Текст книги "Последний Иван на престоле. Рождение, жизнь и смерть под властью женщин"

Он отправился вербовать новых сторонников. Даже в Петербурге, во дворце, он пытался на свою сторону привлечь лакея – не удалось. Пьяного капитана какого-то хотел охмурить, вовлечь в темное дело – опять промах.

Умудрился не наткнуться на того, кто был бы верен присяге и тотчас донес бы об организации мятежа. Даже комендант крепости оказался не в курсе происходящего.

В летнюю июльскую ночь на 5-е число, в 1764 году опасные мысли облеклись в безумные действия. Василий Мирович распространил среди солдат гарнизона ложные манифесты о том, что Иван Антонович принимает власть, чем склонил их на свою сторону[193]193
  Курукин И. В. Иоанн VI Антонович // Православная энциклопедия. – М., 2010. – Т. XXIII: «Иннокентий – Иоанн Влах».


[Закрыть].

«Недолго владел престолом Петр Третий, и тот от пронырства и от руки жены своей опоен смертным ядом, по нем же не иным чем как силою обладала наследным моим престолом самолюбная расточительница Екатерина, которая по день Нашего восшествия, из отечества Нашего выслала выслала на кораблях к родному брату своему, к римскому генерал-фельдмаршалу князю Фредерику Августу, всего на двадцать на пять милионов денег золота и серебра в деле и не в деле и сверх того она чрез природные слабости хотела взять себе в мужья подданного своего Григория Орлова с тем, чтобы уж из злонамеренного и вредного отечеству ея похода и не возвратиться, за что, конечно, она пред его страшным судом не оправдается.»[194]194
  В. А. Бильбасов. История Екатерины Второй. Том Второй., Берлин. 1900, Heinrich Caspari,


[Закрыть]

В этом манифесте нагромождено всё, что только можно себе представить – эдакий винегрет из солдатских баек и околодворцовых сплетен. Упомянут даже брат императрицы, князь Ангальт-Цербстский, через которого якобы она выводит деньги зарубеж, чтобы не вернуться уже из той пресловутой поездки в Ригу, предварительно обязательно выйдя замуж за Орлова. Этим набором казарменных страшилок и делал переворот Мирович.

Инициатор действовал с большой долей лукавства, убеждая одних солдат, что другие уже согласились. Потом вторым ставил в пример первых. Удавалось, знаете ли.

Итак, мятеж. Мирович с 38 солдатами начинает захват крепости. Комендант, выйдя на шум, схвачен – главный бунтовщик сбил его прикладом с ног[195]195
  Екатерина Великая / Вирджиния Роундинг; пер. с англ. Н. Тартаковской. – М.: АСТ: АСТ МОСКВА, 2009.– 730


[Закрыть].

Мятежники теперь направились освобождать Ивана Антоновича. Охрана «безымянного колодника» действовала по инструкции – открыла огонь. Мирович продолжал считать, что он сможет убедить всех, вслух зачитывал свой поддельный манифест. Цель и на самом деле в эту минуту выглядела очень достижимой. Подтянули пушки к казарме. Вдруг, тишина. Видимо, сдается караул.

Темнота. Мирович вбегает в казарму, чтобы первым предстать пред очи бывшего и теперь уже будущего императора. Но ничего не видно. Темно и тишина. Скорее, огня! Несите свечи! В сполохе видит трех человек. Двое спокойно стоят вдоль стены. Третий лежит на полу.

Этот, уже бездыханный, мужчина – потомок первых царей Романовых, некоронованный, но фактический и законный бывший император Российской империи Иоанн III Антонович. Это в глобальном масштабе. А в микромасштабе – это крушение всех надежд, всей жизни Василия Яковлевича Мировича. Который то ли сам чуть не совершил государственный переворот, то ли будучи пешкой в большой игре, устранил камушек, столь сильно натираюший во властной туфле.

Неудавшийся бунтовщик понял, что это тотальное поражение. Даже логичной ярости по отношению к убившим Ивана охранникам не последовало. Просто назвал их бессовестными, попытался устыдить, что пролили невинную кровь, спросил, не боялись ли Бога, такое совершая. Те в ответ сказали, что действовали по имеющимся инструкциям, даже протянули в подтверждение бумагу, чтоб убедился. Мирович, конечно, ничего читать не стал. Сказал тем, кто в него поверил: «Они правы, а мы нет». Признал, что ничем уже ситуации нельзя помочь. Опустился вниз к телу Ивана, поцеловал в руку и ногу[196]196
  Сергей Соловьев. История России с древнейших времен.


[Закрыть].

Далее, как докладывал уже Панину комендант, Мирович целовал солдат, убеждал их, что всё, что случилось лишь его вина, а не их. Но решать было уже не ему. Комендант решился скомандовать арест мятежников, приказ исполнен.

Следствие идет

Сохранилось предание[197]197
  Три века Санкт-Петербурга. Энциклопедия в 3 т. Т. 1: Осьмнадцатое столетие. В 2 кн. Кн. 1. А-М/ Отв. ред. П. Е. Бухаркин. – СПБ.: Филолог. ф-т СПбГУ, 2001.


[Закрыть], что в столице еще за три недели до трагического события святая Ксения Петербургская с плачем ежедневно причитала: «Реки налились кровью, там каналы кровавые, там кровь, кровь, кровь!». Может и правильно, что конкретных имен она тогда не называла. Смысла в том никакого не было. На выручку бы никто не отправился, а популярность за счет политических прогнозов в планы Блаженной не входила.

Да и не только Ксения распространяла мрачные прогнозы. С середины апреля на имя императрицы поступали анонимные сообщения о том, что должно произойти. На них Екатерина реагировала даже как-то раздраженно: «Всё это презрения достойно», и отдавала их Панину[198]198
  Шлюссельбургская нелепа/В.А. Бильбасов, – Исторический Вестник, Т. 32, май, 1888


[Закрыть]. Последнее получила она 20 июня перед самым отъездом в Ригу. А мы помним же, что Мирович и Ушаков как раз за ориентир для свершения дела брали именно эту лифляндскую командировку императрицы. Значит, и в Шлиссельбурге было известно про поездку, и в Петербурге было известно о планах, которые были известны якобы лишь двум заговорщикам. Не пытался ли кто-то из них (возможно, и сам Мирович) остановить то, на что они по какой-то причине решились?

Но никакой деятельной реакции властей не последовало. Здесь можем предположить (лишь предположить) два варианта причины такой беспечности. То ли Екатерине действительно было столь безопасно осознавать, что Иван Антонович находится в глухих застенках на острове под надежной охраной, да и нет в стране уже таких сил, которые способны на столь масштабный бунт, а мелочь всякую уже пресекать научились. То ли императрица и сама знала, что произойдет в Шлиссельбурге, потому и не требовала никаких действий или проверок. Потому и уехала из Петербурга, чтобы даже физически дистанцироваться от того, что произойдет. Именно в Риге и настигло её сообщение о том, что нет больше в живых страдальца. Панин ей писал: «Важность злодейства, предпринятого и Божьим чудным промыслом на веки тем же самым пересеченного, усмотреть соизволите во всем пространстве». Она отвечала, что удивлена произошедшему в Шлиссельбурге. Одобряла исполнение инструкции и добавила, что допрос виновных должен происходить не публично, но и не скрытно[199]199
  Екатерина Великая / Вирджиния Роундинг; пер. с англ. Н. Тартаковской. – М.: АСТ: АСТ МОСКВА, 2009.– 730


[Закрыть]. Эти письма несомненно были теми следами, которые должны увидеть и современники, и потомки. Потому и искать в них подробных обсуждений произошедшего не стоит.

Каким был настоящий доклад о событии, какой была реакция, мы в точности знать не можем. Но что значило указание проводить допросы не публично, но и не скрытно? Екатерина понимала, что главным подозреваемым в общественном мнении является она сама. Скрыть произошедшее не получится – слишком высокая жертва у преступления, да и более двухсот человек уже было задействовано, шила в мешке не утаить. Поэтому нужно действовать не скрытно, но скурпулезно отбирать то, что будет явлено на суд народного мнения.

Такой удел любого правителя – если в период его пребывания у власти гибнет его политический оппонент, хоть от пули, хоть от молнии или простуды, – с того момента не отмыться в истории от тени подозрения. Вопрос о причастности Екатерины к убийству будет открытым всегда.

Ну и, конечно, сразу после случившегося появились слухи в Петербурге о смерти Ивана Антоновича. Задолго до озвучивания официальной версии властей. Только через месяц, 17 августа, вышел манифест Екатерины. Задачей этого документа было не сообщить новость о произошедшем, а ответить обществу и истории на все вопросы, расставить всё по местам.

Поэтому начала она с утверждения, что Иоанн Антонович, которого она зовет принцем, в виду того, что фактической коронации не произошло, был «незаконно во младенчестве определен ко Престолу». Интересно сообщено о свержении этого младенца: «Советом Божиим низложен навеки, а скипетр законно наследный получила Петра Великого дочь, наша вселюбезнейшая Тетка… Елизавета Петровна». Хорошее начало! Свергнут незаконный правитель, получается Божьим Промыслом, а уже законную власть получила «Тётка наша», вот и обоснование своей законности: не по мужу даже, а уже прямо по «Тётке». Про Петра Федоровича ни слова, словно его не было. Линия преемственности: Петр I, Елизавета, Екатерина II.

А далее в манифесте пассаж о «природном нашем человеколюбии», и первенстве мысли облегчить страдания принцу в «стесненной его от младенчества жизни». И вот здесь и понадобился тот визит Екатерины к Ивану, о котором мы говорили ранее. Она сообщает свои впечатления об этом человеке: тягостное, почти невразумительное косноязычество, лишение разума и смысла человеческого. Сообщает, что не знал он ни людей, ни рассудка, не мог доброго от худого отличить, не мог книг читать, а «за едино блаженство себе почитал довольствоваться мыслями теми, в которые лишение смысла человеческого его приводило». По этой причине, утверждает императрица, и было наилучшим решением – оставить его в том же месте. Выводит она это свое заключение, как некое благо по отношению к Ивану, основанное исключительно на заботе о нем.

Какого разного мы видим Ивана Антоновича в начале года глазами тех, кто посещал его с Петром Федоровичем, и теперь глазами Екатерины. Наблюдения императрицы отличаются даже от донесений о его состоянии и пребывании, которые получали монархи в разное время.

Вряд ли за год узник внезапно настолько деградировал. Скорее всего, здесь проявляется литературно-описательный талант Екатерины Алексеевны по формированию образов людей, её окружающих. Ведь именно она создала в своих записках тот образ своего мужа, который и вошел в историю. Мы же верим, представляем Петра Федоровича со всеми солдатиками, повешенной крысой и прочим[200]200
  «Императрица Екатерина II. «О величии России». М., ЭКСМО, 2003»


[Закрыть]. Она любила и понимала историю и творила её своими руками, много писала о прошлом и объясняла настоящее в переписках и с иностранцами: с Фридрихом Великим, с Дидро, с Вольтером. Знала, что история и потомки поверят написанному. Потому и предлагает нам довольствоваться тем принцем Иоанном, которого она описывает, ведь она видела его собственными глазами, а мы нет.

Охранявшие Ивана Антоновича Власьев и Чекин также после случившегося написали характеристику на убиенного ими: косноязычный обжора, который ест и вкуса даже не различает, не знает, где дурное, где хорошее, а сам сердит, горяч и свирепый[201]201
  Бильбасов В. А. История. Т. 2. С. 365


[Закрыть]. То, что надо – ничего человеческого!

Давали они показания[202]202
  Забытое прошлое окрестностей Петербурга, Пыляев М. И., С. Петербург, Издание А. С. Суворина, 1889


[Закрыть], что беседовал узник сам с собой, утверждал, что тело у него Ивана, который был прежде императором, но давно от мира отошел, а сам он – небесный дух, которого зовут святым Григорием. Это, в принципе, могло быть правдой, именно так ему могли когда-то объяснить перемену имени, или он сам мог сформулировать для себя такое объяснение несовпадения прошлых воспоминаний с нынешним положением дел. Караульные также сообщали, что Иван им рассказывал, что бывает часто на небе, что в общем-то могло быть как фантазиями, так и и восприятием снов. Ну и традиционно, как мы встречали ранее, клеймил их еретиками и носителями нечистого духа.

Такое описание было очень на руку императрице. Не могла же Екатерина сознаться в том, что встретившись с человеком разумным, пусть и косноязычным или заикающимся, оставила и дальше существовать в застенках. А вот если он не в здравом уме, то и зазорного ничего в его изоляции нет.

По поводу душевного нездоровья Иоанна всё же были сомнения у современников. И все эти сомнения собирали многие, в том числе и иностранные резиденты. Английский посол в донесениях сообщал[203]203
  СИРИО, № 12, стр 125–126


[Закрыть] об известных ему утверждениях, что бывший император лишь не желает получать образование. Якобы на самом деле он прекрасно знает о своем положении и потому по политическим мотивам скрывает свои способности. Тем более, при хождении подобных мнений, императрице следовало тщательно сформулировать свою версию произошедшего.

В манифесте Екатерина объясняет, что поставила при Иване караул надежный, не только чтобы мятеж при помощи него никто не совершил, но и, чтобы никто «не покусился иногда его обеспокоить». Всюду забота сквозит у неё. Конечно, она сообщает, что мятеж учудил «по крови своей Отечеству вероломный» внук изменника, соратника Мазепы.

Но надо отдать должное Екатерине, она не попыталась назвать убийцей Мировича, хотя было бы куда проще сообщить, что этот негодяй и мятеж организовал, и когда осознал провал своей авантюры, – умертвил великого князя. Правительница признала, что именно поставленная по её приказанию охрана лишила жизни Ивана Антоновича. Оправдывая это действие Власьева и Чекина, императрица объясняет, что увидели офицеры в делах Мировича силу непреодолимую и неизбежно приводящую к гибели большого количества народа от последующего в обществе мятежа, если б вверенный им был освобожден. Приняли они тогда решение остановить такое развитие событий «пресечением жизни одного к несчастью рожденного». Екатерина справедливо добавляет, что караул прекрасно отдавал себе отчет, что если упустят арестанта, то сами могут быть подвержены строгости законов.

Манифест заканчивался словами о передаче дела Мировича на рассмотрение Сенату с Синодом с повелением, по итогам обсуждения дать императрице предложение в соответствии с государственными законами.

На следствии, на суде его просили назвать сообщников, на что смутьян отвечал, что таковых нет, и вряд ли кому нужно, чтобы невиновных оболгал. Когда настаивали, подсудимый обратился к генерал-губернатору – предложил, если угодно, он может назвать его самого[204]204
  Тургенев А. И. Русский двор сто лет тому назад: 1725–1783: По донесениям англ. и фр. посланников: 1 рус. пер. с берлин. изд. – Санкт-Петербург: тип. «Освобождение», 1907.


[Закрыть]. По всей видимости, чиновник отказался от такой чести.

По итогам следствия наказание получили[205]205
  Либрович С. Ф., Император под запретом. Двадцать четыре года русской истории/ 1912, С. Петербург, Москва, Т-во М. О. Вольф, 1912


[Закрыть] несколько человек: три капрала и три рядовых, которые наиболее рьяно помогали мятежу. Приговорены к прогону сквозь строй в тысячу человек десять раз (один из них – двенадцать раз) и на пожизненную ссылку на каторжные работы. Военный и лакей, которые не поддались на вербовку, но вовремя не донесли о сей попытке, тоже были осуждены. Первый был разжалован и приговорен к шести месяцам тюрьмы. Придворного били батогами и отправили рядовым в дальние земли.

Самого Мировича через месяц приговорили к колесованию. Добрая императрица заменила его на более гуманное обезглавливание. Мирович держал себя очень достойно и на суде, и перед казнью.

Казней публичных давно в России не было, люди собрались с интересом, но ожидали, как и сам Мирович, что помилуют. Ну вырвут что-нибудь, ну кнутом обходят как следует, да сошлют в безвозвратное путешествие на Восток страны. Был в толпе зевак и 21-летний поэт Гавриил Державин. Из его слов нам известно, что народ ждал милосердия, спокойно взирали на происходящее, ожидая счастливого финала, но внезапно палач опустил топор. Затем поднял голову мятежника, собравшиеся единогласно ахнули и затряслись настолько, что мост поколебался, где они стояли, что аж перила обвалились[206]206
  Державин Г. Р., Избранная проза. М.,1984. С. 45


[Закрыть]. Видимо, чтобы погасить это неприятное удивление народа состоявшейся публичной казни, был запущен слух, превратившийся в городскую легенду[207]207
  Синдаловский Н. А., Династия Романовых в зеркале городского фольклора. – М.: ЗАО Центрполиграф, 2007.– 239


[Закрыть], что Екатерина-то помиловала, конечно, осужденного, передала указ Орлову, а дальше кто-то замешкался, как бывает, и просто не успели. Указ прибыл, но спустя пять минут после завершения экзекуции – экая досада.

Это была последняя публичная казнь, совершенная на Сытном (Обжорном) рынке, что сохранился и по сей день на Петроградской стороне в Санкт-Петербурге.

В любом случае, с Мировичем было покончено. Он лишен головы, его тело сожжено[208]208
  Новое ядро российской истории, Иван Нехачин, Изд. 2, испр. и доп., Часть третья, Университетская типография, М., 1810


[Закрыть]. Заодно и завершилось дело «известной персоны», «неизвестного узника», чья судьба прошла через руки четырех императоров и двух регентов.

Но стоит ли винить Екатерину Вторую в смерти Ивана Антоновича – вопрос, часто поднимающийся и в наши дни. На него следует дать однозначно отрицательный ответ. Во-первых, нет доказательств, что ею инспирировано убийство или исполнено с согласия, а про презумпцию невиновности забывать не следует даже в делах давно минувших дней. Во-вторых, если бы ей нужно было физически устранить Ивана, то он всегда мог бы простудиться, заболеть и вполне естественно отбыть на встречу со своей мамой в лучшем из миров. Не к чему было городить опасное предприятие с мятежом и покушением, тем более таким нелепым, в котором охраняемый погиб от своих же часовых, а не от мятежников. В-третьих, у государыни и так была репутация весьма подмочена вопросами прихода к власти, становиться хотя бы косвенной убийцей не одного, а двух бывших русских императоров – ей было совершенно не нужно. Иван Антонович содержался очень надёжно, долго в таких условиях он бы не протянул, а потому его естественное продолжение жизни, было куда надежнее, чем устранение.

Вместе с тем, соседство в историографии инструкции Екатерины о необходимости устранения в случае попытки освобождения узника и точном и скором ее исполнении (например: «…согласно инструкции, выданной Екатериной II, был убит стражей[209]209
  Иван VI Антонович. БСЭ, Т. 17, Второе издание, 1952 г.


[Закрыть]») крепко фиксирует тень вины на императрице за безвременную насильственную кончину Ивана.

Пусть косвенно, но отводит тень от императрицы ее соратница и подруга, Екатерина Дашкова[210]210
  Россия XVIII столетия в изданиях Вольной русской типографии А. И. Герцена и Н. П. Огарева. Записки княгини Е. Р. Дашковой. Репринтное воспроизведение. – М.: Наука, 1990.– 258 с.


[Закрыть], впавшая позже в немилость и подвергшаяся опале. В своих Записках она рассказывает, что в письме о смерти Ивана, которое правительница получила, еще находясь в Риге, сообщалось, что Мировича часто видели приходившим по утрам в дом княгини Дашковой. За нее вступился генерал Панин, который приходился двоюродным дядей мужу Дашковой, а с самой Екатериной Романовной состоял в доверительных отношениях. Часть дома, где княгиня проживала, она как раз и уступила генералу. Петр Иванович сообщил императрице, что Мирович действительно бывал в том доме, где проживала, в то время и Дашкова. Но являлся будущий мятежник к нему самому, но по его личному делу, которое к тому моменту рассматривался в сенате. Оправдывались посещения еще и тем, что Мирович состоял некоторое время на службе у Петра Панина флигель-адъютантом. С его племянницей, пояснил генерал Екатерине, встреч никаких не было. Видимо, Екатерина, поверила Панину.

Сама же княгиня в мемуарах дополнительно подчеркивает, что не могла встречаться с Мировичем, так как она занимала отдельную часть дома от той, где жил дядя. Были и разные входы. Просители приходили к нему постоянно, но утром, а она вставала позже, потому никого не видела и не слышала, и уже тем более, не догадывалась о чаяниях одного из приходивших устроить государственный переворот.

Дашкова пишет, что грустно и жалко ей было «видеть ложное влияние, отуманившее мозг Екатерины до того, что она готова была подозревать истинных патриотов и самых преданных ей друзей».

А коли так, то можно ли считать, что государыня сама была во главе заговора? Не похоже на то, а вот побеседовать с Петром Паниным на эту тему было бы очень интересно.

Версия событий от Достоевского

Исследователи творчества великого русского классика не довольствуются лишь изданными произведениями. Тщательному анализу и изучению подвергаются и сохранившиеся черновики, заметки. Осенью 1867 Федор Михайлович уже работал над своим нетленным романом «Идиот». Именно в набросках к нему была обнаружена[211]211
  Полное собрание сочинений: в 30-ти томах / Ф. М. Достоевский; [ред. коллегия: В. Г. Базанов (гл. ред.) и др.]; АН СССР. Ин-т рус. литературы (Пушкинский дом). Т. 9: Идиот; Вечный муж; Наброски 1867–1870: рукописные редакции / [текст подготовили и примеч. составили: И. А. Битюгова и др.].– 1974.– 528 с..


[Закрыть] идея о создании поэмы «Император», которая должна быть посвящена Ивану Антоновичу и его отношениям с Мировичем. Увы, замысел Федора Михайловича так и остался нереализованным, но мы по зафиксированной его концепции можем понять ход мысли, узнать, как именно раскрыть эту трагедию хотел нам Достоевский.

Ивана Антоновича классик планировал ввести в поэму юношей в возрасте около двадцати лет, который не умеет говорить. При этом, человек этот обладал бы буйной фантазией, видел сны, а в них даже некую девушку.

Задумавший переворот Мирович подкупает охрану арестанта и сближается с ним. Именно будущий бунтовщик, по версии писателя, занимается развитием Ивана. Учит его пониманию Бога, говорит с ним о Христе. Показывает с чердака мир вокруг, красоты русской природы.

Они говорят о жизни и смерти. Новоявленный друг даже убивает кошку, чтобы наглядно продемонстрировать ничего не понимающему в вопросах бытия узинку, как умирает живое.

На этом этапе сюжет закрутился бы тем, как Василий Яковлевич знакомит бывшего императора со своей девушкой, которая по совместительству еще и дочь коменданта крепости. Показывает её великолепно (по бальному) одетую, чтобы пробудить интерес арестанта к жизни. Та знает, кто перед ней, и, уже глядя сквозь Мировича, тешит себя надеждой стать императрицей.

Иван Антонович восхищен ею настолько, что Мирович даже ревнует. Но узник не понимает в чем причина этого недовольства, ведь ничего плохого он не сделал.

Лишь на этом этапе ему объясняют, кто он такой на самом деле. Обсуждают, сколько добра можно сделать, если вновь вернуть престол.

Литературный Иван Антонович делать добро очень согласен, но не может принять информацию, что они с Мировичем будут не ровня друг другу по социальному статусу. Даже заявляет, что готов отказаться быть императором, лишь бы сохранить дружбу. Далее полагалось быть рассуждениям на эту тему. Но в конечном итоге замысел Достоевского приводил к тому, что произошло и в реальности. Бунт. Там император заколот шпагой старым комендантом.

Федор Михайлович помечал на будущее представление о смерти узника: «Тот умирает величаво и грустно».

Некоторые исследователи творчества писателя находят много общего между характерами того Ивана Антоновича, которого видел Достоевский, и его же князем Львом Мышкиным из «Идиота». Восхищение дочерью коменданта сравнивается с тем трепетом, которое возникло у князя перед портретом Настасьи Филипповны, а потом и перед нею самой во время их первой встречи на праздновании ее дня рождения. Трепет искреннего восхищения в лучах ревности Рогожина. Словно напоминая о том, что мысли автора занимал исторический сюжет, князь Мышкин дома у Парфена Семеновича видит «две-три книги; одна из них, история Соловьева, была развернута и заложена отметкой». В другом же месте главный герой говорит про себя: «я был двадцать четыре года болен, до двадцатичетырехлетнего возраста от рождения». Двадцать четыре года – это фактически годы жизни Ивана Антоновича. Именно в этом возрасте мятеж Мировича прервал его земной путь, а при успешности задуманного – мог бы стать точкой вхождения в общество человека, напрочь лишенного представления о нем. Бывший император оказался бы совершенно таким же «идиотом», которым был князь в романе. Точно так же вызывал бы у людей смех, жалость, раздражение, непонимание и, верно, так бы и кончил свою жизнь, как главный герой в книге.

Так что, перечитывая «Идиота», мы можем представлять, что он вобрал в себя и часть образа Ивана VI. А встреча творчества Достоевского со шлиссельбургскими событиями 1764 года произойдет еще и при публикации очередной части «Братьев Карамазовых» в Русском вестнике»[212]212
  РВ, 1879, № 9, стр. 398–423


[Закрыть]. В той же книжке журнала публиковался роман Г. П. Данилевского «Мирович».

«И никто не узнает, где могилка моя»

От литературных фантазий вернемся к прозаическим задачам 1764-го года. Что делать с телом бывшего императора? Конечно захоронить, но где и как – это вопрос не технический, а глубоко политический. Помните, как погребли Анну Леопольдовну? Всё чинно и благородно: доставили в Санкт-Петербург, с исполнением всех христианских погребальных традиций упокоили её тело в храме Александро-Невской Лавры, где останки регента благополучно пребывают и до наших дней. Казалось бы, и здесь так поступить надлежит. Но вовсе нет.

Анна Леопольдовна получала все почести, как принцесса Мекленбургская, как племянница бывшей императрицы, но не как бывшая правительница, об этом и слова никто не поднимал. А на каком основании устраивать почетное погребение Ивану Антоновичу? Он, простите, кто? Сын принцессы Мекленбургской, принц Брауншвейгский, внучатый племянник Анны Иоанновны.

Конечно же, нельзя проводить похороны этого человека, как почившего императора. Опрометчиво было бы и погребать его в общедоступном месте. Это захоронение могло стать местом силы для сомневающихся в легитимности нынешней власти, обосновавшейся за счет двух полноценных переворотов.

Напомним, что ещё когда семейство только оказалось в Холмогорах, Елизавета дала распоряжение на случай смерти кого-то из них. Люди ведь живые, а значит, в любой момент могут перестать быть таковыми. По её приказу, если отойдут в мир иной Анна Леопольдовна или Иоанн Антонович, следовало в спирту привезти в Петербург. С первой, как мы увидели, так и поступили.

Но относительно бренного тела «Безумного арестанта» были иные указания. Согласно распоряжению Панина, надлежало почившего предать земле там же, на территории крепости, «где не было бы солнечного зноя и теплоты». Никаких церемоний не предусматривалось. Нести надлежало в тишине солдатами из караула[213]213
  РГАДА, Ф.6. Оп.1. Д.350. Ч. 5. Л.239–242


[Закрыть]. Вскоре и императрица подтвердила это указание. «Безымянного колодника» без огласки следовало хоронить «по христианской должности» в Шлиссельбурге.

Где именно он погребен, осталось для истории неизвестным. А значит, есть повод для новых и новых предположений.

Даже известное местоположение могилы не дает защиты от самозванцев, например, Емельян Пугачев объявлял себя Петром III, хотя было известно, где покоится император. Даже странно, что в истории с Иваном самозванцев было так мало.

Объявился через 24 года в Лифляндии некий человек, стал называть себя Иваном Ульрихом. Допросили его в канцелярии Рижского и Ревельского генерал-губернатора. Правильно назвал имена отца и матери. Про братьев и сестер, что логично, ничего поведать не мог. О судьбе своей рассказывал, что в 1762 году комендант крепости его отпустил. Да еще как красочно! Пришел, пал на колени перед узником и сказал: «Ищи случая, спасай жизнь, а я на твое место человека, похожего на тебя уговорил»[214]214
  Осмнадцатый век. Исторический сборник. Издаваемый Петром Бертеневым. Книга первая., М.: Типография Грачева и комп., у Пречистенских ворот, Д. Шиловой, 1869.


[Закрыть]. Тот и был заколот вместо него.

Сразу видно, что появившаяся личность не обладала всеми деталями биографии того, за кого себя выдавала, ведь, как минимум до 1764 года точно находился в крепости безымянный узник. Но, допустим, что календарей не вел человек, называл года примерно. Было еще обстоятельство. Фамилию коменданта, столь доброго к нему, указывал Ребиндер, хотя по факту таковым в то время был Бередников. Но и здесь тоже можем сделать допущение, что человек мог напутать что-то, ведь обе фамилии похожи тем, что содержат набор звуков «Б», «Р», «Д», «Н», «Е». Мог и не расслышать правильно, когда комендант ему представился, а переспрашивать не стал.

Но вот называться столь нелепо «Иваном Ульрихом» было бы для настоящего бежавшего узника странно. Даже в бытность под охраной Иван именовал себя куда более четко и правильно. Не мог он потом забыть и начать путать свое имя.

Поведал задержанный также, что, помимо свободы, комендант крепости даровал при освобождении еще и 3000 рублей золотой и серебрянной монетой. Но на этом рассказ «Ивана Ульриха» не заканчивался. После освобождения из Шлиссельбургской крепости отправился он в Запорожскую сечь, где у казаков доучился грамоте и знанию российских законов. В составе казачьего полка пришлось сходить повоевать под Очаков. Потом его носило в Астрахань, в Крым, в Санкт-Петербург. В Холмогорах бывал, чтобы справиться о судьбе своей семьи. Далее решил он отправиться в Курляндию к герцогу Петру Бирону (сыну и преемнику Эрнста Иоганна Бирона), чтобы узнать все подробности и причины своего низвержения, заточения. Герцог благоразумно его не принял, предложил письменно изложить свое дело. Ну а прочитав, приказал арестовать гостя.

2 апреля 1788 года «Иван Ульрих» был доставлен в Петербург, где следствие тайной экспедиции разрешило ситуацию. Опознали в сей личности кременчугского купца Тимофея Ивановича Курдилова, находящегося в бегах по причине множественных долгов. Громкого разбирательства не последовало. Курдилов-Иван Ульрих сгинул в небытие. Если действительно это был беглый купец, то непонятно, на что он надеялся. Разделить судьбу Лжедмитрия? Сомнительная мечта. Вероятность успеха в его деле была куда ниже, чем у того же авантюриста Мировича. Не проще ли уже, коль убежал от кредиторов в Курляндию, представиться совсем иным именем и попробовать начать другую тихую жизнь, устроившись на службу.

Есть другой вариант – следствие на самом деле не выявило истинной личности «Ивана Ульриха», задержанный продолжал упорствовать, называя себя императором в изгнании. В такой ситуации, вне зависимости от того, является ли человек самозванцем, либо есть минимальная вероятность, что его фантастическая история может быть правдива, следует информационный шум нейтрализовать. Очень правильно его тогда отождествить с некоторым беглым мошенником, чтобы закрыть вопрос и не возвращаться к нему.

Но сам вопрос того, куда делся Иван Антонович (его тело) после бунта Мировича, закрыть никак не получалось. Интерес к фактическому месту захоронения проявляли на самом высоком уровне уже буквально спустя несколько десятилетий после гибели бывшего императора. Активный интерес проявлял Александр I, который по некоторым сведениям[215]215
  Забытое прошлое окрестностей Петербурга, Пыляев М. И., С. Петербург, Издание А. С. Суворина, 1889


[Закрыть] дважды приезжал в Шлиссельбургскую крепость с тем, чтобы был произведен поиск тайной могилы. Надо полагать, что если такое поручение в действительности имело место, то искали уж точно прилежно, но не нашли ничего. Впрочем, перерыть на глубине двух метров весь остров вряд ли возможно, да и большие изменения с тех пор произошли в крепости. Много перестроено. Хотя даже был известен ориентир. Называлось[216]216
  Новое ядро российской истории, Иван Нехачин, Изд. 2, испр. и доп., Часть третья, Университетская типография, М., 1810


[Закрыть], в частности, в 1810 году, что «тело его погребено в Шлиссельбургской крепости, в соборной церкви Святого Иоанна Предтечи. В годы правления Николая I, а именно в конце 1830-х годов очень интересовался крепостью маркиз де Кюстин. Ему удалось даже внутри нее побывать и спросить о местонахождении могилы Ивана. Сначала, вроде не расслышав вопрос, ему зачем-то стали показывать пролом, сделанный в стене крепости пушкой Петра I при осаде. Отвлекали, переводили беседу на другую тему. Но когда он второй раз повторил просьбу, то его подвели как раз к церкви, где рос куст бенгальской розы, сообщив, что именно на этом месте было захоронение.

Если Иван был действительно погребен у церкви, то в 1770-х храм уже перестраивался, потому и не смогли бы люди по приказу Александра найти здесь его останков. А, может быть, и нашли все же тогда останки Ивана VI, но решили их не извлекать, а насадили розовый куст над могилою. К нашему времени куст тот не найти, да и храм был полностью разобран и перестроен в XIX веке, возможно, даже не точно в том самом месте. В XX веке подвергся бомбардировкам во время Великой Отечественной Войны. Пребывает сегодня в состоянии руин.

Существует и иная версия захоронения. Согласно ей, тело сначала было выставлено для прощания в упомянутой церкви Шлиссельбургской крепости[217]217
  Забытое прошлое окрестностей Петербурга, Пыляев М. И., С. Петербург, Издание А. С. Суворина, 1889


[Закрыть], но привлекло столько внимания и сочувствия, что решено было переправить в Большой Тихвинский Богородицкий монастырь. Там уже погребли в паперти у самого входа в Успенский Собор. Эта версия логически неправдоподобна с самого начала. Были строгие указания хоронить без огласки, а значит, вряд ли бы выставляли тело в церкви, да уж так, что могли туда приходить сочувствующие. Да и из какого числа были те приходящие, ведь место это – строго охраняемый режимный объект на острове. Даже в Холмогорах, когда Антона Ульриха хоронили, смогли сделать всё четко и без огласки.