Текст книги "Маринкина любовь"

Глава 8
СУДЬБЕ ВОПРЕКИ

Как только наступили первые теплые деньки в середине апреля, Маринка снова засобиралась в Петровское. В этот раз она попросила мать заранее договориться с Матвеевной, чтобы та сдала ей с Илюшкой комнату на все лето. Как только был получен ответ, что старушка не возражает, Маринка поставила Павла Ивановича перед фактом своего отъезда на все лето. Тому ничего не оставалось, кроме как согласиться.

В Петровском уже была настоящая весна. Снег сошел практически везде, сквозь черную землю пробивалась первая травка. Настроение у Маринки мгновенно стало просветленно-романтическим. Всегда весной ей хотелось каких-то новых, ослепительных перемен, душа щемила как у семиклассницы. Казалось, что именно сейчас вдруг случится что-то такое, что переменит всю ее прошлую жизнь, закружит, унесет могучим потоком – даже тени не останется. Отчего-то хотелось до конца отдаться этому чувству.

В первый же день своего пребывания Маринка не удержалась, подхватила на руки сына и отправилась к дому, где жили Димка с женой. Светка увидела ее, гуляющую, с балкона, радостно замахала рукой:

– Маринка! Маринка! Как здорово, что ты приехала! Поднимайся к нам, скорее! У меня Ленка прихворнула, но это незаразное.

Голубева улыбнулась и поднялась. Она знала, что зря это делает, но очень уж ей хотелось увидеть Димку. Однако оказалось, что того нет, а у Ленки приключилось легкое расстройство желудка после ясельной еды. Светка сидит с ней дома и уже на стенку лезет от скуки.

– Ты не представляешь, что тут у нас происходит, – с ходу стала рассказывать Светка после поцелуев и обоюдных восхищений малышами. – После твоего отъезда муж мой как с цепи сорвался! Он же ненормальный просто! И главное – летом я нарадоваться не могла: такой заботливый стал, всегда с ребенком, всегда Ленка ухоженная! А сейчас все по новой: пьет, гуляет, дома не ночует. Ума не приложу, что делать. Помогай, Маринка! Ты одна с ним справляешься!

– Мерзавец какой! – совершенно искренне сказала Маринка. – Пусть только попадется мне на глаза! Я ему задам как следует!

Они посидели еще часок, но Димка так и не появился. Илюшка капризничал – он проголодался и хотел спать. Маринка засобиралась домой.

И тут раздался сильный удар во входную дверь, как будто кто-то распахнул ее ногой, из прихожей долетел шум, пьяные выкрики.

– Это Митя! – побледнела сразу Светка, бросаясь в прихожую. – Он снова пьяный!

– Где тебя носило, козел? Надо же было так нажраться! У тебя ребенок дома, ты забыл? Тебе же пить нельзя, помрешь! Стыд какой! – услышала Маринка громкий шепот Димкиной жены и какую-то возню.

– А нам все равно! А нам все равно! – заголосил Соловьев. – Смерть не так уж страшна по сравнению с жизнью, и вообще, лучше ужасный конец, чем ужас без конца! Глаза бы мои на тебя не глядели! Уйди с дороги.

– Заткнись, нахал! Не позорь меня при людях. К нам Марина пришла.

– Марина? – Голос Димки как-то сразу стал трезвее и тише. – Какая Марина?!

– Да куда же ты в таком виде!

Вероятно, она пыталась удержать его, но было уже поздно. На всех парах Соловьев ввалился в гостиную и упал перед Маринкой на колени. У него было небритое, помятое лицо, на котором узнаваемыми были только большие серые глаза…

– Моя принцесса приехала! Почему же ты раньше не сказала? Я бы… – Он попытался обнять ее за ноги. Маринка увернулась, взяла на руки ребенка и быстро встала с дивана, с опаской глядя на Светку. На той лица не было.

– Митя, ну что ты несешь? Мариночка, прости его. Он, когда пьяный, ко всем бабам пристает.

– А вот и не ко всем! – Димка попытался встать с пола, но вместо этого с шумом растянулся. – К тебе никогда не пристаю. И вообще, я тебе еще расскажу, как в ту ночь тебя Маринка выбрала, жизнь молодую мне сломала! Я тебе все расскажу! Какая ты все-таки жестокая, Смирнова!

– Не слушай его! – зашептала покрасневшая до кончиков волос Светка. – Это у него пьяный бред. Проспится – я ему врежу как следует.

– Ах, Маринка! Ах, Маринка! Жизнь мелькнула невидимкой, – фальшиво затянул Соловьев какую-то песню.

Под это дело хором громко заплакали Ленка с Илюшкой.

– Свет, я пойду. Нет сил глядеть на все это. И ребенок заходится…

– Прости, Маринка, он вообще-то ничего, это он только когда пьяный такой… Не обижайся на него, ладно?

– Это ты не обижайся! – Маринка пронзительно взглянула на Светку. – И меня зови, если что, не стесняйся!

– Ладно! У нас же не всегда так… Он нас с Ленкой любит. Маринка торопливо вышла в коридор, прижимая к груди орущего во все горло Илью. Еще целый час ребенок не мог успокоиться. От Маринкиного легкого, праздничного настроения и следа не осталось. С тяжелым сердцем она решила не искушать больше судьбу – ведь все уже сложилось и в ее непутевой жизни, и в Димкиной.

– Малыш, у меня есть ты, – обратилась она дома к сидящему с погремушкой в кроватке Илье. Тот на нее внимательно посмотрел и отложил игрушку. – меня есть твой папа. У меня же все хорошо. Живем себе. И у дяди Димы тоже все есть: хорошая жена и маленькая дочь Леночка. Значит, у всех все хорошо. И разрушать ничего не надо…

– Угу, – отозвался вдруг Илья и разулыбался. У него была удивительная особенность – улыбаться не только подвижным ртом, из которого торчали уже крупные белые зубы, но и лучисто-серыми глазами, которые так и не потемнели, как все вокруг предсказывали.

– Ладно, играй. – Маринке от этой слишком знакомой улыбки стало не по себе. Она потрепала сына по белесым кудряшкам и отошла к окну.

Больше она не предпринимала попыток увидеть Димку, подумывала даже уехать от греха подальше обратно в Москву, сославшись на плохую погоду. Ночами перед ней стояло блаженное, пьяное Димкино лицо, когда он говорил про принцессу… Бред!

Но однажды в мае Соловьев без всяких приглашений объявился сам. Он принес Маринке огромный букет лесных ландышей.

– Привет! Это тебе, сам в лесу нарвал. – Он неловко протянул цветы. Маринка молчала, разглядывая старого друга из-под опущенных ресниц. Он выглядел совсем иначе – гладко выбритый, в чистом свитере. Только неестественная бледность лица отливала синевой. – А я тебя на поляне искал, у реки… Думал, куда ты делась?

– Холодно еще на поляне, – отрезала Маринка. – Зачем ты пришел?

– Тебя увидеть. Мне Светка все рассказала… Ты прости, я в тот день ничего не соображал. И сейчас еще нездорово выгляжу, но я исправлюсь. Лето скоро…

– Зачем ты пьешь?

– А зачем люди пьют? Чтобы забыться… Вот выпьешь – и все сразу так хорошо, легко, спокойно. Никаких проблем.

– Не надо, Димка. Это самообман. И слабость.

– Нет. – Соловьев язвительно покачал головой. – Самообман – это все остальное. А человек по природе своей слаб…

– Ты хоть Светку не обижай. Любит она тебя.

– А я ее нет, и что? – безапелляционно заявил Димка. – Ты разве не помнишь, как все было? Ты все с самого начала знала и не остановила меня!

– Димка! Как ты… Впрочем, ладно. Что было – отболело. Расскажи лучше, ты вообще работаешь?

Димка самодовольно усмехнулся:

– Я свободный художник. Или тунеядец, как тебе больше нравится. Когда хочу – работаю, не хочу – не работаю. Слышь, а дай сына подержать!

– Лучше не надо. Он не идет на руки к мужчинам… Сейчас орать будет – не успокоим до вечера.

– Посмотрим!

Димка нагнулся и легко поднял из манежа Илюшку. Тот мгновенно радостно разулыбался и обнял Димку за шею, подергал за ухо.

– Чудеса! А к Голубеву не идет на руки, капризничает…

– Не видела ты настоящих чудес, Маринка! – вздохнул Соловьев. – А к Голубеву я бы тоже не пошел, орал бы как резаный, правда, Илья?

Ребенок рассмеялся и начал молотить Димку ручонками по щекам.

– Посильнее, посильнее, братец! – приговаривал Соловьев, не пытаясь даже увернуться. – Меня еще не так надо! А он говорит у тебя что-нибудь? Ленка-то лопочет целый день…

– Девочки всегда раньше развиваются, – вздохнула Маринка. – Илья у меня только «мама» говорит иногда, и все.

– Ничего, герой! Скоро будешь говорить как профессор, не остановишь! – успокоил Димка, обращаясь к ребенку. – А ну-ка, парень, скажи быстро: Ди-ма.

Малыш снова расхохотался и пустил Соловьеву слюни на свитер.

– Давай его мне, он сейчас еще плеваться в тебя будет! – забеспокоилась Маринка.

– Что, в первый раз, думаешь, в меня плюют? Ерунда. Илюха, проплюйся хорошенько и скажи: Ди-ма.

– Ми-ма, – вдруг раздалось в ответ звонкое пищание: – Ми-ма.

– Димка, что происходит? – всплеснула руками Голубева. – Это, наверно, случайность…

– Ни фига! Твой сын должен знать мое имя!

– Ми-ма, ми-ма, – радостно повторял малыш, хлопая в ладоши.

– Держи свое говорящее богатство! – Димка передал ребенка Маринке. – Мужика ему нормального рядом не хватает. Ты все с ним сюсюкаешь… Я пойду, пожалуй. А то Светка опять истерику устроит.

– Иди. И не пей больше, пожалуйста!

– Я постараюсь!

На сей раз Димка сдержал свое слово. Через неделю к Маринке забежала Светка и похвасталась, что Димка в очередной раз «завязал» и даже устроился на работу электриком. Она грустно усмехнулась: электриком! Разве об этом он мечтал когда-то в школе? Тогда даже предположить такое было нереально…

Сам Соловьев тоже иногда заходил к ней, веселый и трезвый, демонстрировал, что у него все хорошо. В выходные ходили гулять все вместе – Маринка с Ильей и Димка с семьей. Картина со стороны казалась почти идиллической, и каждый из участников ситуации себя тоже в этом убеждал, хотя внутри уже зрело опасное напряжение… У Маринки на самом деле от сердца отлегло, когда Димка немного взялся за ум. Она утешала себя тем, что если будет у него все хорошо, то и ей станет легче. Так до поры до времени и происходило.

А вот со Светкой было что-то не так. В июле она ни с того ни с сего собрала вещи и вместе с Ленкой уехала к родственникам, куда-то на юг. Теперь Димка почти все вечера и дни, когда не работал, проводил у Маринки. По городку вновь поползли нехорошие слухи, но они оба не обращали на них ни малейшего внимания. Однажды вечером Димка примчался запыхавшийся, с круглыми глазами.

– Что случилось? – забеспокоилась Маринка.

– Наташка рожает!

– Да ты что! – Голубева выронила из рук полотенце. – Не может быть!

– Мне только что ее муж Серега из Москвы позвонил. Сказал, в роддом увезли! Я сразу к тебе и помчался.

– Господи! – Маринка подошла к маленькой иконке, которая стояла у Илюшкиной кроватки, и заплакала. – Пусть только все будет хорошо!

– Да не реви ты! Все рожают… Даже ты вот родила! Пошли скорее ко мне, будем звонка ждать.

– Конечно, пошли! Ой, а Илюшку куда деть?

– Старухе оставь! Скажи, обстоятельства чрезвычайные! Добрая Матвеевна, которая в мальчишке души не чаяла,

посидеть согласилась, но на раскрасневшихся, взволнованных Димку с Маринкой посмотрела подозрительно. Она никогда не задавала вопросов, только иногда качала седой головой, наблюдая их совместные прогулки, да намекала, чтобы они осторожнее были. Мол, в городе уже всякое говорят…

– Ты, Марина, только возвращайся не слишком поздно! А то вдруг я не услежу… Старая стала.

– Конечно! Я ненадолго!

Они с Соловьевым быстро вышли из дома. Маринку трясло от волнения. Она думала, что Димка в последние годы сильно охладел к сестре, а оказалось – совсем наоборот. В таких пограничных ситуациях и проявляются настоящие чувства.

– Побежали, а! – сказал Соловьев взволнованно. – Вдруг уже все?

– Побежали!

Они взялись за руки и побежали, что было сил. У Маринки просто сердце из груди выскакивало. Однако уже около самого дома она вдруг резко остановилась, словно только теперь поняв, как все это должно выглядеть со стороны.

– Но как же я к тебе зайду, если там Светкины родственники?

– Никого там нет! – успокоил Димка. – Они на три дня в Москву уехали. Идем же скорее!

В Светкиной квартире ощущение беспокойства Маринку не покидало. Кругом лежали вещи Димкиной жены и их ребенка. Но мысль о рожающей Наташке пересилила все остальное. Они вдвоем с Соловьевым сели у телефона и напряженно уставились на него, как будто от этой пластмассовой коробки с проводками сейчас зависела их судьба. Димка держал Маринку за руку, они оба дрожали.

– Наташенька, милая! Все будет хорошо! – шептала Голубева. – Ты только тужься, тужься сильнее, все будет хорошо!

– Маринка, я боюсь! – вдруг слабым голоском сказал Соловьев и побледнел.

– Ты что, с ума сошел? Думай, думай о ней, посылай ей силы! Ей сейчас знаешь как поддержка нужна!

– Буду, буду стараться! – Димка даже глаза закрыл от усердия.

– Знаешь, я ведь сама боюсь, – прошептала ему Маринка, сжав руку. – Больше боюсь, чем когда сама рожала!

– Ну почему же Серега не звонит? – взмолился Димка через час. – Вдруг там что-то случилось? Вдруг она не смогла?

– Ничего не случилось! Просто не все так быстро!

– Поскорей бы! – Димка начал нервно ходить по темной комнате взад-вперед.

– Что ты шатаешься как привидение! – не выдержала Голубева. – Сядь, я тебя умоляю!

– Выпить хочешь? – спросил вдруг Димка.

– Нет!.. Хотя давай! Время быстрее пройдет.

Соловьев быстро открыл какой-то ящик в стенке и достал бутылку:

– Вот хранил. До какого-нибудь важного события. Армянский настоящий коньяк!

Он разлил спиртное в стаканы, и они выпили. Было слышно, как Маринкины зубы стукнули о краешек стакана.

– Ну чего же он не звонит? Скорей бы!

– Уже два с половиной часа! – тихо сказал Димка. – Слушай, давай споем что-нибудь, чтобы не так трудно ждать было!

– Ты что, захмелел?

– Нет! Просто помогает. Я сейчас гитару возьму…

– Ладно, давай! Что петь?

– Не знаю…

– Миленький ты мой, возьми меня с собой! – низким грудным голосом завела Маринка. Димка бренчал на гитаре и тихонько подвывал, не попадая в ноты. Спели про миленького, про огни на улицах Саратова, про разлуку… Выпили еще коньяка и спели про белые розы и старую мельницу. И тут зазвонил телефон – как будто гром грянул!

– Я боюсь! – прошептал Димка и посмотрел на Маринку вытаращенными глазами.

– Бери скорее, чудо гороховое!

– Але… – как-то очень тихо, срывающимся голосом сказал Димка и тут же изменился в лице: – Ура, Серега! Девочка! Юлька!

Он бросил трубку, продолжая выкрикивать что-то радостное, подхватил Маринку на руки и закружил по комнате.

– Юль-ка, Юль-ка! – орали они хором и целовались.

В какой-то момент Маринка поймала себя на том, что они с Димкой уже ничего больше не кричат, а только страстно целуются у окна. Она вздрогнула и отстранилась:

– Дим, не надо… Наташка родила, все хорошо, мне пора домой.

– Маринка, не уходи. В такую ночь нельзя уходить! Будем Юльке ножки обмывать!

– Димка! Ты же обещал мне больше не пить!

– К черту! Наташка сегодня родила! Значит – все можно этой ночью!

Голубева на мгновение заколебалась. Коньяк ударил в голову, Димкино присутствие снимало все запреты.

– Но у меня же Илюшка дома, там Матвеевна… Она просила не задерживаться.

– Пошли к Матвеевне! Я ей сам все объясню. Скажу, что сестра моя, Наташка, родила! Идем!

Он взял Маринку за руку и фактически потащил за собой к двери. Голубева не стала упираться. Чтобы сократить путь, они пошли мимо школы, в которой когда-то учились.

– Ты помнишь? – Димка вдруг остановился и посмотрел прямо перед собой. – На этом стадионе ты меня столько раз ждала после игры… А я иногда сбегал от тебя. Такой дурак был!

– Помню… – Глаза Маринки подернулись легкой грустью.

– Но все изменилось! Сегодня я тебя никуда не отпущу! Идем скорее к твоей Матвеевне! – И он снова потащил Голубеву за собой.

Старуха Матвеевна не спала – в домике на окраине горел свет.

– Ты подожди здесь… – нерешительно сказала Маринка. – Я сейчас.

– Только скорее! Я не могу больше ждать!

– Дим, может, не надо?.. Возвращайся домой, ложись спать.

– Иди! Если не вернешься через пять минут – приду и заберу тебя силой!

– Вот еще!..

Голубева, стараясь не шуметь, быстро открыла входную дверь и проскользнула внутрь.

– Ну наконец-то! – послышался скрежещущий, недовольный голос Матвеевны. – Ты где была-то! Я тебя заждалась уж…

Маринка помялась у двери, не решаясь ничего ответить. По ее губам гуляла дурацкая улыбка. Матвеевна подняла близорукие глаза и прищурилась:

– А что это ты счастливая такая? Стоишь и не проходишь?.. Али собралась еще куда?

– Да я… Я зашла сказать, что сегодня ночью не вернусь. Чтобы вы не беспокоились… Отпустите меня? Только один раз? Я очень прошу…

Матвеевна изумленно посмотрела на Голубеву, которая стояла вся красная, опустив глаза в пол.

– Ты в своем уме, деточка? Ты что же делаешь?

– Я потом все объясню, Матвеевна, миленькая! Посидите сегодня с Илюшкой! Он вас еще не сильно утомил? Если что, я его с собой забрать могу…

– Ты мать или зайчиха? Еще чего не хватало! Спит спокойно твой Илюшка! А ты что, с Димкой со своим, что ли, загуляла? – с любопытством спросила старуха.

Маринка кивнула и покраснела.

– Ох, не доведет тебя до добра этот Соловьев! – покачала головой бабка. – Любишь ты его, деточка.

– Люблю!

– Весь город смотрит, как он к тебе таскается. Будет скандал скоро. Ты бы определилась уже: или туда, или сюда. Он человек женатый, и ты замужем. Ладно, иди! Дело молодое, понятное. Только постарайся, чтобы вас вместе хоть ночью не видели. А то потом не оберешься хлопот…

– Спасибо, Матвеевна! – Маринка обняла старуху за плечи.

– Ладно-ладно. Только не пропадай. Про сына не забудь. И платок накинь, а то простудишься!

Голубева сдернула с вешалки платок и быстро выскользнула из дома. Казалось, Илюшка может проснуться от стука ее сердца.

– А я уже думал, ты не придешь, – протянул Димка.

Маринка подняла на него глаза. Соловьев окончательно потерял контроль над собой, резким движением прижал ее к себе и поцеловал. Земля снова закружилась у них под ногами. Сколько они целовались – бог весть. В какой-то момент Димка поднял подругу на руки и, продолжая целовать, понес по улице.

– Ты что, ты же устанешь! Я тяжелая! – пробовала возмутиться Маринка, но Димка не отпускал ее из рук.

– Пушинка! Принцесса моя!..

Когда добрались до квартиры, Маринка была уже в полубессознательном состоянии. Женское естество, дремавшее в ней много лет, вдруг проснулось и заявило о себе в полный голос. Это казалось одновременно удивительным и страшным. Вспоминая потом о событиях этой ночи, Голубева не могла воскресить ни единого эпизода их любви: все смешалось настолько, как будто в пламени страсти переплелись и взлетели не только тела, но и души.

Очнулась она только поздно утром, медленно, с нежеланием возвращаясь из сладкой истомы. Все тело непривычно болело.

«Господи, как там Илюшка?» – резанула ее первая мысль.

Она вскочила и начал лихорадочно одеваться. Димка еще спал, разметав по сбитой простыне красивое, смуглое тело. Еще минуту Голубева смотрела на него, не в силах оторваться. Потом превозмогла себя и стремглав выбежала из квартиры, чуть не сбив с ног изумленную соседку по площадке.

Когда Маринка вернулась к себе, Матвеевна сидела на лавочке возле дома. Илюшка играл в траве рядом с ней.

– Ну что, нагулялась? – спросила старуха укоризненно. – Ребенок без тебя уже извелся весь.

Маринка подбежала к сыну и прижала его к груди:

– Мой маленький, мой хороший! – Она плакала, размазывая по щекам слезы. – Прости маму! Мы уезжаем, сегодня же!

– Да не пори ты горячку! – спокойно сказала Матвеевна. – Ребенок-то тут при чем? Разбирайся во всем сама… От своих проблем не убежишь.

– Этого не будет больше никогда! Илюшенька, клянусь, никогда!

– Не зарекайся, красавица. Ох не зарекайся… Глубоко тебя затянуло-завертело, не знаю, выплывешь ли, – протянула Матвеевна и ушла в дом.

На самом деле, наверно, нужно было ей уезжать в тот день. Бежать из Петровского опрометью, не оглядываясь, чтобы никогда больше не вспоминать даже о той ночи. Но Маринка не смогла этого сделать. Безумная волна страсти, которую она почувствовала в себе, не отпускала Маринку все лето. Уже не прячась, почти каждую ночь они встречались с Димкой, и все начиналось по новой. Если дома были родственники его жены, они встречались на полянке у реки, или дома у Димкиных друзей, или в старом детском саду. Их обоих неумолимо несло к страшному водовороту, но остановиться было невозможно. А потом вдруг вернулась Светка – и все закончилось.

Маринка в порыве страсти как-то даже забыла о существовании Димкиной жены. То есть, отдаваясь Соловьеву, она уже приняла для себя все решения и была уверена, что так же рассуждает и он. К тому же ей вскоре стало понятно, что она беременна. Маринка дожидалась какого-то специального торжественного момента, чтобы сообщить Димке об этом радостном событии – и вот дождалась.

Однажды Соловьев пропал на несколько дней. Маринка с ног сбилась – искала его. Звонила ему домой, но никто не снимал трубку. Пришла к подъезду, постояла под дверью – никого. Потом вышла Димкина соседка, та самая, которая стала нечаянной свидетельницей их самой первой близости.

– Простите, вы Диму Соловьева из пятнадцатой не видели? – робко спросила Маринка.

Соседка смерила ее взглядом, полным презрения, и произнесла громко, нараспев, так, что услышали, наверно, все жильцы дома:

– Как только наглости приходить сюда еще хватает! При живой жене! Бедная Светка! Вернулась, а тут такое творится!

Голубевой показалось, что ее ударили наотмашь. Она побагровела и убежала. Димка появился у нее только через три дня. У него было сильно помятое лицо.

– Привет! Сделай мне кофе, а!

Опухшая от бессонной ночи, заплаканная, Маринка как раз собиралась вывести Илюшку на улицу. Сидевшая рядом Матвеевна с любопытством наблюдала эту сцену.

– Я отведу! – понимающе сказала она. – Вы тут поговорите.

– Где ты пропадал? Как ты мне можешь все объяснить? Я извелась вся, ночей не спала! – накинулась на Соловьева Маринка, как только за Матвеевной закрылась дверь.

– А что я должен тебе объяснять? – искренне удивился Димка. – Ты не представляешь даже, что произошло. Светка вернулась!

– Я знаю, – мрачно сказала Маринка.

– А че тогда спрашиваешь? – обиделся Димка. – Так вот, ей там что-то про нас настучали. Соседка наша, кажется. Светка теперь как мегера. Пришлось ее ублажать эти дни. Как только она ушла на работу, я сразу к тебе…

– Ах, ублажать!

– Ну да. Она мне скандалы устраивала. Но я-то знаю, что бабе нужно… Ты нальешь мне кофе или нет? Башка раскалывается. Ты что, опять плачешь?

Из последних сил налила она ему кофе и зарыдала взахлеб, опустив лицо на ладони. Удивленный Димка неловко пытался ее утешать. Это было невыносимо.

– Но как же теперь мы с тобой? – сквозь слезы прохрипела Маринка.

– Нормально все, ты не плачь, глупая. Сейчас все успокоится, буду к тебе опять прибегать. Ничего же для нас не изменилось…

– Изменилось, Дима! Я беременна!

– Что? Ты? – Соловьев изменился в лице. – От кого?

– От тебя, родной, от тебя!

– Что же делать? – запаниковал Димка и вскочил с места. – Что теперь будет? Ты же не собираешься все испортить?

– А вот что будет. – Маринка взяла себя в руки. – Я решила уехать в Москву послезавтра. Ты подумай хорошенько… Если ты хочешь этого ребенка, хочешь остаться со мной – приди, скажи. А если нет… Тогда я сама все сделаю.

– Нет… Но как же так? – На Димке лица не было. – Я же не могу…

Он пулей вылетел из кухни. Только дверь в сенях хлопнула. На столе остался дымиться крепкий кофе, к которому он так и не притронулся…

Он больше не пришел ни в этот день, ни на следующий. Маринка как в тумане собрала вещи, взяла Илюшку и уехала в Москву. Состояние у нее было такое, что хотелось повеситься. Только тихое лопотание ребенка удерживало от этого шага.

Всю дорогу в Москву Маринка проплакала. За ней внимательно наблюдала сидевшая напротив немолодая женщина.

– Вам плохо? – спросила она наконец.

Маринка утвердительно кивнула. Слово за слово, Голубева рассказала ей свою печальную историю. Надо делать аборт, но в районную больницу идти нельзя – там дикие очереди, да вдруг еще муж узнает… А в других больницах никого нет знакомых, и вообще, непонятно, как это делается.

– Я вам помогу, – неожиданно сказала женщина, – позвоните мне завтра с утра. Меня Мария Петровна зовут.

Маринка взяла у нее телефон и поблагодарила. В такой ситуации любая встреча как знак судьбы.

На вокзале жену встретил недоумевающий Голубев.

– Ты такая странная, – сразу начал ворчать он, – прошлым летом не вытащить тебя оттуда было, сейчас еще август не закончился, а ты уже тут. У тебя семь пятниц на неделе. Неужели надо было делать все вот так стремительно? Я бы приехал, забрал ребенка… И вообще, ты чертовски плохо выглядишь!

– Я себя не очень хорошо чувствую…

Больше ей сказать мужу было нечего. Как только приехали домой, Маринка уложила ребенка и сама легла спать. Павел Иванович попробовал выказать ей свое мужское расположение, но жена оттолкнула его, и ему стало не по себе:

– Ты что?

– Я же сказала, – взвилась Маринка, – я плохо себя чувствую. А ты тут еще лезешь… Отстань!

Она отползла от него в другой конец кровати и свернулась клубочком. Голубев немного повздыхал и уснул. Маринка не спала целую ночь, осмысливая произошедшее с Димкой.

Наутро, как только муж ушел на работу, она кинулась звонить сердобольной попутчице. Все решения были приняты.

– Мария Петровна, это Марина, мы вчера с вами в электричке познакомились, помните? – выдохнула она в трубку.

– Конечно, Мариночка! Вы не передумали?

– Нет! Мне, наоборот, поскорее надо. Муж на работе… Я ребенка соседке оставлю и приеду…

– Приезжайте, деточка!

Мария Петровна назвала адрес. Это был другой конец Москвы, самая окраина. Но Маринке в этот момент было все равно. Она позвонила в дверь соседке и попросила ее несколько часов посидеть с Илюшкой. Та без особого восторга, но согласилась. Уже через два часа Маринка была на месте.

Квартира, адрес которой был указан на бумажке, находилась в старой хрущевке, минутах в пятнадцати троллейбусом от ближайшего метро. Войдя в грязный, вонючий подъезд, Маринка на минуту в последний раз засомневалась, а стоит ли вообще делать то, что она задумала. Неприятное предчувствие холодком пробежало по ее телу. Но все же, помедлив несколько минут, она начала подниматься по ступенькам. Но чем ближе подходила к нужной двери, тем страшнее ей становилось. Наконец она протянула руку и позвонила. Звонок прозвучал хрипло и отрывисто.

– Ах, это вы, Марина! – Дверь открыла Мария Петровна. – Ну проходите, проходите. Сейчас мы быстро все сделаем. Будете как новенькая!

Маринка нерешительно прошла. В квартире пахло спиртом, гнилой картошкой и еще какой-то гадостью. По узкому коридору с трудом протискивались какие-то люди.

– Идите сюда, устраивайтесь! – продолжала щебетать Мария Петровна. – Вы денежки не забыли? Лучше заранее все посчитать…

Маринку покоробило от слова «денежки», но она достала кошелек и отдала то, что у нее было. После этого в комнату вошли две не очень опрятного вида женщины лет сорока пяти. Они стали раскладывать на небольшом столике какие-то страшные железные инструменты.

– А долго это будет продолжаться? – робко спросила она.

– Часа два! – успокоила Мария Петровна. – вы не волнуйтесь так, у нас каждый день такие, как вы, бывают. Все будет хорошо.

– Раздевайтесь и ложитесь! – коротко сказала другая женщина.

Голубевой было отчаянно страшно, но она покорно легла. Один укол в вену – и она перестала понимать все, что с ней происходило дальше. Некоторое время она еще слышала словно издалека какие-то голоса, металлический звон, а потом и это закончилось.

– Просыпайтесь, деточка! Да просыпайтесь же! – было следующее, что услышала Маринка.

– А может, она в обмороке? – неуверенно спросил другой голос.

– Нет, просто слабенькая. Тяжело ей было. Эй, деточка, пора вставать!

Маринке категорически не хотелось открывать глаза. По мере того как возвращалось сознание, откуда-то изнутри наплывала и горячая, пронзительная боль. Она вскрикнула.

– Ну слава богу. Очнулась! – торжествующе произнесли над ней.

Маринка попыталась открыть глаза. Прямо над ней маячили какие-то расплывающиеся тени.

– Что со мной было?

– Все уже закончилось, девочка моя. Сейчас еще немного посидишь тут – и пойдешь домой бай-бай.

Голубеву с трудом подняли и усадили на диване. Голова кружилась.

– Мне жарко. Я хочу пить, – произнесла она.

Тут же из кухни принесли большую железную кружку с водой. Зубы Маринки беспомощно звякнули о край.

– Почему мне так плохо?

– Ничего страшного, деточка. Скоро все пройдет! Маринка закрыла глаза и откинулась на диване. Силы ее покидали.

– Что это с ней? – спросил голос.

– Не знаю… Горит вся.

– Эй, деточка! Тебе пора собираться домой!

Маринка не реагировала. Голова стала такая тяжелая, что казалось невозможным пошевелиться.

– Надо ее вывести, не хватало нам еще тут проблем. Доведем до метро?

– Доведем…

Как во сне Голубева, в ответ на настоятельные просьбы, поднялась, ее одели, взяли под руки и повели к метро. Ноги не слушались. Казалось, еще миг – и она взлетит.

В следующий раз Маринка пришла в себя в пустом вагоне метро. Прямо перед ней стояла какая-то женщина.

– Как тебе не стыдно! – причитала она. – Такая молодая и такая пьяная!

– Я не пьяная, – слабо возразила Маринка, – мне плохо…

– Плохо? – недоверчиво посмотрела на нее женщина. – Ну-ка дыхни! И правда, пылаешь вся. Наверно, грипп. А едешь-то куда?

Маринка вспомнила и назвала станцию метро. Женщина всплеснула руками:

– Но это же совсем в другой стороне!

– Помогите мне выйти, пожалуйста! Мне надо ехать… Меня ребенок ждет!

– Ладно!

Женщина довезла Маринку до нужной станции:

– Ты сама-то дойдешь?

– Спасибо, дойду…

Медленно-медленно она поковыляла из вагона к выходу. Потом отдышалась и поднялась по лестнице. Со множеством остановок добралась до дома. Позвонила соседке.

– Марина, это очень нехорошо с вашей стороны! – поджала губки та. – Мы договаривались на несколько часов, а прошел целый день! Ваш ребенок неуправляемый. Он поломал мне всю мебель!

– Простите… Я потом все оплачу… – Маринка слабо махнула рукой и позвала Илюшку: – Идем, малыш! А сколько сейчас времени?

– Семь часов!

– Еще раз простите. Сегодня был очень трудный день. Она стала пытаться попасть ключом в замочную скважину,

но это удалось не сразу.

– Вот странная-то! – сказала соседка мужу. – То ли пьяная, то ли еще что похуже. Недаром ребенок такой психованный! Я Паше сразу говорила, не к добру он женился на ней…

Голубев пришел часа через полтора. В вечернее время он пытался подрабатывать репетиторством. Вспомнил, что по первой специальности он учитель истории. Маринка тем временем кое-как разогрела ужин и уложила ребенка. Павел Иванович сначала ничего не заметил.

– Ну как ты? – буркнул он, садясь за стол.

– Нормально, – прошептала Маринка. – Я пойду в комнате приберусь…

– Что это ты на ночь глядя прибираться надумала? Дня, что ли, мало? – раздраженно хмыкнул Голубев и уткнулся в газету.