Текст книги "Маринкина любовь"

Несколько дней после этого вечера Маринка была сама не своя. Потрясений было сразу несколько: Димка, полысевший, в поношенном свитере и все же остающийся по-прежнему родным, Борька с его странными намеками и грустным взглядом, Ирина Николаевна, эта странная тетрадь в клеенчатой обложке, в которую совершенно незнакомый человек записывал десятки строчек о ней. А она просто ездила когда-то в автобусе и даже не подозревала о его существовании… Маринка думала об одиночестве каждого из них в толпе, о непонятной связи, которая соединяет разных людей. На фоне этого даже безобразное поведение Весельцова казалось ей мелочью.

После вечера встреч Маринка имела довольно тяжелый для нее разговор с Ильей. Сын ходил суровый, задумчивый и погруженный в себя без всяких видимых причин.

– Мама, скажи мне честно, я сын дяди Димы, да? – спросил он ее за ужином в отсутствие Весельцова.

– Что ты говоришь? – Маринка поперхнулась чаем.

– Мама, ты мне только честно скажи. Я отцу ничего говорить не буду. Клянусь. Я хочу знать правду.

– Нет! Ты сын своего отца. Не шути так больше, – попыталась закончить этот разговор Маринка.

– Почему же я так похож на него? Я наблюдал за ним… Он такой же нервный, как я, даже ходит так же… У папы ничего такого нет.

– Ты тоже заметил? Это сложно объяснить, сын…

– Мама, но почему ты его любишь столько лет? Он же старый, лысый, и свитер у него грязный! Что ты в нем нашла?

– Когда мы встретились впервые, он был совсем другим, – сказала Маринка проникновенно, вдруг осознав, что уходить от разговора бессмысленно. – Он был такой, как ты, – высокий, светлый, веселый. У него было большое будущее. Это сейчас он изменился. Время не щадит людей.

– Это кого как! – хмыкнул Илья. – Вот твой Весельцов – цветет и пахнет! Килограмм на десять с тобой поправился, в дверь уже не проходит!.. А почему ты не вышла за этого своего Димку замуж?

– Не знаю, сын… Наверно, не сложилось…

– А он тоже тебя любит?

– У него жена Лена, он ждет ребенка. И давай закончим этот разговор. Я устала…

Илья разочарованно покачал головой и ушел к себе в комнату. У него явно было какое-то свое мнение по этому вопросу.

С Весельцовым же отношения после вечера встреч и вовсе охладились. Маринка вдруг осознала со всей ясностью, что рядом с ней живет человек, который вовсе не является заменой Димке. Да, он похож на него, он привычен и близок, но он – чужой. То, что раскрывалось в ней, когда она была с Димкой, раскрывалось с первых же мгновений близости, – со Славой пряталось глубоко, так глубоко, что на поверхности оставалась лишь игра и – что было впервые ею осознано – фальшь. Дело было даже не в том, что она своими глазами видела, как Весельцов заигрывает с Викой, – дело было в том, что творилось в ее душе… Оказывается, суррогаты вовсе не спасают!

А тут еще мать вечером в истерике позвонила. Кричала в трубку, что наложит на себя руки. Связь была плохая – что-то хрустело, булькало и, наконец, линия вовсе отключилась. Мать не перезвонила и сама трубку не брала. Маринка чуть не всю ночь не спала и мысленно молилась. Только бы ничего с собой не сделала, только бы ничего!.. Утром рванула в Петровское с первой электричкой. Мать лежала дома с горячей тряпкой на голове, рядом сидела и клевала носом Кристинка.

– Что случилось? – спросила Маринка.

– Все плохо! – Сестра махнула рукой и продолжила шепотом: – Отец ночевать не приходил, а потом сказал, что к своей любовнице навсегда уходит! «Скорая» дважды за ночь приезжала.

– К какой любовнице, черт бы вас побрал?

– К той, которая постоянная у него… Давно уже. Кладовщица с овощебазы. Разведенная, одинокая баба, без детей. Звать Манькой, но года два назад сериалов насмотрелась, имя в паспорте поменяла, просит, чтобы все ее Анхеликой звали. Море по колено. Мать с ней ничего сделать не может…

– Я повешусь! Я все-таки сейчас встану и повешусь! И вы меня не удержите! – подала слабый голос Лидия Ивановна и сделала попытку приподняться. – Пусть ему будет потом всю жизнь стыдно, что он жену убил! Я еще записку напишу, что он, гад, во всем виноват!

– Лежи, мамочка! – бросилась к ней Кристинка, беспомощно глядя на окаменевшую от злости сестру. – Не делай этого, пожалуйста!

– Нет, повешусь! Или отравлюсь!

– Мама, что ты несешь! – Маринка села на край кровати. Бивший ее со вчерашнего вечера озноб стал потихоньку отступать. – Ты сама-то подумай!

– Я хочу, чтобы ему, мерзавцу, было плохо! Хуже, чем мне!

– Ты думаешь, что ему плохо будет, если ты руки на себя наложишь? – вскипела Маринка. – Да он обрадуется только!

– Как это – обрадуется? – недоверчиво спросила мать и открыла один глаз.

– А вот так. Что ты на себя руки наложила и теперь он имеет полное право жить с этой самой Анхеликой!

Повисла пауза, Лидия Ивановна лежала и осмысливала только что услышанное. Потом откинула одеяло, одним движением сбросила с головы тряпку и села на кровати.

– Вот уж дудки! Он смерти моей, сволочь такая, хочет, чтобы на Маньке, Анхелике проклятой, жениться? Не выйдет! Я ему еще покажу, засранцу! Он еще ко мне на коленях приползет, умолять будет принять его! И стерву эту задушу собственноручно!

Лидия Ивановна, потрясая в воздухе кулаками, мгновенно надела халат и причесалась. Потом несколько раз прошлась по комнате, что-то бормоча, схватила телефонную трубку, позвонила кому-то, выкрикивая нецензурные ругательства. Было видно, что от мыслей о суициде не осталось и следа. Кристинка облегченно вздохнула и поглядела на Маринку:

– Ну ты молодец! Я всю ночь тут глаз не сомкнула, боялась, что она что-то с собой сделает… Думала, вдруг не удержу.

– Ничего она не сделает. Не бойся! Ты сама-то как?

– Ничего, вот с Лехой маюсь. Маленький, тоже внимания к себе требует. Представляешь – ну как можно доверить ребенка такой бабушке! Сейчас вот соседям его оставила – нечего ему тут все это слушать.

– Правильно! Пойдем пройдемся немного. А то у меня голова кругом уже идет.

– Пойдем! А потом я в общежитие – надо на Леху хоть посмотреть. И немного поспать, а то с ног валюсь!

– Я к тебе зайду ненадолго, посижу с малышом… Тут находиться – сил нет!

Так шли сестры по начинающей зеленеть аллее, говорили о матери, о жизни, о детях. Вдруг Кристинка остановилась и рассмеялась:

– Ты только посмотри, кто едет! Грибник грибника… – Кто?

– Да любимый твой! Вот так встреча! Действительно, навстречу женщинам на велосипеде катил Соловьев. Он подъехал к ним и остановился.

– Привет! – сказал он Маринке, слегка хмурясь. – Какими судьбами?

– Вот маму навестить приехала.

– Я пойду? – лукаво сказала Кристинка и подмигнула сестре.

– Нет, подожди. Я с тобой…

– Куда ты? Я тебя сам провожу.

– Давай, Дима, давай, – ободрила Кристинка. – Не слушай ее. А я пойду. Ужасно спать хочется!

Маринка открыла было рот, чтобы воспротивиться, но сестра уже игриво сделала ручкой и быстро пошла дальше..

– Садись, что ли, – предложил Соловьев, показывая на багажник, – покатаю.

Маринка тряхнула волосами и села. Они поехали. Голубева обнимала Димку за талию и думала, зачем она это все делает. Смысла никакого. Но как хотелось еще раз почувствовать рядом Димкино тепло, его знакомый запах!

– Тили-тили тесто, жених и невеста!

Снова рядом с ними бежали маленькие дети, смеялись и показывали на них пальцами. Интересно, время вообще бежит вперед – или только бесконечно возвращается назад по кругу в одни и те же точки?..

Часа полтора Соловьев возил Маринку по Петровскому. Они съездили к реке, прокатились по мосту, объехали школу…

– Дим, мне пора, – тихо сказала Маринка, посмотрев на часы.

– Разве ты не останешься? – вдруг удивился он.

– Нет, мне надо ехать…

– Понятно, тебя твой свиноподобный ждет! – мрачно резюмировал Димка. – Ну давай отвезу тебя на вокзал.

На перроне они постояли рядом минут десять, пока ждали электричку.

– Ну я покатил…

– Дим, подожди…

– Чего?

– Нет, ничего…

– Пока!

– Ты меня не поцелуешь?

Димка быстро ткнулся ей в шею, отвернулся и уехал на велосипеде, остервенело крутя педали. Маринка отчего-то заплакала.

Когда она вернулась домой, Слава лежал на диване и смотрел телевизор.

– Где ты была? – спросил он равнодушно.

– У мамы. Ей было плохо…

– А…

– Слав, ты знаешь, я там Диму видела…

– Какого Диму? Того алкоголика с вечера выпускников, что ли? Ох как мы с ним попили!

Весельцов мечтательно вздохнул и отвернулся к телевизору. Маринка пошла на кухню и поставила чайник. На душе скребли кошки отчаяния.

Глава 12
СНЫ НАЯВУ

Однажды ночью Ташу разбудил телефонный звонок. Кто бы это мог быть в такой час? Таша боялась ночных звонков – от них веяло опасностью. После минутного колебания она взяла трубку:

– Алло?

– Мне срочно надо поговорить с тобой. Очень срочно… – Голос Леона в трубке дрожал.

– Слушай, нам не о чем говорить.

– Очень надо!

– Давай завтра. Позвони на мобильный часов в восемь…

– Мне надо тебя увидеть. Не телефонный разговор! Я тебя очень прошу!

– Ладно, приезжай.

. Таша недовольно приподнялась с кровати и посмотрела на циферблат. Было три часа ночи. Какое хамство! Не появляться два с половиной месяца, а потом вот так позвонить! А завтра у нее важный эфир. Значит, глаза будут красные – и опять все пойдет наперекосяк… Таша умылась и натянула джинсы. Похоже, сегодня она скажет ему все, что думает. Все, абсолютно все! А главное, что им никогда больше не надо встречаться. Потому что она никогда его не простит.

Леон приехал через пятнадцать минут. Таша встретила его в дверях ледяным молчанием. Он потерянно потоптался у дверей:

– Войти можно?

– Зачем ты приехал?

– Такое случилось, ты не представляешь! – вдруг начал рыдать, громко всхлипывая. Ташина холодность мгновенно улетучилась, она втащила его в квартиру:

– Что случилось? Что-то серьезное?

– Да, да! Очень серьезное. Я не знаю, как тебе сказать… Но должен, больше некому… – Леон захлебывался слезами.

– Да говори скорее! – У Миши СПИД.

– Что? Ты не шутишь? – У Таши коленки подкосились, а следом она вдруг почувствовала прилив нежданной агрессии. – Но я тут при чем?

– Ты единственная, кому я могу сказать об этом. Я сам только что узнал. Мне позвонила его жена…

– Боже мой. Я, кажется, схожу с ума…

Она растерянно опустилась на диван в гостиной. Только этого еще не хватало. Мысли понеслись стремительным потоком. Леон продолжал отчаянно рыдать. Он был маленьким и жалким.

– И что теперь? – тихо спросила Таша.

– Он умрет. Вопрос только во времени. Может, месяц, может, три…

– Господи. – С Таши мгновенно слетели остатки сна. Вдруг ее точно тряхнуло изнутри. – Подожди! А как же ты?

– Не знаю.

– Ты проверялся?

– Нет пока. Я же говорю, я только что узнал… Наташка, я не переживу этого!

Таша подошла к скрюченному в кресле Леону и погладила его по голове:

– Тихо, тихо. Мы что-нибудь придумаем. В анализах бывают ошибки…

– Нет ошибок! Он давно знал, просто не говорил мне… Я его так люблю!

– Ну не плачь, ну пожалуйста! Хочешь, я сделаю тебе чай?

Или выпьем коньяку?

– Не могу…

– Нет, давай! Ты полежи, я принесу.

На кухне Таша быстро заварила чай с мятой. Голова гудела. Все только что услышанное казалось неправдой. Наступит утро, а там все выяснится. Не бывает же неразрешимых ситуаций! О себе в этот момент она почему-то не думала. Придя в комнату с чайником, она заметила, что Леон уснул, свернувшись калачиком в кресле. Он вздрагивал и тяжело вздыхал во сне. Таша выключила свет, прикрыла дверь и на цыпочках вышла из комнаты. В отличие от Леона, она не спала, до утра ворочалась, не в силах сомкнуть глаз.

В семь часов она разбудила Леона, который все так же, свернувшись, лежал на диване, как будто за всю ночь даже не пошевелился.

– Я что, уснул? Сколько времени? – испуганно спросил он.

– Я сделала тебе кофе. Выпей, и мы решим, что делать дальше.

Голова у нее работала четко и ясно. Пока Леон мелкими, быстрыми глотками пил обжигающий кофе, Таша смотрела на него. Таким она не видела его никогда: у него на лице было самое настоящее страдание.

– Ты съездишь со мной в больницу? Я боюсь, что…

– Когда?

– Прямо сейчас…

– Съезжу.

Таша позвонила на работу и сказала, что очень больна. К черту съемки! У нее грипп, температура, плохое самочувствие. Какой грипп в середине лета? Наверно, простыла под кондиционером или поймала вирус, когда делала сюжет в детской больнице. Сегодня она не выйдет. Когда? Быть может, завтра или послезавтра. Пусть ее заменят, она не боится замен. Разве можно вообще хоть что-то загадывать в жизни? Несколько раз она вспомнила Маринку, пока неслась с Леоном по утренним московским улицам – та давно уже ничего не загадывала…

Чем ближе они подъезжали к больнице на Соколиной Горе, тем бледнее становился Леон – как будто из него самого по капле уходила жизнь. Он сидел, вцепившись в сиденье.

– Я не смогу его увидеть, не смогу… Я не смогу его потерять, – бормотал он.

Они притормозили у мрачного, серого здания. Таша помогла Леону выйти из машины. Его трясло. На входе старый, прокуренный охранник категорически отказался их пропускать.

– Не положено, – твердил он и тыкал пальцем в какую-то бумажку на стене. Леон находился в предобморочном состоянии и тихо всхлипывал.

– ! – Таша порылась в карманах и достала сотенную.

– Проходите, только быстро!

Таша за руку потащила измученного Леона по лестнице. Она думала, что подождет его внизу, но оставлять его в таком состоянии одного было совершенно невозможно. Грязные, серые коридоры, мрачные медсестры, тусклые лампы. Таше и самой было не по себе, что же говорить о Леоне…

– Здесь! – вдруг сказал Леон, увидев номер палаты.

– Мне тебя подождать?

Он слабо кивнул и снова заплакал.

– Я боюсь…

– Иди. Только не надо плакать. Ему от этого будет хуже… Соберись немедленно!

Таша легко подтолкнула Леона к двери и прижалась спиной к холодной стене. Мимо на каталке провезли человека, с головой укрытого белой простыней. К горлу подкатила тошнота. Ей показалось, что она уже находится в морге. Дверь в палату осталась приоткрытой. Минут через пять Таша заглянула в неширокую щель и сразу уперлась глазами в кровать. Рядом на стуле, склонившись к больному, сидел Леон. Он обнимал лежащего в постели человека обеими руками и что-то тихо говорил. Таша отпрянула, как будто увидела нечто запретное. Вдруг по самому ее сердцу резанула пронзительная боль…

Леон вышел примерно через полчаса. У него было совершенно бледное, мертвенное лицо. Закрыв за собой дверь, он фактически рухнул в Ташины руки. Кое-как она доволокла его вниз, посадила в машину. Везла, тихо ругая пробки, не на шутку опасаясь: довезет ли? Леон молчал и не открывал глаз. Дома она положила его в кровать, укрыла двумя одеялами – Леона бил озноб.

– Расскажи мне…

– Он умирает… Мой Мишель умирает…

– Ты его очень любишь?

– Да, да! Я только сейчас понял, что именно он значит для меня! Он – моя жизнь…

– Леон! Почему ты никогда не рассказывал про него?

– Потому что боялся, что ты не поймешь… Многие не понимали.

– Леон, я тебя люблю. Расскажи мне про него, про себя. Мне это важно…

– Правда? Я не думал…

– Почему ты приехал ко мне?

– Потому что не к кому было больше. Потому что тебя я тоже люблю…

– Не надо, Леон!

– Я не вру. Ты стала моей первой женщиной… Я не думал, что такое вообще возможно. Мы с Мишей вместе уже семь лет. Он помогал мне во всем, баловал меня, любил. Я вел себя как капризный мальчишка. Изменял ему, обманывал. Мне казалось, что он скучный и старый. Хотя ему всего сорок пять… Я его дразнил, при нем звонил приятелям. Он отчаянно ревновал, а потом все прощал. Стоило мне улыбнуться – и все снова было по-прежнему… Ты знаешь, мне казалось, что он будет всегда. Я знал, что в этом море чужих людей, которое меня окружает, есть незыблемый остров – это он. А потом появилась ты. Для меня самого это было шоком, понимаешь? Раньше я не выносил женщин! Но в тебе было что-то особенное, не как в остальных, понимаешь? Я как будто узнал тебя… Наши встречи с тобой становились моей пыткой: я не мог никому признаться, что ты у меня есть. И расстаться с тобой я тоже не мог. Такого у меня никогда не было. Не знаю почему…

– Я знаю… Ты правильно тогда угадал: я говорила с твоим Михаилом. И больше того – даже встречалась с ним…

– Что? Когда?.. Почему ничего не сказала? – Леон даже присел в кровати.

– Что не сказала? Мы встретились, коротко поговорили. Он просил, даже настаивал, чтобы я тебя оставила…

– Он так боялся меня потерять! Всегда говорил, что от женщин самое большое в мире зло. Что они не умеют любить. Он очень тонкий. Он ведь сразу как-то почувствовал, что ты совсем другое. Не как остальные мои друзья… Я вообще-то ни с кем не встречался дольше месяца, мне становилось скучно. Только Миша и ты…

– Завтра поедем к нему снова. Сегодня я как-то не сообразила, надо поговорить с врачами… Все узнаем.

– Ты не бросишь меня? После всего этого не бросишь?

– Нет.

– Спасибо. – Леон взял Ташину руку и приложил к своим холодным губам.

А на следующее утро ему сообщили, что Михаил умер. На его похоронах было много известных людей. У гроба стояла холеная немолодая жена и двое детей. Таша с Леоном сиротливо топтались в самом хвосте толпы – даже попрощаться с Мишей нормально не получилось. Зато потом, когда все разъехались, они до самых сумерек просидели на свежей могиле. Это потом Таша таскала безучастного Леона по врачам, заставляла сдавать анализы, две недели ждала результатов… Решила провериться сама и пережила тот день, когда в ее анализах оказалось что-то не так. Пришлось делать все заново и снова ждать, словно под вот-вот готовым сорваться дамокловым мечом. А потом едва улыбаться уголками губ, когда все оказалось в порядке. Но это было гораздо позже. В день Мишиных похорон Таша с Леоном пили водку у него на могиле. Накрапывал дождь, и над всем витало знакомое, отчаянное чувство потери…

Примерно через полгода после вечера встреч выпускников Маринке позвонил Серега. Это уже само по себе было странным, поскольку оба они не забыли ту давнюю дачную историю, хотя, оказываясь в общей компании, делали вид, что между ними нет никаких трений.

– Привет, кума! – как-то потерянно сказал он. – Ты можешь говорить?

– Привет! А что это тебе со мной вдруг поговорить захотелось? – удивилась Маринка.

– Весельцов дома?

– Нет. Как всегда, по четвергам он в бане.

– Понятно, – грустно усмехнулся Серега. – Ты бы его это… не пускала одного в баню… Мало ли что…

– Спасибо, конечно, за совет, но я как-нибудь уж сама разберусь, что делать. Ты об этом хотел поговорить?

– Нет… Маринка, у меня горе.

– Что случилось? Что-то с Наташкой? Или с Юлькой?

– Нет, успокойся ты, суматошная. Со мной…

– А… Ну рассказывай, чего натворил.

– Маринка, я не знаю, что делать. – Серега помялся. – Мне неудобно тебе говорить. Но ты все правильно рассудишь, как всегда. Мне больше не с кем посоветоваться… Мужики на смех поднимут!

– Говори, не тяни.

– Была не была! Ты помнишь вечер встречи выпускников в прошлом мае?

– Да как уж такое забудешь! Конечно, помню! А что?

– Я там был без Наташки… Пришел просто водки выпить, многих знаю… И там встретил женщину, понимаешь?

– Как не понять!

– И она у меня уже полгода живет. Наташка не знает… Ты ей только не говори… Я денег заработал, еще одну квартиру купил, рядом с ВДНХ, где офис у меня… Думал, пусть пока будет, а потом Юльке оставлю… В общем, она там живет.

– Кто?

– Эта женщина.

– А имя у женщины есть?

– Виктория.

– Виктория? – Маринка чуть трубку не выронила. – Не шути!

– Мне не до шуток.

– Значит, увяз-таки наш герой в глубоком декольте! Вот подколодная… И сюда добралась!

– Не говори так. Мне очень плохо.

– А когда жить ее к себе привел, хорошо было?

– Я не знаю… Не соображал ничего. Что мне делать, Марин? – спросил Серега потерянно.

– Ты что, любишь ее, что ли?

– Нет! Нет! Я не знаю, как ее обратно на Украину отправить. Она не работает, живет у меня и только деньги тянет… Угрожает все Наташке рассказать. Требует жениться на ней. Я не знаю, как ее выдворить!

– Так ты не собираешься уходить от Наташки?

– Нет! Я ее как раз люблю…

– Хороша любовь! Ладно, хоть от тебя все это узнала. А то встретила бы – убила.

– Ну Марин…

– Так что ты тянешь? Мужик ты или слюнтяй какой?

– А что делать-то надо?

– Поезжай к ней прямо сейчас. Скажи, что не намерен больше терпеть ее присутствие и любишь Наташку. И билет в один конец на родную Украину не забудь девушке приобрести. Потом помоги собрать чемодан и отвези на вокзал. И проследи, чтобы поезд отправился…

– И все? – вдруг обрадовался Серега. – Так это я сейчас, мигом! Спасибо тебе, кума!

Через несколько часов Серега перезвонил снова. Голос у него был счастливый:

– Ты представляешь, я сделал все, как ты сказала! Она испугалась, начала меня умолять. А я был такой суровый, непреклонный… В общем, собрали ее манатки, а потом я ее на поезд погрузил. И отбыла она в свой Донецк! Я уже и домработницу вызвал, чтобы квартиру в порядок привела. Подарю ее Юльке на день рожденья!

– Вот и молодец. Только смотри больше не вляпайся, пусть тебе это уроком послужит. А то получишь у меня!

– Нет уж, больше ни-ни! Эта стерва столько крови у меня выпила… А денег сколько я на нее извел!..

– Ну поздравляю. И до скорого! Я как раз собиралась к вам заглянуть на днях.

– Марин, слушай… – Серега замялся.

– Чего еще?

– Ты только Наташке не говори ничего, ладно? Я тебя очень прошу… Она беременная – не переживет такого.

– Гусар, ты столько лет со мной общаешься, а все не усвоишь, что я никогда ничего никому не рассказываю! В отличие от некоторых. Успокойся и занимайся своими делами. О Наташке позаботься!

– Да, конечно! Кума, ты такая мудрая! Спасибо тебе! Я тебя люблю!

– Очень тронута!

А через три дня прилетела из-за океана печальная новость: от инфаркта в Нью-Йорке скончался Лев Дмитриевич. Маринке об этом сказала Наташка, которая находилась в состоянии тихого шока. Самое неожиданное заключалось в том, что Соловьев-старший завещал себя похоронить в Липовом, рядом с первой женой… Тело должны были вот-вот привезти, и беременная Наташка совершенно не знала, что делать. Маринка кинулась ей на помощь – бросила все дела и тоже поехала в Липовое. По дороге с поразительной живостью в памяти всплыли воспоминания многолетней давности о том, как она переживала свой первый в жизни тяжелый шок – смерть Димкиной матери… И ее захлестнула прежняя волна горечи и отчаяния.

Когда Маринка добралась на перекладных до Липового, там на месте уже были Наташка с Серегой и хмурый Димка с женой и ребенком. Все, кроме Наташки, посматривали на Маринку косо. Ленка с ней даже не поздоровалась, только взглянула неприязненно из-под насупленных бровей.

– А эта зачем приехала? – спросила Лена громко. Ей не ответили.

– Мариночка, – бросилась ей на шею, обливаясь слезами, Наташка, закутанная в пуховый платок. – Как хорошо, что ты приехала! Мы тут все в ужасе… Кладбище так разрослось, мамину могилу найти не можем. Мы тут не были сколько уже лет… Да еще замело все! Серега договорился на всякий случай насчет другого места. Но папа-то хотел туда, где мама… Его сюда специально привезут!

– Успокойся, Наташенька! Серега, уведи ее в комнату. Пусть отдохнет. Димка, пошли со мной.

– Куда?

– На кладбище, конечно. Будем могилу искать.

– А откуда она-то про могилу знает, если даже никто из вас найти не может? – снова с вызовом спросила Лена.

– Она знает, – пробормотал Димка, краснея.

– Тогда и я пойду с вами! Наташа, отведи ребенка к соседям!

Лена взяла Димку под руку, и они пошли следом за Маринкой. На улице было очень холодно, мела метель. Пока шли до кладбища, никто не проронил ни слова. За воротами все казалось сплошной белой поляной – не разобрать ничего. Маринка вздрогнула и попыталась воскресить в памяти до мельчайших деталей тот свой приход на кладбище, когда она каким-то чудом нашла могилу Татьяны Алексеевны. Умом она понимала, что в этот раз шансы ее минимальны, но все-таки какая-то неведомая сила толкала ее по сугробам вперед.

– Митя, пошли назад! Мне холодно! – наконец взмолилась Лена. – Ничего мы тут не найдем! Ты что, не видишь, она тоже не знает.

– Иди, я останусь…

– Это глупо! Надо хоронить в другом месте. Примерно через час бесплодных блужданий по колено в снегу Димкина жена фыркнула и ушла. Маринка продолжала бродить между заснеженных деревьев, напряженно вглядываясь перед собой. Ей снова казалось, что она исполняет очень важную миссию. Не может быть, чтобы она не нашла!

– Марин, Лена права! – подал наконец голос Димка. – Надо возвращаться. Мы заболеем. Смотри, темнеет уже.

– Нет!

Вдруг прямо перед ней точно из-под земли возник крест, на котором под снегом лежали живые цветы. Цветы зимой! Маринка подошла ближе. С фотографии на нее посмотрели светлые девчоночьи глаза. Где она их видела? И как вспышка: рассказ об умершей девочке в прошлый приезд! Теперь прямо и направо!

– Мы уже рядом!

Маринка, спотыкаясь и падая, полезла через сугробы.

– Марин, ну куда ты, Марин… Я не могу больше!

– Здесь! – Маринка уверенно показала рукой на присыпанную снегом плиту за оградкой. – Я знала, что найду!

По ее телу разлилось блаженное тепло, Маринка почти не ощущала усталости. Она открыла оградку и рукавичкой смела с надгробия снег.

Димка подошел и стал рядом. Он тяжело дышал.

– Этого не может быть! – сказал он тихо. – Даже местные не смогли найти. Как тебе удалось?

– Это Татьяна Алексеевна снова помогла, царство ей небесное! – улыбнулась Маринка. – А теперь идем назад! Надо спешить!

Она привязала на оградку свой красный шарф – для того чтобы не плутать в следующий раз, и они поспешили назад.

– Ну что, не нашли? – встретила их встревоженная Наташка. – Лена рассказала… Не надо было идти!

– Нашли, нашли! – Димка радостно потирал замерзшие руки. – Отправляй туда людей скорее яму копать – я сейчас нарисую план…

– Да ты хоть разденься!..

Из комнаты выглянула закутанная в платок Лена, все так же ненавистно посмотрела на Маринку, но ничего не сказала. Серега быстро отдал несколько распоряжений сидящим в углу людям.

– Я пойду с ними, – сказал он, целуя Наташку.

– И я! – рванулась было Маринка, но Серега преградил ей путь мускулистой рукой:

– А ты, кума беспокойная, сиди-ка дома. Отогревайся! Гроб с телом Льва Дмитриевича привезли на машине часов в семь вечера. Из Америки проводить его в последний путь приехала его вторая жена Татьяна и двое взрослых детей. Они совсем не были похожи на Димку с Наташкой – все в черном, молчаливые, отстраненные, они холодно поздоровались со всеми и сели в сторонке. Татьяна казалась усталой и нервной.

– Я не понимаю, почему он так учудил напоследок! – громко говорила она Наташке, заламывая ухоженные руки с крупными перстнями. – Мы могли все очень хорошо сделать в Америке. Кремация – это так удобно. Почему он захотел, чтобы его похоронили именно здесь? Почему он захотел, чтобы на похоронах были только родные? У него в Штатах столько влиятельных друзей… Они не поймут! К чему такие сложности?

На Маринку больше никто не обращал внимания. Она сняла скатерть и занавесила единственное в доме зеркало, принесла свечи. Гроб с телом покойного установили в гостиной на столе. Пока родные сидели у гроба, Маринка мыла на кухне посуду, готовила немудреную еду. Надо же еще помянуть человека после похорон… Часа через полтора Татьяна с детьми ушли ночевать к соседям, – видимо, сказывались дальний перелет, стресс последних дней, разница во времени… У гроба продолжали сидеть Наташка с братом. Лена клевала носом у печки на кухне. Ближе к полуночи вернулся Серега.

– Все в порядке, – сказал он, снимая полушубок. – С могилой успеют. Ну и метель! Думал, не дойду обратно!..

– Нам с мужем пора! – заявила вдруг Лена, очнувшись от дремы. – Надо поспать немного. Мите нельзя переутомляться. И ребенок наш давно уже один.

Она немного опасливо заглянула в комнату с покойником, жестом позвала Димку, строго шепнула ему несколько слов. Он помялся и кивнул:

– Марин, мы пойдем… Тут Лене нельзя оставаться. Ей страшно. Ты посмотри за Наташкой.

– Хорошо.

Напоив Серегу чаем, она прошла в комнату, где, склонившись к гробу, неподвижно сидела Наташка. Пламя свечей плясало у нее на распушенных волосах.

– Наташенька, – тихо позвала ее Маринка, – поздно уже.

– И что? Я посижу…

– Тебе надо отдохнуть.

– Я не устала.

– Ты же не можешь сейчас думать только о себе. У тебя ребеночек спать хочет. Иди отдохни несколько часов.

– А как же папа?

– Не беспокойся, я посижу с ним. Как ты думаешь, тут где-нибудь есть Писание?

– Зачем тебе?

– Псалтырь почитаю. Чтобы он отошел легче…

– Я посмотрю…

Через некоторое время она вернулась с потертой книгой в руке:

– Вот, я помнила, что где-то была…

– Спасибо. Иди в комнату, отдыхай. И Серега пусть поспит.

– Он говорит, что тебя одну не оставит. Будет на кухне… Наташка поцеловала Маринку и ушла. Маринка зажгла еще свечей, открыла Евангелие и начала читать вслух. Несколько сильных порывов ветра ударили в окно так, что даже пламя свечей колыхнулось. Не дрогнув, Маринка продолжала читать дальше. Время от времени к ней заглядывал Серега и, убедившись, что все в порядке, снова уходил на кухню. Он не спал – пил чай, думал о чем-то… На рассвете пришла Наташка:

– Ты как?

– Все нормально. Читала…

– Давай теперь я. Иди отдыхай.

– Там еще готовить поминки надо. Мы с Серегой картошку почистим, да?

Ближе к девяти утра пришел заспанный Димка и сел на кухне. !

– Тебе чаю? – спросила Маринка, вытирая руки.

– Угу, – кивнул он, зевая. – А где ты спала?

– Нигде.

– Почему?

– Так надо было.

– Ты странная.

Чуть позже подошли Татьяна с детьми и Лена. Вторая жена Соловьева смотрелась немного странно с укладкой и ярким макияжем, на каблуках, в бархатном черном платье.

– Ах, как же я пойду на кладбище? – качала она головой. – На каблуках, да еще у меня норковая шуба длинная! Там такие сугробы!

Маринке стало не по себе оттого, что за несколько часов до похорон близкого человека эта женщина могла вообще думать о чем-то другом. И сводный брат Димки в черном костюме тоже казался пришельцем из какой-то другой жизни…

– Пора! – сказал Серега, глядя на часы.

– Постоим у гроба, – сказала Татьяна, жестом собирая родственников в комнате.

Все стали вокруг гроба и замолчали. Маринка не осмелилась выйти с кухни и смотрела в дверной проем.

– Марин, а ты? Иди сюда! – позвала ее Наташка и поставила между собой и Димкой.

В ту же минуту Маринка почувствовала, что ее сильно толкнули в бок. Димкина жена Лена, которая, видимо, почувствовала себя притесненной, отодвинула Маринку локтем и стала прямо перед ней, так что Маринка из-за ее головы даже гроба не видела. Только рыжеватый затылок с жидкими прямыми волосами. Она ничего не сказала Лене – разве можно вообще что-то говорить в такой день? Когда выносили гроб, она положила в него цветы и украдкой поцеловала его уголок.