Текст книги "Небо над Дарджилингом"

14

После полудня она сидела во внутреннем дворе на покрытых мягкими подушками ступенях. Жаркое солнце словно просачивалось сквозь стены, и воздух пах цветами и нагретым камнем. Отливающее бирюзой темно-фиолетовое сари оттенка павлиньего пера прохладно облегало тело. Хелена поджала ноги и, упершись подбородком в колени, наблюдала за играющим со сверстниками Джейсоном. Время в Сурья-Махале остановилось. Этот дворец походил на остров, затерянный в бескрайних песках Раджпутаны. Трудно было поверить, что на дворе уже 1877 год. Дни Хелены тянулись медленно, почти неотличимые друг от друга. Казалось, ей нет и не будет другого дела, кроме как нежиться во дворе на солнце и наблюдать, как привыкает Джейсон к компании темнокожих детей, становясь для них своим, как он здоровеет и веселеет день ото дня, как улучшается его хиндустани.

Долгие часы вынужденного безделья и размеренная дворцовая жизнь среди предупредительных служанок, угадывающих любое ее желание, а также обильная пища – сдобренное приправами мясо, овощи, сладко-пряные чатни, рис с медом, лакомства из орехов, сливок и фруктов уже сделали свое дело: бедра Хелены округлились, и атласная ткань чоли натянулась на тугих грудях, к явному удовольствию Джанахары и других женщин. Но на душе у Хелены было неспокойно, тоскливо. И, как ни отмахивалась от этой мысли, она снова и снова признавалась себе, что скучает по Яну.

Его поцелуи до сих пор горели на ее губах, кожа таяла под его руками, и внизу живота с той самой ночи будто все еще пульсировала жгучая и сладкая боль, заставляя тело трепетать от страсти.

«Хузур покинул дворец на рассвете, – так сообщила Хелене словоохотливая служанка, менявшая простыни после той ночи. Она так пристально, хотя и с явным удовлетворением, разглядывала пятна крови на простыне, что Хелена стыдливо опустила глаза. – Никто не знает, когда они с Моханом Тайидом вернутся». В то утро даже приправленные корицей чатни из манго, кокосов и яблок показались Хелене пресными. Невыносимая мысль о том, что Ян поспешил убраться, едва выполнив свой долг, мучила ее снова и снова. Хелена ненавидела себя за желание принадлежать ему, быть им любимой. Но это чувство крепло в ней тем больше, чем сильнее она с ним боролась, как будто в ту ночь Невилл завладел не только ее телом, но и душой.

Внезапный шорох шелка и звон браслетов заставили ее вздрогнуть. Назрин, пожилая женщина, под началом которой состояла вся женская прислуга, пробиралась к ней через толпу резвящихся детей. Она радостно взглянула на молодую хозяйку и сделала знак рукой.

– Хузур, – выдохнула Назрин, не успела Хелена к ней приблизиться. – Он вернулся, мемсахиб.

Сердце Хелены забилось. Подобрав сари, она устремилась через двор в направлении дома, однако старая служанка удержала ее.

– Хузур хотел, чтобы вы ждали у себя в комнате, пока он не пошлет за вами, мемсахиб.

На мгновение Хелене показалось, что под ногами разверзлась земля. Она недоверчиво посмотрела в смуглое морщинистое лицо.

– Так он приказал, – настоятельно повторила старуха, сочувственно глядя на госпожу.

Хелена сглотнула и, в очередной раз раздавленная и униженная, медленно поплелась в комнату.

Последние лучи вечернего солнца погасли за дворцовой стеной, и голубые сумерки, вот-вот готовые сгуститься до ночного мрака, уже рассеивались над крышами. Бесшумные, как призраки, выныривали из темноты черные тени летучих мышей. Потом зажглись звезды, а Хелена все ждала. Пусто и холодно было в ее комнате после первой брачной ночи, и одиночество не давало уснуть. В дверь незаметно проскользнула служанка, зажгла светильники и снова скрылась. Проникающий в окна свежий ночной воздух не мог охладить пылающих щек Хелены. Она непривлекательна, уродлива – в этом теперь не оставалось никаких сомнений. Но тогда почему Невилл так добивался этого брака?

Хелена рванула нежную ткань сари, нетерпеливо выпутываясь из бесконечно длинного полотна, потом одну за другой расстегнула пуговицы на чоли, надела ночную сорочку и уселась на табурет перед не так давно поставленным здесь ночным столиком. Тусклый свет ламп отражался в зеркале золотой дымкой, контуры лица казались размытыми. Хелена схватила изящную серебряную расческу. Мягкие, тяжелые волны волос обтекали ее округлившееся лицо, в глазах дрожали огоньки. На некоторое время Хелена погрузилась в созерцание, а потом бросила расческу на столик и вскочила.

Накинув на плечи пашминовую шаль, она выскользнула в темный коридор и быстро пошла, сама не зная куда. За первым же поворотом столкнулась с молодой служанкой и смерила ее таким взглядом, что та чуть не выронила поднос с пустыми тарелками.

– Где хузур? – прошипела Хелена.

Девушка шарахнулась и одними округлившимися глазами показала на черневшую рядом дверь.

Хелена рванула ручку и решительно шагнула в комнату. Обшитая деревянными панелями, с множеством загроможденных книгами полок, она оставалась темной, несмотря на светильники и огонь в камине. Большую ее часть занимал письменный стол, за которым Хелена увидела Яна. Перед ним стоял мальчик-посыльный, весь в белом, только что принявший у Невилла пачку писем. Открыв рот, слуга уставился на Хелену.

– Иди! – махнул рукой Невилл.

Посыльный взял себя в руки, низко поклонился сначала Яну, потом Хелене, украдкой бросив на нее взгляд, от которого она залилась краской, и быстро вышел. Ян откинулся на высокую спинку стула и закурил.

– Мои поздравления! – воскликнул он. – Ты только что перевернула вверх дном его представления о мире. Согласно бытующему здесь мнению, у мемсахиб не бывает ног.

Хелена пристыженно взглянула на свои щиколотки, утопающие в длинном ворсе ковра.

– Итак, чего ты хочешь?

Ян смотрел на нее с нетерпением.

Хелена гордо выпятила подбородок.

– Ты заставил меня прождать весь день.

– У меня были дела поважнее, – невозмутимо отвечал Невилл.

Хелена вскинула голову, ее глаза метали гневные искры.

– Я не шлюха, к которой ты можешь приходить, когда захочешь.

Словно «шлюха» она произнесла по-хиндустански. Невилл привстал, стряхнул пепел в стоящую на столе вазочку и скривил губы.

– Мне следует лучше следить за тем, каким словам учит тебя Мохан. – Он снова опустился на стул. – Но ты выразилась не совсем удачно, ты ведь тоже продала мне себя. Правда, в сравнении с танцовщицами, которые всю жизнь только и делают, что ублажают мужчин и практикуют Камасутру, ты стоишь немного.

Хелена представила себе смуглую красотку рядом с Невиллом и задрожала от ярости.

– Такого я не ожидала услышать, – прошипела она сквозь стиснутые зубы. – Даже от тебя.

Она развернулась, но, прежде чем успела достичь двери, почувствовала цепкие пальцы Невилла на своем запястье. Как ни билась Хелена, он оказался сильнее. Развернув Хелену резким рывком, он взял ее за подбородок и заставил взглянуть ему в глаза.

– Тем не менее слушай, – зловеще прошептал он. – Эта часть Раджпутаны не подвластна англичанам, здесь царят индуистские законы, по которым мы с тобой и поженились. А согласно им, ты – моя собственность.

Глаза его загорелись, и Хелена вздрогнула. Однако гнев придал ей силы. Она выдернула ладонь и уже замахнулась ударить Невилла, когда тот снова перехватил ее руку и заломил за спину так, что Хелена застонала от боли.

– Не трудись, – тихо засмеялся Невилл. – Все равно я сильнее.

Он прижался к ней так плотно, что Хелена почувствовала стальные мускулы под тонкой тканью сорочки. Не ослабляя хватки, Невилл коснулся губами ее щеки, и Хелена вздрогнула от неожиданности.

– Признайся, ты скучала по мне, – прошептал он ей в ухо.

Некоторое время Невилл молча разглядывал ее, а потом в его глазах заплясали упрямые огоньки, и он прижал свой рот к губам Хелены, почти до боли стиснув ее в объятиях. Хелена вскрикнула, как будто ее душили, колени ее подкосились, и она поняла, что уже выдала себя. Позабыв обо всем, она припала к губам Невилла, как умирающий от жажды – к роднику, рассерженная, она льнула к нему, требуя большего. Когда же он внезапно оттолкнул ее, она посмотрела удивленно и рассеянно, как человек, которого неожиданно разбудили. Невилл усмехнулся.

– О нет, моя маленькая Хелена, – прохрипел он. – Так просто ты ничего от меня не получишь.

Он еще раз скользнул по ее щеке губами, бросил через плечо «доброй ночи» и исчез, щелкнув снаружи замком и оставив ошеломленную супругу возле двери.

Наутро она уже не помнила, как добралась до спальни. Простыня рядом была несмятой, и горечь унижения снова подступила комом к горлу. Зажмурив полные слез глаза, Хелена вспомнила сон, только что заставивший ее проснуться. В нем она куда-то бежала, словно чувствовала за спиной опасность, реальную, ощутимую и в то же время какую-то неопределенную. Она как будто должна была о чем-то предупредить Яна. Но о чем? Сейчас, по крайней мере, Хелена этого не знала. Или она должна была предупредить кого-то другого, кому угрожал Ян?

Хелена откинулась на подушки и застонала от беспомощности. Сквозь полуприкрытые веки она увидела на пороге девушку с подносом в руках. Рядом стояла Назрин с аккуратно сложенными штанами для верховой езды и выстиранной рубахой, той самой, в которой Хелена прибыла в Сурья-Махал.

– Хузур приглашает вас проехаться с ним верхом, мемсахиб, – провозгласила старушка, ласково заглядывая в лицо госпожи.

«Черт с ним и его лошадьми», – подумала Хелена. Но мысль о прогулке на свежем воздухе внезапно показалась ей заманчивой. Запив легкий завтрак чаем, Хелена преодолела последние сомнения и натянула сапоги.

Когда она со смешанным чувством обиды, гнева и радостного возбуждения подходила к воротам, Ян уже стоял там и как ни в чем не бывало болтал с конюхом. Завидев ее, он прервал беседу и повернулся. Узкие штаны, заправленные в высокие, блестящие сапоги, и свободная рубаха, казавшаяся ослепительно-белой на фоне короткой коричневой куртки, подчеркивали его гибкость и силу. Ветер трепал кудрявые черные волосы, и мрачное лицо горело каким-то диким восторгом. Когда он улыбнулся, у Хелены защемило сердце. Она тряхнула головой, напуская на себя гордый вид, и холодно поздоровалась:

– Доброе утро.

– Доброе утро, Хелена, – тепло приветствовал ее Невилл. Он наклонился, чтобы поцеловать супругу, но та увернулась. – Хорошо спала?

– Надеюсь, ты тоже, в чьей бы то ни было постели, – раздраженно бросила Хелена через плечо.

Но улыбка Невилла стала лишь еще ласковее.

– О да, я отдохнул прекрасно, – с напускным смирением отвечал он.

Когда же двое слуг вывели во двор черного жеребца и белую кобылицу, у Хелены перехватило дыхание, так что на мгновение она забыла и обиды, и гнев. Никогда прежде не доводилось ей видеть таких красивых животных. Мускулы так и играли под блестящей шкурой. Гордая посадка головы с изящными линиями черепа и тонкие суставы выдавали благородную арабскую кровь.

«Ты красивая», – прошептала Хелена, похлопывая кобылу по ноздрям. Та подняла на нее большие глаза, выражение которых быстро сменилось с опасливого на доверительное, и ласково ткнулась мордой в руку наездницы. Ян любовно потрепал кобылицу по крупу и взял у слуги уздечку. «Я хочу, чтобы он так же смотрел на меня», – невольно подумала Хелена.

– Однажды Всевышний приказал северному ветру, – тихо начал Ян, как будто обращаясь к самому себе: – «Уплотнись! Я хочу создать из тебя новое существо!» И из получившейся материи слепил животное и назвал его лошадью. «Ты араб, – обратился к нему Всевышний, – и я дам тебе каштановый окрас муравья и поставлю царем над всеми зверями». Другому коню он дал цвет ворона, третьему – рыжей лисы, а четвертому – белого медведя. А потом пустил свое стадо, и оно разбежалось по земле. Так пишет эмир Абд-эль-Кадер. И с тех пор каждый конь помнит, из чего он создан. – Невилл усмехнулся, передавая Хелене уздечку. – Она носит имя Шакти – светлой ипостаси супруги Шивы, олицетворяющей женское начало мира. Она родилась в конюшне Шикхары и первые два лета своей жизни провела на ее лугах.

Его дыхание обжигало щеку, и Хелена отодвинулась, почувствовав, как по спине пробегает холодная дрожь. Мимолетной улыбкой, несколькими фразами Невилл уничтожил весь ее гнев и ее гордость, и это было неприятно.

Внезапно заржала лошадь, и Хелена обернулась. Без всякой видимой причины черный жеребец рвался, вскидывая копыта. Мальчик-конюх испуганно пригибался к земле. Выхватив у него уздечку, Ян ловко поймал стремя и вскочил в седло. Слуги попятились. Вороной пару раз вздыбился, недовольно встряхнулся и наконец, тяжело дыша, начал успокаиваться, поддаваясь ласковым уговорам Невилла.

– А этого, вероятно, зовут Шива, – с усмешкой предположила Хелена.

– Точно так! – рассмеялся Ян. – И он сущий черт, как ты видишь.

«Как и ты сам», – подумала Хелена и сдвинула брови. Насмешливый взгляд Яна свидетельствовал о том, что он угадал ее мысли. В глазах Хелены снова вспыхнули гневные искорки, но Невилл уже поворотил коня.

Привратник открыл ворота, и Хелена облегченно вздохнула. Теперь она могла сосредоточиться на мерных покачиваниях лошадиных бедер или уздечке. Ее удивила легкость общения с Шакти. Эта кобыла словно угадывала желания наездницы, прежде чем та успевала подать команду. В то же время Хелена чувствовала за ее внешней податливостью непокорную, огненную натуру.

Вскоре стук копыт по каменной плитке сменился приглушенным хрустом песка и гальки, и они выехали на просторы пустыни. Лошади тут же понеслись рысью. В серо-голубом небе стояло тусклое зимнее солнце. И вся каменистая земля, поросшая выцветшими кустами терновника и корявыми деревцами, стояла погруженной в тишину. Было холодно, и Хелена мысленно благодарила Назрин, навязавшую ей с собой куртку с длинными рукавами, сама она явно недооценивала здешнюю зиму. Ландшафт, куда ни кинь взгляд, выглядел необитаемым. Разве одинокий канюк, паривший вдали, распластав крылья, свидетельствовал о том, что и здесь теплится жизнь. Не дожидаясь команды, Шакти и Шива понеслись вперед, заливаясь счастливым ржанием. Хелена с наслаждением вдыхала пыльный сухой воздух с легким запахом прелой листвы и древесины.

Солнце уже стояло высоко над землей и быстро нагревало ее. Краем глаза Хелена заметила, как Ян, не отпуская уздечки, снял с себя куртку. Взгляд ее скользнул по паре пистолетов в кобурах, висевших у него на поясе справа и слева.

– Они действительно нужны? – поинтересовалась Хелена.

– От Бенгалии и до Пенджаба эта зима выдалась голодной, – ответил Ян. – Лето было слишком засушливым. Это вызвало беспорядки, в том числе и не так далеко отсюда. Я не хочу рисковать, даже если в окрестностях Сурья-Махала все более-менее спокойно, а в этом мы с Моханом Тайидом убедились собственными глазами. – Он искоса посмотрел на Хелену и усмехнулся. – Как видишь, я не напрасно валялся этой ночью по чужим постелям.

Хелена покраснела, не то от стыда, не то от гнева, и наморщила лоб.

– Разве этим не должны заниматься британские власти?

– Разумеется. – Лицо Яна омрачилось. – Только английских хозяев, похоже, мало волнуют беды местного населения, ведь у них достаточно негров. – Он почти выплюнул последнее слово. – Их миллионы, и, если несколько десятков тысяч умрут от голода, холеры или малярии, что с того? Кроме того, чем меньше их остается, тем легче держать их под контролем. Стабильность британского господства – чистая фикция, фасад, украшенный орденами и знаменами. Ни солдаты, ни чиновники Империи никак не поймут одного: эту страну можно любить или ненавидеть, но подчинить ее нельзя. – Хелене показалось, что при этих словах Ян затрясся от ярости, и по спине у нее пробежали мурашки. – Все, что дает им эта земля – джут, хлопок, чай и масло, кожи, зерно, в конечном итоге оборачивается в деньги и оседает в карманах белых господ. Или утекает в Европу. У них нет средств ни на благотворительность, ни на железные дороги в удаленных от стратегически важных пунктов районах. Кроме того, англичане чтят «принцип невмешательства»: здесь уже ничего не исправить. И он тоже, разумеется, работает на пользу британской короны. – Он нахмурился. – Но я должен защитить людей, за которых отвечаю. В конце концов, – тут его рот снова скривился в усмешке и в голосе послышался сарказм, – я должен доставить вас невредимыми в Дарджилинг. Голодные люди отчаянны и непредсказуемы. У меня нет желания попасться в руки мародеров.

– Вроде тех, что были в Джайпуре?

Ян как будто не замечал ни ее сердитого взгляда, ни резкости ее тона. Он смотрел вперед, в пространство пустыни. На холме показалась степная лисица и тут же скрылась среди камней.

– Это не должно тебя волновать.

– Но если волнует? В конце концов, то, что мы видели, может коснуться и нас с Джейсоном.

Хелена непроизвольно натянула поводья, и Шакти замедлила шаг. Ян тоже приостановил своего Шиву и пристально посмотрел на Хелену.

– Поверь, ни тебе, ни Джейсону ничего не угрожало. И не будет угрожать впредь.

Глаза Хелены сузились.

– Что ты от меня скрываешь?

Ей показалось, что уголки его рта задрожали. На мгновение Невилл опустил глаза, а потом затряс головой, и лицо его приняло сердитое выражение.

– Видишь ли, Хелена, есть вещи, о которых тебе знать небезопасно, – сказал он. – У меня свой путь, и его я пройду один.

– Но ты забываешь, что с некоторых пор я тоже стала частью твоей жизни, хоть и не по своей воле, – горько заметила Хелена.

Ян оперся на луку седла и задумчиво кивнул.

– Я помню. И поверь, иногда сожалею об этом.

Хелена покраснела и в гневе дернула поводья, упершись каблуками в бока кобылы. Шакти возмущенно заржала, качнулась в сторону и галопом помчалась по степи.

От бьющего в лицо холодного ветра на глазах Хелены выступили слезы. Копыта стучали по земле, взметая гальку и фонтаны пыли, лошадь тяжело фыркала, брызжа клочьями пены. Вскоре Хелена почувствовала, что ее кто-то настигает, и, скосив глаза, увидела Яна. Тот летел над землей, словно слившись с конем в единое целое. Все в нем – и лицо, и посадка – выражало предельную напряженность и в то же время дышало неистовством. Когда он перехватил поводья Шакти, обе лошади возмущенно заржали, как будто переругиваясь, и, дернувшись, замедлили бег, пока не перешли на шаг, дрожа и исходя пеной.

Еще на бегу выпрыгнув из седла, Ян подскочил к Хелене и, схватив ее за руки, встряхнул, как куклу.

– Ты с ума сошла, моя милая? – Она испуганно сжалась в комок. – Если ты решила свернуть себе шею, это твое дело, однако я не позволю рисковать такой дорогой кобылой!

Пальцы Невилла впились в ее предплечья. Напрасно Хелена билась и извивалась, пытаясь освободиться. Наконец, лицо ее вспыхнуло от стыда и злобы на собственную беспомощность, и она сдалась и прильнула к груди Невилла, уже стащившего ее из седла. Внезапно Хелена почувствовала его грудь, вздымающуюся в бешеном ритме, и их губы сами нашли друг друга. Вопросы и ответы, упреки и возражения – все слилось в этом отчаянном поцелуе.

«Люби меня, – подумала Хелена, пока Невилл срывал с нее рубаху, увлекая за собой на землю. – Люби, как любишь эту страну, не больше и не меньше…»

15

Калькутта, февраль 1877 года

Над берегом медленно рассеивался утренний туман, открывая черные силуэты расколотых скал и пальм в плодородной илистой дельте Ганга. Идущие в пенистом кильватере маленькие пароходы, парусники и юркие рыбацкие лодки держались на почтительном расстоянии от тяжело дышащей громады «Гордости Индии». Уже издалека сквозь дымку проступала вытянувшаяся вдоль серебристой полосы Хугли – могучего притока священного Ганга – каменная стена. Это был форт Уильям, из которого, как из брошенного в землю зерна, постепенно вырос великий город – оплот и символ неколебимости британской власти на индийском субконтиненте.

Второй по величине город Империи, Лондон восточных колоний, сказочно разбогатевший на торговле, которая велась тут же, в бесчисленных оживленных доках, он, словно видение, поднимался из шаткой илистой почвы. Он ослеплял роскошью и блеском и подавлял грязью и нищетой шумных, многолюдных улиц. «Худшее место во вселенной» – так писал о нем в восемнадцатом веке губернатор Бенгалии Роберт Клайв.

Калькутта была официальной столицей колониальной империи, здесь находилась британская резиденция. За фортом простирался Майдан – самый большой парк города, место встречи праздношатающихся гуляк, влюбленных и деловых людей, с большим ипподромом, на котором не один лейтенант проматывал за вечер месячное жалованье, а то и все свое состояние.

Чоуринги-роуд, главная улица города, ни в чем не уступала самым роскошным бульварам европейской метрополии ни в отношении количества дорогих ресторанов, отелей и элитных клубов, ни блеском и богатством со вкусом оформленных витрин магазинов, мастерских и лавок, чьи владельцы – ювелиры, модистки и часовых дел мастера не имели недостатка в богатых клиентах.

Собор Святого Павла с квадратной башней и резным кружевом стрельчатых арок, высеченных из светло-серого, почти белого камня, высился посреди ухоженных вечнозеленых газонов, а знаменитые гаты – ступени вдоль берега Хугли, давшие название городу, были обильно политы кровью не только жертвенных животных, но и людей, добровольно приносивших свои жизни на алтарь кровавой богини Кали, покровительницы этих мест, до того как британские власти не запретили этот варварский обычай.

Элегантные особняки и виллы, грязные лачуги и темные переулки, трактиры и бордели, вечно шумный Китайский квартал и Армянское предместье – все это была Калькутта.

Ричард Картер невольно схватился за перила. Что заставило его пуститься в это безумное путешествие? Некогда он поклялся себе больше не ступать на эту проклятую землю, тем не менее сейчас, доделав последние дела в своем лондонском отделении и дав сотрудникам письменные и устные указания на неопределенное время своего отсутствия, заказал билет на пароход и без видимой спешки, но с несвойственным ему лихорадочным нетерпением отправился в путь. Зачем?

Он четко осознавал причину, не казавшуюся ему от того менее безумной. Он хорошо помнил мгновения, заронившие в его душу искру, которая, разгораясь все больше, полыхала теперь неугасимым огнем. Ничто не указывало на взаимность чувства, тем не менее Картер не колебался ни минуты. Со стороны его затея выглядела чистой воды сумасшествием: женщина замужем, и, даже если ему и удастся найти ее на бескрайних просторах этой многоликой и непредсказуемой страны, с чего он взял, что сможет завоевать ее сердце? Его надежда не имела под собой никаких оснований, скорее, это был азарт: поставить на карту все, выиграть или все потерять. И Картер знал, что не найдет себе покоя, если по крайней мере не попытается.

Прохладный ветерок теребил ему волосы, нежно касаясь лица. Ричард Картер закрыл глаза, вызывая в памяти ее образ, что делал не раз за последние несколько недель, – худощавую подростковую фигуру в ярком платье. Он представлял ее глаза, полудетские-полуженские, редкого сине-зеленого оттенка, напоминавшие ему опалы, которые он возил из Австралии. Он запомнил их тоскливое выражение, не дававшее ему покоя даже во сне. Он должен увидеть ее снова, хотя бы раз.

– О, мистер Картер! – Пронзительный голос вывел его из размышлений.

Легко и стремительно, насколько позволяла полнота, к нему приближалась дама средних лет, чьи перетянутые корсетом барочные формы были втиснуты в черное шелковое платье, готовое, казалось, вот-вот разойтись по швам. Раскрасневшееся лицо светилось приветливостью, на тщательно завитых каштановых волосах красовалась бойкая черная шляпка.

Ричард Картер мысленно застонал, но тут же взял себя в руки и вежливо поклонился, изобразив на лице улыбку.

– Доброе утро, миссис Дрисколл. Что привело вас на палубу в столь ранний час?

– Ах! – выдохнула дама, прижимая обтянутую черной перчаткой руку к пышной груди. – Ночью под палубой так душно! Мы хотели насладиться свежим утренним воздухом, не так ли, девочки?

Она повернулась к двум молодым особам, следовавшим за ней на расстоянии нескольких шагов. Старшая, Флоренс, вылитая мать и лицом, и фигурой, с угрюмым, сонным выражением созерцала морские просторы, а младшая не сводила с Ричарда восторженных глаз.

Картер не смог подавить смешок. Еще в порту он понял, что все три леди Дрисколл принадлежат к так называемой рыболовной флотилии, команду которой составляли дамы самого разного возраста и положения, отправлявшиеся в Индию на поиски подходящего мужа. Лучше, конечно, набоба, сумевшего сколотить на чужбине состояние, однако спросом пользовались и военные всех званий, и гражданские чиновники. Уже в первый вечер путешествия эта дама, промокая глаза кружевным платочком, рассказывала пассажирам о кончине своего возлюбленного супруга Хартли, чьи сбережения, слава богу, дали ей и дочерям возможность навестить в далекой Калькутте кузину, муж которой в поте лица своего проповедует дикарям Святое Евангелие.

– Особенно задыхается моя маленькая Дэйзи, – продолжала дама, беря под руку младшую дочь. – Она у меня такая болезненная!

Последнее показалось Ричарду сильным преувеличением. Обтянутая черной тканью полная грудь, не лишенная, как он вынужден был про себя признать, привлекательности, круглое лицо со вздернутым носом и похожим на розовый бутон ртом, свежие щеки в обрамлении выбивающихся из-под шляпки золотистых локонов не оставляли сомнений в отменном здоровье Дэйзи.

Ричард Картер молчал, переводя взгляд водянисто-голубых глаз то на дочь, то на мать, так что миссис Дрисколл уже была готова истолковать его мысли превратно.

Она давно хотела обратить внимание этого высокого американского джентльмена на свою дочь. Он сразу бросился ей в глаза не только своим ростом, но и склонностью держаться в стороне от других пассажиров, разговаривая со всеми одинаково вежливо и холодно. Однако до сих пор все попытки миссис Дрисколл сблизиться с этим симпатичным и, очевидно, состоятельным господином оставались безуспешны не только по причине его нелюдимости, но и из-за вечной рассеянности, казавшейся миссис Дрисколл естественной для человека такого ранга.

Фунтовые банкноты, украдкой отсчитанные наблюдательному стюарду, мало что прибавили к общеизвестному: мистер Картер путешествует один, первым классом, обручального кольца не носит, его гардероб отличается изысканной простотой, и он не ведет личной переписки, в том числе и с дамами. Только когда вчера вечером в салоне второго класса, в компании Харриет и Джозефа Барнсов, симпатичной пожилой пары, направляющейся в Дели на свадьбу сына, лейтенанта с отличными перспективами, миссис Дрисколл робко упомянула в разговоре загадочного американца, мистер Барнс, бывший торговец текстилем из Мидлендса, опустил последний выпуск «Лондонских иллюстрированных новостей» и пристально посмотрел на нее сквозь круглые очки.

– Как вы сказали? Картер? Даже не «мистер Картер». Гм…

Последовавшее за этим краткое описание промышленных и финансовых предприятий Ричарда Картера, огромной империи, объединяющей прядильные, ткацкие, сталелитейные, строительные и ювелирные заводы, фабрики и фирмы в Нью-Йорке, Сан-Франциско и Лондоне, довело бы миссис Дрисколл до обморока, когда б не подоспевшая вовремя Флоренс с баночкой нашатыря. Окончательно придя в себя, миссис Дрисколл твердо решила действовать и сделать все, что в ее силах, для сближения с богатым американцем, пока «Гордость Индии» не бросила якорь в порту Калькутты. Еще несколько разумно распределенных фунтовых банкнот, и она, вытащив из постели кряхтящих девочек, получила доступ к исключительным возможностям, которые предоставляют любому охотнику ранние утренние часы.

Сейчас же момент был на редкость благоприятный. Миссис Дрисколл вцепилась в рукав старшей дочери и, закатив глаза, простонала:

– Флоренс, моя голова… Простите, мистер Картер, – быстро проговорила она, повернувшись к Ричарду, – но давление… Я должна срочно выпить черного чая, пока в глазах не потемнело. С вами моя маленькая Дэйзи в надежных руках, не так ли, мистер Картер?

Глядя, как она, тяжелая, словно многопушечный военный корабль, удаляется под руку с мутноглазой Флоренс, Ричард не смог сдержать усмешки. Он повернулся к препорученной ему малышке Дэйзи, которая все так же стояла на почтительном расстоянии, схватившись за перила руками в кружевных перчатках и подставив лицо ветру, развевавшему сатиновые ленты ее шляпки.

– Вы уже бывали в Индии, мистер Картер? – спросила она, не сводя глаз с моря.

Ее веки трепетали, как мотыльки, полная нижняя губа дрожала. Картер почувствовал, каких усилий стоит ей этот разговор и как она старается не подвести мать, и внезапно проникся сочувствием к девушке.

– Нет.

Ответ вырвался у него сам собой и так естественно, что не показался ему лживым. Действительно, это не он, а другой Ричард из совсем другой жизни бывал когда-то в Индии. И с нынешним он не имел и не хотел иметь ничего общего. Внезапно Картеру стало страшно, а потом он понял, чего так боится: воспоминаний.