Текст книги "Россия и ее империя. 1450–1801"

Рис. 6.5. Церковь Святителя Николая в Хамовниках (1679–1682) имеет «кораблевидный» силуэт, ставший распространенным после запрета шатровых наверший патриархом Никоном. Высокая шатровая колокольня на западе, служащая входом, соединяется с кубическим четырехкупольным объемом при помощи длинной приземистой постройки. Снаружи храм оформлен в стиле московского барокко. Фото Джека Коллманна

Эти стили распространились по всей империи, но с вариациями. Так, в Казани церковь Святого Варлаама Хутынского (XVII век) отличается простотой, заставляющей предположить влияние татарских мечетей с их скупым обликом – в отличие от пышных фасадов московских барочных церквей того времени. По мере продвижения России в степную зону и в Сибирь выяснилось, что городских центров для обустройства здесь почти нет – если не считать русских же укрепленных поселений. Лишь очень немногие местные постройки могли претендовать на участие в формировании символической небесной линии, особенно если учесть, что они даже не были каменными, и поэтому русское имперское присутствие было чрезвычайно наглядным. Чаще всего встречались деревянные остроги, но самыми значительными сооружениями были каменные церкви. Завоевание и заселение Сибири русскими привело к основанию городов в бассейнах Северной Двины и Камы, а также в пермских землях. Эти области, где активно развивалась экономика – здесь добывались соль и руда, велась торговля мехами, – породили особый архитектурный стиль, очень влиятельный. Строгановы пользовались монопольным правом вести торговлю, добывать соль и другие минералы на обширной территории в верховьях Камы. Покровительствуя музыке, живописи и архитектуре, они дали свое имя «строгановскому» стилю, испытавшему воздействие как московского, так и нарышкинского барокко. Процветавшие в то время города – Чердынь, Тотьма, Соликамск, Верхотурье – обзаводились на протяжении XVIII века каменными церквями, облик которых, однако, соответствовал московскому стилю предыдущего столетия. Примером может служить барочная Никольская церковь (1704) в Ныробе неподалеку от Чердыни: ее возвели в память о Михаиле Никитиче Романове, сосланном в Ныроб его соперником Борисом Годуновым и скончавшемся здесь в 1601 году. Тотьма также оказалась усеяна богато украшенными барочными храмами с резными картушами, которые затем распространились по Сибири. В двух основных торговых центрах, принадлежавших Строгановым, Усолье и Соликамске, было построено множество церквей в стиле декоративного барокко – например, Иоанно-Предтеченская церковь в Соликамске (1715–1721, перестроена в 1772 году) и Спасо-Преображенский собор в Усолье (1731). Отличительными чертами соликамского Свято-Троицкого собора стали наружные росписи, украшения из полихромных изразцов и так называемый жучковый орнамент – кирпичная кладка в виде буквы «Ж» (рис. 6.6).

Рис. 6.6. Свято-Троицкий собор в Соликамске (1680-е годы) с «жучковым» орнаментом, который в следующем столетии приобрел популярность в Сибири. Фото Уильяма Брамфилда

Утверждать имперское могущество России через архитектуру в новоприобретенных западных землях, начиная с последних десятилетий XVII века, оказалось более трудным делом. Выполненные в русском стиле постройки дополняли уже сложившийся городской ландшафт. Так, на протяжении 1660-х годов в состав России вошли крупные центры с белорусскоязычным населением, где имелись старинные православные соборы, униатские и католические церкви, синагоги. Смоленск и его окрестности были заселены восточными славянами уже в XI веке, а с середины XIV века являлись частью Великого княжества Литовского. Несмотря на то что Россия владела Смоленском с 1514 по 1611 год и окончательно отвоевала его в 1666-м, городской ландшафт был сформирован во время его пребывания в составе Речи Посполитой, когда город сделался оплотом униатства. После взятия Смоленска в 1666 году русские власти отобрали у униатов Свято-Троицкий монастырь, сделав его резиденцией местного архиерея (1669). В 1676 году было закончено сооружение Троицкого собора, перестроенного в 1727 году в стиле московского барокко: богато украшенные наличники, восьмиугольные окна, фриз под крышей. В 1670-е годы началось строительство Успенского собора на месте старого, возведенного в XII веке и к тому времени обветшавшего. Однако работы затянулись и были закончены лишь в середине XVIII века.

В Украине возведенные русскими постройки в еще большей мере выглядели вкраплениями в существующий городской ландшафт. Во второй половине XVII века Гетманщина испытывала экономический подъем; гетманы, купцы, казацкая старшина, церковные иерархи и монастыри активно покровительствовали искусствам, и в частности архитектуре. Свидетельством процветания Киева в это время стали каменные соборы, воздвигнутые Мазепой в Печерске и на Подоле. Приданный им «мазепинский» стиль испытал влияние европейского, украинского и московского зодчества. Печерск стал религиозным центром Киева, и Софийский собор XII века был перестроен в иезуитском барочном стиле той эпохи. Троицкая надвратная церковь Киево-Печерской Лавры получила пышное барочное оформление и выполненные в том же духе иконы, фрески и резные иконостасы, благодаря которым украинские мастера получили известность по всей стране (рис. 6.7). В результате Киев выглядел намного более европейским городом, чем Москва; как уже говорилось, интеллектуалы из Киево-Могилянской академии, художники и архитекторы приносили в Москву новые идеи и веяния, включая декоративное барокко.

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ И ПРОБЛЕМЫ ЛЕГИТИМНОСТИ

Порядок престолонаследия является важнейшим фактором стабильности любой политической системы. Монгольская империя в этом смысле страдала от непредсказуемости – занятие престола происходило как в результате соперничества («танистри», пользуясь выражением Джозефа Флетчера), так и по наследственному признаку. В Оттоманской империи для устранения соперников служили братоубийство, гаремная система и наследственная преемственность. Как во многих европейских и евразийских странах, в Московском государстве соблюдался порядок наследования по старшинству: династия считалась богоизбранной, а следовательно, харизматической и неприкасаемой. Не существовало никаких традиций, письменных или каким бы то ни было образом юридически обязывающих, которые подразумевали бы участие народа или знати в наследовании престола, но при этом имели место различного рода совещания.

У московских Даниловичей, как некогда в Киевской Руси, наследование княжеского престола шло по мужской линии, но осложнялось наличием еще одной традиции: в боярских родах после кончины главы семейства его место занимал не сын, а брат. Этот порядок существовал и в Киевской Руси, где претендент на великокняжеский престол должен был дождаться смерти старшего родственника, чтобы продвинуться в иерархии наследования. Наследование по боковой линии играло дестабилизирующую роль: новый князь приводил с собой своих людей, и обновление элит шло в ускоренном темпе. Кроме того, этот принцип предполагает раздел наследства – каждый князь хотел получить свою часть территории государства. На практике в киевскую эпоху такой порядок соблюдался лишь в течение нескольких поколений, после чего представители боковых ветвей устали ждать своей очереди и взяли курс на сепаратизм.

Во Владимиро-Суздальской земле этот обычай соблюдался и великими князьями, и боярами, с тем же дестабилизирующим эффектом. Многочисленный род тверских князей был ослаблен внутренними усобицами и земельными разделами. Однако Москве повезло: с 1328 по 1425 год на престол всякий раз претендовал лишь один выживший наследник, не имевший братьев-соперников, и передача власти происходила безболезненно. Земельные разделы принимали чрезвычайно ограниченные масштабы, и боярские роды стремились обосноваться в Москве. После смерти Василия I в 1425 году этому счастливому обстоятельству пришел конец: у него были сын (единственный выживший из пятерых) и четверо братьев. Старший из них, Юрий Галицкий, оспаривал престол у Василия, сына Василия I, которому было всего десять лет. Однако боярская элита, поддержанная могущественным дедом юного наследника, великим князем литовским Витовтом, оказала ему сопротивление, и мальчик взошел на трон. После этого начались трения между новым князем и его дядьями и двоюродными братьями, а также между двумя группировками знати, что в 1433 году привело к династической войне, продолжавшейся – со все меньшей интенсивностью – вплоть до победы Василия II (около 1453). Конфликт закрепил порядок наследования от отца к сыну, и с тех пор несколько поколений московских бояр могли рассчитывать на внутреннюю стабильность в государстве.

Рис. 6.7. Троицкая надвратная церковь Киево-Печерской Лавры, по обе стороны от которой тянутся стены XII века, имеет пышный фасад в стиле украинского барокко конца XVII–XVIII веков. Фото Джека Коллманна

При этом, как и представители любой династии, Даниловичи по-прежнему сталкивались с вызовами со стороны родственников. Османы решили эту проблему силовыми методами, которые с течением времени становились все более жесткими. С конца XIV века они перестали делить территорию государства между наследниками; Мехмед II (1451–1481) стал практиковать братоубийство с целью устранения соперников; для ослабления и изоляции последних служили отказ султанов от официальных браков и содержание гарема с многочисленными наложницами, а также система девширме – воспитание мальчиков, принудительно изъятых из христианских семей, с целью занятия ими придворных должностей. В Московском государстве такой жестокости не проявлялось. Братьям великих князей, родным и двоюродным, давались уделы, где они пользовались ограниченными суверенными правами; начиная с середины XIV века этот порядок закреплялся в договорах и завещаниях, где использовались термины «большой брат» и «меньший брат», причем последний обязан был проявлять личную преданность по отношению к первому.

Существовали и более жесткие практики, ограничивавшие возможность родственников по боковой линии вступать в брак, а следовательно, и производить наследников. Из шести сыновей Василия II один взошел на престол под именем Ивана III, один умер, не успев заключить брак, двум другим было отказано в праве на женитьбу, еще двое обзавелись супругами сравнительно поздно. Из двух последних один скончался бездетным, другой же был посажен Иваном III в тюрьму, где и умер. Заточение было распространенным средством династической борьбы, так как в этом случае соблюдалась заповедь «не убий», которую особенно важно было выполнять по отношению к родственникам. Многие родственники великих князей скончались в темнице, обвиненные в измене, но их смерть не связывали с правителем. Так, Андрей Большой, удельный князь Углицкий, о котором шла речь чуть выше, был схвачен и посажен под стражу вместе с двумя сыновьями в 1491 году, когда разразился политический кризис. Сам Андрей скончался в 1493 году, его старший сын – в 1522-м, младший – в 1540-м, будучи незадолго до этого выпущен из темницы в знак милосердия. Не менее жестокому обращению подверглись дядья Ивана IV – братья Василия III. Троим из четверых не было дозволено вступить в брак, а после смерти в 1533 году великого князя, оставившего наследником трехлетнего сына, бояре принялись действовать быстро, заточив в тюрьму старшего из них – Юрия Ивановича, удельного князя Дмитровского. В 1536 году Юрий скончался, и в следующем 1537 году в заключении оказался его младший брат Андрей Старицкий, также умерший в неволе; от него остался лишь один сын – малолетний Владимир. Остальные дядья Ивана IV не оставили наследников. Таким образом, у него осталась лишь одна боковая родственная ветвь – князья Старицкие, умерщвленные во время опричнины. После смерти Ивана IV у него осталось лишь двое родственников мужского пола, сыновья Федор и Дмитрий, что не предвещало ничего хорошего в будущем.

Нейтрализация родственников по боковой линии не означала прекращения борьбы за престолонаследие среди придворной знати, но в истории Московского государства такое встречалось редко. К примеру, в 1490-е годы на трон претендовали представители двух ветвей династии, образовавшихся в результате двух браков Ивана III – с Марией Борисовной Тверской (1452) и Софьей Палеолог (1472). Один из претендентов был венчан на великое княжение, причем церемония в целом соответствовала той, которую применяли в Византии для наследников престола. Затем верх взяли Василий III и его партия, трое из числа их противников (Патрикеевых) были насильно пострижены и один казнен. В годы несовершеннолетия Ивана IV (1530–1540-е) боярские группировки во главе с князьями Шуйскими, Бельскими и Мстиславскими вели борьбу друг с другом, стараясь навязать наследнику выбранных ими невест, что позволило бы данной партии занять первенствующее положение. Соперников отправляли в изгнание или в заточение, стараясь избежать излишнего насилия, но отдельные убийства все же имели место. Конфликт прекратился, когда было решено женить великого князя на невесте из рода Романовых, принадлежавшего к партии Бельских, но не игравшего значительной роли. Несмотря на победу Бельских и Романовых, равновесие сохранилось – Шуйским и Мстиславским были дарованы различные милости. В 1552 году вопрос о престолонаследии вновь обрел остроту – Иван IV тяжело заболел, и многие бояре отказались поддержать его малолетнего сына: кое-кто стал на сторону двоюродного брата царя, Владимира Старицкого, который уже достиг взрослого возраста. Однако Иван поправился. Существует мнение, что этот случай стал причиной его параноидальных выходок во время опричнины (1564–1572).

До царствования Ивана IV мало что делалось для легитимации престолонаследия через внутридинастическую передачу власти. Чин венчания на царство, присяга подданных, обращения, призванные подтвердить законность правления – все это появляется не ранее середины XVI века. Иван IV стал великим князем в трехлетнем возрасте (1533), без каких-либо легитимационных ритуалов или документов. Но когда он достиг совершеннолетия – после 20-летнего боярского правления – при дворе разработали сложный чин венчания на царство, причем впервые был употреблен титул «царь». Вместе с традиционной свадебной церемонией это свидетельствовало о том, что в придворных кругах установилась стабильность. Ритуал венчания на царство был разработан в соответствии с византийскими образцами, использовались регалии вроде тех, что описываются в «Сказании о князьях Владимирских». Важной частью обряда была проповедь митрополита Макария, напомнившего правителю о его высоком положении как главы империи и обязанности защищать Церковь, веру и свой народ. Как отмечает Сергей Богатырев, в 1550-е годы ритуал изменили, добавив миропомазание, чтобы еще сильнее подчеркнуть сакральность личности правителя.

Более откровенно легитимность демонстрировалась в ходе политических кризисов, которые происходили в период между прекращением династии Даниловичей (1598) и избранием новой династии (1613). Царь Федор Иоаннович скончался в 1598 году, не оставив наследников ни по прямой, ни по боковой линии – результат истребления великими князьями своих родственников в XVI столетии. Боярские группировки встали перед выбором: выбрать нового царя из своей среды или искать его за границей. На престол взошел Борис Годунов, шурин Федора Иоанновича и самый влиятельный человек во время его царствования (1584–1598). Это событие было легитимизировано посредством изощренного воскрешения традиции советов. Когда миновали 40 дней со дня смерти Федора Иоанновича и его сестра отказалась исполнять обязанности правительницы, в Москве был созван Земский собор в составе приблизительно 100 церковных иерархов, 50 бояр, 300 дворян и нескольких десятков горожан, представлявших тягловые сословия. Собор высказался в пользу Годунова и устроил шествие, чтобы упросить его взойти на престол. Лишь тогда Борис, чья власть теперь была легитимирована общественным консенсусом, согласился, подкрепив свою позицию тщательно продуманным ритуалом венчания на царство. Речь шла не о конституционных выборах, а о подтверждении факта путем традиционных для России совещаний. Однако после смерти Годунова (1605) боярские группировки отказались признать царем его сына; последовала почти десятилетняя борьба за престол. Династический кризис привел к наступлению так называемого Смутного времени: в страну вторглись шведские и польско-литовские войска, волжские казаки стали во главе крестьянских восстаний, направленных против центральной власти, среди боярской элиты наступил раскол, войско пришло в плачевное состояние.

Лишь в 1613 году, после того как в России были сделаны попытки установить легитимное правление с помощью самых различных средств, знать сумела договориться относительно будущего монарха. Легитимность отождествлялась исключительно с династической преемственностью, поэтому появилось множество претендентов на трон. Если не считать немногих бояр, понимавших суть польской парламентской системы, в Московском государстве не было никого, кто подразумевал бы под легитимностью что-либо иное. Таким образом, претенденты делали акцент на своем реальном родстве с правящей династией (как Василий Шуйский) или же попросту выдавали себя за одного из Даниловичей. Самозванчество не исчезало вплоть до XIX века – признак того, насколько глубокие корни пустила идеология «вотчинного самодержавия». В Смутное время одному из самозванцев, выдавшему себя за царевича Дмитрия, сына Ивана IV, и заручившемуся поддержкой Польши, удалось ненадолго занять престол (1605–1606). Среди наступившего хаоса возникли новые Лжедмитрии и другие претенденты на родство с Даниловичами. После Лжедмитрия I в Москве воцарился Василий Шуйский (1606–1610). Он попытался обосновать свою легитимность, выпуская манифесты с осуждением своего предшественника – «еретика» и, разумеется, самозванца. Кроме того, он подчеркивал, что происходит из древнего княжеского рода, и считал себя всенародным избранником. Василий Шуйский обещал не злоупотреблять властью – в частности, не задерживать никого без веских причин, а в случае задержания устраивать судебный процесс. Некоторые современные ученые видят в этом конституционное ограничение, другие же считают, что Шуйский желал восстановить согласие в среде бояр, нарушенное при Иване IV.

После взятия Кремля польским войском Шуйский был низложен и скончался в польском плену; могила его находится неподалеку от Варшавы. В 1610–1612 годах бояре вели переговоры с польским королем Сигизмундом Вазой с целью возвести на престол либо самого Сигизмунда, либо его сына Владислава, настаивая, среди прочего, на том, что представители знати не должны подвергаться аресту или плохому обращению. Собранное русскими войско изгнало поляков из Кремля в конце 1612 года, прервав тем самым переговоры. Избрание царем Михаила Романова продемонстрировало действенность традиционной идеологии: его легитимность основывалась на династической преемственности (Михаил приходился внучатым племянником Анастасии, первой супруге Ивана IV) и общенародном согласии. Сотни представителей от дворян, казаков и тягловых горожан были созваны в Москву для участия в избрании царя. В течение января и февраля 1613 года они обсуждали различные варианты, отвергнув в конце концов иностранные кандидатуры и остановившись на Михаиле Романове. Свою роль, безусловно, сыграли закулисные маневры, поскольку, с точки зрения знати, выбор был удачным: Михаилу было всего 16 лет, его отец, насильно постриженный при Борисе Годунове, находился в это время в Речи Посполитой. Бояре надеялись, что Михаил будет слабым царем. Речь шла, опять же, о традиционных совещаниях, а не о созыве конституционного органа. При короновании нового царя был применен новый ритуал, впоследствии сделавшийся обычным – народ клялся царю на верность (Елизавета I отменила эту клятву для крепостных крестьян, однако Павел I в 1796 восстановил прежнюю практику). В России вновь установилось самодержавное правление: Филарет, отец Михаила Романова, вернулся в Россию в 1619 году, став патриархом и фактическим соправителем. Монархи из новой династии всячески обхаживали знать и увеличивали ее численность, Земские соборы созывались все реже (и лишь для обсуждения самых насущных вопросов, связанных с объявлением войны и заключением мира). Для проецирования своей легитимности представители новой династии восстановили, насколько было возможно, судебные процедуры XVI столетия, жестоко расправляясь с недовольными. Через несколько десятилетий после воцарения Михаила вышел коронационный альбом, посвященный этому событию. В нем подчеркивается значение народного согласия – на одном из листов изображены тысячи людей, приветствующих Михаила при его вступлении в Москву в 1613 году (рис. 6.8).

Рис. 6.8. Иллюстрированное описание избрания на престол и коронации первого представителя новой династии Романовых. Тысячи людей приветствуют 16-летнего Михаила Романова и его мать, направляющихся в Москву, что должно символизировать его легитимность в качестве монарха. Нью-Йоркская публичная библиотека, Отдел общих исследований

Случайности, связанные с деторождением, заметно изменили характер наследования в XVII веке. Как правило, у монарха оказывался прямой наследник. Претендентами на престол считались только сыновья Михаила Романова; представителям боковых линий доставались земли, боярские звания, деньги и драгоценности – но ни в коем случае не уделы, подразумевавшие хоть какую-то суверенную власть, и не права наследования. Передача власти облегчалась благодаря тому обстоятельству, что выживали лишь немногие младенцы мужского пола, между тем как дочери имелись в изобилии. Из детей Михаила Романова (годы царствования 1613–1645) взрослого возраста достигли три дочери и лишь один сын, который и стал царем – это Алексей Михайлович (годы царствования 1645–1676). У последнего, в свою очередь, родилось десять дочерей – восемь дожили до взрослого возраста – и четыре сына, из которых трое пережили его. Чтобы не создавать соперничающие центры власти, сыновьям решено было не давать уделов, а чтобы не множить враждующие придворные партии, дочерей не стали выдавать замуж ни за русских подданных, ни за иностранных монархов. Благодаря долгим царствованиям передача престола вплоть до 1682 года происходила без проблем, с минимумом борьбы между боярскими группировками. Но затем царь Федор Алексеевич (годы царствования 1676–1682) скончался, не оставив потомства. Претендентами оказались два его брата, дети Алексея Михайловича от разных браков (с Марией Милославской и Натальей Нарышкиной).

Как и в период несовершеннолетия Ивана IV, ставки оказались настолько высокими, что между боярскими группировками начался ожесточенный конфликт. Позиции Милославских, выдвигавших 16-летнего Ивана против десятилетнего Петра, поддержанного Нарышкиными, были ослаблены из-за физических недостатков претендента. Первоначально патриарх созвал совещание с участием высшего духовенства и бояр, которые затем обратились к собравшимся у дворца представителям московского населения. Разумеется, это совещание было не таким авторитетным, как Земский собор, но все оставалось в рамках традиции. Петр был провозглашен царем. После этого Милославские, воспользовавшись недовольством московских стрельцов, принялись подстрекать их к мятежу, который быстро охватил широкие массы народа. Кремль был взят бунтовщиками, в городе начались пожары, были убиты некоторые бояре, в том числе Иван Нарышкин, дядя Петра. Победившие Милославские устроили, по выражению Линдси Хьюз, «импровизированное совещание, подобное тому, что избрало Петра». Его участники предложили беспрецедентное решение: возвести на престол обоих мальчиков. Последовали присяга всего населения страны и коронация двух царей. Милославские энергично взялись за дело: регентшей при монархах провозгласили Софью Алексеевну, дочь Марии Милославской, а Петр и Нарышкины были изгнаны из Кремля.

В мае 1682 года началось фактическое правление Софьи, обладавшей многими выдающимися качествами, однако традиционная политическая культура дала знать о себе в 1689 году, когда Петр достиг совершеннолетия, что было закреплено его бракосочетанием в январе этого же года. Это обстоятельство, вместе с неспособностью Ивана произвести на свет наследника мужского пола, оживило былые трения, и осенью боярам стало ясно, к чему все идет. Они предпочли не прибегать к насилию и присягнуть Петру там, где он нашел укрытие, – в Троице-Сергиевой Лавре. Петр сместил Софью, но Иван оставался его соправителем до своей смерти в 1696 году. Нарышкины одержали верх над Милославскими. Несмотря на учащение вспышек насилия и усиление борьбы между группировками, порядок наследования на основе первородства более или менее соблюдался с XV века до 1689 года; отметим лишь кризис в связи с предполагаемой женитьбой Ивана IV (1533–1547) и конфликт между родственниками двух жен Алексея Михайловича в 1682 году.

В остальных же случаях данная политическая система редко порождала насилие. В этой связи можно вспомнить об опричнине, учрежденной Иваном IV. С 1564 по 1572 год внутри страны существовала территория, отведенная лично для царя, своего рода место укрытия. Остальная страна – «земщина» – управлялась боярами. Иван IV управлял государством из Опричного двора в Александрове, делая вид, что живет в собственном уделе. В опричнине имелись свой административный аппарат и свое войско, численность которой достигла 6000 человек: последнее пополнялось за счет мелкой знати и простонародья. Новые приближенные царя получали земли (отнятые у старых княжеских и дворянских родов) и щедрые льготы, тогда как старые уделы – и в меньшей степени льготы – ликвидировались. Позже, в 1575 году, все по тому же «удельному» принципу, Иван IV на 11 месяцев передал царский титул потомку астраханских ханов чингизиду Симеону Бекбулатовичу, а сам «удалился от дел».

Введение опричнины сопровождалось крайней жестокостью, даже если учесть, что иностранцы, не являвшиеся свидетелями событий, были склонны сгущать краски в своих рассказах. Знатные роды лишились своих владений, многие высокопоставленные люди были умерщвлены: опричное войско убивало без особого разбора. Источники говорят примерно о 4000 погибших, включая несколько сотен тех, кто стал жертвой разгрома Новгорода в 1570 году. Однако в опричном безумии невозможно отыскать метод. Целью не был конкретный институт, регион или класс общества; бич обрушивался на всех, и за этим сложно было разглядеть сколь-нибудь ясные социальные или политические цели. Не появилось никаких новых институтов или политических практик, хотя некоторые семейства, возвысившиеся в годы опричнины, пополнили состав знати. Когда все закончилось, Россия осталась с прежними институтами, прежней идеологией, прежними боярскими родами; при этом численность высшей знати выросла, экономика пришла в полный упадок (Ливонская война закончилась для страны катастрофой, налоги взлетели до небес), были нанесены глубокие психологические травмы на коллективном и индивидуальном уровне. Одним из последствий всего этого, как отмечает Андрей Павлов, было стремление нескольких последующих царей (Борис Годунов, Михаил Романов) предотвратить вспышки насилия среди знати. Другим – появление громадного числа исторических сочинений, авторы которых сосредоточились на вопросах тирании и легитимности.

В отсутствие рациональных объяснений опричнины историки помещают в центр своего внимания личность Ивана IV, предлагая различные мотивации, лежащие за пределами рационального – например, такую, как паранойя царя и его страх перед изменой бояр во время войны. Действительно, отдельные бояре попытались покинуть страну, хотя о существовании планов свержения царя ничего определенного утверждать невозможно. Некоторые, как Ричард Хелли, говорят о безумии Ивана; некоторые полагают, что причиной жестокостей стало его мессианское представление о самом себе как о несущем «священное насилие» в эпоху апокалиптических ожиданий. Последнее утверждение, похоже, направлено на рационализацию поведения царя, жившего во время, когда конец света казался близким. Однако теория «священного насилия», к которой отсылают эти авторы, не укладывается в модель, предложенную такими исследователями, как Рене Жирар и Джорджо Агамбен. По мнению последних, «священное насилие» есть исключительное право суверенов (или суверенных государств) употреблять насилие – вплоть до умерщвления людей – для поддержания или восстановления общественной стабильности. Иными словами, суверенная власть использует насилие в ритуализованной или регулярной форме (самопожертвование, справедливая война, смертная казнь). Однако насилие, практиковавшееся Иваном IV, находилось вне всяких норм, будучи произвольным, недолговечным и дестабилизирующим в своей основе. Теория «священного насилия» в данном случае неприменима. Любопытные подробности из жизни Ивана IV вскрылись в 1960-е годы при изучении его скелета; выяснилось, что он страдал от мучительных болей в спине и принимал ртуть, следы которой нашли в костях. Ртуть – ядовитое вещество, повреждающее мозг. Тело Ивана было деформировано; вероятно, он хромал. Последовали горячие споры о влиянии ртути на его поступки, о том, можно ли провести причинно-следственную связь между этой физической болью и учреждением опричнины. Но это свидетельство подтверждает наше понимание его сложного поведения. Видимо, правильнее всего будет признать, что жестокость Ивана вызывалась иррациональными мотивами того или иного рода, но эпоха опричнины с ее крайним насилием, разрушениями и конечной безрезультатностью еще не получила удовлетворительной научной интерпретации.

* * *

Завершая разговор об имперском воображаемом в России, подчеркнем следующее. Прежде всего, идеальный образ политики, воплощавшийся в искусстве, ритуалах, архитектуре и политической практике, не подразумевал никаких политических институтов – только отношения между правителем и народом, с одной стороны, и правителем и знатью, с другой. В теории, власть правителя была абсолютной, как власть отца в семействе, на практике же существовали ограничения. Как и отцу в патриархальной семье, правителю следовало проявлять строгость, но одновременно – справедливость и милосердие, уметь прощать, проявлять набожность и христианскую доброту. Правитель вел свой народ к спасению, служа ему примером благочестия. Он занимался «политикой», лично раздавая щедроты и выказывая милость. Не институты, а практики, связанные с литургией, церемониалом и спрашиванием советов, удерживали правителя на верном пути, а политическую систему – в равновесии.