взяла Маринку за руку. – Ты же как женщина не имеешь права рожать больного ребенка. Подумай, в каком состоянии находились тогда эти изверги и ты сама!

И на Смирнову словно въяве нахлынул тяжелый запах перегара, она ощутила во рту горький вкус водки. И на мгновение перестала рыдать.

– И что?

– Девяносто процентов из ста, что ребенок родится больной, если вообще родится. Я не говорю даже, что мы не знаем, кто отец… Он может быть алкоголиком или просто очень больным человеком. У тебя инфекции, которые лечатся только с помощью антибиотиков… Все это очень плохо для ребенка. Скорее всего, ты его даже выносить не сможешь. А муж-то у тебя есть?

Маринка довольно долго думала. Потом тряхнула головой:

– Нет больше!

– Тем более. Соберись с духом. Я понимаю, что это непростое решение. Но посмотри на меня. Я сама в такой же ситуации никого не послушала, решилась рожать. Ребенка не спасли, меня еле-еле откачали. После операции я на всю жизнь осталась бесплодной… А тот ребенок почти семь месяцев мучился у меня в животе и безумно страдал! У него с самого начала не было шансов. – Сикорская все-таки не выдержала и заплакала. – Ты подумай обо всем хорошенько. Я не буду настаивать. Завтра сама мне все скажешь. Надо решать быстро.

Эта ночь в больнице была для Маринки едва ли не тяжелее, чем ночь изнасилования. Она лежала без сна и разговаривала сама с собой. Наверно, она действительно не имеет права подвергать опасности жизнь ребенка. Смирнова сто раз подумала про Ольгу Маслову. Сейчас она понимала ее гораздо лучше, чем когда навещала в больнице. Она тоже должна была много выстрадать… Почему выбор в жизни всегда настолько тяжел?

Перед глазами проплывали искаженные лица мужчин из той кошмарной ночи. Маринке казалось, что она до сих пор ясно различает в тишине их голоса, чувствует прикосновения чужих рук. Эти удары по лицу, отвратительные рожи прямо над ней, страшная, все затмевающая боль… Хватит! Нет, она не позволит никому из этих извергов стать отцом ее ребенка, искалечить едва зародившуюся в ней жизнь! Это будет слишком дорогая расплата за ее собственный грех.

Рано утром Маринка уже стучалась в кабинет к Сикорской. Ее глаза воспаленно блестели после бессонной ночи. Врач медленно подняла голову от бумаг и внимательно посмотрела на нее:

– Марина, что с тобой?

– Я решилась, – глотая слезы, объявила Смирнова, – будем делать аборт. Сегодня же, быстрее, чтобы ребенок не мучился ни одной лишней минуты.

Сикорская тоже прослезилась и кивнула:

– Марина, это взрослое решение. Я думаю, что ты права.

Последнее, что помнила Смирнова об этом дне, – разбегающиеся перед ее глазами ряды ламп на потолке, после того как ей ввели наркоз.

Глава 5
ВОССТАНИЕ ИЗ АДА

Маринка пришла в себя на удивление быстро. Уязвленная душа срочно требовала перемен, хотя тело еще страдало. Уже на третий день она настойчиво запросилась домой.

– Ну все, вы же вылечили меня от главной болезни, – жестко сказала она, глядя прямо в глаза Сикорской, – значит, мне можно уехать.

– Марина, нам надо понаблюдать тебя еще несколько дней, чтобы не было осложнений, – запротестовала врач. – Ты принимаешь лекарства, мы наложили швы… За тобой нужен особый уход!

– Это все пройдет, – махнула рукой Смирнова, – я тут больше не могу. Иначе с ума сойду! Вы-то меня понимаете?

Сикорская понимала. Поэтому и отпустила девушку в Петровское на свой страх и риск, хотя не имела права этого делать. Но каким-то шестым чувством она, опытный врач, ощутила, наверное, что нельзя больше держать девушку в больничных стенах – иначе может быть нервный срыв. За Маринкой приехал Борька, который по-прежнему ее ни о чем не спрашивал.

Он, слегка смущаясь, вручил ей букет цветов. Первые весенние тюльпаны! Где он только достал их?

– Ну что, тебе стало легче?

– Стало! – выдохнула Маринка. Она ощущала себя постаревшей лет на десять. – Вези меня скорее домой, я так устала!

По дороге Борька сообщил Маринке интересные новости.

– Я убрался у тебя в квартире, – он помолчал, – а еще связался с хозяйкой, сказал, что ты там больше жить не будешь.

Маринка рот открыла от удивления:

– Как же… Я ведь ей обещала…

– Все нормально, не волнуйся. Она как раз собралась ее продавать. Окончательно осела в Москве бабка. Ну я взял да вывез твои вещи и нашел новое жилье. Цена вполне сносная, я заплатил за два месяца вперед. Только Серафима осталась тебе в нагрузку – хозяйка слезно умоляла ее оставить и позаботиться о ней. Впрочем, и тут все решилось. Мама за это время так к ней привязалась!;

– Борька… – прошептала Маринка, – как мне тебя благодарить?

– Никак. Просто живи спокойно – и все. Выздоравливай, о случившемся не вспоминай, – отрезал тот.

На следующий день после возвращения в Петровское Маринка уже вышла на работу. Больше всего она боялась вопросов коллег. Но на удивление – никто в школе ничего не знал.

– Что-то исхудали вы в командировке на казенных харчах, Марина Васильевна! Такая бледненькая! – сочувственно смотрели на нее преподаватели.

– Это Москва на меня плохо действует, не привыкла я к столичной жизни, – оправдывалась Смирнова, не поднимая глаз. – И стажировка там была очень серьезная…

Дети по Маринке просто истосковались. Когда она вошла в класс, поднялся оглушительный радостный рев:

– Ура! Марина Васильевна приехала! – Некоторые дети даже выбежали к доске, чтобы поприветствовать ее. – Мы так вас ждали! Без вас нам плохо было!

Целый урок они проболтали о том о сем. Дети рассказали ей все последние школьные новости: что успели пройти по программе, кто болел, кто какие оценки получил. Знакомая атмосфера стала для Маринки лучшим лекарством от всех болезней тела и души. В первый день после возвращения, оказавшись снова с детьми, она быстро смирилась со своими горестями и с головой погрузилась в любимое дело. К тому же по тону преподавателей стало очевидно, что ее история не стала достоянием широкой общественности. От этого Маринке тоже стало чуть легче.

И в райкоме с ней общались спокойно, расспрашивали о поездке в Москву. Борькин отец и виду не показывал, что знает о ее жизни больше остальных, – как всегда, приветливо здоровался в коридорах, вызывал ее на совещания. И ни разу больше не вспомнил вслух того болезненного эпизода, хотя иногда она ловила на себе его пристальный, озабоченный взгляд. Каждый день Маринка с благодарностью думала о Смеловых, которые не нарушили данный ими обет молчания, – наученная историей с Димкой, она ожидала от окружающих чего угодно… И Алексей, значит, тоже никому ничего не рассказал, иначе весь город бы уже на ушах стоял.

Снятое Борькой жилье оказалось просто чудесным. Маринка ахнула от изумления, когда вошла в квартиру. Большая, просторная гостиная, маленькая, уютная спальня, хорошая ванная и кухня. Мебель замечательная, практически новая, и телефон, и даже телевизор есть! Много света, под окном – кусты сирени. Как только Борька умудрился снять такую шикарную квартиру за совсем смешные деньги? – изумлялась девушка. Только вот Серафиму Борькина мать попросила у них оставить – очень уж она привязалась к кошке, выхаживала ее, как ребенка. Маринка не стала возражать, – наверно, им там вдвоем скучно без Борьки, пусть хоть кошка их порадует!

И работа, и новая квартира были для Смирновой в тот момент как нельзя более кстати. Больше всего на свете ей хотелось забыть те тяжкие дни. Просто сделать так, чтобы их не было – ни в календаре, ни в памяти. Но она отлично понимала, что это не в ее силах и что долго тянуть с разводом с Алексеем у нее не получится. Ну и ладно. Твердое решение она уже приняла, а дальше – будь как будет. Только на одно не хватало Маринкиных сил: сходить в общежитие и сообщить об этом самому Алексею. Да все откладывала разговор с матерью – а ну как она уже что-то знает…

Но, как оказалось, Лидия Ивановна вообще была не в курсе ситуации и сама ждала от дочери каких-то разъяснений. Больше всего матери не нравилось упускать из своих рук контроль над чем бы то ни было, особенно над личной жизнью Маринки.

– С приездом, дочь! – по-прежнему обиженно сказала она в трубку, когда Маринка ей позвонила. – Ну как там Москва? Не отвыкла ты еще от нас, от провинции?

– Ну что ты, мамочка! – ответила Маринка. – Я приехала даже на несколько дней раньше, чем планировалось. Волновалась, как вы все тут…

– Ну-ну, – удовлетворенно хмыкнула мать и сразу полюбопытствовала: – А как Алексей? Что-то я его целую неделю не видела. Как ты уехала – так он и пропал. Даже ни разу не заходил к нам… И дверь в общежитии не открывает. Я у Филиппова спросила, он его тоже ни разу не видел. С ним вообще-то все в порядке?

– Не знаю, – тихо ответила Маринка. – Мама, я должна тебе кое-что сказать.

– Что еще случилось? – сразу насторожилась Лидия Ивановна.

– Скажи, ты можешь сходить со мной в общежитие к Алексею?

– Как это – сходить в общежитие? – изумилась мать. – А ты сама где сейчас живешь?

– Я же тебе говорю, все объясню потом. Сходи, пожалуйста…

– Ладно! – Любопытство у матери взяло верх. – Я сейчас свободна, пошли прямо сейчас.

– Но ты же после работы, усталая, – попробовала оттянуть неприятный момент Маринка. Ей было страшно идти к Алексею на ночь глядя.

– Никаких отлагательств! Идем! Я уже одеваюсь. Встречаемся у общежития!

Судьба помогла Маринке и на этот раз, избавив от лишних тяжелых объяснений. Когда она на трясущихся ногах подходила к знакомой комнате, мать уже стояла там, настойчиво стуча в дверь:

– Эй, открывай, Леша! Это свои…

За дверью была тишина. Маринка помедлила немного и достала ключи. Они звякнули и упали на пол.

– Какая же ты неловкая, дочь! – сказала Лидия Ивановна, проворно нагнувшись за ключами. – Ну сейчас все узнаем!

Она сама по-хозяйски отперла дверь и первая вошла внутрь. Маринка еще медлила снаружи, не решаясь войти, когда услышала возмущенный голос матери:

– Что тут происходит? Я ничего не понимаю! Мариночка, посмотри!

Зажмурившись от страха, Смирнова переступила порог. Мать, размахивая руками, кудахтала возмущенно:

– Господи! Ну ты посмотри, а! Куда же все делось, Мариночка? У вас же новый телевизор был, и машинка стиральная! Где же все? Дочь, отвечай!

Маринка заставила себя открыть глаза. Ее взору предстала дикая картина. Вместо люстры на потолке болталась наживленная на скорую руку маленькая лампочка. Комната плавала в полумраке и душном запахе перегара. Повсюду валялись пустые бутылки и окурки. Картина очень напоминала Маринкину съемную квартиру после той страшной ночи.

По сути, в комнате остались одни стены, но даже с них, по всей видимости, пытались содрать обои: в нескольких местах было видно, что кто-то неудачно пытался это сделать. Не было ни шкафа, ни старенького стола, ни кровати. Все Маринкины вещи, которые оставались в общежитии, тоже пропали. Смирнова только изумленно ахнула про себя.

– Ты посмотри, – чуть не плача, говорила мать, нагнувшись к плинтусу, – даже розетки выдернуты из стен!.. Что же это такое, люди добрые!

Лидия Ивановна носилась по периметру комнаты как подстреленная лань. Маринка стояла у входа неподвижно, скрестив руки, и хранила молчание.

– Так ты об этом хотела поговорить со мной, дочь? – Потрясенная внезапной догадкой, мать подошла к Маринке и посмотрела ей в глаза.

– Да, мама.

– Он что, подонок, бросил тебя?

– Да, бросил.

– Дождался момента, пока ты уедешь, и все вывез? – Лидия Ивановна сама предлагала дочери ответы на все возможные вопросы, Маринке оставалось только соглашаться.

– Да. Я боялась идти сюда одна. Я чувствовала… Он не работал в последнее время, много пил, – Маринка многозначительно посмотрела на мать, – я ничего не могла поделать. После поездки я собиралась с ним серьезно поговорить, а он сбежал…

– Бедная моя девочка! – В глазах Лидии Ивановны читался праведный гнев. Она уже и думать забыла, как настойчиво уговаривала дочь выйти замуж за Нехристенко. – Кто бы мог себе представить такое? Скромный, работящий парень, военнослужащий! У порога нашего ночевал! Я думала, он тебя всю жизнь на руках носить будет. Мы такую свадьбу с Николаем закатили! А он подлец оказался! А кредит-то у тебя большой взят?

– Большой, мама. Долго еще расплачиваться…

– А ты знаешь, где у него родители живут?

– Понятия не имею. Где-то в Одессе… Он точно не говорил никогда. Я его родителей только на свадьбе и видела.

– Задолго, одессит чертов, готовился! Все предусмотрел! Но мы его через милицию разыщем… Выдернем его из теплого гнездышка!

– Я не буду его искать, мама. Я его больше видеть не Могу! – отрезала Смирнова. – Пусть делает что хочет.

Мать пошла причитать еще громче, параллельно целуя Маринку куда придется и гладя ее по волосам. Та стояла не шевелясь, как будто ее ударили.

– Ты не переживай, Мариночка! Всем нам, женщинам, достается. Мужики такие подлецы! Встретила бы я эту скотину – задушила бы! Со всем добром уехал и даже не попрощался! Спасибо не сказал! А ты у меня такая наивная, со всей душой к нему…

– Не надо, мама! – Маринку передернуло, но мать было уже не остановить.

– Нет, надо! – Лидия Ивановна, громко голося, вышла в коридор. – Люди добрые, вы знаете, что у нас произошло? Горе у нас!

На ее крики открылось несколько дверей соседних комнат, вышли обеспокоенные обитатели общежития. Минут через пятнадцать мать уже была окружена плотным кольцом взволнованных женщин и мужчин, которые с жаром обсуждали последние новости. Оказывается, именно такое развитие ситуации все давно предчувствовали, только правду сказать ни у кого случая не было.

– А он мне сразу не понравился, – доносилось до Маринки, – какой-то вечно смурной…

– И алкоголиков друзей водил частенько, мы сами видели.

– Не работал, пил целыми днями… А дочь ваша бедная только с тряпками бегала, стирала и убиралась!

– Бедная девочка! Вот что значит молодость, неопытность! – громче всех звучал визгливый голос Лидии Ивановны. – Но теперь мой материнский долг помочь ей, не оставить в беде. Она, бедняжка, как невменяемая стоит, даже говорить не может. Такое потрясение! Она душу и молодость свою ему отдала, а он все вывез, до последнего гвоздя!

Желающие имели возможность непосредственно удостовериться, что все в комнате произошло именно так, как говорила Лидия Ивановна. На стоящую в стороне бледную Маринку смотрели с чувством истинного сожаления. Сопереживать в России всегда умели лучше, чем радоваться чужим успехам.

На следующий день все стало известно и в школе, и в райкоме. Сочувствующие подходили к Маринке и рассуждали на тему о том, какими сволочами стали мужики в последнее время. У каждой женщины был свой трагический опыт в этом вопросе, которым с Маринкой и делились щедро. Смирнова соболезнования принимала спокойно, была немногословна и печальна.

– Даже плакать не может, бедняжка! Видать, совсем ей плохо! – шептались у нее за спиной сочувствующие женщины.

Если бы только они знали, как в глубине души торжествовала Маринка в эти минуты! Ей не придется никому ничего объяснять, делиться своей истинной болью и переживаниями! К черту вещи, кредит и всеобщее обсуждение! Это просто мелочи, ерунда. Будет жива – отработает. Теперь можно будет просто вычеркнуть Алексея из жизни, как в школе – неправильное решение задачи, и начать все заново! Было такое ощущение, что после всех испытаний судьба дает ей второй шанс. Только бы никогда в жизни больше ни при каких обстоятельствах не встретиться с Нехристенко. Маринка молила теперь Бога только об этом.

С легким сердцем в сопровождении негодующей вслух матери, которая вдруг неожиданно пылко полюбила свою непутевую дочь, на следующий день Маринка пришла в ЗАГС. Это место до сих пор вызывало у нее нервную дрожь.

– Да не трясись ты так, бедняжка! Все мы такое переживали, не ты одна. Думаешь, мне легче было, когда я с отцом разводилась? А у меня на руках еще ты маленькая была! Это еще хорошо, что вам Господь ребеночка не дал, вот бы маялась сейчас!

– Мама!

– Гражданочки, – не обращая внимания на протесты дочери, громко обратилась Лидия Ивановна к сотрудницам ЗАГСа, – мы пришли подать заявление о разводе. У нас тут такое произошло…

И следующие сорок минут были посвящены подробному эмоциональному пересказу перипетий Маринкиной несчастливой жизни. К концу повествования немолодые, много что повидавшие на своем веку слушательницы смахивали с глаз слезы.

– Вообще-то, – сочувственно глядя на стоящую с каменным лицом Маринку, сказала одна из них, – по закону у нас принято рассматривать заявления обеих сторон и давать время для обдумывания решения. Но у вас случай исключительный…

– А вторая сторона вообще неизвестно куда испарилась! Даже адреса не оставила! Убрался, наверно, в свою Одессу, рожа бесстыжая! Без копейки, с долгами девочку мою бросил! Ищи теперь его по всей стране… – экспрессивно добавила мать.

– Мы пойдем вам навстречу, – сердобольно вздохнула сотрудница ЗАГСа, – оставьте заявление, а мы сами разведем Мариночку без участия второй стороны. Вопиющая история!

Пока мать сплетничала с дамочками, Маринка аккуратно и быстро написала заявление о разводе. В душе ее он уже давно состоялся, а бумажка была просто необходимой формальностью.

После развода Маринка еще сильнее почувствовала изменившееся со всех сторон к себе отношение. Некоторые учительницы и сотрудницы райкома, прежде недобро и свысока смотревшие на молодую женщину, стали вдруг сочувствующими и понимающими, бурно выражали ей свои эмоции по поводу сбежавшего Алексея и непутевых мужиков вообще. Смирновой даже премию за внеклассную работу в кои-то веки начислили, зная о том, в каком бедственном положении она находится. Почему-то все особенно сочувствовали не тому даже, что Смирнову бросил муж, а тому, что она осталась с большими долгами и без копейки денег. Хотя для Маринки это как раз мучительной проблемой и не являлось: она была абсолютно уверена, что отработает кредит и сможет дальше жить нормально. Лишь бы душа не болела…

В череде последних событий Маринка совершенно забыла про другого участника событий – Димку, а он сам и не появлялся больше, как сгинул. Спросить про него тоже было абсолютно не у кого. Прознав про Маринкины семейные несчастья, сразу примчалась, правда, его сестра Наташка. Сочувствовала как могла, утешала, даже двадцать рублей, накопленные на поступление в институт, принесла. От денег Смирнова сразу вежливо отказалась, сто раз поблагодарив девочку за заботу. От Наташки она узнала, что вторая жена Льва Дмитриевича родила в Америке дочь.

– Вторая Татьяна повторила первую, – передразнив кого-то, грустно усмехнулась Наташка. – Главное, чтобы эти повторы не зашли слишком далеко…

Про Димку спросить Маринка так и не решилась. Шестнадцатилетняя Наташка выставляла такой барьер любым, даже косвенным упоминаниям о брате, что расспрашивать ее не было никакой возможности. Маринка даже понять не могла, как она на самом деле относится к брату, – никаких эмоций в его адрес Наташка не выказывала. Она была тогда очень сильная и гордая, эта белокурая бестия. Блестяще училась, мечтала об институте иностранных языков. Маринка была уверена, что все у нее сложится так, как она хочет.

Спустя несколько месяцев после своей трагедии Смирнова попыталась увидеть Димку, специально прогуливалась недалеко от его дома, как застенчивая пятиклассница, но случайных встреч не происходило.

– Наверно, это к лучшему! – сказала Маринка. – Зачем нам вообще снова видеться? Что я ему скажу? Как в глаза посмотрю? Я же вся теперь не такая, как прежде. Той Маринки, которую он знал, больше нет.

Она предполагала, что Соловьев мог взяться за ум и снова уехать в Москву. Ведь не может же человек с такими блестящими способностями, как у Димки, просто бросить Московский университет и вернуться в Петровское, чтобы бить баклуши и пьянствовать с безработными! Это был только эпизод, затмение, а теперь его жизнь вернулась, вероятно, в свою колею…

Только спустя полгода Маринка случайно узнала от коллег, что Димка, оказывается, действительно давно уехал, но не в Москву, а в Америку, к отцу. Причин его отъезда никто не знал, но Смирнова смело предположила про себя, что Димкины таланты стали востребованы даже в США. Теперь она снова гордилась им, думала о нем, укладываясь спать, так, будто ее одноклассник и друг уже получил как минимум Нобелевскую премию за великое научное открытие.

Димка стал снова безнадежно далек, как незнакомая прекрасная звезда в ночном небе, которой Маринка любовалась каждый вечер, когда шла домой из школы. Свои короткие ночные встречи с ним в общежитии она старалась не вспоминать: это было наваждение, какая-то досадная нелепость, омрачающая прекрасную картину.

Димка совершенно не виноват в том, что с ней случилось, убеждала она себя. Он просто пытался дружить с Алексеем и время от времени видеть ее. Она спокойно думала о том, что теперь они с Соловьевым вообще вряд ли увидятся когда-либо – слишком большая пропасть разверзлась между ними, но это было и к лучшему. На фоне недавних страшных событий и неожиданного Димкиного отъезда в Штаты Маринка еще с большей остротой ощущала свое несоответствие бывшему однокласснику, свою женскую и человеческую неполноценность. Димке нужна совсем другая женщина! Иногда Маринка даже отчетливо представляла ее себе: высокая, стройная блондинка в мини-юбке, с блестящим образованием, богатой семьей и ослепительной улыбкой! Несомненно, в Штатах он и встретит свое счастье! Только бы краем глаза увидеть его потом, после всего этого…

Отношения с матерью на фоне плачевного финала ее первого замужества неожиданно нормализовались. Лидия Ивановна теперь проявляла даже чрезмерную заботу о Маринке, возможно чувствуя долю своей вины в произошедшем. А быть может, в этот момент она перестала видеть в дочери непутевую девчонку, а увидела брошенную, несчастную женщину, очень похожую на себя…

В общем, все неприятности вокруг Маринки улеглись – кроме ее собственной душевной боли. Но и с ней она потихоньку научилась справляться. Каждый день убеждала себя, что постепенно отдаляется от той страшной ночи, что надо жить сегодняшним днем, не оглядываясь назад. С каждым новым месяцем ей становилось немного легче. Чтобы уйти от грустных мыслей, Маринка нагружала себя разнообразной работой. Теперь ей спокойно доверяли замещать отсутствующих учителей начальной школы. Кроме того, молодой педагог занялась созданием в школе самодеятельного коллектива – по типу того, что был у нее в училище. По линии райкома, с помощью Смелова-старшего, удалось пробить в Петровском конкурс детских творческих ансамблей всего района. Теперь Маринка, помимо всего, с удовольствием моталась по сельским школам и смотрела тамошние самодеятельные программы. Сколько было счастья, когда удавалось разглядеть действительно талантливых детишек!

Однажды в Петровское из Москвы на финал такого конкурса приехали гости из Министерства образования. Все в райкоме буквально стояли на ушах: давненько не было в городе такой представительной столичной делегации! Готовились к встрече гостей, ночами не спали. В итоге детский показательный концерт прошел замечательно. Нарядная Смирнова с распущенными локонами носилась между кулисами и залом, подбадривала юных выступающих, строго следила за соблюдением программы, не обращая особого внимания на московских гостей – не до них было, когда столько детишек приехало!

После завершения мероприятия к Маринке подошел Смелов и загадочно подмигнул:

– Марина, там тобой московские гости заинтересовались. Надо бы подойти пообщаться…

– Ой, Андрей Семенович! Мне так некогда! – выпалила Смирнова. – Мне детишек надо собрать, обедом накормить. А то они переволновались, бедняжки, – усталые, голодные все…

– Ну на минутку-то подойди… Я тебя представлю хотя бы. А то неудобно получится…

– Ладно, только на минутку! – согласилась Маринка.

– Товарищи, – обратился Смелов к стоящей группе мужчин в темных костюмах, – это один из главных организаторов мероприятия, можно сказать, автор идеи, Марина Васильевна Смирнова! Педагог, замечательный работник, просто хороший человек.

Мужчины одобрительно зашушукались.

– Очень приятно! – пробасил один из них. – А в вашем городе все педагоги такие красивые?

Все засмеялись, Маринка вспыхнула:

– Красивых женщин у нас очень много, приезжайте чаще, убедитесь! Извините, мне надо бежать… Меня дети ждут!

– А меня зовут Павел Иванович Голубев, – неожиданно протянул Смирновой руку один из мужчин, что был помоложе остальных, – будем знакомы.

– Мне тоже приятно. – Маринка быстро пожала его влажную, мягкую ладонь, даже не взглянув ему в лицо. – А сейчас прошу меня извинить, я убегаю, мне действительно некогда!

Московские гости одобрительно покачали головами. Голубев проводил Смирнову долгим пристальным взглядом.

– Что, понравилась тебе девушка? – язвительно поинтересовался кто-то из стоящих рядом с ним. – Вот бы с такой поближе познакомиться, да? Завидую, ты холостяк, все можешь!

– Пожалуй… – задумчиво отозвался Павел Иванович.

– К тому же, – собеседник подмигнул остальной компании, – она немного похожа на твою маму.

– Вы находите? – потрясенно спросил Голубев.

Со всех сторон ему радостно закивали, давясь от смеха. У Павла Ивановича всегда было плохо с чувством юмора.

С тех пор междугородный телефон в райкоме стал звонить чаще. Министерский чиновник среднего звена Голубев проявлял живую заинтересованность во всех процессах, которые происходили в области в сфере работы с одаренными детьми. Даже дополнительное финансирование на следующий год удалось пробить какими-то правдами и неправдами. Смелов торжествовал.

– Ну, Маринка, жди в квартале премии! С твоим приходом работа у нас пошла просто замечательно! Ты удачу приносишь!

Сам Голубев несколько раз находил совершенно пустячные поводы, чтобы приехать в Петровское и каждый раз просил, чтобы во встречах с ним принимала участие «педагог Смирнова». По заданию Смелова несколько раз Маринка ходила с Павлом Ивановичем в кафе обедать. Это была настоящая пытка! Голубев оказался редкостным занудой. Несколько раз он ни с того ни с сего принимался рассказывать молодой сотруднице райкома про свою непростую жизнь. Ему было от силы лет сорок, но то ли из-за ранней лысины и сильной близорукости, то ли из-за редкой занудливости он воспринимался окружающими почти как мужчина предпенсионного возраста. Маринка Павла Ивановича слушала всегда вполуха, поскольку его длинные душещипательные истории ее совершенно не занимали.

Запомнила из всего поведанного ей только то, что он очень любит свою покойную маму и находится в поиске подходящей для себя невесты. И флаг ему в руки! Она бы не позавидовала его избраннице!

Но в целом Маринка была очень довольна происходящим. Во-первых, хорошее дело с детишками сдвинули. Теперь у талантливых ребят больше шансов быть замеченными и оцененными по достоинству. Во-вторых, появился наконец реальный шанс со всеми своими долгами рассчитаться. Психологически последнее было для нее очень важным, ибо означало полное прощание с мучительной для нее ситуацией.

В делах и заботах время летело незаметно. На попытки большого числа местных кавалеров, преимущественно женатых, привлечь к себе внимание Маринка отвечала шутками и холодным равнодушием. Чужие восхищенные взгляды отлетали от нее, как будто натыкаясь на невидимую преграду. И дело было не в том, как кому-то казалось, что Смирнова играла с мужчинами, – она в очередной раз просто перестала их замечать.

По выходным в Петровское частенько наведывался Борька Смелов, он приходил к Маринке неизменно с роскошными цветами и дружескими комплиментами. Он стал совсем столичный – в нарядных костюмах с галстуком!

– Отец рассказывает, как ты там с работой развернулась! – радостно говорил он ей. – Молодец, так держать! Я в тебя всегда верил!

– Да ерунда это все, – смущаясь, пожимала плечами Маринка, – я ничего особенного не делаю, даже наоборот…

Они ходили вместе к реке, играли на лужайке в бадминтон, сидели в кафе. С Борькой Маринке было легко, без всяких напрягов – как с Димкой… Это немножко пугало ее – она совсем не хотела больше ни с кем сближаться. А еще ей со Смеловым всегда было интересно разговаривать, что Маринка и делала с огромным удовольствием. В отличие от того же Димки, он охотно говорил на любые темы: об исчезнувших династиях, человеческих взаимоотношениях, современных философских дискуссиях и научных изысканиях. Его знания в различных областях казались Маринке просто энциклопедическими. Кто бы мог ожидать такого от скромного середнячка обычной подмосковной школы, который никогда ничем, кроме истории с Ольгой Масловой, совершенно не выделялся!

– Вот будешь ты молодой, перспективный профессор, станешь в своем медицинском институте преподавать. Все студентки будут от тебя без ума! А потом старых друзей узнавать перестанешь, – грустно пошутила как-то Маринка. Ей на самом деле совсем не хотелось, чтобы так было.

Борька весело смеялся в ответ:

– Ты что, вправду считаешь, что девушки могут быть от меня без ума?

– Конечно! – уверенно сказала Маринка. – Ты такой видный парень, а еще и умный. Редкое сочетание по нашим временам!

– Только, видать, не на всех оно действует, – печально отозвался Смелов.

– Да ладно тебе кокетничать! – рассмеялась Маринка. – Уж со мной-то! Ты действительно завидный во всех отношениях жених. Думаю, что любая столичная штучка не устоит перед твоими талантами, так что не пасуй!

– А какие, кстати, у тебя планы дальше по жизни? – вдруг совершенно серьезно спросил он. – Замуж случайно не собираешься?

– Нет, ни за что! – Маринка вздрогнула от неожиданности и даже с места вскочила. – Нажилась я уже замужем! Мужчин терпеть не могу…