Текст книги "Последний Иван на престоле. Рождение, жизнь и смерть под властью женщин"

Но теперь Елизавете срочно нужно было разыскать опахало с красными камнями и бриллиантами. Она требует Салтыкова добиться ответа у принцессы. Тот за ее подписью присылает ответ, словно полный уже обиды и раздражения: «…осталось с прочими алмазными вещами, а я его к себе не бирала и никого им не подарила, в чем могу бесстрашно и присягнуть».

Допрашивали и Антона Ульриха, ему тоже следовало отчитаться о своих алмазах, табакерках, и других вещах. Он очень нервничал, винил свою супругу в их бедах, называя именно ее беспечность первопричиной их нынешнего положения, упрекал в сокрытии крупиц поступающей извне информации. При этом, сама Анна со свойственной ей меланхоличностью продолжала придерживаться видимой невозмутимости[125]125
  Вейдемейер А. И. Жизнеописание семейства принца Антона Ульриха, со времени заключения оного: (Из кн.: Вейдемейер А. И. Обзор главнейших происшествий в России, с кончины Петра Великого до вступления на престол Елизаветы Петровны. Изд. 4-е. Ч. 3. Спб., 1848, с. 1–31 второй паг.). – 1848


[Закрыть].

Но не камушками едиными волнует семейство Елизавету. Грянул новый гром. Обиженный в чинах при смене власти подполковник Иван Лопухин ходил и жаловался, что его обделили, а государыне и дела никакого нет, потому что только и знает, что пьет и гуляет. Может быть такие слова и не заметили, но он же добавил, что Елизавета незаконнорожденная, а значит и прав на трон не имеет. На Лопухина донесли, а он на допросе стал валить всё на свою маму. Наталья Федоровна, якобы зналась с австрийским послом, господином Боттой, а уж он ей обещал помочь вернуться принцессе Анне, указывал на поддержку и со стороны прусского короля Фридриха. На обвинении матери Лопухин не остановился. Рассказал, что информацию та обсуждала ещё с Анной Бестужевой и её дочерью. А это уже серьезно. Как никак, родственники вице-канцлера Бестужева-Рюмина. В итоге на дыбе оказались Иван Лопухин, его отец, мать, упомянутая графиня Бестужева. Выявили всех, кто в заговоре участвовал, кто хотел восстановить власть Анны Леопольдовны. Приговорили их всех к колесованию, но снова Елизавета помиловала заговорщиков. Свой обет о том, что никого не лишит жизни, она держала всю свою жизнь. Россия, наверное, была единственная в мире страна, где не практиковалась в те годы смертная казнь.

Заговорщиков секли кнутом, урезали языки, да отправили в ссылку, лишив всего имущества. Прочих подельников сослали в армейские полки, в матросы, а один из камергеров отправлен в деревню.

Кстати, австрийский посол ко времени следствия страну покинул. Потому стал считаться главным заговорщиком. А упомянутый прусский король Фридрих, дабы отвести от себя всяческие подозрения стал писать письма через своего посла, напрямую, выражая заботу о Елизавете и ее правах на трон. Он советовал императрице принять жесткие меры в отношении опасного Брауншвейгского семейства. Советовал спрятать, заточить их в Сибири, да в таком месте, чтобы и название было мало кому известно[126]126
  Отношение России к Пруссии в Царствование Елисаветы Петровны. Е. Феоктистов., М.: Университетская типография (М. Катков) на Страстном бульваре, 1882


[Закрыть].

Теперь уже ни о какой свободе, ни о какой Европе не могло быть и речи. Нельзя их и в столицу привозить.

В 1744 году семья уже находилась в Ораниенбурге. Часто его путают то с Оренбургом, то с Ораниенбаумом, то с одноименным городом в Германии. На самом деле, это место находится в Липецкой области и сегодня называется городом Чаплыгиным. В те годы это была Рязанская губерния. Сюда Брауншвейгскую фамилию перевели в январе из крепости. За это время окружение постепенно редело. Свиту из числа урожденных иностранцев постепенно высылали в родные края, да и тех, кто из числа местных, отщипывали, да определяли жить в разные части страны.

Кстати, важное событие произошло в семье Анны и Антона Ульриха за это время. В 1743 году у них родилась ещё одна дочь. Супруги, безусловно, верили в чудеса, назвали девочку Елизаветой. Наивные, ждали, что растает сердце императрицы, узнав о таком милом посвящении. Нет, Елизавета лишь больше волновалась, ведь это очередной претендент на престол в период, когда она еще свою власть совсем не укрепила.

Жила семья в Ораниенбургской крепости, а именно, в деревянных покоях. Там было шесть комнат. Помещение для Ивана Антоновича было отдельно, он проживал там с приставленными к нему сидельницей и карлицей. Именно эти женщины стали для ребенка главным источником информации о мире, по всей видимости, они и обучали его понемногу, закладывали основы и религиозного мировосприятия.

Летом 1744 года принято судьбоносное решение, которое и расставит все по местам на долгие годы. Ответственным за этот переезд был назначен барон Николай Корф, пользующийся неограниченным доверием Двора, в том числе и за счет того, что был женат на племяннице Екатерины I, а значит, кузине нынешней императрицы. Ранее он уже реализовал деликатное дело – привез в Санкт-Петербург из Киля наследника Елизаветы.

При реализации новой задачи по переезду Брауншвейгской фамилии, решено было окончательно разлучить свергнутого малыша-императора с его семьей. Их всех вместе отправляли на Север, в Холмогоры, но уже мальчик теперь будет жить отдельно. Это не единственная потеря, с которой пришлось смириться семье. Запрещено было ехать с ними и их свите. Отлучен был от Антона Ульриха его товарищ и адъютант полковник Геймбург. Но больнее всего давалось расставание Анне Леопольдовне с Юлианой Менгден – принцесса не представляла свою жизнь без ее поддержки, без этого постоянного общения. Николай Корф сообщал о том, что лишение общества Менгден введет принцессу в совершенное отчаяние. Но, разумеется, это никого не волновало. Корф даже не решился сразу сообщить об этом Анне – отвечал, что подруга ее приедет позже.

Словно в насмешку чувствам Анны среди тех служителей, кого следовало взять с собой числилась фрейлина Менгден, но не Юлиана, а Якобина – её сестра. Та самая, младшая из девиц Менгден, которая должна была выйти замуж за брата Бирона. Свадьба не состоялась. Случилась эта ссылка. Предстояло Бине заменить сестру рядом с принцессой. Пусть и родня, но нрав эта женщина имела совершенно иной – совершенно не была подружкой Анне Лепольдовне, постоянно ругалась с Антоном Ульрихом, вступала в интимные отношения с караульными, да и не только. В общем, была не в помощь, а в совершеннейшую тягость. Кроме этой одиозной Менгден дозволялось тогда семейству иметь и других служителей: камердинера, кормилиц для детей, поваров, прачек, портного, башмачника и еще некоторых.

Решено было, что новым местом пребывания семейства будет Соловецкий монастырь. Но пока добрались до Архангельской губернии, началась осенняя непогода. Переправа к монастырю была невозможной. К тому же, оказалось, что Анна Леопольдовна снова в положении. Да и самочувствие у нее было опасное. Корф был прав, Анна в дороге осознала, что она лишена навсегда и сына, и Юлианы. С ней приключилась истерика. Приводили в чувство как могли, в частности, пускали кровь. Пришлось разместить всех в Холмогорах, сначала чтобы перезимовать, а потом и вовсе решили выбрать это место для их жизни.

Места в Холмогорах подходящего не было: ни монастыря, ни крепости. Самым приемлемым помещением признали дом местного архиерея. Иван Антонович жил в одном доме со своей семьей, но в другой его части. Столь тайно, что родители даже не подозревали об этом, у них не было никаких сведений о его судьбе.

В целях конспирации и обеспечения нового уровня безопасности, малышу даже повелели сменить имя. Теперь его называли Григорий. Ему всего четыре года. Он сидит в полном одиночестве. С ним никто не общается. Единственное контактирующее лицо – капитан Миллер. Можем только предполагать, как общался он с ребенком, учитывая все установленные ограничения на взаимодействие с узником. Было запрещено даже учить ребенка грамоте.

На некоторое время оставим его одного в пустой комнате, как большую часть времени он и проводил. Проследим за тем, как жила без Ивана Брауншвейгская семья в другой части дома.

Когда семья прибыла в Холмогоры, то им, как людям верующим, понадобился священник. Корф не мог самолично принимать такого решения. Обратился к государыне. Та разрешила бывшей императорской семье бывать на службе только в церкви в самом архиерейском доме, не покидая его. Чтобы проводить службу дозволили привлечь одного священника из числа монахов, дьякона и пономаря. При этом, общение между верующими и клириками не дозволялось. Но церковная служба в христианстве предполагает и исповедь, а это не просто общение, а тайная беседа, один на один. Секретничать было нельзя, потому к исповеди и причастию велено было не допускать. Откладывать до прибытия в Соловецкий монастырь, где им будет выделен особый духовник, который и исповедует, и причастит.

В качестве новогоднего подарка в конце декабря 1744 года мини-колония получила от Ея Императорского Величества три большие бочки венгерского вина и более двух десяток различных водок. «Обрадуй и заплати Господь Бог Ее Императорскому Величеству нашу всемилостивейшую государыню…», – отвечали узники[127]127
  Стасов В. В., «Брауншвейгское семейство», рукопись, РНБ, Ф.738 № 1.


[Закрыть].

Но ведь не безродных крестьян Елизавета упекла в застенки. И Анна, и Антон Ульрих – члены европейских фамилий, почему не звонят во все колокола на Западе? Ответ до банальности прост. В близком родстве Анны Леопольдовны не было столь влиятельных особ. А вот у её мужа дядюшки и тетушки были серьезные, хотя бы вспомнить Марию-Терезию да Фридриха II. Первая не вспомнит о своих родственниках в принципе. Хотя, к примеру, Петр III будет все свое недолгое правление подозревать[128]128
  Ж. Л. Фавье./Екатерина. Путь к власти/Якоб Штелин. Мизере. Томас Димсдейл. Мари-Даниэль Корберон. – М.: Фонд Сергея Дубова, 2003.– 384 с.


[Закрыть] австрийский двор в симпатиях к свергнутому Ивану Антоновичу. Но даже эти подозрения канули в пучине глубокого молчания Вены.

А вот у прусского короля маршал де Бель-Иль интересовался, не планирует ли тот вступиться за несчастного племянника. Фридрих отвечал[129]129
  Брауншвейгское семейство. М. А. Корф., Петроград, Типография Главного Управления Уделов, Моховая, 40, 1917


[Закрыть], что между царствующими особами он считает родственниками только тех, кто с ним на ладах. Именно Фридрих напоминал Петру III[130]130
  Письма Фридриха II к Петру III. Екатерина. Путь к власти/Якоб Штелин. Мизере. Томас Димсдейл. Мари-Даниэль Корберон. – М.: Фонд Сергея Дубова, 2003.– 384 с.


[Закрыть] о вероятности мятежа в пользу узника, что освободить его из тюрьмы вполне возможно сделать заговорщикам при помощи иностранных денег. Явно такими предупреждениями дядя не способствовал обретению свободы страдательным племянником.

По сути дела, мы видим, что в вопросах монаршего родства политика превалирует над кровными узами, а приведенные в оправдание прусским монархом слова – не более чем отговорка, ведь другой наш свергнутый правитель – Петр III – будет просто обожателем Фридриха, но и он не дождется от него никакого заступничества в скорбный час. Аналогичную ситуацию с молчанием евпропейских корон мы встречаем и в XX веке; разве мало было родственников среди действующих государей у Николая II и его супруги? Кстати, некоторая нота созвучия в скитальническо-затворнической судьбе последних Романовых и Брауншвегского семейства встречается. У кого из семейств судьба трагичнее, судить как-то неприлично. Вспомним утверждение классика, что каждая несчастливая семья несчастлива по-своему.

Мама, папа, сестрички-братики

Ещё 1 февраля 1742 года Елизавета Петровна в одном из рапортов[131]131
  Стасов В. В., «Брауншвейгское семейство», рукопись, РНБ, Ф.738 № 1., с. 38


[Закрыть], поданных ею, обратила внимание на то, что принцесса Анна и Антон Ульрих содержатся в разных комнатах, пусть и в одном доме. Она соответствующего распоряжения не давала, потому потребовала «отныне вместе быть». Пятого числа ей доложили, что «принцессу Анну с мужем в одни покои свели». Пришло время пожинать императрице плоды своего шага по укреплению изгнанной семьи. В сентябре 1743-го на свет появилась первая из рожденных в неволе.

А ровно через полтора года после Елизаветы Антоновны на свет появляется еще один ребенок. Уже здесь, в Холмогорах. Для того, чтобы роды прошли успешно, барон Корф лично ездил в Архангельск, чтобы найти бабку повивальную (с нее взяли расписку о неразглашении) и кормилицу (было куда сложнее, пришлось действовать и угрозами, и обещаниями, чтобы уговорить жену бочара поехать неведомо куда неизвестно к кому).

Роды прошли. Ребенок появился на свет. Но на сей раз всё оказалось куда серьезнее. Это был мальчик. Его, продолжая наивно верить в умягчение сердец, родители называют Петром в честь отца императрицы. Но в Санкт-Петербурге всё воспринимается совершенно иначе. Елизавета раздражена появлением нового законного (по завещанию Анны Иоанновны) наследника мужского пола. К тому же, полученное имя воспринимается не как жест уважения государыне, а как проявление амбиций – императорское имя. Назвали бы Леопольдом, или Фердинандом в честь родных дедов, было бы спокойнее – понятно, что люди не претендует на российскую историю, живут своим Брауншвейгским мирком. А тут, видите ли, Петр!

И ведь сколько в российской истории было случаев, когда правящая семья никак не могла обзавестись наследником. Это история и Василия III на протяжении нескольких десятков лет, и Федора Иоанновича, и Петра I в последние годы жизни, да и в будущем, Александр I, Николай II.

Да и сейчас в столице сидит на троне государыня, которой никогда не завести своего родного законного ребенка, не сделать его наследником. В 1742 она привезла своего племянника, чтобы вырастить себе преемника, а он совершенно не радует ни внешностью, ни манерами, ни умом[132]132
  Ключевский В. О. Исторические портреты. – М.: Правда, 1990.


[Закрыть]. Но других нет кандидатур, приходится довольствоваться тем, что есть.

А здесь, в далеких Холмогорах, свергнутое семейство, где жена изначально своего супруга терпеть не может – один за другим дает жизнь крепким детишкам, тут вам и мальчики, и девочки. Будь у власти – так это и крепкая династия, и выгодные браки с европейскими монаршими семьями обеспечены.

Правда, приключается с этими здоровыми детьми разная беда в раннем возрасте. Специально уж, или нет, но совпадения уж очень странные. Екатерину маленькую, помним, уронили при совершении переворота. Петр тоже в детстве повредился как-то так, что у него небольшие горбы образовались, ноги были искривлены. Елизавета Антоновна тоже голову в детстве сильно расшибла. Хотя, дети… что с них взять.

Тем временем, барон Корф убеждал Елизавету, что не следует везти семейство в Соловецкий монастырь. В Холмогорах они находятся под надежной охраной, а там, в строгом монастыре, возможно и волнения спровоцировать. Ведь, как говорил Корфу архиерей, который в той обители жил двадцать лет, не допускаются на территорию монастыря не только женщины, но даже мужчины безбородые, даже скотина женского пола. А привести им туда людей жить, среди которых немцы, женщины – может быть оскорбительно. Да и доступ к монастырю большую часть года ограничен – неизвестно, что там будет происходить с семейством. К тому же как наладить снабжение семьи – не на шею же местной братии их определять, а везти для узников продукты придется из Устюга или Архангельска, а это связано с большими издержками.

22 марта 1745 года Елизавета с его доводами согласилась, издав соответствующий указ. По нему «известных персон» следовало впредь содержать в Холмогорах, в том же доме, где и находились к тому времени[133]133
  Геннади Григорий Николаевич. Об Иоанне Антоновиче. Статья. 1850-е г.г., Рукопись., Фонд Геннади Г. Н., Ф№ 178, № 66, РНБ.


[Закрыть]. Но следовало предпринять дополнительные меры – огородить церковь, в которой они бывают, высоким забором, чтобы никто с архиерейского двора их видеть не мог. Вход в храм тоже был перенесен с этой же целью.

Добившись того, что в Соловки Брауншвейгское семейство не отправят, барон Корф получил и новости для себя – его служба здесь заканчивалась. Следовало возвращаться в Петербург, а дела передать майору Гурьеву. Но, как нам уже известно, Елизавета практиковала дополнять свои указы новыми вводными. Так и теперь Корфу, прежде чем вернуться, следовало поговорить с принцессой Анной в очередной раз о том, кому она раздала свои «алмазные вещи», так как многие из них так и не были обнаружены. К этому поручению было собственноручно приписано императрицей: «А ежели она запираться станет, что не отдавала никому никаких алмазов, то скажи, что я принуждена буду Жулию (Менгден) разыскивать, то ежели её жаль, то она её до такого мучения не допустит»[134]134
  Там же


[Закрыть]. Думается, что такой аргумент не мог не подействовать на Анну Леопольдовну. Она дружить и дорожить близкими людьми умела, потому, скорее всего, рассказала об алмазах всё, что было ей известно. Где и у кого они оказались, мы не знаем, так как Елизавета ждала от Корфа личный доклад по возвращению. Но предположить судьбу некоторых камней можем – тут мог быть замешан любимый Мориц Линар, который, по некоторым свидетельствам взял с собой приличное количество драгоценностей, чтобы в Европе изготовить корону для планируемой некогда коронации Анны II. Церемонии не состоялось, а значит сырье и деньги, в количестве, весьма превышающем ранее озвученное Юлианой Магнусовной, могли оставаться у саксонского графа.

Но и на этом поручения не исчерпывались. Прилагалось еще одно указание, но оно уже больше не уезжающему барону, а тем, кто остается сопровождать дальнейшую жизнь Брауншвейгского семейства. Было сказано, что если кто умрет из узников, то тела их следовало подвергнуть необходимым анатомическим процедурам, а затем в спирте скорейшим образом прислать «к нам» в сопровождении специального офицера. Впрочем, это касалось Анны и Ивана Антоновича, в отношении остальных требовалось также провести анатомию и поместить в спирт, но отсылать в Петербург тела не следовало – надо было сообщить и ждать указаний. Интересно, что все эти распоряжения Корф должен был дать Гурьеву устно, не передавая самого документа – «цыдулу» следовало назад привезти.

Но почему столь разный подход ко всем? В первую очередь, фигуры Анны Леопольдовны и бывшего императора Иоанна известны всем, фигурируют в указах, манифестах, их кончина должна быть четко зафиксирована не только в документах, но и наглядно, чтобы никаких слухов не плодить, чтобы самозванцы не появились. Да и самой государыне будет спокойно, если лично своих родственников в последний путь проводит, избежав любых приключений на этом фоне. Про остальных детей общественность не очень осведомлена, а Антон Ульрих уже никого не волнует, но каждый такой случай следует рассматривать отдельно, потому и приказано сообщать и ждать ценных указаний. Но вскоре уже Гурьеву поступило дополнительное поручение, которое касалось непосредственно посмертной судьбы Ивана Антоновича. Указывалось, что если случится ему умереть раньше, чем родителям его, то прежде показать его мертвое тело Анне и Антону Ульриху, лишь потом отправлять в Санкт-Петербург. Этим шагом императрица старалась исключить возможность повторения истории, когда в 1605-м году Мария Нагая, мать царевича Дмитрия Угличского признала им въехавшего в Москву Лжедмитрия I, тем самым дополнительно легализовав самозванца.

Впрочем, все Брауншвейгские ещё молодые, здоровые. К чему сейчас о погребении волноваться?

За прошедшие одиннадцать месяцев с рождения Петра Антоновича Брауншвейгского, императрица как-то свыклась с мыслью о продолжении этого рода и новом мужском наследнике, но ей несут уже новое сообщение. Снова роды. И года не прошло, а снова успешно на свет появился очередной холмогорский мальчик. А имя не Антон и не Ульрих – самый настоящий русский Алексей. В прошлый раз была отсылка к отцу Елизаветы, теперь к деду. Тут ещё всё сложнее – это же общий их с Анной Леопольдовной предок. Может быть, попытка напомнить, что они её родня, но с другой стороны если посмотреть… государыня даже не стала развивать эту мысль – изорвала поданный ей рапорт[135]135
  Пчелов Е. В. Дамский век русской истории. М. – 2020.– 152 с: ил.


[Закрыть]. «Уже пятеро детей. Сколько ж их ещё будет?», – наверняка, в сердцах подумала императрица. Ведь её кузине всего 27 лет. Репродуктивный возраст в самом разгаре.

Нисколько больше не будет. Всё на этом. Елизавете Петровне сообщили, что принцесса Мекленбургская не пережила последствий последних родов и отдала Богу душу. Не будем думать плохо про правительницу и допускать мысль, что ее эта новость обрадовала, сообщим лишь дальнейшие действия.

От Антона Ульриха потребовали, чтобы он лично написал письмо, в котором бы сообщил эту прискорбную новость. Требовалось это, чтобы избежать кривотолков и иметь подтверждение, что умерла Анна от естественных причин. При этом, следовало ему так написать его, чтобы не упоминать роды, лишь только огневицу – жар или лихорадку. Ни у одного из историков мы не нашли упоминания наличия такого письма, наверняка оно имело место, но все равно по своему содержанию не в полной мере устраивало, потому и кануло в Лету.

Я. П. Шаховской, обер-прокурор Святейшего Синода, сообщал[136]136
  Я. П. Шаховской. Приложения к «Запискам». Империя после Петра. 1725–1764/Яков Шаховской. Василий Нащокин. Иван Неплюев. – М.: Фонд Сергея Дубова, 1998.


[Закрыть], что 19 марта 1746 года Елизавета повелела ему объявить Синоду, чтобы умершую Анну Леопольдовну погребли в Троицком Александро-Невском монастыре в Санкт-Петербурге. Похороны должны были пройти по церковному чиноположению, осуществить его следовало духовным персонам. Каких-либо иных церемоний производить не дозволялось. Особенно императрица отметила, как надлежит именовать усопшую – исключительно «благоверная принцесса Анна Брауншвейг-Люннебургская». Конечно же, мужа и детей на похоронах не было.

К восьми утра 21 марта собралась ко двору знать выразить свое соболезнование. А к десяти часам в Александро-Невский монастырь прибыли императрица Елизавета и великая княгиня Екатерина (да, она уже была в России). В черных платьях, в окружении придворных. По некоторым свидетельствам, императрица даже изволила плакать. Скорее всего, так и было. Елизавета была дамой импульсивной, не могла не чувствовать себя, пусть и опосредованно, но частично виновной в столь ранней смерти своей родственницы. Понимала она, что ничуть не лучшая судьба ждет оставшегося Антона Ульриха и его детей.

«ИДИОТ, – а, м. 1. Человек, к-рый страдает врожденным слабоумием. 2.Глупый человек, тупица, дурак (разг. бран.). II уменьш. идиотик, – а, м. (к 1 знач.; обычно о ребенке). II ж. идиотка, -и.»

Словарь С. И. Ожегова[137]137
  https://slovarozhegova.ru/


[Закрыть]

В. В. Стасов – известный публицист и архивист второй половины XIX века, готовил по поручению директора Библиотеки М. А. Корфа информацию о Брауншвейгском семействе для императора Александра II. В своей рукописи момент ухода из жизни Анны Леопольдовны он завершает словами: «…детям приходилось вдруг лишиться матери и остаться с одним идиотом отцом». Его начальник решил смягчить формулировки. Зачеркнул слово «идиотом», но дописал потом карандашом: «почти идиотом». По всей видимости, подобное отношение к Антону Ульриху было сформировано и из записок современников, и из его писем, в которых он выставляет себя в совершенно нелепом свете. Такие записки мы еще упомянем. Впрочем, они в большей степени говорят не об ограниченности ума, а о страхе и попытке сберечь себя и своих детей.

О жизни оставшейся Брауншвейгской фамилии, а это, если не считать Ивана, были Антон Ульрих и дети: Екатерина, Елизавета, Петр и Алексей, мы знаем очень мало, а то, что известно, не может не вызывать печаль относительно того, в каких условиях им приходилось жить.

Помните, в самом начале их поездки из Петербурга императрица Елизавета требовала у приставленного к ним генерала-аншефа Салтыкова, чтобы никакой нужды у семейства не было, чтобы оказывался им почет и уважение? Со временем снижались не только чины главных надзирателей, но и требования к условиям содержания.

Постепенно эта жизнь все меньше отличается от той, которую ведут настоящие заключенные-уголовники, изолированные от общества за жестокие злодеяния.

Когда уезжал Корф, он оставлял своему преемнику инструкцию из двух десятков пунктов. Уже из нее мы видим, что семье не разрешалось общение не только с посторонними, но даже с людьми из охраняющей и обслуживающей команды, за исключением тех, кто имеет на то письменное разрешение. Кормить их следовало «без излишеств», хоть и рекомендовалось закупать провизию в «пристойных местах». Одежду, как для семейства, так и для остального штата, следовала брать из имеющегося, докупать только в случае если недостает. Значит, носить следовало каждую вещь, пока не износится.

Но принявший эту инструкцию Гурьев всячески спешил избавиться от своих холмогорских обязанностей, регулярно просил вернуть его к прежней службе.

Из писем уже нового надзирателя над семейством Максима Вымдонского начала 1750-х годов[138]138
  Холмогорская секретная комиссия: Грустная повесть об ужасной судьбе российского императора и его семьи, написанная Владимиром Стасовым для другого императора и извлеченная с архивной полки для читателя Леонидом Левиным. – Архангельск: Сев. – Зап. кн. изд-во, 1993.


[Закрыть] мы видим дальнейшее ухудшение ситуации. Денег на содержание узников и всей команды катастрофически не хватало. Терпели нужду Антон Ульрих и четверо детей (которые оставались при нем) даже в самых базовых человеческих потребностях. Им нечего было носить. Дети росли, одежда изнашивалась. Новая поступала редко. Дошло до того, что отец семейства просил переделать его единственный кафтан на платья для детей. Несмотря на то, что эта одежда была единственной, которая оставалась ему впору – сильно располнел принц в заключении.

В марте 1753 года он писал императрице, что «не могу получить ни для себя, ни для детей своих никакого платья, а в еде и питье также чувствительна значительная разница, и я сообщил об этом приставленным ко мне офицерам, но не могу получить от них никакого положительного ответа. В другом письме того же года принц сообщал, что просил башмаки и обувь для себя и детей, но не получил ответа, отдал тогда чинить старые, но оказалось, что их уже никак не исправить»[139]139
  Стасов В. В., «Брауншвейгское семейство», рукопись, РНБ, Ф.738 № 1.


[Закрыть].

Не получали они и должного медицинского ухода. Старались обходиться теми средствами, которые сами могли обеспечить, перетерпеть, а уж при сильном жаре – опять же самостоятельно пускали себе кровь. Призвать доктора можно было, но делали это крайне редко, так как приходящий лекарь непременно издевался над заключенными: то шуточно излишне расшаркивался перед ними, то насмехался, а то и просто кричал. Ему уже и говорили: «Хочешь дай лекарство, не хочешь – не давай, только не ругайся». Хорошо хоть дети заболевали не часто. Хорошее, качественное потомство получилось у Антона Ульриха и Анны Леопольдовны: выжили все родившиеся, редко болели даже в заключении, успешно перенесли оспу.

Немаловажно здесь, что жили они вместе. Были семьей, общались, мечтали, заботились друг о друге. Отец, худо-бедно, по мере своих возможностей, учил детей читать, писать, рассказывал о мире. О хорошем образовании, конечно, не могло быть и речи. Антон Ульрих в принципе переживал, не окажется ли преступлением домашнее обучение грамоте, оттого и писал ходатайство на имя Елизаветы Петровны, разрешить познавать, читать и писать, аргументируя высокими мотивами, как теми, что дети живут и ничего не знают о Боге, не знают о Слове Божьем. Императрица не сочла необходимым отвечать. Это можно было понять по-разному. Предпочли счесть не как отсутствие разрешения, а как молчаливое согласие. Чтению обучились, писать тоже (правда, нельзя им было письма слать, да и не было знакомых адресатов у них в целом мире). Иностранных языков детям отец не давал, хотя владел, по крайней мере, немецким, французским. Судя по всему, считал это излишним. Антоновичи говорили только на русском языке, да притом с проявившимся у них северным поморским выговором[140]140
  Твой восемнадцатый век / Натан Эйдельман. – М.: Вагриус, 2006.


[Закрыть].

Из одного окна члены семьи могли видеть только часть реки, песчаную большую дорогу из другого, третье окно выходило в сад, где росли березы, папоротник и крапива. В сад они могли выходить, прямо из своих комнат по лестнице. Эта возможность представляется чуть ли не райской, если сравнить её с тем, в каких условиях жил Иван Антонович. В саду им позволялось[141]141
  Вейдемейер А. И. Жизнеописание семейства принца Антона Ульриха, со времени заключения оного: (Из кн.: Вейдемейер А. И. Обзор главнейших происшествий в России, с кончины Петра Великого до вступления на престол Елизаветы Петровны. Изд. 4-е. Ч. 3. Спб., 1848, с. 1–31 второй паг.). – 1848


[Закрыть] не только ходить и дышать, но работать, вести небольшое хозяйство, включающее даже кур и уток. А это уже возможность сохранять свой человеческий облик, совершая осмысленную полезную деятельность, поддерживать свое здоровье, занимаясь физическим трудом. А в качестве особого развлечения, которое, надо полагать, случалось далеко не каждый день, можно было на карете с лошадьми отъезжать от дома на целых 200 саженей, что равняется почти половине километра. В этом путешествии они могли видеть, например, помимо своего места пребывания еще и луг, мечтали на нем погулять, но им это уже было не дозволено.

Но и следует отметить, что в общем, жизнь всей этой холмогорской компании, включающей в широком смысле и охрану, и служителей – не была тихой. Взрослые, да притом молодые, люди были заперты в одном помещении. Оттого и проявлялись склоки, страсти, скандалы. Главный надзиратель Максим Вындомский был человеком тщеславным, любителем выпить, вспыльчивым. Он умудрился рассориться с командой – постоянно писал в Петербург доносы на всех, обвиняя во всех грехах: от пьянства, до покушения на свою жизнь.

Фрейлина Бина Менгден в череде своих связей родила от лекаря ребенка в 1749 году. После родов её и ранее склочный характер стал совершенно невыносимым, вплоть до того, что она шла на самые немыслимые поступки. Известен случай, когда Антон Ульрих в слезах разыскал офицеров, чтобы сообщить, что к нему в покои явилась Бина, подняла шум и крик, да намеревалась пройти в комнату, где лежали больные оспой дети. Принц её не пускал. Менгден устроила истерику, кричала, что как он её хочет бить, так и государыню он бить собирается. Чем дальше, тем её расстройство становилось всё хуже. Бина была сначала помещена в одиночное заключение, а через несколько лет изоляции отправлена в Ригу, где её ждала смерть от рук грабителя. К делу это, конечно, не относится, но упомянули, чтобы распрощаться с этой женщиной в нашей книге.

Кстати, что касается отношений принца с прекрасным полом, то Антон Ульрих не впал в целибат после смерти супруги, а состоял в отношениях известной степени с женщинами из обслуживающего персонала. Он даже периодически обзаводился новыми внебрачными детьми[142]142
  Вейдемейер А. И. Жизнеописание семейства принца Антона Ульриха, со времени заключения оного: (Из кн.: Вейдемейер А. И. Обзор главнейших происшествий в России, с кончины Петра Великого до вступления на престол Елизаветы Петровны. Изд. 4-е. Ч. 3. Спб., 1848, с. 1–31 второй паг.). – 1848


[Закрыть] (эти дети в 1780-х получат от императрицы пожизненные пенсионы, а одна из дочерей по имени Амалия выйдет замуж за поручика Карикина).

Принц вообще казался окружавшим его в Холмогорах людям человеком обаятельным. «Сам батюшка» его называли. Эдакий толстенький добрый чудак, перед всеми заискивающий, который любит, когда его кто угостит пирогом, да и сам готов делиться с караульными всем, что у него есть, а было у него не много – дарил он обноски своих шелковых чулок да износившиеся и ставшие тесными одежды. Мог и водкой угостить, ему она была положена, поставлялась, – наливал тайком и караульным и вполне открыто угощал заходившего к нему, в первую очередь, по этой причине Вындомского[143]143
  Стасов В. В., «Брауншвейгское семейство», рукопись, РНБ, Ф.738 № 1.


[Закрыть].

В Шлиссельбург

Про Ивана Антоновича родные, конечно же, вспоминали, только не знали, что с ним стало. У Елизаветы Антоновны, старшей из сестер, хранился в качестве главной и единственной семейной реликвии старый рубль с изображением профиля её брата, которому довелось когда-то числиться главой государства.

В 1755 году был задержан конокрад, который оказался известным в те годы авантюристом и беглым преступником Иваном Зубаревым. Следствие выяснило, что человек этот прибыл недавно из-за границы, где попал под влияние Кристофа Манштейна. Того самого, который когда-то арестовывал Бирона, а потом после прихода к власти Елизаветы и опалы, бежал в Пруссию, поступил там на службу и был теперь генерал адъютантом у Фридриха Великого. Вот этот самый Манштейн завербовал Зубарева, ввел его в заговор, в котором участие принимал еще, судя по всему, брат Антона Ульриха – генерал-майор прусской армии Фридрих-Франц Брауншвейг-Вольфенбюттельский. Зубарев должен был прибыть в Холмогоры, попасть к герцогу Брауншвейгскому и подготовить его и Ивана Антоновича к побегу. Следовало добраться им до Архангельска весной, где за ними прибудет корабль из Пруссии под видом торгового судна. Далее план был в том, что как только узники окажутся на свободе и заграницей, прусский король объявит войну Елизавете и приведет на трон снова Ивана. Зубарев, утверждал, что для выполнения порученного и прибыл в Россию, стал перетягивать на свою сторону раскольников, но был задержан.