Текст книги "Изувеченный"

Глава 27. Порезы

Ран на ее коже становилось заметно больше. Клер даже начала с облегчением думать о приближении осени и холодной погоды. В жару скрывать шрамы под одеждой довольно затруднительно. Девушка в теплой куртке с глухим воротником летом привлекала всеобщее внимание. Ей были неприятны изучающие взгляды, как будто люди пытались выискать в ней нечто предосудительное. Люди, которым она, возможно, спасала жизнь. Ведь следующий выбор изувеченного вполне мог пасть как раз на них. Изувеченный! Так она его теперь называла. И именно из-за него ей приходилось увечить саму себя.

Средство, которое она изобрела от нападок демона, было болезненным, но эффективным. Ему приходилось отступать. Люди, которых он наметил в жертвы, вместо неминуемой смерти отделывались легкими травмами. Клер удалось навестить в больнице нескольких из них. Все они клялись, что перед аварией видели в толпе незнакомого человека с удивительно красивым лицом, который почему-то привлек их пристальное внимание. Хоть никто из них и не был художником, способным нарисовать это лицо, Клер знала, кого они имеют в виду. Кому, как не ей, было знать, что это лицо и вправду поразительно красиво. И вместе с тем смертоносно.

Уже не в первый раз она брала в руки нож и подносила лезвие к своему лицу. Решится ли она когда-нибудь поранить собственное лицо? Тогда, когда на ее теле уже не останется нетронутого места? Хватит ли у нее смелости?

Многие назвали бы это безрассудством. Зачем причинять себе боль ради спасения других? Но для Клер это стало необходимостью. Пусть эти люди и были ей незнакомы, но она не могла иначе.

Ей не было страшно. Она уже привыкла брать в руки лезвие ножа и подносить его к своей коже. Обжигающая боль стала почти привычной. И все-таки Клер морщилась, нанося себе порезы. Приятной эту боль назвать никак нельзя. Приятным было лишь ощущение того, что ей снова удается изгнать демона. Пускай ненадолго. Но даже крошечная победа лучше, чем ничего. Клер нравилось глядеть на пустое зеркало, в котором не шевелится больше ужасающее существо. Хотя пустым зеркало становилось только после того, как она в очередной раз пускала себе кровь.

Клер старалась каждый раз отыскать на своем теле нетронутый участок кожи, хотя это становилось все труднее. Порезов и рубцов осталось очень много. Они, как зловещий рисунок, испещряли плечи и руки. Клер утешала себя тем, что каждый шрам на ее теле – это чья-то спасенная жизнь. Такими увечьями нужно гордиться, а не стесняться их. К сожалению, люди на улицах считали иначе. Сколько же по городу слоняется зевак, которым до всего есть дело. И с какой брезгливостью они готовы рассматривать чьи-то раны. Она ведь делала это не для собственного удовольствия. Но, очевидно, в мире хватало садомазохистов, вызывавших всеобщее презрение. И если она выходила на улицу без куртки, то ее принимали за одну из таких. За последовательницу садомазо или какую-то сектантку, которая режет себя во славу сатане и получает от этого извращенное удовольствие.

На самом деле все обстояло иначе, но кто бы этому поверил. Чтобы узнать, как другому тяжело, нужно оказаться в его шкуре. Клер не подозревала, как жутко быть изувеченным, пока не начала практиковать порезы на самой себе. Раньше она рисовала кистью по бумаге, теперь лезвием по коже. Второе было более волнительным и куда более болезненным. Но если она прекратит свое занятие, то снова начнут погибать люди. Она этого не хотела. Уж лучше принести в жертву свою красоту, чем чьи-то жизни.

– Возьми в жертвы меня одну вместо них всех, – звучал в голове какой-то знакомый голос, подобный плесканию волн. – Мне не страшно.

Клер же иногда ощущала страх. Страх оттого, что в зеркале снова появится он и попробует манипулировать ею. Она ждала с ужасом легчайшей вибрации в амальгаме. Зеркальный террор ослабевал от ее крови, но не кончался. Некто затаился в зеркале, но не исчез навсегда. Что, если однажды она не сумеет справиться с ним? Вдруг когда-нибудь ее крови окажется недостаточно? Или же некуда будет нанести новый порез? Она и так травмировала себя уже слишком сильно. С каждым отпором, данным демону, нетронутых участков на ее коже становилось все меньше. Что будет, когда их не останется совсем? Об этом ей не хотелось бы даже думать. Но ведь однажды подумать придется. Когда-либо, возможно очень скоро, ей придется столкнуться с неизбежностью. У Клер замерло сердце. Ей показалось, что в зеркале что-то вибрирует. Вероятно, это был упавший на стекло свет.

Она ощутила холодок лезвия. Нож, будто примеряясь, лежал на ее щеке. Она быстро убрала руку. Красота – это шедевр. Самое ценное, что у нее было. Изувеченный был прав, когда говорил о том, что нет ничего более драгоценного, чем ее внешность. Неужели ей придется самой это уничтожить?

Клер чувствовала себя так, будто стоит на краю пропасти. А ведь перед ней было только зеркало. Зеркало и нож. Два отражающих предмета. Ее собственный путь в ад. И когда-нибудь ей придется пройти по нему.

Но пока она отложила нож. Кожу легко саднило. Хоть Клер и привыкла к болезненному жжению от порезов, оно ее совсем не радовало.

Уже вечерело, но она решила пройтись. Вечером как раз становится прохладно, особенно сейчас, когда время близится к осени. Клер с нетерпением ждала наступления осеннего сезона, когда похолодает, польют дожди и одежда с длинными рукавами уже ни у кого не будет вызывать недоумения.

Пока надевала куртку, Клер думала, стоит ли идти туда, куда ей хотелось. Найдет ли она там ответы на интересующие ее вопросы? Что, если она только зря потратит время? И все же она вышла из дома и побрела по улице, не разбирая дороги. Дорогу она, собственно, и не помнила, однако шла так уверенно, будто у нее в руках был волшебный компас, указующий путь к нужному ей месту.

Ноги сами привели ее к домику мясника, как и в прошлый раз. Может, и не стоило сюда приходить, но Клер не смогла сдержаться.

«Приходи, когда проголодаешься», – звучало у нее в ушах. Темный лес выглядел еще более зловещим. Клер помедлила в нерешительности. Есть ли кто-нибудь в доме? Что, если прямо сейчас там разделывают мясо или производят убой скота? Ей было бы неприятно такое увидеть. До нее долетали звуки борьбы и приглушенные крики, словно внутри дома забивали людей, а не скот. Клер пришлось набраться храбрости, чтобы подойти ближе. Хотя что ее могло напугать теперь? Стоило только вспомнить о ранах под курткой! На ее плечах хватало свежих надрезов, сделанных только сегодня утром. Сейчас Клер показалось, что не только они, а даже затянувшиеся раны начали снова кровоточить. Она пощупала свои локти через куртку, чтобы убедиться, что ткань не промокла от потекшей из порезов крови.

Настораживающие звуки смолкли, и Клер решилась войти. Наверное, вначале нужно было постучать. Но она не посмела просто потому, что, когда поднесла кулак к двери, ей почудились разделанные вместо мяса человеческие тела. Она должна была неожиданно распахнуть дверь и увидеть все своими глазами, но внутри ее встретила лишь тьма. В первые мгновения она не видела ничего. А потом помещение вдруг озарил тусклый свет. Его вполне хватило, чтобы ее воображение живо представило себе освежеванные тела без кожи, извивающиеся на столе и на железных крючьях, прибитых к потолку. Клер взирала в молчаливом ужасе на полутемное пространство.

– Ты пришла на ужин? – хрипловатый утробный голос вывел ее из оцепенения. Только откуда он исходил?

Клер внимательно озиралась по сторонам, но не видела ничего, кроме силуэтов окровавленных туш и фонаря, висевшего на железном крючке. Довольно старомодное освещение. Покачивающийся на крюке закопченный фонарь больше напоминал церковную лампаду или кадило. Он почти ничего не освещал. Из темноты можно было выхватить лишь очертания предметов. На этот раз большой деревянный стол был пуст. Никаких медных крючьев и никаких туш на столешнице. Однако речь вроде бы зашла об ужине.

Клер обернулась, надеясь увидеть хозяина дома у себя за спиной. Но его там не оказалось. Он прятался в темноте. Кажется, силуэт в капюшоне мелькал то здесь, то там среди разделанных туш. До Клер доносился только голос. Странно знакомый голос.

– Я проголодалась, – заикаясь, произнесла она. И это было правдой.

– Я так и думал. Наконец-то, – в глухом голосе послышались нотки легкого триумфа. Мясник звонко хлопнул в ладоши. Клер удалось разглядеть его фигуру, прячущуюся в дальнем углу от света фонаря.

Надо признать, он был настоящим исполином. Клер даже невольно попятилась, хотя он и стоял довольно далеко от нее. Кажется, с их последней встречи он заметно вырос. Или это она плохо разглядела его тогда. Не могут же люди или предметы увеличиваться по собственному желанию. А этот мясник вовсе не подобен джинну. Хотя нет, именно на джинна он и был похож. На злого джинна, которого она выпустила из бутылки, и теперь он рос в зависимости от ее ошибок. Будто каждый отнятый у нее миг спокойствия увеличивал его в размерах.

В помещении пахло сыростью и кровью. Запахи были совсем не аппетитными, но Клер вдруг ощутила такой сильный голод, что это ее ужаснуло. Непривычный и неестественный голод. Ее желудок не урчал и вовсе не был пуст, но голод нарастал где-то внутри сознания. Голод по человеческой крови.

– Садись! – Он щелкнул пальцами, и Клер заметила, как пододвинулся к ней табурет, будто сам собой.

– Простите, но я не хотела злоупотреблять вашим гостеприимством, – через силу пролепетала она.

– Ерунда. – Он стоял уже совсем близко, а она даже не заметила, как он подошел. Намного выше ее, рослый, крепкого телосложения, он мог бы легко сломать ей шею. От него исходила опасность.

– Ты можешь выпить и поесть впервые за много лет, – доверительно шепнул ей он. Клер даже не стала задаваться вопросом, что он имел в виду. – Ведь тебе же хочется…

Она заметила, что на столе появились блюда – довольно скромные и все кровавые. Канделябр со свечами, взявшийся словно из ниоткуда, бросал слабый свет на чеканную посуду и угощение, разложенное на ней. Оно не было слишком разнообразным. Сырое мясо и фарш, похожий на клубок дохлых земляных червей. У нее скрутило желудок от отвращения, но голод при этом лишь усилился.

– Я ждал тебя, чтобы предложить угощение.

Теперь она бы уже не решилась назвать его сумасшедшим, потому что чувствовала это сама. Разумность его слов подтверждали ее личные ощущения. Клер нерешительно опустилась на край табурета. Кубок с густой багряной жидкостью вызвал только зрительное омерзение, но вот запах… Она не смогла сдержаться, схватила его и начала жадно пить. Эту кровь могли собрать из разрезанной туши ягненка или барашка, а вовсе не человеческой. Всему можно найти логичное объяснение, если подумать. Но почему оно звучит как оправдание? Клер даже не глянула на вилки и ножи, а схватила мясо прямо руками и начала жадно поглощать. Оно было таким мягким и сочным. Только хищник способен легко разодрать когтями сырое мясо. У Клер хватило сил. Ею овладел дикий первобытный голод. Страсть, как у хищника. По мере насыщения к ней вернется разум и она с отвращением начнет оглядываться на остатки своего пиршества, но только не сейчас. Выходит, действительно мясник знал о ней больше, чем знала она сама.

Но тогда он может многое ей объяснить. Клер с трудом оторвалась от бокала и тарелки.

– Еще? – услужливо спросил он.

Клер только покачала головой. Она надеялась, что он не замечает ее испуга, недоумения и животной страсти к поеданию чужого мяса. Нужно всего лишь попробовать один раз, чтобы потом уже никогда не остановиться. В детстве Клер читала так много сказок о людоедах! Они прочно врезались ей в память. Однако, пока ела, она вспоминала не их. Ей мерещились стройные женские тела, разделанные мясницким ножом на этом самом столе. Она видела крюки и цепи, глубоко врезавшиеся в живую плоть, слышала предсмертные крики, заглядывала в искаженные лица мучеников, с которых живьем сдирали кожу и вырезали им внутренности. Все это было настолько жутко, что могло бы свести с ума. Но ужас происходившего здесь в прошлом не помешал ей насытиться.

Теперь было поздно проклинать себя. Она смотрела в лицо мясника мудрым заинтригованным взглядом. Он ведь мог ответить ей на все, если бы только захотел. Его черт во мраке она не видела, из капюшона светились только налитые кровью глаза и грубые рубцы на щеках. Встреть она такого человека в толпе, и с ужасом прошла бы мимо. Но сейчас он казался ей почти сказочным существом, чем-то вроде тролля или гоблина, способного дать ей ключ к разгадке.

– Какова будет оплата за ужин? – тихо спросила она. Ее голос дрожал.

– Оплата? – глухо повторил он и провел пальцами по ее щеке, оставляя кровавый след. Неудивительно, что руки мясника в крови, и все же она вздрогнула. Он смотрел прямо ей в лицо.

– Или вернее было бы сказать «расплата»?

Теперь вздрогнул он.

Это был ужин для одного. Клер заметила, что сам он ничего не съел.

– Говорят, что если съесть чье-то сердце, то можно отравиться злобой этого человека либо унаследовать муки его несчастной любви. – Клер ощущала, что ее язык двигается помимо ее собственной воли, словно еда или питье его развязали. – Есть блюда, способные заставить тебя говорить или молчать, есть любовные зелья, основанные на крови, есть предания о том, как люди, съевшие какие-то органы убитых, обретают магические способности. В детстве я хотела съесть мозг и сердце птицы, чтобы научиться понимать язык зверей.

Знает ли он эту сказку? Что-то подсказывало ей, что он не читал книг вообще. И все равно она надеялась, что он ее поймет.

– Ты ждешь, что теперь в тебе откроется какой-то особый талант?

После кровавого ужина? Клер опустила глаза. Она ощущала себя немного виноватой. Но лишь отчасти. Ведь за стол ее пригласил все-таки он. Человека легко совратить. Она чувствовала себя совращенной.

Вначале ее искушали чужие воспоминания. Потом странный голод и стол, ломящийся от сырого мяса только что забитых людей или животных. Мясник очень сильно напоминал человека, уже являвшегося ей во снах. Дядю Донатьена, во всем противостоящего ему. Наверное, ему стоило доверить свои секреты и сомнения.

Вдруг он взволнованно принюхался к воздуху. Широкие ноздри в рубцах заметно расширились. Сильная рука вцепилась в ее куртку.

– Что вы… – Клер попыталась вырваться, но он склонился над ней, глаза в красных прожилках опасно сверкали.

– Что ты делаешь с собой? – прохрипел он. – Твоя кровь пахнет… так необычно. Я бы мог подумать, что ты принесла с собой свежую дичь, но запах такой, как будто ты пронесла сюда под одеждой священный Грааль.

Вовсе нет, хотела сказать она, но поняла, что слова будут бесполезны, и молча начала расстегивать пуговицы. Снимать куртку было тяжело, потому что раны саднило, и все-таки она оголила плечи, чтобы он мог видеть рисунок ее шрамов. Кажется, он пришел в ужас. Иначе Клер не могла описать это испуганное выражение в его глазах, как будто он смотрел на человека, совершившего святотатство.

– Кровь Христа!

– Не совсем. – Скорее всего, он произнес древнее изречение как ругательство, но Клер ответила ему в своей привычной сдержанной манере. Она любила дразнить собеседника или подчеркивать его промах в чем-то.

И все же его ответ ее удивил.

– Тогда кровь ангела. – Отклик был робким, как эхо.

Клер чуть склонила голову набок, пытаясь разглядеть лицо собеседника. Только ее попытки были тщетными. Или света не хватало, или черты были настолько грубыми, что казались сплошной глыбой, вытесанной из мрака. Наверняка можно было угадать лишь одно – он безобразен. Тогда и незачем так внимательно к нему приглядываться. Клер опустила глаза и пробормотала:

– Иногда мне снятся сны.

Она не ожидала, что ее туманное замечание вызовет у него живейший интерес.

– Правда? – Он приблизился и сел по другую сторону стола, настолько близко от нее, что ей приходилось опускать голову, чтобы не столкнуться с ним взглядом. Его глаза горели.

– Я не хочу, чтобы они мне снились, но ведь снам не прикажешь. Они приходят вместе с ночью, и от них нет спасения. Нет надежды, что когда-нибудь они прекратятся. А во снах…

– Да? – Он стал вдруг к ней необычайно внимателен. Даже протянул руки через стол, чтобы коснуться ее.

Клер не хотела смотреть на его лицо. Длинный деревянный стол напоминал о страшном пире, а не о разделке мяса.

– Я снова возвращаюсь в этот дом, в каждом своем сне, а там…

Опять тоннель воспоминаний, полный ужасов, боли и страшных криков.

– Там ад в роскошном оформлении Ренессанса. Живопись лезвием по извивающимся телам. Кровь. Крики. Боль. Муки. Беспредел зла… или…

– Или? – помог ей он.

Клер подняла на него удивительно ясные глаза и вымолвила:

– Правосудие!

Впервые она поняла, что именно значат ее видения. Страшный суд! Вот что происходило в тех роскошных покоях. Это глубокий хриплый голос мясника напомнил ей все. А может, запах свежего мяса.

– Это именно ад, потому что грешников в нем ждет справедливая расплата. Но почему-то этот ад был на земле. В том доме, который мне снится. В доме времен Ренессанса.

И она опрокинула свечи, которые тут же погасли, оставляя ее наедине со страшной памятью и запахом свежего мяса.

Вот так одно неловкое движение может изменить все. Темнота наступила внезапно. Странно: что случилось с фонарем? Ведь не мог же и он погаснуть оттого, что она уронила свечи. Клер ждала, пока глаза привыкнут к темноте или пока ее собеседник снова зажжет свет, но он не спешил. Место напротив, где он только что сидел, теперь казалось пустым. Клер ощутила, как кто-то сзади коснулся ее плеча. Поразительно, что его кожа не была грубой и шершавой. Это не могли быть мясистые пальцы, выглядывавшие из-под грубой робы. Она хорошо рассмотрела их во время разговора. Но сейчас ее касались не они. Клер ощутила холодок и поняла, что к ее плечу приложили лезвие ножа. Потом оно поползло вверх к ее горлу. Тот, кто стоял сзади, как будто играл или примеривался, как получше нанести удар. Клер видела давно в каком-то фильме, как ягнятам перерезают горло. Зрелище было довольно неприятным. Клер ждала, когда лезвие наконец повернется к коже острым краем и холодок сменится болью.

Она не испытывала ни страха, ни сожаления, что пришла сюда, а только тупую неизбежность. Кто знает, может, это к лучшему, что ее зарежут, как жертвенного барашка. И тогда, быть может, демон в зеркале умрет вместе с ней.

Клер не ощущала сзади тяжелого дыхания мясника. И это странно – у такого грузного человека должно быть громкое дыхание, но он будто не дышал вообще.

– Вы все еще здесь? – осторожно спросила она.

Глупый вопрос. Ведь кто-то же держал лезвие у ее шеи. Стоит слегка надавить, и оно легко рассечет сонную артерию. Только он не спешил. Грубая рука с шершавой кожей коснулась ее волос.

Тишина была поразительной. Клер ощущала ритм собственного сердца, как барабанную дробь, и вдруг к нему присоединились звуки хоровой песенки. Непривычные звуки долетали с улицы, будто дети там напевали считалочку. Только вот кто отпустит своих детей играть у леса так поздно ночью. В густой тьме. Рядом со странным домиком, где разделывают мясные туши.

Клер прислушалась. Она даже различила слова. Всего лишь обрывки фраз:

– Поймать ангела сетью… отрезать ему голову… загадки и междометия… ангельское мясо не солоно. Мы хотим есть, и нас здесь в лесу не счесть… Поймаем сверхсущество и сварим в котле его… Из ангельского мяса и костей похлебку бы сварить скорей… Но прежде нужно поймать его и зарезать крылатое существо… Мясо на суп, голова – трофей, хочешь жить, ангела убей… И приманка для тебя – золото на дне котла.

– Слышишь? – Мясник наклонился к ней и шепнул в самое ухо: – Они хотят отрезать тебе голову.

– Они? – То, что Клер слышала, казалось ей полной бессмыслицей.

Хор голосов был явно детский, и он все отдалялся. Как могут дети быть такими садистами и распевать такую чушь? Услышишь и не поверишь. Но Клер верила. Она помнила, как жестоки были дети, с которыми она училась в школе. Как они дразнили одноклассников и издевались над бездомными животными, а потом изображали перед взрослыми полную невинность. В данной ситуации утешало одно – с детьми она легко справится, даже если они решат напасть на нее. А что, если это совсем не дети? Как защититься, скажем, от кровожадных гномов? Так же, как и от стаи волков, горящей палкой? Клер прикрыла глаза, вспоминая нечто подобное: на нее нападают жуткие низкорослые существа и она хватает горящий смоляной факел, чтобы их отпугнуть. И, о чудо, света они боятся!

«Ангельское мясо», «русалочье мясо», «голова, отрезанная у ангела»… Часто Клер не могла понять того, что слышала. Может, это какой-то причудливый каламбур или шарады? Но мясник, стоявший за ее спиной с ножом на изготовку, явно не собирался играть с ней в шарады.

– Они прошли мимо, – прокомментировал он и слегка подтолкнул Клер, чтобы она встала. – Беги! Если только не хочешь остаться здесь на ночь.

С крючьев, висевших под потолком, что-то капнуло ей на щеку. Клер хотела смахнуть густую жидкость, но только размазала ее по щеке. Запах крови. Она безошибочно узнала его. Крючья, гроздьями болтавшиеся под потолком, вызывали у нее опасения. А туши, разделанные и развешанные в узком пространстве, ее настораживали. Что, если сейчас вместо них она увидит освежеванного ангела с крыльями, насаженного здесь на колья, как мясо? Жуткая картинка промелькнула в сознании с пугающим реализмом, будто Клер действительно ее здесь видела. Она уже не могла сказать, что она действительно видела, а что только себе вообразила.

Сквозь щели в филенках двери она видела удаляющиеся от дома огоньки. Целую череду огоньков, словно по лесу проходила какая-то процессия и все ее участники были очень низкого роста. Похоже и на шествие экскурсантов, и на похоронную процессию. А в мрачные Средние века так, наверное, ходили на охоту или травить волков.

Или ловить сверхъестественных существ.

Последнее вызвало у нее надменную усмешку. Да как это вообще может быть правдой?! И тут по двери что-то слегка шлепнуло. Что-то свисавшее с крюков и поразительно похожее на очертания неестественно большого крыла, с которого содрали и перья, и кожистое покрытие.

Не желая поднять взгляд на освежеванного ангела или какую-то другую разделанную живность, Клер надавила на дверь и вышла. Она даже не подождала, пока процессия огоньков скроется за оврагом. Ей хотелось бежать отсюда.