Текст книги "Жизнь как полёт. Летопись военного летчика"

Еще раз перечислю, какими видами спорта мы занимались: волейбол, футбол, гимнастика, легкая атлетика во всех ее видах, кроме, пожалуй, барьерного бега, а также метание ядра и копья, лыжи, коньки (хоккея не было), лук, борьба вольная, я даже нашел книгу по джиу-джитсу… До сих пор помню и делаю прием: удерживая соперника за одну руку в высокой стойке, делаешь прыжок вверх – в сторону и, падая вниз на бок, работаешь разножкой, сбивая его одной ногой по пяткам, второй по низу живота. Он лежит, и тут ему наносится мощный удар кулаком, а лучше локтем – соперник готов!

Все приемы мы опробовали еще в школе. Мы хотели что-то уметь и добиваться достижений в том числе. Но послевоенная белорусская деревня классику дать нам не могла… И мы пытались дойти до знаний сами. А если у нас получалось, то гордились этим. Подводя маленький итог, можно сказать, что я, приехав из глубокой белорусской деревни в одно из элитных истребительных училищ Советского Союза, был достаточно физически подготовлен к будущей профессии. А потом мне помогали друзья, у которых была возможность заниматься в серьезных спортивных секциях до поступления в училище. Это Коля Маслак, Валерий Дрынь, Володя Плясов, Жора Есаулов. Еще двое приехали из Азербайджана поступать в ЧВВАУЛ. Сейчас я не помню фамилии, но одного из них звали Вагиф. Он вместе с Жорой распасовывал в волейбол, как хотел. По этой причине я имена своих друзей пронес через всю жизнь.

И все-таки вернусь к истокам. Конечно же, мы, деревенские ребята, как-то по-своему веселились. Завлекали девчонок. Влюблялись. Ночами бродили, невзирая на то, что завтра на учебу или летом на работу. Молодость может перенести все!!! Музыка у нас была народная и танцы народные – залихватские, коллективные, соревновательные, зажигательные, искрометные. Музыку нам давала гармошка, порой единственная в округе. Танцы перенимались по традиции. Учились им сами и учили друг друга. В основном это были коллективные танцы. По кругу имеющегося танцевального пространства становились пары и начинали по вступлению музыки парами выбивать чечетку и потом в том или ином темпе кружились. Это общее описание. Нужно было видеть, сколько удали и ухарства позволяли эти танцы показать и сколько энергии выплескивалось! Конечно, пели и танцевали «страдания», «семеновну», краковяк (разумеется, не в той польско-придворной интерпретации), вальс. Особняком стоит полечка в разных вариантах. Это самая зажигательная категория парного танца. А если еще вращение идет вокруг одной ноги партнера и партнерши – то это высший класс. Я это делал, когда меня подменяли на гармони с одной девушкой – Тамарой. Ну, и конечно, плясали «барыню». Я лично этот танец использовал для выработки физической выносливости. Спорили с гармонистом: он играет барыню, но с перебором, не аккордами. А я – танцую и тоже с чечёткой, а не танцевальными шагами – приставками. Идея спора – или он меня переиграет по времени безостановочно, или я его перетанцую, тоже безостановочно. Были наши рекорды более часа времени. Танец мог начинаться с персонального выхода (читайте «Войну и мир» Льва Николаевича Толстого) и продолжаться уже несколькими «заведенными» парнями и девушками. Заведенными эмоциями, соревновательностью, но не наркотой. Мы о ней тогда вообще не знали, хотя конопля росла и достигала два моих роста.

Главный человек любого возраста на танцах был гармонист, его сопровождал помощник, который в такт музыки бил палочкой, рукой, и пальцами в бубен. Эти два инструмента хранились как зеница ока. Мне удалось на чужих гармошках (из-за бедности) научиться музицировать. И это умение тоже вывело меня в лидеры. Меня всегда и везде ждали – и я оправдывал надежды. Играл до десятого пота и появления сухой мозоли на большом пальце левой руки, бегающей по басовой части гармони. Танцы (ныне дискотеки) после войны проводились в любых подсобных помещениях, а летом на открытой местности. И в сожженных деревнях, и потом в отстроенных домах. Найти дом для вечерки было задачей девчат. Для них негласно устанавливалась очередь по нахождению дома для танцев. Перед этим всем «хором» драился пол в доме добела, ставились ведра кринично-колодезной воды – после бурных танцев нужно было охладиться – кока-колы не было. К определенному времени, как правило, после окончания домашних хозяйственных дел, где-то к девятнадцати часам появлялись парни с гармонистом и помощником по бубну. Их было слышно издалека. Девчата перебирали и чистили свои перышки в ожидании. Однако не тут-то было! Парни приходили, и начиналась увертюра к танцам – курение, хождение, рыпание на гармошке и т. д. Это все длилось до тех пор, пока девчонки хором не попросят гармониста играть или заставят это сделать его подружку. И потом взрыв эмоций в танцах! Особое место занимали весенние маевки и праздники ранней осени. По революционной традиции в это время в специально подготовленном месте в лесу собирались млад и стар из близлежащих деревень и начинался праздник. Там было все: песни, танцы, рюмка, закуска и …драки, причем побежденных гнали до конца леса. Но драки не были злобными. Это был выхлоп силы, удали, смелости. На следующий день взрослые парни – участники драки из соседних деревень – собирались на разборки и пили мировую. Все становилось на свои места, и жизнь без вражды продолжалась. В ходе учебы мы привлекались к участию в художественной самодеятельности. Конкурсы проводились от школьного до союзных уровней. Так сказать, – мы ищем таланты. До союзного уровня я не дотянул – работать нужно было. А вот на районном исполнял соло. Песня «Пой солдат, пой…»

В 1964 г. и в зиму на 1965-й год я иногда при большом снегопаде оставался в организованном школьном общежитии в классах старой Сухаревской школы. Кстати, был такой парадокс – школа размещалась рядом с церковью, в которую ходили молиться родители школьников со всех деревень – их дети посещали среднюю Сухаревскую школу К моему переходу в эту школу было построено двухэтажное просторное кирпичное здание на другом конце деревни. Так мы «разошлись» с религией.

12 апреля 1961 г. Полет в космос Ю. Гагарина. Не буду расписывать, как я восхищался, не понимая еще важности события, и радовался вместе со всеми.

Это мне дало еще один толчок, еще одно подкрепление в правильности выбранного мною пути. Однако впереди еще было много испытаний. И первое из них – это медкомиссия на предмет предварительного соответствия данным профессии летчика-истребителя.

На эту комиссию я пошел на лыжах на расстояние в тридцать километров. Пришел, прошел и ушел обратно. Если бы мне сейчас, после тридцати восьми лет летной работы, сказали, сделай так. Я ответил бы: ни в жизнь – пульс, давление, носоглотка… Это увидит и услышит самый неискушенный человек, не то что врач. Но в то время и здоровье и амбиции были другими, а еще была безбашенность молодости! Далее я прошел областную медкомиссию и был направлен могилевским областным военкоматом для сдачи вступительных экзаменов, прохождения комиссии, в том числе специфической, в самом ЧВВАУЛе.

Мой адрес – не дом и не улица, мой адрес Советский Союз… Прощайте, друзья, ухажерочки-залёточки, вся родня. Поехал ваш друг, брат и сын покорять воздушный океан!

Фотоальбом № 1. Школа, училище, истребитель.

Училище. Небо. Лейтенант

Я еду поступать в летное училище! Свершился первый шаг: прошел районную и областную отборочную медицинскую комиссию на годность к поступлению именно туда, куда я уже давно стремился. Это ЧВВАУЛ – Черниговское высшее военное авиационное училище летчиков имени Ленинского комсомола. Эх, молодость! Как хорошо, что ты по жизни почти ничего не знаешь и прешь вперед на одних эмоциях, как на форсаже.

Только через некоторое время, а точнее спустя годы, я осознал, на какое счастье, на какую гордость, на какую мужественную профессию сподвигли меня Господь и мои родители. Конечно же, прежде всего это произошло благодаря моему физическому состоянию, отменному здоровью. Жил я в жестких условиях, это закалило мое тело и мою волю. А в таких обстоятельствах жить мне приходилось почти всю службу – таковы глас– ные и негласные требования воздушного океана. Хочешь в нем купаться, кувыркаться – держи марку. Легко сказать! Но мои слова, наверное, и тысячной доли не открывают содержания этой сложной и романтичной, тяжелой и невесомо легкой, рисковой и ответственной профессии. О юморе, видимо, уже и говорить не нужно. В авиации без него просто не прожить: ежедневно и даже ежеминутно мы сталкиваемся с огромными рисками для этой самой жизни.

Комбинезон практически всегда был мокрым после приличного, даже учебного, воздушного боя. Когда садился на землю, приходилось выливать пот из клапана ВКК (высотно-компенсирующего костюма) – таковым было напряжение в воздухе после «хождения по потолкам», невзирая на это, хохочешь на земле от радости, от того, что ты увидел: земля круглая, а небо там, высоко, – фиолетовое. Впечатление такое, будто ты с самим Богом за руку поздоровался!

А начало моей самостоятельной взрослой жизни было самое простое, обыденное. Позади одиннадцатый класс, выпускной вечер. Прощание со школой, учителями, одноклассниками, конечно же, с родителями, братьями и сестрами.

Семья большая. Едва-едва оклемались после войны. Даже через семнадцать лет после моего рождения жили бедно. Не знаю, откуда в доме был как бы аптекарский чемоданчик с металлическими уголками. Вот я его и оприходовал, взяв в дальний путь, и устремился навстречу своей судьбе. Мама положила в него наиболее свежие носки, майку, трусы, а я– свои тетрадки. Вот и весь скарб. И еще я получил десять красных рублей. В Могилеве жили две мои старшие сестры – Тоня и Паша, Паша была замужем за Михаилом Другаковым. У них я ненадолго остановился, и вот они-то меня, или нахала, или просто самоуверенного или безбашенного, посадили на поезд Ленинград – Киев, проходящий через Чернигов. И отправился я учиться и осваивать профессию летчика-истребителя.

Как недавно и как давно это было!

Несмотря на сегодняшнюю политическую паскудность, я не могу вытравить из души своей любовь к украинскому народу и вспоминаю, какое счастье было общаться с ним. Украинское небо приняло меня как сына: в нем я познал и штопор, и сверхзвук, в нем у меня выросли крылья, в нем я поставил на крыло своих первых воспитанников. Здесь, на этой земле, появилось мое повторение, только в женской ипостаси – моя первая дочь, Наташа… Все это было потом.

А сейчас… Помните, у Н.В. Гоголя: «Тиха украинская ночь»? Вот в такую июльскую ночь прибыл я на станцию Чернигов и по доброму ночному городу (язык до Киева доведет) дотопал до КПП ЧВВАУЛа на улицу Стрелецкую. Я тогда, конечно же, не знал, как в этом городе любили летчиков – и настоящих и будущих. Служивые на КПП указали дальнейший путь: прямо, вдоль длинного забора слева и большими зданиями справа. Это – казармы и УЛО (учебно-летный отдел). Одна из них находилась возле стадиона и была моей конечной целью – приемник абитуриентов. Я назову их строевыми казармами потому, что в них жили старшие курсы, но курсанты либо уехали на первые свои каникулы, либо уже «в воздух», на летную практику. Черт возьми, как это тускло, невыразительно и бесцветно звучит! На полеты, на полеты, на ПОЛЕТЫЫЫ!!!!

Нашел, зашел, поднялся на четвертый этаж. Синий свет ночной лампочки. Огромный зал, комната или бог его знает, что, и двухъярусные кровати. И скрип, скрип от сотни ворочающих здоровых молодых тел. Оторопь меня взяла! Я же деревня, тундра неэлектрофицированная… Ведь в деревне о телевизоре можно было только мечтать! У нас был громкоговоритель – тарелка с бумажным раструбом – и тот я сжег, включив для интереса в розетку со ста десятью вольтами, идущими от колхозного дизель-генератора. Я только потом узнал, что были в этой казарме хлопцы еще темнее меня.

Словом, указали мне кровать, и я «кульком», не раздеваясь, забылся чутким собачьим сном: обстановка ведь неизвестная. Прозвучала команда… – нет, не на взлет, эта команда прозвучит еще только через полтора года. Подъем! Строиться! Я сорвался с места и встал в строй. Так начались сложные, веселые, комичные, дурманящие, полные надежд, ожидания и счастья будни абитуриентов. Что мне хочется сказать: среди нас не было сволочей, гадости, паскудства, предательства, борьбы за место в училище. Да тогда никто и подумать не мог, чтобы дохляка или тупенького (простите меня) по протекции можно было устроить в летное училище, а ведь обычно именно такие, не вполне годные, всякие интриги и затевают.

Поступление я для простоты разделяю на три составляющие: медицинская комиссия, психологическая (или нам нравилось называть космическая – дурманящее слово) и, наконец, собственно теоретические вступительные экзамены. Почему такая очередность? Мне представляется, логика проста. Летчик-истребитель должен обладать мощнейшим здоровьем. В этом смысле летчики – избранные люди. Через абитуру прошло около двух тысяч человек, а поступил сто сорок один. Опережая события, скажу, что закончили училище сто двадцать девять лейтенантов. Есть здоровье, реакция, сообразительность, объем внимания – это чудо природы. Остальному научат. И учат! Я вкусил этот непростой хлеб летчика-инструктора.

Медкомиссия правильно называется ВЛК – военно-летная комиссия. Ребята! Это счастье сказать: я прошел ВЛК по первой степени. Наряду со всеми известными врачами – хирург, стоматолог, невропатолог, окулист – отоларинголог и терапевт стоят особняком. Сердечно-сосудистая система должна быть в высшей степени здорова и готова к работе в экстремальных условиях. Это стресс, перепад бародавления, скорость, изменение высоты и видимости земли, наличие и отсутствие естественного горизонта, это перегрузка (а в нормальном пилотажном полете она достигает 6–6,5 единиц). А какой же истребитель без повседневного пилотажа!? Ухо, горло, нос для земного человека – это слух, способность глотать, обоняние. А для летчика это еще и барофункция. Представьте перепад высоты и давления, если на МиГ-21 выполняется полупетля с высоты 1000 м до 4000–4500 м за 30–40 с в среднем. Элементарный насморк, незначительный на земле, может в воздухе привести истребителя к катастрофе. Да, да, именно так. Насморк вызывает серьезные боли в гайморовых пазухах… А далее – как кому повезет. К сожалению, я и это испытал на себе. Вообще, имейте в виду: все, о чем я говорю, я проверил на себе: от полетов до физиологии. К сожалению, я не могу все изложить на бумаге так, как хотелось бы. Возможно, мне повезет, что это будут читать парни с другими данными: реакцией, пониманием, навыками, объемным вниманием, способностью создать цветной образ полета – тогда пусть они попытаются описать это более точно и красочно.

На мой взгляд, у летчика иногда открываются сверхспособности. Вы знаете, что это такое? Я одно время так мог абстрагироваться, что видел во сне себя на МиГ-21, садящимся на автостраду. И некоторое время спустя это случилось на автобане Росток – Берлин. Где это? Север бывшей ГДР. Кому нужно, тот знает и найдет. Я думал когда-то, что исходя из сегодняшней политической обстановки, можно было бы восстановить такую интенсивную подготовку, какую давали нам в иные времена…И вот однажды узнал, что мои мысли материализовались: на моей родине, в Республике Беларусь, на учениях «Стабильность-2008» летчики России и Белоруссии осуществили посадку на автостраду на самолетах Су-25 и МиГ-29.

Нас тренировали с помощью спецаппаратов. Качели Хилова – тест на состояние вестибулярного аппарата. Это кресло, подвешенное на параллелограмм механизме. И мы качаем на нем друг друга до тошноты. Использовалась также и барокамера. Она имитирует подъемна 10 000 м, а затем площадка, остановка и «спуск». Если у курсанта плохая барофункция, то он не выдерживает этот тест, поэтому его отправляют в шлюзовую камеру и на спуск … а нас, выдержавших его, продолжают поднимать еще выше. С моей группой (четыре абитуриента) так и случилось. Можете себе представить, как это «рубануло» по нашей психике! Но, слава богу, мы все выдержали. Психологический отбор (или, как мы его называли, космический отбор, тогда это было страшно модно) представлял собой тесты на скорость реакции, объем внимания, способность работать в условиях помех, на принятие решения, зрительную память и т. д. Она категорировалась на 1–4 степени. Первые две – это космонавты и летчики-истребители. Остальные могли быть применены в других видах авиации. Я прошел психологический отбор по первой степени. А потом была попытка представителей руководства космического отряда космонавтов Андриана Николаева и Германа Титова отобрать меня в отряд с учетом окончания училища с красным дипломом. Однако геометрические данные не позволили мне втиснуться в кресло космонавтов того времени. Важны были рост, вес и здоровье: возраст не должен был превышать 30 лет, вес – 72 кг, а рост – 170 см (рост Гагарина был 165 см).

Мой же рост 180 см.

Вступительные экзамены в училище проходили как всегда и везде. Разумеется, знания нужны: мы, ведь, обучались в высшем учебном заведении и защищали диплом инженера. Наряду с высшей математикой, квантовой физикой, сопроматом нам преподавали термодинамику, расчет турбореактивных двигателей, конструкцию самолета и ее расчеты и т. д.

В Сухаревской средней школе классный руководитель Дарья Пименовна дала мне хороший уровень владения немецким языком. Так вот, на сдаче вступительного экзамена мне удалось сказать одну фразу по теме «Моя семья»: «Ich habe neun Geswister!», то есть «У меня девять братьев и сестер!» Преподаватель, остановив меня, поставила оценку «хорошо». Таким образом, мне помогли отец с мамой, мои братья и сестры, продемонстрировав мое глубоко пролетарско-крестьянское происхождение, которое в те времена составляло основу Вооруженных сил СССР и их ВВС.

А обстановка накалялась каждый день: прибывали новые абитуриенты и сдавали свои матрасы на склад не прошедшие отбор. Это называлось «полосатым рейсом» – от казармы до склада тянулась вереница удрученных парней с полосатыми матрасами на загривке. Для остававшихся на дальнейшие испытания это тоже была проверка на психологическую устойчивость!

В процессе сдачи вступительных экзаменов и прохождения военно-летной комиссии появились новые друзья. Прежде всего это трое моих земляков из Могилева и Могилевской области – Гриша Абражеев, Саша Логунов и Дима Калинов. Первые два погибли в капитанском возрасте: Гриша разбился ночью на самолете Су-7Б под Витебском после прохода дальнего привода, Саша утонул на озере в Средней Азии, Дима ушел из авиации с надломленной психикой после посадки в пыльную бурю на МиГ-17 на аэродроме Кировобад с остатком топлива около двух ведер.

К друзьям-землякам добавились уже и иные на этапе абитуры, причем на спортивном поприще. Это Маслак Коля, Есаулов Жора, Дрынь Валера, Зубов Женя, Плясов Володя, Умненков Юра, Шкут Сергей, Капранов Володя. На сегодняшний день некоторые из них тоже, как говорят на Востоке, присоединились к большинству. Среди них были очень серьезные спортсмены на уровне первого взрослого разряда – кандидаты в мастера. Например, Коля Маслак – кандидат в мастера спорта по парной акробатике и вообще очень разносторонний и физически подготовленный парень. Киевлянин, уже повидавший мир. Он знал китайский язык – с ума сойти! Был душой коллектива и неформальным лидером – с абитуры до выпуска из училища весь курс вращался вокруг него. Он обладал большим чувством коллективизма и справедливости, за что мы все его и уважали. Он и по сегодняшний день является как бы брендом нашего курса.

Был еще Валера Дрынь – весьма преуспевший в прыжках в воду. С доски в одном метре от воды на протекавшей за забором училища реке Стрижень он вытворял такие пируэты, что у нас захватывало дух. А какой распасовщик был в волейболе и футболе! Жора Есаулов – волейболист. Володя Плясов – акробат и король упражнений на батуте – да и не только на батуте. Другие, и я в том числе, в большей степени от природы физически крепкие парни, но в спорте самоучки. Нас всех сплотил вокруг себя Коля. За то, что он меня как-то приметил и включил в свою группу, я благодарен ему по сегодняшний день. В школе я прыгал в длину и в высоту, бегал на все дистанции, толкал ядро, метал диск и копье, занимался лыжами, волейболом и футболом, упражнениями на снарядах крутил «солнце». Все эти премудрости я изучал самостоятельно. Во времена моей ранней молодости я был худой и цепкий…Это приметил Коля и начал по дружбе из меня, полена, вытесывать «Буратино». Через некоторое время я стал первым верхним в акробатической колонне. Коля – нижний, я – на его плечах, на моих – Володя Плясов, на нем Женя Зубов или Володя Капранов. Разумеется, мы стали спортивным центром абитуры, а потом и всего курса.

Мы, сто сорок один принятых ребят, прошли все испытания и были зачислены на первый курс Черниговского высшего военного училища летчиков имени Ленинского комсомола на должность курсанта. Так по линии военной администрации обозначено наше положение. Добавляю: училище летчиковистребителей. Для меня эти слова звучат до сих пор как песня. Песня смелым, мужественным, романтичным и элитным по здоровью парням! В капиталистическую эпоху нашего государства еще раз подчеркиваю: училище имени Ленинского комсомола. Я горжусь этими отдаю дань уважения своему прошлому, потому что не могу продаваться и предавать то, что мне дорого.

Итак, мы курсанты, мы сведены в учебные отделения, роты, батальон. Господи! Какое разочарование! Мы-то думали, что нас обозначат сразу экипажами, звеньями, эскадрильями, то есть в соответствии с авиационной терминологией и структурой. Ан, нет! Пока мы пехота с «крылышками» в петлицах. И командиры наши ротные, батальонные тоже наземные авиационные офицеры. Наши мамки-няньки.

Мы в душе, сердце и уме чувствуем уже себя настоящими летчиками, а тут такой «облом»! К сожалению, некоторым из нас здорово перепадало за такое понимание. Нужно было учиться и подчиняться – и начались обычные учебные дела, как у обыкновенных студентов. Только, в отличие от наших сверстников-студентов, мы были под постоянным присмотром командиров, дежурной внутренней службы, в соответствии с требованиями общевойсковых уставов. Прежде чем обучить нас искусству летать, из нас делали элементарных военных людей. Пройдет много времени, пока эти слова: «есть такая профессия Родину защищать» – наполняться для нас истинным смыслом.

А пока на плацу: «Делай раз! Делай два!», – то есть отрабатывай строевую стойку и строевой шаг. Справедливости ради должен отметить, что прохождение всех комиссий и зачисление в училище никак не влияли на умение ходить строевым шагом. Не буду называть фамилии, мы уже очень взрослые люди, но память моя высвечивает казусы, происходившие с отдельными ребятами, у которых вместе с левой ногой шла не правая, а левая рука! Что касается моих внуков, то я надеюсь в их раннем возрасте это дело поправить. По крайне мере Матвей в полтора года уже выполнял команду «раз-два». Правда, вверх шли коленки, нога не была прямой, носок не оттянут…Но и это мы в свое время поправили. Артем! Заочно тренируйся и ты! Приеду – будет экзамен.

На этом этапе воспоминаний, конечно же, я хочу отдать дань «пехотным» авиационным командирам. А знаете, с кого начну? Со старшины. Вот уж колоритная была фигура! Выделялся он и фактурой, – наверное, рост не менее двух метров с соответствующими габаритами, – и требовательностью, и хитростью. Старшина Лядовой, одним словом. Конечно, неуютно нам было с ним – мы ведь шли в летчики.… А надо было в идеальном состоянии содержать тумбочки, заправлять кровати под линейку, натирать полы мастикой, драить туалеты, чистить краны, выносить матрасы на приказарменную территорию для сушки, и т. д., и т. п.

Вот для этой муштры и нужны были наши командиры-

«изверги»: «Подъем!», «Выходи на зарядку!», а за окном минус тридцать, да еще нормальная команда «умных» людей: «Выходи строиться с обнаженным торсом по пояс!» (как будто торс бывает ниже пояса!). Подъем для командиров отделений объявлялся в 5.30, курс просыпался в 6.00. А спать хочется – до одури! Какие только ухищрения не придумывались для того, чтобы подольше оставаться в постели. Наш капитан С.Н. Кузьмич прибывает на подъем. Команда – «всем подъем!» А на плац выходит чуть ли не половина роты. Стоять нельзя, ибо можно простыть с «обнаженным торсом по пояс». И капитан дает команду: «Бегом марш!», потом обращается к курсанту: «Рубцов, командуйте!» А сам бежит наверх, и видит, что в казарме кроме наряда никого нет. С ума сойти! Где народ?! Заходит в умывальник, там в глубине – сушка для караульной и прочей одежды. Дверь на замке, и вдруг… Какая-то сволочь закашляла! Ой, замок-то не закрыт. Открывает дверь… А там курсанты, как морские котики, спят друг на дружке. Понятное дело: разборки, шум, наряды, наказания и т. д. Но главное – «схованку сдали».

Были среди настакие «отчаюги»! Вот, к примеру, Батя! Почему Батя – не знаю. Юра Выжевский – уникум! Мог спать всегда и везде, причем с открытыми глазами. Нужно предисловие. Юра сын авиатора, в училище он привез с собой верблюжий авиационный свитер отца. Вот пример. Команда зимой: «Отбой!», Юра собирается «у койку», на нем трусы, майка, легкие кальсоны, рубашка, далее зимние кальсоны и рубашка, сверху знаменитый верблюжий авиасвитер, а на голове шапка-ушанка с завязками под подбородком. Я, Коля Маслак и другие более закаленные товарищи накрывают его своими шинелями. Батя спит! Утром по команде «Подъем!» Юра скатывается между двумя кроватями на пол и продолжает дрыхнуть, пока его не поднимут парни на завтрак. Он умудрялся удобно повесить на плечо карабин СКС, сбалансироваться в тулупе и зимой на посту возле караулки стоять и спать. Я был разводящим и это видел своими глазами. Однако потрясающие уменья и находчивость Бати не помогли ему приспособиться к новой жизни, – разумеется, он ушел из училища, к концу первого курса.

Были и другие, кого атмосфера летного училища, а тем более авиационное небо, не приняли, и они ушли. Был среди нас серьезный спортсмен, мощный парень Вася Федорович, он мог так ударить по стене сжатым кулаком, что штукатурка сыпалась со всей стены. Но и он морально не выдержал опасности нашей профессии и ушел. Поэтому скажу так: здоровье – хорошо, но моральный дух к нему – это самое главное, как говорится, это и есть «моща»!

Вот так мы начали наши курсантские будни. Конечно, я с улыбкой и добрым словом вспоминаю нашего капитана С.Н. Кузьмича. Знаю его хорошо, ибо я остался в училище инструктором и уже в более взрослом состоянии встречался с ним и понимаю: все, что он делал, им делалось для того, чтобы мы стали настоящими офицерами. Не могу не остановиться еще на двух персонажах. Прежде всего вспоминаю Н.С. Запырыча. Если кто-нибудь из черниговских выпускников не слышал об этом капитане, а потом майоре, тот не учился в нашем училище. Однозначно! Или такая колоритная фигура, как заместитель начальника училища полковник Денисенко и его сакраментальная фраза: «Мужики! Я вам скажу… и т. д.» Кто не знает полковника, тот не внимал родную атмосферу.

Много лет спустя, я отмечаю, что Н.С. Запырыч выполнил свою работу «на пятерку». Училище и прилегающая к нему территория были всегда идеально убраны. И если не было работы по уборке всей территории, то «губарики» (курсанты, находящиеся на гауптвахте) перебрасывали снег с места на место на стадионе. Как говорится, работа оздоровляет курсанта, но делает его горбатым. Это уже наши, курсантские, сентенции. Не обошла эта доля (пребывание на гауптвахте) и меня. Я был по серьезной необходимости – приехала молодая жена – в самоволке перед государственными экзаменами, и мое отсутствие застукал дежурный по училищу, проверявший курс. На мою кровать лег Ваня Мирошниченко, и когда его спросили фамилию, то он ответил за меня и все сразу открылось, ибо меня уже к этому времени преподаватели знали в лицо. Короче, я прибываю из города прямо на гауптвахту. Как сержанта меня размещают в отдельную камеру. Вот так. Зимы были в это время в Чернигове почему-то очень снежные. Возле караульного помещения образовался сугроб снега высотой метра в четыре и длиной около десяти метров. Запырыч любил давать аккордную работу: «Товарищ курсант Авдеенко, перебросите вот этот снег за один час через дорогу, и я поставлю вам зачет!» С ума сойти! Какой один час! Там и за сутки не справишься! А куда деваться?! Беру совковую лопату – и вперед. А на дворе сумерки! И вдруг… моя рота идет в столовую. И парни пришли на помощь. По светлому времени появляется Николай Сергеевич, а я по-тихому подбираю остатки снега и важно, с чувством исполненного долга, переношу их через дорогу. Но Запарыча не проведешь, и он обозначил мне очередной «аккорд». Спас меня начальник политотдела полковник Беспалов А.А. Получив утром доклад о состоянии воинской дисциплины и перечень фамилии тех, кто содержался на «губе», приказал меня доставить к нему. Приближались госэкзамены, а я шел на красный диплом и портить мне репутацию было нельзя – политотдел такие вопросы отслеживал. Это меня и спасло!

Главным командиром на курсе был подполковник Г.Н. Белашев После, за всю пройденную жизнь, таких высококлассных строевиков я встретил всего двух: майора Неласова – 702-йучебный авиационный полк – заместителя командира полка по строевой подготовке – и командующего Тихоокеанским пограничным округом генерала-полковника П.П. Тарасенко. Я был потом много раз и во многих местах и в разных званиях экзаменуемым, но отдаю дань уважения и преклоняюсь в этом смысле лишь перед ними. Вышколенность, подтянутость, четкость линий тела и исключительная динамика движения рук и ног, конкретная их фиксация…Я этого в идеале не добился, как и многие другие из моих товарищей. Видимо, поэтому мы уважали и боялись, содрогались и подтягивались при виде наших замечательных командиров.

Изредка, дабы насолить и показать своим ротным командирам свое «фэ!», мы устраивали всем курсом при переходах так называемый «паровозик», т. е. шли не строевым или походным шагом, а выбивали такт, идущего по рельсам поезда – та-та, та-та. Особенно утром, идя в столовую. И вдруг… кто-то замечал Г.Н. Белышева. По строю неслось: «Белышев, Белышев!!! Весь курс, donnerwetter, в одно мгновение переходил на такой классический строевой шаг, что деревья, стоявшие вдоль дороги, склоняли кроны. Он принимал этот факт, стоя на тротуаре, четко и ясно отдавал команду: «Вольно!» и уходил. А мы, паразиты, через полкилометра снова «паровозили».