Текст книги "В поисках Дерева-Метлы. Короткие мысли отшельника из Соломенной сторожки"

Я-то их сегодня наблюдал, усевшись на лавочке на солнце, перед тем как приступить к рисованию очередного Дзизо Босацу. Достал читалку, включил сочинение Жан-Клода Шене, профессора университета Париж-IV «История Византии» из серии «Что я знаю?» Четвёртый тираж, между прочим, у этой книжки – то есть во Франции живо интересуются Византией. Читаю про монофизитов, болгар и монофелитов, про Мурцуфла, Цимисхия и Хониата, про иконодулов, исихастов и иконокластов, про Комнинов, Палеологов и Дука, про голубых да зелёных. И становится скучно. Потому что небо такое голубое, почки лопаются на глазах, и воробьи пытаются заняться любовью на лету.

СОБАЧИЙ РАЙ

Через месяц мне снова в Японию – делать там инсталляции «Ближе – дальше – ближе» и «Ночь на берегу». Обе связаны отчасти с замечательным японским писателем Миядзава, который был одновременно социалистом, буддистом школы Синтон (очень строгой) и католиком.

Социализм пока отставим в сторону: интересно, как и зачем японец становится христианином, тем более римским католиком?

В Японии в прошлый раз мне рассказали историю про университетского профессора, специалиста по балто-славянской лингвистике и непрактикующего католика. Он окончил католическую школу, христианское богословие знает не хуже буддийского и мифологии синто. И всё из-за его бабушки.

Бабушка была истовой буддисткой, школы Чистой Земли. Но одновременно она очень любила собак. И однажды, беседуя со священником своего храма, спросила его: «А мои собаки в Чистую Землю, в рай будды Амиды, войдут?» Священник ответил: «Уважаемая, нет. Это невозможно. Им сперва надо родиться такими, как вы, да и то…» Она священнику пожелала, чтобы он родился таким же святым, как её собаки, заявила, что ноги её здесь больше не будет, и добилась того, что вся семья перешла в католицизм. В этой истории странно, конечно, то, что и в христианском богословии про рай для собак всё тоже пессимистично. Вернее, совсем никак. Но я, как японская бабушка (и не будучи ни буддистом, ни христианином) уверен, что мой пёс Яков и кот Пётр – в раю. Иначе всё бессмысленно.

1 мая

Хорошо, когда ясно сказано.

Например, Сева Полунин сказал: «Чтобы быть анархистом, надо быть педантом». Это на самом деле так.

Я бы хотел быть анархистом, но для этого мне не хватает педантизма.

3 мая

РЕНОВАТОРЫ

Нет, это гениально!

Например, пятиэтажку (кирпичную), в которой я живу, не снесут. Но панельную, которая напротив через двор, – назначили под снос. И она, правда, ужасная. Но интересует меня вот что. От моей стены до этого, под снос, двадцать пять метров двора, заросшего деревьями. От сносимой пятиэтажки до улицы – ещё двадцать метров. Я измерил. То есть необходимый котлован – шириной как минимум тридцать метров, добавьте заборы, и в него воткнут орясину высотой этажей в двадцать. А как насчёт подъездных путей? И что?

САДО-МАЗО, КУРАРЕ И КАЛАНДАДЗЕ

Мне пришлось пойти к глазнику (нет-нет, ничего страшного, я же не Навальный[40]40
  27 апреля 2017 г. Алексея Навального облили зелёнкой, в результате чего он получил химический ожог глаза.


[Закрыть]), и ближайший офтальмолог нашёлся на Лесной улице, в «СМ-Клинике». Садо-Мазо Клиника, что ли? В Москве медицинские заведения, вообще-то, называются довольно странно. Например, есть клиника, называющаяся «Кураре». Большевики, гады, отменили классическое образование, и теперь мало кто из жителей Российской Федерации (ещё меньше, чем в Российской империи) знает, что curare на латыни – это «лечить, заботиться». И идут пациенты, то есть страждущие, в «Кураре», думая о смертоносном яде, который индейцы бороро варят в дождевых лесах Амазонии. Нет, конечно, про бороро они тоже не думают. Зачем им «Печальные тропики» и Леви-Стросс? У них иные печали. Зато кураторов расплодилось удивительное количество.

Итак, доехал я от Башиловки до Лесной и вижу, что рядом с «СМ» – коричневая филёнчатая дверь, а над ней жестяная облупленная вывеска «Оптовая торговля кавказскими фруктами Каландадзе». В пыльной витрине разложены восковые абхазские мандарины, мигрельские гранаты и абрикосы из Эривани. Лежат чугунные гири, возле прилавка валяется дерюжный мешок, а за прилавком висит портрет государя императора. Возле двери – табличка «Музей подпольной типографии. Охраняется государством». Я вспомнил: меня, когда учился в четвёртом классе, возили из школы на трамвае «А» на экскурсию в подвал Каландадзе, где большевики печатали свои подрывные листовки и газету «Искра».

Музей «Подпольная типография 1905–1906 гг.».

Москва, Лесная ул., 55

И так мне захотелось туда вернуться, тем более что до приёма у глазника оставалось ещё полчаса! Я дёрнул дверную ручку – заперто. Постучал в витрину – никого. Ни Каландадзе, ни большевиков, ни арестовавших их жандармов. Нет, не вернёшься вспять. И я пошёл к офтальмологу по фамилии Ратай. Тоже что-то из великой русской литературы, насчёт гончих и борзых – Догоняй, Махай, Балуй, Шибай, Кусай. Жалко, я куда-то дел том Сабанеева про густопсовых, там дивные подобные клички есть.

Доктор Ратай оказалась очень симпатичной молодой дамой, она внимательно исследовала мои глаза, сказала, что в ближайшее время я не ослепну. Спросила, какой род моих занятий. Художник. «Ах да, для художников глаза – самое главное». Я сообщил, что руки тоже нужны. Она ответила: «Видите, врачи и художники похожи. Нам тоже глаза и руки нужны».

Не к ночи мной упомянутые кураторы с этим не согласятся. Им как раз нужны слепые и безрукие художники.

ВЕЛИКИЙ И МОГУЧИЙ

По двору процокали каблучки, и донёсся девичий голос: «А ты, блин, это то, в жопу, шиворот-навыворот, и чтобы нельзя».

Это перевести можно? Особенно «это то»? Думаю, нет.

5 мая

ОТШЕЛЬНИК ИЗ СОЛОМЕННОЙ СТОРОЖКИ

Есида Кэнко, он же Кэнко-Хоси (1283–1350), автор гениальных «Записок от скуки» («Цурэдзурэгуса»), покинул Киото, где занимал важный пост при дворе, и поселился на горе в щелястой лачуге. Чтобы спастись от сквозняка, конопатил щели бумажками, на которых от скуки записывал свои мысли. После его смерти ученики выковыряли бумажки, расправили их, и «Цурэдзурэгуса» стали одним из главных шедевров японской литературы.

Разумеется, мне и в голову не придёт себя сравнивать с учителем Кэнко, одним из четырёх небесных поэтов. На гору я не удалился, придворным не был, учеников у меня, к счастью, нет, а главное же – единственное, чем мы с Кэнко схожи, это то, что я тоже умею писать. Но в миллион раз хуже него.

Впрочем, родство всё же есть. Я живу хоть и не на горе, но всё же в местности, называющейся Соломенная сторожка, и Кэнко такое название понравилось бы, потому что соломенную сторожку бумагой не законопатишь.

Я непременно узнаю, как «Отшельник из Соломенной сторожки» пишется по-японски, и буду подписываться, даже в банке и в полиции, только так.

Ну а кроме того, ФБ не хуже щелей в лачуге. В некотором смысле, даже лучше. Кидаешь камень в это болото, и он там тонет навсегда, без какого бы то ни было результата.

И это хорошо.

ТРЯСОГУЗКА

Иду в сторону мастерской, чтобы делать золотого Дзизо на голубом фоне. По тротуару передо мной затейливыми зигзагами бежит и щебечет трясогузка. О чём думает трясогузка, я не знаю, иду за трясогузкой и думаю о выборах во Франции. О том, что победит Макрон, и это хорошо, хотя он ещё тот говнюк. А плохо то, что давным-давно во Франции не было такого, чтобы треть народа проголосовала за фашизоидов, националистов и тупых изоляционистов. Но это всё же лучше, чем в России: тут больше двух третей стоят за этих придурков. Достоятся.

Трясогузка вдруг убегает с тротуара в кусты. Я (мысли у меня короткие, как у трясогузки) тут же начинаю думать о другом. О том, как когда-то гостил у приятельницы на хуторе в Лангедоке, и там рядом с домом под старым тутовым деревом на выгоревшей траве чернело пятно от сладчайших тёмно-фиолетовых ягод.

6 мая

ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА

Я горжусь тем, что был знаком с Алексеем Тяпушкиным, замечательным, недооценённым художником-абстракционистом и Героем Советского Союза. Он родился в 1919-м в деревне Федяево под Вологдой. С 39-го – в армии, рядовым. Прошёл позорную советско-финскую войну. В августе 41-го был ранен под Одессой, попал в плен, в апреле 42-го бежал, переплыл Дон и перешёл фронт. Угодил, естественно, в штрафбат. Чудом выжил там год, в 43-м снова был ранен: «смыл кровью предательство». Стал командиром артиллерийского расчёта, потому что офицеров на такую должность не хватало. Зимой 45-го в восточной Польше его пушка уничтожила три пулемётные точки, два дзота, противотанковую пушку и гаубицу. Дальше – вовсе чудеса. Возле города Бялобжег сам, прямой наводкой (один жив оставался) сжёг два танка, две самоходки и бронетранспортёр. А потом в аду Кюстринского плацдарма грохнул танк «Пантера» и четыре самоходки.

Алексей Тяпушкин. 1970-е

С Тяпушкиным я выпивал два раза у него в мастерской. Он показывал свои работы, говорить был готов о чём угодно, кроме войны. Про неё сказал только: «Пойми, жить хотелось. Просто повезло. И совсем не хотелось в НКВД опять попасть. А что на меня этих цацек навешали – так после войны генералы ордена начали делить, ну и до меня дело дошло в конце концов». Он, когда затевались выставки нонконформистов, пришпиливал к драному свитеру Золотую Звезду и шёл разговаривать с советскими чиновниками.

8 мая

ЮГЭН И ЧОП «РАДУГА»

«Наблюдать, как солнце заходит за холм, покрытый цветами и травами, идти вперёд всё дальше и дальше по огромному лесу, не задумываясь, пора ли возвращаться, стоять на берегу и видеть, как лодка исчезает за изгибом острова в открытом море, созерцать полёт диких гусей, которые были видны, а затем затерялись среди облаков». Так Сэами (1363–1443) сформулировал «югэн», «прелесть недосказанного».

«Мне нравится, если дом, где женщина живёт в одиночестве, имеет ветхий заброшенный вид. Пусть обвалится ограда. Пусть водяные травы заглушат пруд, сад зарастёт полынью, а сквозь песок на дорожке пробьются зелёные стебли. Сколько в этом печали и красоты! Мне претит дом, где одинокая женщина с видом опытной хозяйки хлопочет о том, чтобы всё починить и поправить, где ограда крепка и ворота на запоре». Так Сэй-Сёнагон (966-1017) сформулировала «моно-но аварэ», то есть «печальное очарование вещей».

Сегодня день сквозил «югэн» и «моно-но аварэ», Сэй-Сёнагон и Сэами бы понравилось. Мне тоже понравилось. Валил мокрый снег, ложился шапками на только что распустившиеся листки деревьев, укрывал юную траву. Падал на чёрный асфальт, расплывался студёными лужами. Птицы все куда-то попрятались, а люди, кто в тёплой одежде, а кто обманутые весной, перебегали улицу, прячась от ветра и снега. Очень красиво, очень меланхолично, так прозрачно показывает, насколько эфемерен мир. Да, но уже хочется чего-то поярче и повеселее. Увидел. Возле универсама «Авоська» стояла машина Juke (сама уже потешного вида), цвета серый металлик. На двери – герб с золотым орлом, у которого из разинутого клюва вырывается пламя. На голове у него имперская корона, а над короной – радужное знамя. Под гербом церковно-слявян-ским шрифтом написано «ЧОП РАДУГА». Я-то думал, что сотрудники ЧОПов – сплошь заядлые гомофобы. Оказывается, нет. Или это тоже югэн и моно-но аварэ?

10 мая Умер Даниил Дондурей. С ним я общался два раза, но старался не пропускать то, что он говорил, и читать, что он писал. Потому что это был человек не только очень острого и точного ума и обширных знаний. Возможно, важнее другое: у него аналитический ум находился в равновесии с открытостью миру и доброжелательностью к оппоненту.

Таких, как он, очень мало.

АМАТЁР

Сходил к офтальмологу, доктор меня обнадёжил: в ближайшее время не ослепну, и катаракты что там, что там развиваются равномерно. Поехал в «Передвижник» за оставшимися двумя холстами для Золотого Дзизо – на фиолетовом и белом. Вызвал машину, чтобы их отвезти в мастерскую. Машина приехала тут же. Засунул холсты, водитель спрашивает: «А вы тоже любитель?» Я не знаю, что ответить. «Ну, в смысле искусство любите?» Говорю, что скорее да, чем нет. Едем. У водителя звонит телефон: «Лёха, коллегу везу! Да нет, не таксиста, а тоже художника! Короче, позже наберу». Он меня расспрашивает, что лучше – кобальт голубой или ультрамарин, и какой кисточкой можно нарисовать так тонко, ну прямо в волос? И как я творчеством занимаюсь – в смысле, рисую с открытки или куда-то еду рисовать? Пытается, оторвавшись от руля, мне показать своё творчество на планшете. Отговариваюсь тем, что вижу плохо, а очки забыл. Он спрашивает, как найти мой сайт. Я объясняю, что сайта у меня нет, но зачем-то даю свой номер телефона. «Круто, хотелось с художником поговорить!» Интересно, позвонит? И что я, из любви к искусству, ему расскажу?

11 мая

МАЙСКИЙ СНЕГОПАД

Сижу в мастерской, делаю очередного Дзизо. По радио рассказывают, какое полезное и морозостойкое зонтичное растение – пастернак.

Наверно, я не прав: не люблю стихи и прозу Бориса Пастернака. Например, что это за вычурность «перекрёстка поворот»?

 
Снег идёт, снег идёт,
Снег идёт, и всё в смятеньи:
Убелённый пешеход,
Удивлённые растенья,
Перекрёстка поворот.
 

Какие растенья, какие именно кусты, деревья и виды травы, сообщил бы. Потому что самое главное – это точно сказать, как удивляется от снега не растенье, а рябина, подорожник или осот. Но ещё меньше, чем Пастернака, я люблю, когда 11 мая валит снег.

12 мая

ГУБАМИ НЕ ШЛЁПАТЬ!

Ильдара Дадина и ещё восемь человек арестовали на Красной площади, потому что они там читали (наверно, вслух) Конституцию РФ. Что сказать? Св. Августин был очень удивлён, когда увидел, что Св. Амвросий умеет читать не вслух, а про себя, и даже губами не шевелит. Так что давайте, не шевеля губами, читать этот документ у себя на кухне. Можно и кран открыть, чтобы мысли не были слышны.

13 мая

СОВРЕМЕННОЕ ИННОВАЦИОННОЕ ИСКУССТВО

Была такая госпремия по современному искусству, «Инновация». Не знаю, может, она и сейчас, при Мединском, есть. Меня на неё когда-то номинировали, и я оказался, совсем не собираясь этим заниматься, конкурентом Ильи и Эмилии Кабаковых, озабоченных тем, что их не возьмут в будущее. К счастью, в последний момент Кабаковы сообразили, что инновации в РФ им ни к чему, а жюри поступило очень правильно: вручило премию третьему конкуренту, очень достойному художнику.

Я сказал «уф». Потому что как я мог выиграть такой конкурс? Во-первых, я чем-то таким занимаюсь давным-давно, но так и не понял, что такое современное искусство? Сколько времени оно современно, кому, кто это решает? Во-вторых, ну какие же инновации в этакой державе, как РФ? Это contradictio in adjecto[41]41
  Противоречие в определении (лат.).


[Закрыть]. Так что Бог упас.

А теперь-то я хорошо понимаю, что такое инновация в России, и что такое современное искусство в этой державе. Это – абсурдная затея, позволяющая, рубя сук под собой, срубить кучу денег и с ними улететь в будущее, которого давно нет.

15 мая

ПИОНЫ В ПЫХОВ-ЦЕРКОВНОМ

Я несколько лет езжу за красками, холстами и прочим в магазин «Передвижник» на улицу Фадеева (был такой писатель, он застрелился). Путь туда у меня обычно идёт с бывшей улицы Каляева, а теперь снова Долгоруковской, мимо бывшей церкви Св. Николая, давным-давно киностудии «Мультфильм», по Пыхов-Церковному проезду. Это где суперэлитный жилой комплекс Quartiere Italiano, спроектированный главным теперешним палладианцем Михаилом Филипповым. Но не про это сооружение речь, а про то, что в Пыхов-Церковном проезде цветут самые красивые пионы в Москве. Там за крашенным зелёной краской забором в пятиэтажном типовом школьном здании находится какое-то учреждение, и перед ним в июне распускаются роскошные белые, розовые и лиловые пионы. Запах от них доносится далеко за забор. В прошлый раз я проходил по Пыхов-Церковному дней десять назад. Валил бессмысленный снег, но на клумбе виднелись вишнёвые ростки пионов.

Собираюсь туда завтра или послезавтра. Думаю, они уже в лист пошли. Надеюсь, увижу снова цветы.

18 мая

КАК Я ВИДЕЛ НАДЕЖДУ КРУПСКУЮ

Сегодня снова пошёл к офтальмологу на Лесную улицу в Садо-Мазо Клинику, где в соседней двери «Оптовая торговля кавказскими фруктами», то есть подпольная типография РСДРП. До визита к доктору оставалось время, и я решил: а вдруг удастся посетить это мемориальное место? Оказывается, вход туда не с улицы, а надо войти в подворотню, там и дверь для посетителей. Во дворе, кроме подпольной типографии, ещё задний вход в какой-то банк или что-то вроде этого. Сидит на солнышке на полуразвалившемся крутящемся стуле здоровенный амбал-охранник в чёрной форме, курит сигарету и читает цветастую газету «Тёщин язык». Я подхожу к двери в музей, изучаю, когда он открыт, и тут дверь отворяется. Из неё на солнце выскальзывает девушка с очень бледным лицом, туго затянутыми в пучок бесцветными волосами, в чёрном жакетике и длинной коричневой юбке. Если бы ещё платочек на голове, была бы примерной прихожанкой РПЦ, а так сразу видно: революционерка-большевичка, и вообще, она удивительно похожа на молодую Н.К. Крупскую.

В этом ничего странного нет. Широко известен феномен, когда сотрудники музеев становятся похожи на то, чему они посвящены. Например, у меня когда-то был знакомый, работавший художником-оформителем в литературном музее А.С. Пушкина на Кропоткинской улице – так он отрастил бакенбарды и перестал стричь ногти. Девушка, увидев меня, дрожащими руками запирает дверь в типографию и бочком-бочком, стуча каблучками, убегает в подворотню и дальше, в сторону Брест-Литовского вокзала и Красной Пресни. Не иначе поняла, что я шпик от Джунковского. Может, я и правда похож на топтуна?

19 мая

КАК Я ВИДЕЛ ВЕЛОСИПЕД

Сегодня я видел велосипед, и не один. Даже не буду пытаться рассказать, что я чувствовал и думал, увидев велосипед, то есть «быстроног». Это такое гениальное изобретение, что для рассказа о нём надо быть одновременно Данте и Чеховым.

21 мая

ФРОНТ СПОКОЙНОГО БЛАГОДЕНСТВИЯ

В Русском художественном союзе много всякой сволочи и придурков разного пошиба. В том числе, художник Алексей Беляев-Гинтовт (почему он был заодно Гинтовт, понятия не имею, тем более, что лет десять назад он свою литовскую фамилию отменил, так как неуместно русскому патриоту носить натовское имя).

В 1990–1994 годах он был членом-основателем художественной группы «Лаборатория мерзлоты». В 1997-м влился в Новый русский классицизм под руководством Тимура Новикова (о нём необходимо отдельное рассуждение). В 2000-м вместе с А. Молодкиным создал группу Ф.С.Б. (Фронт Спокойного Благоденствия). Затем был стилистом партии «Евразия» – видимо, Дугину бороду подстригал. В 2008-м получил премию Кандинского за проект «Родина Дочь». Сделал парадный портрет Рамзана Кадырова.

В начале нулевых я пришёл на выставку Ф.С.Б. в Музей архитектуры им. Щусева под названием «Ново-новосибирск». Главным экспонатом была трёхметровая картина с Аполлоном Дельфийским, стоящим на дамбе ГЭС и фланкированным баллистическими ракетами. Это изделие было изготовлено при помощи тёмно-синей шариковой ручки, что, безусловно, потребовало нешуточного труда.

Стою, разглядываю. Ко мне подходит Гинтовт, тогда красавец-блондин, тут же на роль молодого штандартенфюрера СС в советское кино – платиновый кок, бритые виски, глаза голубые-голубые. Видимо, на роже у меня всё было написано, потому что он тут же говорит: «Не нравится, значит?» Отвечаю, что, Лёша, совсем не нравится.

«Научим! Понравится! По печени врежем, сразу понравится!» – «Нет, Лёха, любить этакую дрянь меня научить никак нельзя».

23 мая

МИЛЛИОН ДОЛЛАРОВ

Идём мы с Лёвой Рубинштейном по Тверской, то есть ул. Горького, а на дворе – Юрий Андропов. У Льва борода, на голове овчинный картуз, из-под которого свисают кудри. У меня волосы почти до плеч, и пальто до пола. Моя мама святой человек, она потворствовала моей дури. Например, чтобы я выглядел модно, перешила дедовскую генеральскую шинель из шелковистого серо-голубого трофейного сукна в пальто до пола. В нём я и шёл по ул. Горького с Лёвой Рубинштейном. И нас засунули в ментовский газик возле главного телеграфа, отвезли в участок где-то позади Юрия Долгорукого. Льва, к счастью, отпустили до того, как закрылось метро, расспросив, зачем у него борода, и нет ли в этом антисоветского умысла? А меня задержали до утра.

Сперва было интересно. В ментовке были валютные бляди из «Националя», какие-то грузины-цеховики, которых вместе с девушками и загребли, и хиппи-системщики, давно привыкшие к сидению в околотке. Они играли на блок-флейтах «Зелёные рукава» и лениво переговаривались с милиционерами. Но потом стало скучно. Особенно когда меня обыскали. Дело в том, что моя мама работала в отделе издательства «Прогресс», занимавшемся международными связями, и к ним приходила рекламная продукция из разных стран. Какое-то калифорнийское издательство в качестве подтверждения своих полиграфических возможностей прислало шоколадного цвета, с водяными знаками, банкноту $1 000 000 (какой на ней был президент, не помню), и мама мне её подарила. Я с ней ходил и хвалился перед друзьями, и её-то у меня из кармана извлекли. В околотке сперва настало полное молчание, а потом началось ментальное шуршание: ёпть, фарцовщика с миллионом долларов взяли! Сперва меня очень вежливо допрашивал дежурный лейтенант, понявший, что завтра он будет майором. Потом ему позвонили по телефону, он помрачнел, и меня сунули в камеру. Через час со мной – часа в три утра – говорил полковник. И тут ему позвонили по телефону. Меня чуть не пинками выгнали на улицу. Спасибо, троллейбусы скоро пошли, и пять копеек на билет у меня были. Но мой миллион эти гады милиционеры мне не отдали.

ЛЕРМОНТОВ И ГЕОЛОГИЯ

Классе в третьем (или в четвёртом?) я учил наизусть гениальное стихотворение Михаила Лермонтова «Выхожу один я на дорогу», и оно мне очень нравилось. Но не мог понять, почему путь – кремнистый? Ради красного слова, что ли? Дело в том, что наполовину я вырос в России, а наполовину в Крыму, и ни там ни там кремня не было. Был либо известняк, либо мел, а химически это почти одно и то же, и далеко от кремня. Но потом я попал на Кавказ. Не знаю, как у Лермонтова было с геологией, но там и правда сплошной силикон.

24 мая

ГАЛСТУЧНИК

Из Стамбула звонит Катя Ираги – там завтра в Pera Museum открывается выставка Doublethink: Double Vision, которую придумал близкий к гениальности куратор Алистер Хикс. И у меня там Tie Iconostasis, тябловая серия из тридцати шести образов с галстуками.

Катя говорит: «Слушай, тут директор музея спрашивает, что вот на этом галстуке, ну такой, как тельняшка, в белую и синюю полоску, написано?» А я помню? Катя начинает диктовать: «K-E-T-H-E-R», «К-Н-О-К-Н-М-А-Н». До меня доходит, вспоминаю: «Так очень просто, это на иврите, это сфирот, в общем, каббала». Директор музея отбирает у Кати телефон и кричит мне: «Понял! Это такая радость для нас показывать такое искусство!»

Что я мог ответить? Что для меня это ещё большая радость.

25 мая

ЛЮБИМАЯ ПЕСНЯ

 
Сидели два медведя
В клетке золотой,
Один сидел как следует,
Другой качал ногой.
 

28 мая

В ЯПОНИЮ НА АЛЕКСАНДРЕ ТРИФОНОВИЧЕ

В прошлый раз я в Японию летел на самолёте Аэрофлота «Осип Мандельштам», а обратно в Россию – на «Борисе Пастернаке». Позавчера ближе к ночи вылетел в Японию на «Александре Твардовском». Страшно подумать, на чём меня в Россию отправит Дзизо-Кштигарбха. На «Евгении Евтушенко»? Жалко, у Аэрофлота нет самолётов «Игорь Холин», «Генрих Сапгир» и «Всеволод Некрасов».

Прилетев в аэропорт Нарита, обнаружил, что полпути от Москвы до Токио находится где-то чуть южнее Якутска. Не могу сказать, что испытал особенную гордость от такой протяжённости России. Лучше бы спал эти девять часов, но спать в самолёте, в чью бы честь он ни был назван, не умею.

В общем, прилетел в Нарита, и сразу понятно: это Япония. Молодой улыбчивый пограничник, взяв мой паспорт, сказал «хоничива», я ответил тем же, он спросил: «Француз? Из Москвы? Зачем в Японию пожаловали? А где жить будете?» Я ответил, что в Японию я, потому что художник, а жить буду в городке Омати, в префектуре Нагано. Он ещё шире улыбнулся и пустил меня в Японию. Мол, если в префектуре Нагано, то ради бога!

А потом пять часов, мучаясь от недосыпа и джетлага, ехал в микроавтобусике до Омати, шофёр завозил по дороге японцев, кого в Уэда, кого в Нагано, кого ещё куда-то. То, что это Япония, стало ещё яснее. Где-то недалеко от Токио среди огромной индустриальной зоны торчал бетонный будда Мироку-Майтрейя ростом в двенадцатиэтажный дом, а потом начались залитые водой рисовые поля, сверкающие от солнца, перемежающиеся деревнями, гипермаркетами и заводами флагманов японской экономики.

Въехали в горы, там кипарисы, кедры, бледнолиловые глицинии, а рисовые поля на террасах обсажены невероятно яркими ирисами.

Ну а поселили меня в Японии, в Омати префектуры Нагано, в место, у въезда в который на горном ветре развеваются два красно-белых флага, и называется оно Village Canadien Montreal, дюжина бревенчатых домиков, похожих на швейцарские шале, вокруг – цветы, течёт рядом горная речка, а за ней поднимаются заснеженные горы. Внутри домик сплошь обшит вагонкой, прямо как на даче когда-то в Советском Союзе, но японской. Даже трудно объяснить, в чём её отличие от советской вагонки. Проще объяснить, чем японский унитаз отличается от обычного. То, что он с подогревом и снабжён кнопками, знают все, но как этими кнопками пользоваться я, например, не знал. Нажал на какую-то кнопку, и вместо того чтобы струя воды ударила меня меж ягодиц, она мне полилась на голову. Причем непонятно откуда: на потолке в вагонке ни крана, ни дырки нет.

Но не только унитазы в Японии особенные, тут и кукушки другие. Одна из них разбудила меня спозаранку, и куковала она по-другому, чем её европейские сестры: она отчётливо произносила: «Хок-ку, хок-ку, хок-ку!»

А сегодня я полдня ходил туда-обратно с куратором Art Festival Шимоока-сан, его ассистенткой, китаянкой из Гонконга Мидори-сан и очаровательной, как с гравюры Утамаро, camerawoman, имя которой я так и не запомнил, по длиннейшей торговой улице Омати – мне там надо клеить свои рисунки из серии «Ближе – дальше – ближе» и снимать про это видео. В процессе хождения выяснилось, что правая сторона улицы снабжается водой из источника «Мужская вода», а левая – из источника «Женская вода». Поэтому жители традиционно женятся, переходя через улицу.

Рисовые поля. Окрестности Омати

Вернулся в канадскую деревню вечером, и, как положено, молодая луна отражалась в залитых водой рисовых полях.

Ирисы, обрамляющие рисовые поля

Япония ещё и потому, что здесь другие штепсели и розетки, а я в России забыл переходник, купленный в Токио, в магазине электроники Yamada возле станции метро Синдзюку. В Омати огромный Yamada тоже есть, но европейскими переходниками в нём не торгуют. Мидори-сан обещала проблему разрешить при помощи интернета. Аккумулятор начинает садиться. Так что на этом, попивая саке под канадским флагом, завершаю свой рассказ.

30 мая

ЯПОНСКАЯ РАСКЛЕЙКА

Я уже лет десять занимаюсь ерундой: клею рисунки с короткими текстами по улицам городков, городов и мегаполисов. Началось с Салоник. Там я, участвуя в биеннале современного искусства, клеил рисунки на красной бумаге с подписью золотом, почерком XIV века, «дзен ипархи» – «этого нет». Меня, американца-камерамена и фотографа, русского, живущего в Германии, забрали в астиномию, то есть в полицию. Менты решили, что мы какие-то опасные антиглобалисты, и спас только разрешённый звонок к адвокату – директору биеннале Марии Цанцаноглу.

В Москве я приклеил было рисунок с надписью «Это есть» к ржавым воротам в Хохловском переулке, и вдруг из них появляется священник и орёт на меня: «Ты что делаешь?! Хулиганишь?! Не благословлю!» Я некстати ему ответил, что, собственно, об этом и не прошу. Батюшка побагровел, оторвал рисунок от ворот, бросил его на землю и куда-то поехал на тёмно-зелёном «Нис-сане-Примера».

В Гюмри (бывшем Ленинакане) я рисунок с тюльпаном и надписью «Это есть, этого нет, это есть» на грабаре, то есть древне-армянском языке, приклеил на ларёк с мороженым. Из ларька выскочил молодой мороженщик, что-то заорал на меня на вполне современном армянском, перемежавшемся русским матом, порвал рисунок в клочья и ещё долго ругался вслед мне и американской армянке, которая снимала всё это кино.

В городке Шаргороде (население 5 700) Винницкой области я клеил всякие рисунки с именами придуманных жителей этого местечка с XVI века до нынешних времён. За мной сперва увязалась одна собака, потом вторая, третья, затем не меньше дюжины жителей Шар-города. Они очень вежливо спрашивали: «А можно мы себе возьмём?»

В Чанаккале (это самое узкое место в Дарданеллах) рисунки были отчасти в духе Магритта. Нарисован огурец, а по-турецки подписано «яйцо». Нарисована иголка и подписано: «соль». Ну и так далее. Приклеил рисунок к белой стене, из калитки выскочил седобородый старикан в белой тюбетейке, белой рубашке и белых штанах, начал что-то вопить по-турецки. Камерамен мне потом объяснил, что стена принадлежала мечети, а аксакал проклинал гяуров.

В Стамбуле всё обошлось без инцидентов. Я даже не помню, что на рисунках было написано. Но это было до Эрдогана и Таксима, хотя как раз в его окрестностях.

В Бамберге по узеньким средневековым переулочкам расклеил рисунки с овощами-фруктами, где всё честно было подписано: «клубника», «картошка», «авокадо», «петрушка», «морковь», «ананас», «банан», «яблоко», «капуста». В Villa Concordia, где я тогда был на коште Баварского министерства культуры, приходили бамбергцы и спрашивали: «А можно мы это себе возьмём?»

Расклейка рисунков на улицах Омати

В Лондоне, где мы рисунки серии «Это правда на 101 языке» клеили вместе с чудесным куратором и историком искусства Алистером Хиксом, ничего примечательного не случилось. Только где-то возле Пимлико, в темноватом проулке, нам повстречался господин, выглядевший настолько по-английски, что его тут же в сериал про Джайвса и Вустера надо бы. Спросил: «А чёй-то вы делаете-то?» Алистер ответил, что искусством занимаемся. Господин блеснул эрудицией: сказал, что обожает Боттичелли, Бейкона, Леонардо, Пикассо и этого, ну как его, с маринованной акулой.

В Которе, как в Лондоне, тоже ничего не произошло. Только привязался местный бомж, сперва говоривший про сликарство[42]42
  Живопись (черногор.).


[Закрыть], а потом попросивший денег, чтобы вместе ракии выпить.

Собственно, эта длинная преамбула только к тому, как я сегодня клеил 108 рисунков «Ближе – дальше – ближе» по торговой улице городка Омати (население 20 000) префектуры Нагано, в японском высокогорье.

Рисунки Никиты Алексеева на торговых улицах города Омати

Происходило это так. Шёл я, приглядывая место, куда бы прилепить рисунок. Рядом со мной – Мидори-сан, лепившая к рисункам липучку. Рядом с ней – Якаши-сан, идеальный кандидат на роль Масы в кино про Эраста Фандорина. Он держал в руках пачку моих рисунков, передавая их по одному Мидори-сан, а также подробнейшую карту улицы, где было отмечено красным маркером, на какие двери, окна и стены рисунки клеить нельзя, потому что владельцы – против. Кое-где даже были приклеены объявления по-японски и по-русски «Объявления клеить запрещается». Якаши-сан, улыбаясь и кланяясь, говорил мне «да!» или «нет!» За нами шли камеравумен и фотограф.