Текст книги "Девушки из бумаги и огня"

Глава двадцать третья

На казнь не полагается надевать белое.

Траур – дань уважения почтенным покойникам, которые его заслужили. А преступники не попадают в эту категорию. Напротив, нас одевают в черное, чтобы выразить презрение и безразличие к их страданиям. От мысли, что они умрут, глядя на сплошное море черных одежд, меня мутит. Я вспоминаю слова Майны о родстве света и тьмы. В нашем королевстве верят в баланс мировых сил, в равновесие инь и ян. Разве к людям это не относится? Даже самый жестокий человек когда-то мог быть любимым, сам любить, проявлять заботу. Ужасно, что эти люди умрут, не почувствовав ни малейшей искры доброты.

Поэтому перед тем, как выйти из комнаты, я достаю из шкатулки, где Лилл хранит ленты и заколки, белую ленточку – и повязываю себе на запястье, чтобы скрыть ее длинным ниспадающим черным рукавом.

Наша мрачная процессия движется через Внешние Дворы. Во дворце царит унылая, тяжелая атмосфера. Даже небо затянуто тучами, и деревья и трава кажутся серыми, словно они впитали дым вчерашнего пожара. И гарь висит повсюду, не желая рассеиваться.

* * *

Улицы запружены народом, но слышны лишь звуки шагов и стук копыт, а еще шорох одежд и перешептывания.

Когда нас привозят на Церемониальный Двор, я с изумлением вижу море народа, заполонившее его. Такой огромной толпы я еще никогда не видела. Король приказал собраться всем, кто живет на территории дворца, и сейчас широкая площадь заполнена представителями всех трех каст. А в центре возвышается эшафот, вокруг которого – высокие платформы, предназначенные для зрителей из числа знати. На одной из платформ блестит золотом королевский трон.

Носильщики-антилопы проносят наши паланкины над толпой. Множество людей в черных одеждах сливаются воедино. Шелест ткани на ветру, позвякивание медных талисманов, отгоняющих злых духов… Когда нас высаживают на платформе, я тут же ищу Майну и проталкиваюсь к ней между придворными, которые встают на цыпочки и вытягивают шеи, чтобы лучше видеть эшафот.

Майна пожимает мне руки, и отпускает их раньше, чем кто-нибудь успевает заметить. Но все равно она остается рядом, очень близко.

– Как ты? – шепотом спрашивает она.

– Ужасно здесь быть.

– Мне тоже, – она вынимает из складок своего черного кимоно что-то, чтобы показать мне – вернее, чуть раздвигает запа́х на груди, так что я могу разглядеть. Маленький белый цветок, ландыш. Она поспешно прячет его. – Без этого было совсем скверно. Прийти сюда без малейшего шанса выразить сострадание.

Я осторожно приподнимаю рукав, показывая ей белую ленточку на запястье, и Майна улыбается и еще раз незаметно сжимает на миг мои пальцы.

Примерно через полчаса на площади собираются все обитатели дворца. Последним прибывает Король. Я не могу его отчетливо разглядеть сквозь густую толпу, но даже на таком расстоянии сам вид его золоченых рогов повергает меня в дрожь.

Хотя я не вижу его лица, но каким-то образом понимаю, что он широко улыбается.

Вскоре после прибытия Короля стража под барабанный бой доставляет на площадь несостоявшихся убийц. Каждого везут в отдельной повозке, затянутой черным шелком. В повозки впряжены огромные лошади. Они останавливаются перед эшафотом, из их ноздрей поднимаются облака пара. Гул толпы сменяется напряженной тишиной. На эшафот поднимаются палачи. Следом за ними из повозок выводят осужденных, дергая за цепи, опутавшие их шеи. Они спотыкаются, с трудом волоча ноги.

Толпа разражается возбужденными криками. Барабаны бьют все громче, воздух дрожит от грохота. Я не знаю, может, все эти люди просто притворяются, что они в восторге, чтобы польстить Королю, – в отличие от праздника койо, здесь присутствуют не только приближенные, но представители всех каст и сословий, но меня все равно мутит от их радостных воплей. Я крепко сжимаю руку Майны, и никто, к счастью, не обращает на нас внимания, все взгляды сосредоточены на эшафоте.

К лицам преступников намертво приклеены пустые маски телесного цвета, чтобы скрыть их настоящие лица. Палачи – трое демонов Лунной касты: огромный серый волк, еще более чудовищный демон-крокодил с чешуйчатой кожей и белая лиса – та самая тварь, что провожала меня в покои Короля той ужасной ночью. Его личная охрана. Тусклый свет отражается в металлических пластинах доспехов.

Они выводят приговоренных на эшафот. Один из преступников доставляет охране неудобства: остальные двое молча падают перед Королем-Демоном на колени, а тот, которого ведет волк, начинает биться в оковах и яростно кричать, извергая проклятья в сторону трона. Взгляд Короля-Демона бесстрастен. Даже издалека я ясно вижу красные следы на шее осужденного, проступившие под впившейся в плоть золотой цепью. Должно быть, ему ужасно больно, но это не мешает ему рваться вперед, хрипло выкрикивая слова, которых я не могу расслышать из-за шума толпы.

Охранник-волк резко дергает цепь и ногой бьет человека в спину, так что тот падает на колени. Волк втаскивает его на эшафот. Тут я впервые ясно вижу лицо волка – и мое сердце пропускает удар.

Потому что это волк Майны.

Так вот почему он тогда показался мне знакомым! Я видела его в Ночь Снятия Покровов. Это он стоял у трона Короля рядом с лисой и крокодилом.

Я хватаю Майну за руку.

– Это он, – шепчу я. – Твой волк. С которым вы встречались той ночью.

Она молчит.

– Прошу тебя, Майна. Довольно лжи!

Она все еще молчит. Проходит несколько напряженных минут и наконец она кивает.

– Его зовут Кензо Рю, – шепчет она, не отрывая взгляда от сцены. – Майор Рю. Телохранитель Короля. Он также инспектор королевской армии и военный советник.

– А кто остальные двое?

– Крокодил – генерал Ндезе. Белая лиса – Наджа.

– У нее нет никакого звания?

– Женщинам не позволено иметь официальные титулы при дворе, за исключением титулов по мужу. Наджа – единственная женщина в королевском совете. Пожалуй, она самая высокопоставленная женщина в королевстве, если не считать Королевы-Демоницы, – цедит Майна сквозь зубы.

Я изумленно поворачиваюсь к ней.

– Что?.. Существует еще и Королева-Демоница?

– Большинство о ней и не слышало, потому что ее жизнь и место жительства – великая тайна. Она живет в собственных покоях, закрытых для посетителей. Где-то здесь, во Дворце. Единственная цель ее жизни – производить на свет потомство Короля.

Я сглатываю.

– Ни одна из нас никогда не смогла бы стать Королевой, верно? Я имею в виду… мы ведь из Бумажной касты. Произвести на свет полноценного наследника Лунной касты для нас практически невозможно. Именно поэтому нас пичкают противозачаточным зельем – чтобы мы, не дай боги, не забеременели.

Майна смотрит перед собой стальным взглядом.

– И слава богам, это зелье отлично работает.

Толпа мгновенно умолкает, когда Король поднимается с трона. Он медленно оглядывает подданных, и я ловлю взгляд его льдисто-голубых глаз, вижу мерзкую усмешку, уродующую его красивое лицо. А потом он начинает говорить, и его голос, усиленный магией, грохочет над площадью.

– Мои верные подданные! Собратья-демоны и верные мне люди! Я считаю казнь отвратительным зрелищем, отвратительным событием. Я хотел бы предложить вам отвернуться и не смотреть, как клинки пронзят черные сердца этих преступников. Но правда в том, что мы не должны так поступать. Мы все должны это видеть и хорошенько запомнить. Пусть это станет напоминанием всем и каждому – напоминанием о том, сколько всего было создано и построено под благословенной властью Короля-Демона. В благословенном королевстве, которое я созидаю ради всех вас, всех и каждого. Только вместе мы, демоны и люди, жители восьми единых провинций, объединенными усилиями, плечом к плечу, можем обеспечить мир в нашем королевстве и сделать его сильным. Когда на нас обрушивается удар, подобный тому, что обрушился прошлой ночью, он представляет собой угрозу нашему единству. Прекрасному миру, который мы все вместе построили. И противопоставить этой угрозе мы можем опять-таки наше единство, в едином порыве уничтожив тех, кто осмелился нанести нам рану. – Он вздымает сжатую в кулак руку к небу. – И сегодня вечером мы продемонстрируем врагу, что мы – сила, которую никому не сломить!

Толпа восторженно ревет. Мы с Майной молчим, но я краем глаза замечаю сияющее лицо Аоки, которая стоит на переднем краю платформы и тоже вскидывает в воздух кулачки. Для меня это зрелище подобно удару под дых.

Король делает шаг к осужденным.

– Вы проиграли, – коротко говорит он.

Но раньше, чем он успевает отвернуться, тот человек, которого удерживает охранник-волк, плюет ему в лицо.

Толпа издает животный рев, но Король остается бесстрастным. Его лицо не выдает ни малейшей эмоции. Он просто вытирает плевок со щеки и с непроницаемым видом возвращается на трон.

– Исполнители, приготовьте оружие.

Крокодил, волк и лиса вынимают из ножен катаны. Из толпы слышатся радостные выкрики. Клинки сверкают серебром в угасающем свете дня, их длинные рукояти украшены самоцветами. День переходит в сумерки. Солнце скрывается за стенами дворца, и эшафот освещает только пламя жаровен, бросая вокруг красные отсветы, напоминающие о вчерашнем пожаре. Ветер колеблет языки пламени, в воздухе стоит запах дыма.

Я плотнее запахиваю теплую накидку.

Палачи заносят катаны для удара…

Король поднимает руку.

– Бейте!

Я зажмуриваюсь, но на миг позже, чем следовало бы, и все равно успеваю увидеть, как сталь глубоко входит в спины осужденным, и этот образ отпечатывается на внутренней стороне моих век. Когда я открываю глаза, осужденные уже мертвы. Они, скорчившись, лежат бесформенными кучами, пронзенные клинками насквозь.

Восторженные крики вокруг оглушительны. Король что-то говорит, но сквозь шум толпы я не могу разобрать ни слова. И не могу оторвать взгляда от мертвых преступников, от рукоятей клинков, торчащих у них между лопаток, от крови, которая растекается под ними глубокими красными лужами.

* * *

Поздно ночью я прихожу в комнату к Майне. Она еще не спит, сидит на своем матрасе, словно дожидаясь меня. Она раскрывает объятия, и мы вдвоем забираемся под одеяло, крепко обнявшись, но даже тепла тела любимой недостаточно, чтобы меня перестало трясти, чтобы прекратился болезненный озноб, который мучил меня с момента казни.

Она нарушает молчание.

– Я узнала кое-что об осужденных.

– Что? – бормочу я, пряча лицо у нее на груди.

Голос ее кажется напряженным от сдерживаемых чувств, я не могу понять – от каких именно.

– Я узнала, что все они были связаны с королевским двором. В заговоре были замешаны многие представители Лунной и Стальной каст. В том числе и охранники.

– Почему Король ничего об этом не сказал?

– Потому что это означало бы для него признание своей слабости. Он показал бы всем, что уязвим даже в собственном дворце. Что даже при дворе есть те, кто отвергает его власть.

– Да, есть, – шепчу я, переплетая наши пальцы и поднимая голову, чтобы поцеловать ее. – Например, мы.

Когда я выхожу из ее комнаты, вокруг совершенно темно. Я иду в банный двор, чтобы умыться – мне кажется, что воспоминания о крови и взлетающих клинках прилипли к моей коже, как грязь, которую хочется смыть. Но когда я вхожу в ворота купальни, понимаю, что здесь уже кто-то есть.

Лунный свет выхватывает из тьмы очертания девичьих плеч, длинные пряди прямых волос. Девушка сидит у стены, содрогаясь от рыданий.

– Блю?

Она вздрагивает при звуке моего голоса. А потом вскакивает на ноги, быстро вытирая лицо рукавом.

– Уйди, Девятая, – шипит она, но ее обычный презрительный тон неубедителен из-за слез в голосе. Глаза у нее заплаканные, покрасневшие.

– Не уйду, – отвечаю я.

Она замирает.

– Я знаю, что ты меня ненавидишь, – продолжаю я, делая шаг в ее сторону. – И, если ты не заметила, я тебе тоже не пытаюсь навязаться в подруги. Но сейчас тебе плохо, Блю, а с болью лучше не оставаться один на один.

– Я не одна, – выплевывает она.

Я поднимаю брови, оглядывая купальню.

– Извини. Я не знала, что ты умеешь общаться с призраками. – Наверное, это звучит жестоко, и я добавляю: – Может быть, Марико, твоя близкая подруга, могла бы…

– Не хочу, чтобы она видела меня такой, – быстро отвечает Блю.

– Но в том, чтобы быть расстроенной, нет ничего постыдного, – я осторожно протягиваю к ней руку, касаюсь плеча. Она не отстраняется, и я подхожу еще на шаг ближе. – Что случилось? Это из-за казни?

Она качает головой, не глядя на меня. А потом тихо – так тихо, что я едва могу ее расслышать – отзывается:

– Нет. Из-за нападения.

– Твой отец не пострадал?

С ее губ срывается резкий истерический смешок, нарушающий тишину. Он больше похож на собачий лай, и у меня от него по коже пробегают мурашки.

– О, мой отец в полном порядке, – горько отвечает она. – Правда, он не пытался проверить, в порядке ли я. Даже не спросил. До этого ему нет дела.

– Блю, я уверена, что ему есть до тебя дело! Он ведь твой отец…

– Он – мой отец, а я – просто пешка в его игре. Все, что для него важно – это придворная карьера. Сделать меня подарком Королю – всего лишь еще один ход, чтобы обеспечить себе повышение, – она умолкает и через несколько секунд продолжает прерывистым шепотом:

– Я – единственная из нас, чьи родители живут здесь, во дворце. И они до сих пор ни разу не попытались со мной встретиться.

– Я тебе очень сочувствую…

Блю стряхивает мою руку со своего плеча.

– Не нужна мне твоя жалость, Девятая! – Она отшатывается к стене, по ее щекам струятся слезы. – И только попробуй… только посмей кому-нибудь рассказать…

– Я не собираюсь никому рассказывать, – отвечаю я, намереваясь сдержать обещание. Но она пробегает мимо меня так стремительно, будто ждет, что я буду ее преследовать, и я остаюсь одна в зловещей тишине среди пустых ванн, только ветер шуршит в бамбуковой ограде.

Я вспоминаю слова Майны.

«Тьма скрывает свет, а свет скрывает тьму».

Похоже, я узнала, в чем источник тьмы в сердце Блю. Каким же может оказаться скрытый в ней свет?

Я думаю о том, что мне рассказывала о ее отце Ченна, и чувствую внутри давящую тяжесть при мысли, что, возможно, у Блю никогда по-настоящему не было отца.

Глава двадцать четвертая

Жизнь во дворце после казни постепенно возвращается в привычное русло. Хотя теперь нам запрещено покидать Бумажный Дом без эскорта – как минимум одной охранницы, а кроме того, повсюду слышны шепотки, тревожные слухи. Всех занимает один и тот же вопрос: кем были заговорщики, как они смогли проникнуть во дворец? Что было бы со всеми нами, если бы им удалось убить Короля? С наступлением зимы воздух становится ледяным, ветер обжигает щеки. Краски неба и земли выцветают, как тушь для каллиграфии, которую стирают с дощечки. Со времени казни атмосфера во дворце тяжелая, над ним словно нависла тень, предвещающая недоброе. Бело-серый пейзаж усиливает это ощущение – напоминание, что грядет еще немало смертей.

Но все же в моем маленьком безопасном мирке Бумажной Девушки смерть кажется чем-то далеким. С усилением мер безопасности в Женском Дворе нам всем настоятельно рекомендовали не покидать своих комнат после наступления темноты. И, что еще лучше, Король вот уже целый месяц не вызывает никого из нас к себе. Нам сказали, что он чрезвычайно занят поисками прочих заговорщиков и работой над каким-то новым грандиозным планом. Но я подозреваю, что эта работа заключается в ежевечернем распитии огромных кувшинов саке. Дни становятся короче, ночи – длиннее, и это дает нам с Майной дополнительное прикрытие, чтобы по ночам проводить друг с другом как можно больше времени и предаваться любви.

Мы встречаемся так часто, как только можем, и растворяемся во взаимной жажде тел, в слитных движениях губ, пальцев, в страстных касаниях. Сначала мои попытки подарить ей удовольствие робки и нерешительны, так же, как у меня было со своим собственным телом, но постепенно я учусь радовать ее. Я узнаю́, как именно нужно касаться языком ее сосков, чтобы она выгибалась от удовольствия; открываю, что она счастливо содрогается, когда я кончиком языка провожу вдоль ее позвоночника. Я знаю, как ласкать ее между ног, пока она не застонет, прижимаясь лицом к моему плечу, чтобы заглушить этот звук. И хотя я довольно быстро привыкла к ее наготе, я не перестаю восхищаться ее красотой, мой восторг не иссякает. Ощущение чуда не тускнеет.

Каждый поцелуй приносит мне глубокое счастье, бешеное сердцебиение, наполняет меня пламенем.

С каждым поцелуем это пламя пожирает нас.

На самых первых уроках ци Мастер Тэкоа объяснял нам: чтобы овладеть искусством контроля своей внутренней энергии, нужно постичь, что значит полное присутствие в моменте. Научиться по-настоящему находиться в «здесь» и «сейчас». Когда мы тренируемся в управлении энергией ци, говорил он, наша истинная цель – погрузиться в настоящий момент, потому что истинное присутствие в моменте – это исчезновение из времени.

Но когда мы с Майной вместе, все ощущается совсем иначе. Вместо того, чтобы исчезнуть, я чувствую себя по-настоящему существующей. Заново рожденной, обретшей себя. Ее прикосновения созидают меня, вызывают к жизни отвагу и силу, которые, как выяснилось, все это время таились у меня внутри. Прикосновения Короля загнали меня глубоко внутрь себя, а Майна смогла снова меня открыть, вызвать к жизни. Когда она покрывает поцелуями мое тело, я как будто летаю. Каждая моя клеточка становится невесомой и свободной, наполненной изнутри золотым светом желания.

Ее поцелуи исцеляют все, что сломал во мне Король. Ее поцелуи шепчут мне: ты сильна, Леи. Ты прекрасна. Ты – моя. И, что самое главное, ты своя собственная.

Потому что поцелуи Майны, наши украденные у всего мира ночи любви – единственное, что я выбрала сама за время жизни во дворце, и осознание этого наполняет меня радостью. У меня есть что-то, над чем Король совершенно не властен, что ему не под силу остановить.

Он говорил мне, что желания невозможно обуздать. Ну что же, выходит, хоть раз в жизни он сказал что-то истинное.

Да, мы – Бумажные Девушки, а бумагу так легко разорвать, так легко исписать чем угодно. Сам этот титул подразумевает, что мы – чистые листы, жаждущие, чтобы кто-то заполнил нас. Но кое-чего Король-Демон с придворными не предусмотрели. А именно – того, что бумага легко воспламеняется. И пламя перекидывается с одного листа бумаги на другой.

* * *

Однажды после обеда мы сидим на уроке каллиграфии в классе госпожи Йимы. Госпожа Йима – маленькая, даже ниже Аоки, женщина-обезьяна из Стальной касты. Ее длинный подвижный хвост постоянно напоминает мне о Тянь. Мы сидим на коленях на подушках во внутреннем дворике, рядом с каждой из нас стоит сосуд с водой, тушечница и набор кистей. Госпожа Йима сидит напротив. Окуная кисть в тушь, она аккуратно пишет символы на камнях пола – единым слитным движением, идущим от локтя. Потом мы должны повторить изображение, смывая водой все неудачные попытки.

Госпожа Йима останавливается рядом с Аоки, чтобы объяснить ей сложную форму символа, над которым мы сейчас работаем. Я смотрю на камни пустым взглядом, ощущая отсутствие Майны как физическую боль. Ее имя было на бамбуковой табличке.

Я стискиваю зубы, стараясь отделаться от образа – грубые руки Короля, прикасающиеся к Майне. Несколько дней назад он снова начал нас вызывать, спустя почти два месяца после казни. Первой была Блю, потом Марико, Ченна, Аоки.

Аоки всю неделю выглядела мрачной и обиженной. Я даже не спрашиваю ее, в чем причина – конечно, она надеялась, что Король вызовет ее первой.

– Леи?

Я оборачиваюсь на голос Аоки. Госпожа Йима наконец отошла от нее и теперь наблюдает за Марико, которая старательно согнулась над камнем, работая над особенно трудным поворотом кисти.

– Мне нужно тебе кое-что сказать, – говорит Аоки.

Я откладываю кисть.

– Что случилось?

Кусая нижнюю губу, она смотрит в пол, вертя в руке кисть и притворяясь, что повторяет нужное движение. Чуть слышно она говорит:

– Я знаю, что вы с ней дружите, но потому и беспокоюсь. Я… насчет Майны. Думаю, она тайно ходит куда-то по ночам, выбираясь из дома. Наверное, встречается с мужчиной. Когда я вчера ночью возвращалась после встречи с Королем, я заметила, как она выходит из комнаты. И она точно шла не в туалет, потому что он в противоположном направлении, она шла к дверям, в которые я вошла.

Я пытаюсь выглядеть спокойной.

– А ты уверена, что это была Майна?

– Да, я узнала ее по походке.

– Ну, мало ли, ей не спалось, и она захотела пройтись…

– Нет, она была обута, и в теплой накидке. Она собиралась именно выйти наружу. – Аоки смотрит на меня искоса. – Я знаю, вы в последнее время сблизились, но не доверяй ей до конца, Леи, она что-то скрывает. Не хочу, чтобы ты тоже из-за этого пострадала. – Она переводит дыхание. – Я просто хочу, чтобы ты была готова… ну, понимаешь, если я доложу мадам Химуре…

Красивые мазки кисти по камням, изящество каллиграфии, высокий голос госпожи Йимы – все это мгновенно исчезает. Остается только гулкая пульсация крови в ушах.

– И ты… планируешь ей доложить про Майну? – спрашиваю я, с трудом выговаривая слова. У меня пересохло горло.

Аоки промывает кисть и выливает воду на пол. Вся ее каллиграфия смывается, тушь, смешанная с водой, течет между камнями, как черная кровь.

– Если Майна снова это сделает, – говорит Аоки, – я просто должна буду так поступить.

* * *

Ночью я отчаянно жду возвращения Майны. Услышав шаги в коридоре, я поспешно проскальзываю в ее комнату. Нет, не для того, чтобы ее удивить: скорее всего, она догадывается, что я попытаюсь прийти к ней. Но стоит мне переступить порог и закрыть за собой дверь, как она прижимает меня к дверному косяку и обхватывает мою шею локтем, ее глаза широко распахнуты, в них горит тревога.

Увидев, что это я, она тут же отпускает меня.

– Извини, – выдыхает она, кладя теплые ладони мне на талию. – Я сейчас просто слишком взвинчена.

– Как все прошло? – осторожно спрашиваю я.

Она отводит взгляд.

– Он был… груб. Грубее, чем обычно. Покушение открыло придворным его уязвимость, и он страшно зол на весь мир. Пытается вернуть хотя бы часть утраченного авторитета.

– Значит, правду говорят? У нападавших были союзники во дворце?

Она кивает.

– Сегодня утром он приказал арестовать одиннадцать придворных чиновников по подозрению в пособничестве заговорщикам. Он жаждет крови.

– Неужели ему до сих пор мало? – вырывается у меня.

– Что ты, он никогда не насытится, – с горечью отвечает Майна.

Я помогаю ей раздеться – освободиться от желтой с золотой отделкой кэбая, украшенной самоцветами, с длинным разрезом по бедру. Когда я стягиваю с нее юбку, то понимаю, что разрез не был задуман портными: юбка разорвана от талии до подола и до сих пор держалась только потому, что Майна затянула два полотнища узлом на поясе. Сегодня небо совершенно чистое, луна ярко освещает комнату, так что я ясно вижу в ее свете темные синяки на коже Майны. Один на плече, еще один – на бедре… И темный, налитый кровью след пятерни на шее.

Я смотрю на эти отметины, каменея от ярости.

– Да как он смеет…

Майна перехватывает мои руки, подносит их к губам для поцелуя.

– Не трать на него мысли и силы. Он этого не заслужил.

– Но…

– Слушай, я умею терпеть боль. Это временно и скоро пройдет. Завтра мадам Химура пришлет шамана, и тот уберет все следы.

– Ты же понимаешь, как ужасно это звучит? Эй, шаман, иди скорей сюда, дай немного магии, чтобы Королю снова было что ломать!

Она ласково целует меня.

– И речи нет о том, чтобы мы сломались.

* * *

Мы лежим под одним одеялом. Лицо Майны светится в серебристом лунном свете, который ясно очерчивает твердую линию ее скул и нежную шею. Я скольжу пальцами по этой линии сверху вниз, и дальше, останавливаясь только на изгибе бедра.

– Аоки подозревает тебя, – говорю я. – Она заметила, как ты выходила из дома вчера ночью. Тебе нужно быть осторожнее.

– Все равно она не знает, куда я хожу.

– Так же, как и я.

Пауза.

– Леи… – начинает Майна.

– Да, я помню, помню. И не прошу тебя мне все объяснить. Просто… может, тебе ненадолго прерваться? Перестать делать то, что… ты делаешь.

И если это то, что я думаю, сейчас самое неподходящее время планировать такое.

Майна медлит с ответом. Наконец говорит:

– Нет, я не могу прерваться.

– Тебе придется. Если Аоки снова заметит, что ты уходишь по ночам, она донесет мадам Химуре, и тогда… – я прикусываю губу. – Может быть, нам с тобой стоит временно перестать встречаться? Ненадолго, пока все не уляжется.

Майна сжимает меня в объятиях.

– Нет, – шепчет она. – Это уж слишком.

Я закрываю глаза и прячу лицо у нее на груди, вдыхая прохладный влажный запах ее кожи. Как же мне хочется сказать ей, что я чувствую, наконец выпустить наружу слова, которые трепещут в горле при каждом поцелуе, каждый раз, когда она просто смотрит в мою сторону… Но я снова упускаю момент, а потом уже не решаюсь. Вместо этого я говорю:

– А ты можешь себе представить мир, в котором мы могли бы просто быть вместе… и быть свободными?

– Конечно, могу.

– Забери меня в этот твой мир, Майна. Пожалуйста.

– Заберу.

* * *

Когда час спустя я выхожу из ее спальни, меня наполняет золотистое тепло, от которого на губах невольно играет улыбка. Так что, когда я неожиданно встречаюсь глазами с Аоки, которая, скрестив руки на груди, стоит в дверях своей спальни, почти скрытая в тени, мне требуется несколько секунд, чтобы заставить счастливую улыбку исчезнуть.

Может быть, не улыбайся я тогда, у меня получилось бы солгать. Сказать Аоки, что я просто зашла к Майне поговорить, как прибегала порой к самой Аоки по вечерам, хотя, конечно, не так часто… Но сейчас я понимаю, что она поняла правду, едва увидев мою улыбку.

Потому что у меня такое же лицо, как у нее самой, когда она говорит о Короле-Демоне: сияющее, словно озаренное светом изнутри.

Без единого слова Аоки разворачивается и захлопывает за собой дверь. Я вхожу вслед за ней без приглашения, и наплевать, что кто-нибудь может нас услышать! Когда я переступаю порог ее комнаты, она отшатывается, и я испытываю укол вины. Этот взгляд… никогда еще она не смотрела на меня так.

– Пожалуйста, Аоки, – выдыхаю я. – Не говори никому. Прошу тебя.

Она издает короткий странный смешок. Кривая усмешка искажает ее милое лицо, сейчас она совсем не похожа на девушку, которую я знаю и люблю, на подругу, чей смех пробуждает мое сердце, как рассветный луч. Она обычно выглядит такой юной… Но сейчас в ее поведении, в выражении глаз появилось нечто, мигом состарившее ее на многие годы.

– Вот, значит, кем ты меня считаешь – доносчицей? – отзывается она с болью в голосе. – А я-то думала, что мы подруги. Что у нас нет друг от друга тайн.

– Сама посуди, как бы я могла доверить тебе свою тайну? – вспыхиваю я. – Я же знаю, насколько ты близка с Королем! Ты бы не одобрила…

– Конечно, не одобрила бы! Мы же Бумажные Девушки, Леи, мы принадлежим только ему.

Мои руки сжимаются в кулаки.

– Это он сделал такой выбор за нас, Аоки. Неужели ты считаешь это справедливым?

– Тут речь не о справедливости. А о выполнении долга.

– Ты сейчас говоришь как мадам Химура.

– Вот и отлично! – кричит она. – Это значит, что я хорошо справляюсь со своими обязанностями!

– Нет. Это значит, что ты разучилась думать.

Аоки замирает от обиды, и я чувствую ее гнев. Он поднимается словно пар от мокрых камней.

– Я люблю его, – говорит она.

Молчание, долгое и тяжелое. Оно висит между нами, как нечто темное, пульсирующее, живое.

Я с трудом подбираю слова.

– Недавно ты его ненавидела.

– Тогда я его еще не знала, – голос Аоки смягчается, становится нежным, как кошачья шерстка. – Он очень добр ко мне, Леи, он нежный, ласковый и заботливый, а еще он очень красивый. Он даже сказал однажды, что подумывает сделать меня королевой, когда мой срок закончится. Чтобы нам не расставаться. Вот как ему со мной хорошо.

Я едва не задыхаюсь.

– Что?.. Королевой?! Тебя?!

Щеки Аоки вспыхивают.

– Ты, конечно, считаешь, что я недостаточно хороша для того, чтобы взойти на престол?

– Нет, не в этом дело, я просто…

– Вообще-то это в его власти, он может так поступить, если захочет! И вместо Королевы-Демоницы у него будет Бумажная Королева. Я могла бы стать его женой.

Я потрясена настолько, что не нахожу слов. В памяти, как в калейдоскопе, мелькают сцены последних нескольких месяцев: лицо Аоки светлеет, когда она заговаривает о Короле… Ее слова в ночь праздника койо… Ее восторженные крики во время казни… Ее сияющие глаза всякий раз, когда она получает бамбуковую табличку с приглашением… Как и моя любовь к Майне, чувство Аоки к Королю зрело многие месяцы. Но я была так занята собой, что не замечала, что происходит с Аоки.

Я, ее лучшая подруга, не заметила, как она полюбила монстра.

– Ты слишком хороша для него, – тихо говорю я. – Ты заслуживаешь большего.

– Большего? – глаза ее горят от радости. – Разве бывает бо́льшая честь, чем стать его королевой?

И я понимаю, что потеряла подругу.

* * *

После стольких слов мы не знаем, что сказать, и молчание между нами кажется оглушительным. Оно растет, ширится, создает между нами осязаемую дистанцию, мили пустоты, страны, пустыни и долгие годы, и на противоположных сторонах – мы с девочкой, которая недавно краснела при упоминании о поцелуе и беспокоилась, что не понравится Королю.

* * *

– Мне нужно идти, – говорю я и иду к выходу. Моя рука уже поднимается, чтобы открыть дверь, и тут позади звучит голос Аоки.

– Ты на самом деле ее любишь? По-настоящему?

Я узнаю прежний голос подруги – мягкий, сочувственный.

– Да, – просто отвечаю я, оглядываясь с робкой улыбкой. – Ох, Аоки, прости меня за…

– Не извиняйся, не нужно.

Но я уже не помню, что хотела сказать. Ледяная пустыня между нами стремительно возвращается. Взгляд Аоки так тяжел, что мне больно.

– По крайней мере, – говорю я, – я сама выбрала, кого мне полюбить.

Едва эти слова слетают с моих губ, я тут же о них жалею. Но уже поздно – я вижу это по лицу Аоки. Так что мне остается только выйти из ее спальни, пока я не наговорила чего-нибудь похуже. Я переступаю порог, и слезы застилают мне глаза.