Текст книги "Изувеченный"

Глава 25. Венецианка

Клер вернулась домой поздно. Дорогу назад она нашла без труда. Хотя это было странно, ведь она же заблудилась. Но кто-то будто вел ее по лесу. В такие моменты начинаешь верить в незримую нить Ариадны или в собственный инстинкт самосохранения, который уносит тебя подальше от злачных мест. Как только тогда он не помешал ей в них зайти?

Мясник! Странный человек. Клер ни за что бы не подумала, что в современном мире сохранились такие странные люди и еще более странные места. Сейчас не Средневековье, но туши на крюках так резко напоминают о нем. В ее сознании они извивались, как живые люди, лишенные кожи. Стоило прикрыть глаза, и она видела человеческих существ, освежеванных подобно скотине. Какое зловещее воображение! Уж лучше ей было его лишиться, потому что рисовать такие картины ни в коем случае нельзя. До сих пор ее сны и фантазии были куда приятнее.

Хриплый голос мясника все еще звучал в сознании. Чего хотел от нее этот мужлан? Может, он принял ее за кого-то другого? Он смотрел на нее так, будто знает ее очень давно. Будто знает ее лучше, чем она сама себя знает.

Клер даже подумала: а может, вернуться к нему и спросить у него о своих видениях? Если он не зарежет ее раньше, то, вероятно, хотя бы подскажет, что со всем этим делать.

Сама Клер не знала, как ей поступить. Она бесцельно водила пальцами по корешкам на книжных полках и вдруг заметила один переплет без золотого тиснения или каких-либо надписей. Для ее библиотеки такая книга была новинкой. Клер покупала только красиво оформленные издания. Ее интересовали ярко иллюстрированные энциклопедии, альбомы, романы в цветных бумажных переплетах, антикварные и букинистические тома с золотыми обрезами или литографиями. Гладкий черный переплет не подходил для ее коллекции. Клер потянулась, чтобы снять его с полки, и пальцы ощутили кожу змеи. Обложка действительно была чисто-черной, без каких-либо украшений или надписей. Что может быть внутри? Сборник афоризмов? Поэзия? Цитаты и поговорки? Рецепты? Пословицы? А может, это словарь или чистый блокнот? Но как он сюда попал? Остался от прежних хозяев?

Клер раскрыла первые страницы. Они оказались довольно ветхими и потрепанными. Форзац и фронтиспис были испещрены какими-то значками и пометками. На первой странице изображалось нарисованное от руки родовое древо. О, кажется, она столкнулась с генеалогией. Клер капризно надула губы. Но вот она заметила, что почти все имена на родовом древе кем-то перечеркнуты. Дальше нарисованы кресты и знаки, как на могилах. А еще дальше несколько страниц были вырваны. Остались рваные края и обрывок закладки. Клер смотрела на символы, значения которых не понимала, но они казались ей смутно знакомыми. А вот и чья-то печать, даже есть инициалы. А дальше и выписанное имя – Донатьен де Франко. Знакомое имя. Она слышала это имя во снах. За ним шли страницы, испещренные мелким каллиграфическим почерком. Многое из написанного разобрать можно было разве только под лупой, да и то только с помощью переводчика. Клер догадалась, что перед ней смесь из разных языков, большинство которых она не знала. Меж абзацами текста встречались схематичные абстрактные рисунки, выполненные все так же чернилами от руки. Клер долго разглядывала их, силясь припомнить, где раньше она уже это видела.

Они выглядели такими простыми и знакомыми, но вспомнить было так сложно. Она тщетно напрягала мозг. Между нею и воспоминаниями стояла какая-то нерушимая преграда, и сознание болезненно билось об нее, прорываясь назад. Клер тяжело дышала, она водила пальцами по строчкам.

Чернила давно высохли и выцвели, но кое-что еще можно было разобрать. Здесь были символы, знаки, чуть ли не иероглифы. Какой-то шифр или тайнопись сочетались со смесью из самых разных языков. Какие-то из них Клер знала, какие-то нет. Вот это похоже на итальянский. Похоже ли? Клер вспомнила про одну уловку средневековых итальянцев, о которой прочла где-то очень давно, когда пишущий использовал зеркало, чтобы текст выходил, как в отражении справа налево, а не слева направо, как это обычно положено. Такой текст и прочесть можно было только в отражении, приставив к нему зеркальце. Иначе знакомые буквы казались непонятными.

Клер хотела уже достать зеркальце из ящика в туалетном столике, но перевернула страницу и увидела более-менее понятный текст. А еще знакомое имя.

Корделия!

Что-то легко поддалось в сознании, как будто в заржавевший замок наконец вставили ключ и он поддался. Будто качнулась на волнах венецианская гондола. Будто девушка в старинном платье обернулась и сняла золоченую маску, а под ней Клер увидела лицо, подобное своему.

Текст написал мужчина, и слова ей были смутно знакомы. Как и дата. Венеция 1572 г. Вечер перед Жирным Вторником. Вечер Карнавала.

«Говорят, у каждого свой крест. Корделия – мой крест. Странно, как святая может погубить дьявола, при этом не приложив никаких усилий. На улицах Венеции все носят карнавальные маски. Корделии она не нужна. Ее святость сама по себе является маской, за которой лишь пустота. Чем же она меня покорила? Это загадка. Чем пустая оболочка белизны может прельстить черноту? Чего я хочу от нее? Я следую за ней, как раб. Она меня пленила. Я знаю, что однажды она погубит меня. Святая и смертоносная. Награда и смерть для демона.

Карты, ритуалы, руны, гадалки, даже мавр – все твердят об опасности, исходящей от нее. Должна ли святость быть такой опасной? В моих видениях Корделия снимает золотую маску и смотрит на меня обвиняющим взглядом холодного небесного создания. Я знаю, как они опасны, небесные создания, и все равно люблю ее».

Клер прекратила читать. И вспомнила собственное изречение: «Когда видишь ангела, никогда не следует забывать о том, что сатана тоже был ангелом».

А что, если это не ее личное изречение? Что, если кто-то однажды уже говорил ей эти слова? Вернее, шептал на ухо, как предостережение. Когда-то давным-давно.

И эти слова звучали через столетия.

Клер снова бросила взгляд на строчки.

«Мог ли ангел спуститься с небес в поисках мести мне и притвориться венецианкой? Заказать себе маску из папье-маше и сусального золота. Изобразить холодность и набожность.

Ангелы холодны и опасны. Они бы уничтожили меня, если б могли. Но они бессильны.

Корделия способна погубить меня. Я знаю. Она медлит не потому, что у нее не хватает для этого сил. Бесчувственное холодное небесное существо внутри нее ждет, когда стрелки часов достигнут рокового момента».

Клер задела рукой часы на каминной полке. Стекло на циферблате лопнуло. Острые осколки крошевом посыпались на ковер. Клер хотела поправить то, что осталось, но сделала только хуже. Часы упали на пол, прямо к ее ногам. Дорогая вещь рассыпалась на винтики, пружинки и шестеренки. Разве когда-то это были часы?! Клер удрученно смотрела на горку щепок и осколков. А ведь разбитый предмет был ценным и старинным. Однако Клер даже не ощутила сожаления. Разбились будто и не часы, разбилось время, разделявшее ее и Донатьена.

Да, она помнила это имя! Красивое имя, чувственные слова. Изящные вещи, деньги на которые тратились с расточительностью и которые так легко сломать, но о которых потом никто не жалел, потому что в палаццо де Франко их было слишком много и все время прибывали новые. То была роскошь, и венецианские зеркала с золочеными рамами бесконечно приумножали ее в своих отражениях.

Клер помнила молодого мужчину, похожего на Лестата де Лионкура из вампирских хроник Анны Райс. Только еще более прекрасного.

А еще Клер помнила слова мясника, которые гулким эхом звучали у нее в голове: «Приходи, когда проголодаешься».

Что он имел в виду? Клер заметила свою кровь на осколках, и ей захотелось вдруг слизать ее. Она поднесла к губам собственные пальцы, и, кажется, что-то шевельнулось в зеркале на стене. Какая-то тень или живое существо? Странно, как мелькнувшие отражения или тени способны производить впечатление живых существ, обитающих в зеркале.

Клер начала бояться зеркал и того, что жило в них. Точнее, только одного существа, застрявшего в зазеркалье. Оно ее звало.

Но не сейчас. Сейчас она была одна.

Клер все-таки достала ручное зеркальце и начала бесцельно прислонять его к страницам, к одной за другой. Вдруг где-то обнаружится знакомый ей зеркальный шифр. И она его обнаружила. Только прочтенные фразы показались ей абсолютно бессмысленными.

«Жизнь после смерти».

«Холодные бездушные ангелы».

«Люцифер был самым прекрасным ангелом».

«Люцифер смотрит на меня из зеркала».

«Я – Люцифер».

А где же подпись Донатьена? Он не подписывался даже инициалами, но имя Корделии встречалось слишком часто. Оно скользило, как призрак, из страницы в страницу. Швея! Кружевница! Возлюбленная! Ангел в маске и без! Гибель! Венецианка!

Клер задумчиво водила пальцами по фразам. Наброски самых разных масок и эмблем испещряли поля. Клер безошибочно определяла зарисовки разных созвездий – видимо, составитель не раз разглядывал их в телескоп. Небесные светила часто принимали какие-то странные очертания. Так, рисунки Солнца и Луны были слиты между собой, словно в мезальянсе. Или такой значок имел какой-то особый смысл.

Все в этом мире должно иметь какое-то значение. Ведь каждая мельчайшая деталь является непременной составляющей одного цельного рисунка мироздания. Клер, как художница, должна была это понимать. Но сейчас перед ней встал не рисунок, а какой-то особенный чертеж. Ее это привело в замешательство, как если бы кто-то представил перед ней схему рассыпанных недавно часов. Или схему движения планет.

Все же Клер сняла кофточку, чтобы осмотреть свои плечи и руки. Она наносила себе порезы не по схеме, тем не менее рубцы, оставшиеся на коже, принимали какую-то особенную форму. Они словно сливались в один алый чертеж, составленный из загадочных знаков.

Когда-то Клер прочла древнее восточное предание о музыканте, который попал в плен к духам и мог спастись от них, лишь начертив на всем своем теле тайнопись. Она даже не помнила толком, чье это было предание: японское, китайское, корейское? Помнила только, что сам музыкант был слеп, а те, кто чертили на его коже священные знаки, забыли лишь про его уши. Таким образом, несчастный и остался без ушей. Злые духи их оторвали. Теперь она могла сделать из этой истории лишь один вывод – есть знаки, оберегающие от духов. Но также есть и те, которые их призывают.

Линии на своей коже она пока не могла причислить ни к тем, ни к другим. И все-таки ее мучили какие-то сомнения.

Зеркало стало сферой, которая вызывала у нее страх. Нож стал оружием против страха. Но только в том случае, если она поворачивала его острием против себя самой. Боль очищала и спасала. Демон отсиживался в зеркале.

Стоило ли заниматься дальше расшифровкой странного дневника. Да и как все это расшифровать? Ее скудных познаний в языках и шифрах мало на что хватало. И вряд ли маленький сборник чьих-то записей мог послужить ключом к разгадке ее тайны. Интересно, он переплетен в телячью кожу или человеческую? Если он принадлежал тому, о ком она подумала, то второе было вероятнее. Клер, затаив дыхание, погладила пальцами мягкий переплет. Другая бы девушка не прикоснулась даже к редчайшим драгоценностям с таким восхищением, с каким она касалась темной кожи. Любопытно, чья это кожа?

Кажется, Клер знала.

Глава 26. Чужое подвенечное платье

Венеция, столетия назад

– В детстве я пытался поймать русалку на рыболовный крючок, – признался Донатьен. Без смеха. Он не мог над этим смеяться, хотя любому здравомыслящему человеку такое заявление показалось бы смехотворным. Но только не ему, который помнил ночные холодные объятия и речную влагу на своей постели. Что значит поцеловать вместо губ щупальца медузы?

Когда он вырос, ночью к нему пришло существо из воды. Женщина. Она его целовала, и оставались раны. Но стоит ли рассказывать об этом Корделии? Как и о многом другом.

– Тебе ведь это не удалось? – Корделия выглядела в этот вечер удивительно бледной. – Или все-таки удалось?

Ее голос звучал как-то непривычно настороженно.

Донатьен только пожал плечами.

– Теперь меня интересует добыча несколько другого рода, – неопределенно проронил он.

– И какого же?

– Черная жемчужина. – Он выудил ее из целого ларца белого жемчуга. – Такие попадаются раз в сто лет. Возьми ее!

Он положил Корделии на ладонь.

– Как символ моей особенной привязанности к тебе.

Подарок – это всегда приятно… но ее цвет! Корделия подумала, что впервые «улика смерти», как называли жемчуг, носит свой настоящий оттенок. Угольно-черный. Жемчужина лоснилась, как жирный сгусток тьмы. Именно такой она и должна быть.

И все-таки ее не оставляло ощущение, что Донатьен пытался сказать о чем-то другом. Не о ловле жемчуга. О куда более крупной добыче.

– Как ты думаешь, что состоится девятого марта, сразу после карнавала?

– Твоя свадьба.

Он опустил глаза. Конечно же, о назначенной дате все уже знали, даже Корделия. Только он вот имел в виду совсем не это.

– Ты любишь свадьбы?

– Смотря чьи.

– Есть один обряд, похожий на свадьбу. То есть для него тоже нужна невеста, но… – он запнулся. Сколько можно ей открыть?

– Но? – подстегнула его собеседница. Как же она проницательна. И как мудры ее красивые глаза. Иногда ему казалось, что древнее божественное существо уживается в юном теле и легко вводит всех в заблуждение.

– Тебе нравится? – он легко коснулся роскошного подвенечного платья на манекене. Раньше оно представлялось ему лишь саваном, но теперь, благодаря стараниям ее умелых рук, оно стало подобно церемониальным нарядам императриц.

– Нравится ли мне моя собственная работа? Прежде меня никогда не спрашивали об этом. Ведь главным образом она должна нравиться другим. Я лишь стараюсь угодить.

– Да, ты трудишься как пчелка, но…

Корделии вдруг вспомнились несколько кровавых пятен, которые должны быть еще видны, если чуть пошевелить складки на юбках. Ее оплошность. Но Донатьен говорил не об этом.

– Хочешь его примерить? – внезапно предложил он.

– Что? – На миг Корделии показалось, что он лишился рассудка.

– Не стесняйся! Я хочу увидеть тебя в нем.

Неожиданно его нелепое предложение показалось ей необычайно соблазнительным. Или так на нее действовали его глаза? У Донатьена гипнотический взгляд! Он может заставить кого угодно сделать все, что ему угодно. К тому же сегодня в палаццо никого нет. Никто ее не увидит. Ей незачем опасаться сплетен из-за того, что она наденет чужое подвенечное платье и пройдется в нем по дворцу.

– Я буду ждать тебя в зале для пира. – Донатьен предусмотрительно двинулся к двери. Он уже понял, что уломал ее. Корделия могла одеться сама и без служанки. В конце концов, она сама сшила это платье. Ей ничего не стоит разорвать корсаж и зашить его прямо на себе. Если она что-то повредит, то потом быстро все поправит. Золотистая шнуровка шла спереди, что значительно облегчало одевание. И все же Корделию не оставляло чувство, что наряд был создан для того, чтобы обряжать покойницу, а не украшать невесту. Она будто крала платье, предназначенное для трупа.

Дорогие ткани ласкали кожу. Швы были практически неощутимы. Платье пришлось ей как раз по фигуре. Глянув в зеркало, Корделия ощутила себя мертвой. Может, все дело было в молочной белизне наряда. Это же свадебное платье. Оно должно быть белым. И все-таки цвет казался каким-то неестественным.

Когда она остановилась в дверях столовой, Донатьен смотрел только на нее. И совсем не потому, что кругом было пусто. Она уже не в первый раз привлекла его внимание. Опытный взор всегда выхватит одну жемчужину в горсти дешевых бусин. Корделия была как раз такой жемчужиной. Подвенечное платье очень шло ей. На другой женщине оно смотрелось бы просто как роскошный саван, но Корделия в нем стала похожей на некую потустороннюю богиню, явившуюся к нему из запредельного мира…

В душе Донатьена шевельнулись жуткие воспоминания, и он покрепче сжал кубок с вином. От кошмаров, которые виделись ему, мог бы закричать в ужасе даже смельчак. Но Донатьен был стоек. Каждый раз, когда ему вспоминались холодные щупальца русалки, ласкающие его тело, он просто подходил поближе к камину. В близости от огня воспоминания о холодных и смертоносных объятиях его, как правило, покидали. Он знал, каким образом можно победить зло. И знал, как его вызвать. Редкий талант для колдуна. Обычно те, кто намеренно или по неосторожности призывают потусторонние силы, очень быстро утрачивают над ними контроль. Донатьен был не из таких. Многие догадывались о его склонности к чернокнижию и оккультным наукам, но никто не решался в лицо назвать его чародеем. Это было бы так же абсурдно, как назвать белошвейкой изысканную даму, нерешительно застывшую сейчас на пороге. Пусть это и было бы правдой, но прозвучало бы нелепо.

– За тебя, моя дорогая, – произнес Донатьен, поднимая бокал. – За твою скорую свадьбу.

Хотя при виде этого наряда ему хотелось сказать: «За твою смерть!»

Но, очевидно, одежда имеет свойство меняться в зависимости от того, кто ее наденет. На стройной фигуре Корделии платье совсем не выглядело саваном. Скорее утонченным нарядом принцессы. Казалось, весь свет, исходивший от канделябров, собрался на ней. Жемчужные нити вокруг ее шеи и лба напоминали о море, но Донатьен не чувствовал опасности. Впервые!

Корделия смотрела на него с легким непониманием и смущением. Она не поняла значения тоста. Конечно же. Он не спешил ей ничего объяснить. Он только жестом пригласил ее к столу и слушал, как нежно шуршит парча, когда она двигается. Капли ее собственной крови на подоле были почти незаметны, но он помнил, как она их пролила. Именно они его и привлекли. Вернее, запах ее крови. Такой насыщенный и такой изысканный. Не уколись она иголкой в тот день, и он мог бы пройти мимо своей судьбы. Как просто не заметить одну маленькую швею в палаццо, полном прислуги и духов. Тени в зеркалах твердили ему, что Корделия опасна, но он не прислушивался к ним. Хотя девушка и вправду представляла собой опасность. Не заметь он ее, он никогда бы не узнал того чувства, которое теперь его разрывало.

– Прошу, садись, – он указал ей на резной стул по другую сторону длинного дубового стола. Сам он, как обычно, сидел во главе, все другие места оставались пусты. Хоть стульев здесь и было слишком много, но пустота придавала ситуации интимность. Чего он и добивался. Стоило от души понадеяться, что Корделия не подумает, будто все остальные места оставлены для призраков. Если бы он решил пригласить в эту залу духов всех своих предков, то ему бы не потребовалось оставлять для них пустые места. Он мог заставить прислуживать духов за столом. Он все мог… кроме одного.

– Корделия!

Она встрепенулась от того, как непривычно он произнес ее имя. Будто имя какого-то божества. Будто особое слово, чтобы призвать русалку из морской пучины. Донатьен смотрел на нее так, будто видел под корсажем русалочье тело. Она и чувствовала себя в этом платье подобно русалке, окутанной не атласом, а водой. Корделия вздрогнула, вспомнив, какая участь ждет русалок в подвалах этого дворца. И Донатьен такое позволяет. Знает ли он о том, что происходит здесь при попустительстве его дядюшки? Конечно же, знает. При его-то проницательности он должен знать все обо всем и обо всех. И что такого сделали ему русалки, раз он их так ненавидит? Нужно ли их истреблять? Подано ли на этом столе среди прочих яств и русалочье мясо, приготовленное подобно рыбе? И кто накрыл на стол, раз в палаццо сегодня вечером совсем нет прислуги? Блюда еще даже не успели остыть. Значит, их принесли из кухни совсем недавно. Но кто это сделал? Кто зажег все свечи в многочисленных бра? И почему они попеременно то гаснут, то загораются прямо сейчас, во время ужина? Почему кажется, что сирены и амуры, отлитые в бронзовых подсвечниках, дышат и двигаются?

Корделия глянула на пустые стулья по обе стороны от стола, и на миг ей показалось, что все места полны призрачных смеющихся гостей в старомодных нарядах. И эти люди как будто сошли с фамильных портретов, развешанных в галереях палаццо. Одна дама пристально посмотрела на нее, и вот все места снова пусты.

– Хочешь, я раскрою тебе секрет?

Корделия нервно сглотнула. Она ощутила, как холоден жемчуг на ее лбу. Подвеска фероньерки, сделанная в форме жемчужной капли, вдруг начала давить на голову. Ожерелье на шее тоже стало холодным как лед и подвижным, подобно гусенице. Казалось, что это само море стремится задушить ее. Море, у которого она отняла Донатьена.

Он легко коснулся завядшего цветка на своей тарелке, и тот вдруг расцвел ярким кровавым цветом. Наверное, он взял его из вазы, служившей украшением стола, а может, принес сюда специально, чтобы продемонстрировать этот фокус. Нет, не фокус… Корделии пришло на ум другое слово, которое она не решалась произнести.

– Как? – она с недоумением смотрела на него. Большую тревогу, чем его колдовство, у нее вызывал стол, ломящийся от разнообразных блюд. Что, если в одном из них запечены и фаршированы ананасами холодные внутренности русалки?

Из-за этой мысли Корделия не решалась прикоснуться к изысканной пище. Хотя кто-то уже наложил горку лакомств в ее тарелку. Но кто?

Ей кусок в горло не лез. От дорогой еды будто исходил аромат моря и предсмертных русалочьих слез. Ей не стоило видеть то, что показал ей дядя Донатьена в подвале. После того зрелища у нее навсегда пропал аппетит. Хотя услужливый поклонник всего лишь хотел подстегнуть ее любопытство. Только к собственной персоне или к дому своего племянника? В любом случае потом он еще не раз пытался флиртовать с ней. Только Корделия с тех пор его старательно избегала. И это его сильно злило. Поговаривали, что дядя и племянник становятся все более непримиримыми врагами. Хотя куда уж дальше!

– Есть вещи, которых ты не знаешь, – спокойный и мягкий голос Донатьена разливался над столом, как мелодия. Голос ее гипнотизировал, лишал воли и стойкости. Корделия сфокусировала взгляд на его лице, будто на огоньке свечи. Казалось, он сидит совсем рядом, а не по другую сторону огромного стола и стоит только протянуть руку, чтобы коснуться его бледной щеки.

– Но ты должна узнать когда-нибудь, – продолжал он. – Все в этом мире не так просто, как полагают многие люди. Они не видят того, что видим мы, ты и я. Да, Корделия, ты это видишь. Хотя никто тебя ничему не учил. Ты способнее меня, потому что тебе не нужны наставники и древние книги. Ты понимаешь все сама. Будто в тебе дремлет древнее божество, которое просыпается.

– Это как в сказках, когда ребенку смазывают глаза волшебной мазью и он начинает видеть мир фей? Я называю это прозрением.

– И что ты видишь, взглянув на меня? Пепел? Когти? Черные крылья? Ты видишь чудовище из плоти и крови? Или ты видишь чудовищную душу?

Корделия насторожилась, внимательно приглядываясь к нему.

– Я вижу мужчину, лицом похожего на ангела, – после краткого раздумья проговорила она. А потом ей пришлось сощуриться от яркого света свечей. Он ослеплял ее, как будто она произнесла святотатство.

– А если бы этого лица не было, я бы понравился тебе тогда? – осторожно спросил Донатьен, его пальцы в сверкающих перстнях судорожно сжали рукоятку столового ножа.

Корделия недоуменно пожала обнаженными плечами, наводящий вопрос она пропустила мимо ушей.

– Ты не мог выглядеть иначе.

В тот вечер она была в этом так уверена, что никто не смог бы внушить ей другого. Ни один ангел на фресках не смог бы соперничать с хозяином этого дома. Лицо Донатьена было самым прекрасным из всего, что она когда-либо видела.