Текст книги "Хроника духовного растления. Записки офицера ракетного подводного крейсера «К-423»"

Минер Прокопец Николай Захарович и украинская деревня

С Николаем Захаровичем Прокопцом мы дружили семьями. Родом он был с украинской деревни из-под Днепропетровска. В 1977 году Николай через свою сестру, работающую в украинском колхозе, купил автомобиль «Жигули» и пригласил меня с женой во время очередного отпуска в гости. Заодно я как имеющий к этому времени большой водительский стаж должен был помочь перегнать автомобиль с Украины в гарнизон Гаджиево. Когда мы с женой приехали на отдых в украинский колхоз, я был сражен наповал благосостоянием местных колхозников. Конечно, местный самогон, который называется «горилкой», лился рекой, как и в российских деревнях. Но жизненный комфорт и благосостояние местных колхозников были несравнимо выше комфорта и благосостояния колхозников черноземных районов Тамбовской области. Дороги были асфальтированы, а добротные дома с летними кухнями строила для колхозников бригада местных колхозников из прекрасного леса и пиломатериалов в кредит за будущую зарплату. Сумма кредита составляла мизерную часть от колхозной зарплаты. Но больше всего меня поразило то обстоятельство, что все дома и даже летние домики местных колхозников были газифицированы! Дома были оборудованы системой общей подачи холодной и горячей воды и имели канализацию. Ничего этого в тамбовских деревнях не было и в помине. Сибирская газовая труба лежала в двух километрах от моей родной деревни, но во времена советской власти и подумать было невозможно, чтобы из этой трубы сделать отвод для газификации коренного русского крестьянства черноземных областей России. Частные дома колхозники строили самостоятельно и только из ворованных материалов. Официально колхоз не имел права отпускать колхозникам строительные материалы даже по повышенной цене. Многие главы семей при строительстве личных новых подворий так перенапрягались духовно и физически, что преждевременно умирали самым неожиданным образом в полном расцвете сил. Смерть над новостройкой висела как дамоклов меч. В редкой новостройке кто-нибудь не умирал после окончания строительства. За время коротких двух недель пребывания в украинской деревне я, конечно, не мог разобраться во всех тонкостях колхозного быта, но сами местные крестьяне были довольны своей жизнью и условиями труда. Если комфорт и быт украинских крестьян и не соответствовал понятиям коммунизма, то уж понятиям развитого социализма он полностью соответствовал. Я уверен, что если бы такие комфортные жизненные условия были обеспечены в черноземных и нечерноземных центральных областях России, то никто бы из них не бежал куда глаза глядят. Я не буду доказывать, но совершенно ясно, что партия умышленно дискриминировала крестьянское население России, создавая в деревнях невыносимые условия жизни. Практически во всех других союзных республиках СССР жизненный комфорт и бытовые условия труда и отдыха были на порядок выше, чем в самой Российской Федерации.

Кола и семейная жизнь 1971 года

В 1971 году, после перехода ПЛ «К-423» на постоянное базирование в гарнизон Гаджиево я не только успевал совмещать должности командира ЭВГ с партийной нагрузкой и исполнением обязанностей командира минно-торпедной боевой части, но я еще и раза два в месяц, в ночь с субботу на воскресенье, успевал съездить в поселок Колу, под Мурманском. После Северодвинска жена не захотела жить в одиночестве в глухой тамбовской деревне у моих родителей, а квартиру мне, даже, несмотря на то, что у меня уже была дочь 1968 года рождения, никто дать не обещал. Жена переехала в Колу, где у ее родной тетки по отцу, раскулаченной в 1929 году в тамбовской деревне, имелся частный пятистенный дом на два входа, расположенный в 100 метрах от Кольского пивзавода. Жить в Североморске в гостинице было не по карману даже жене офицера-подводника, а в Коле у тетки она жила бесплатно. При отсутствии жилья в гарнизон Гаджиево как пограничную зону строгого контроля жену пропустить не могли ни при каких условиях, а здесь, в Коле мы хоть изредка могли встречаться на нейтральной территории бывшей раскулаченной прямой родственницы моей жены. Звали ее тетя Саня, и относилась она ко мне и моей жене с полным радушием и гостеприимством. Обе ее дочери получили высшее образование и жили в государственных квартирах Мурманска. Через нее я и выяснил, что не только северодвинские верфи, но и строительство, а затем и устойчивое функционирование предприятий мурманского региона в основном обеспечены семьями раскулаченных крестьян центральных черноземных областей России и их потомками. Во время этих коротких посещений жена настойчиво просила что-нибудь предпринять, чтобы она могла перебраться в Гаджиево, и мы могли, наконец, жить одной семьей. Действительно, мы поженились 5 февраля 1965 года, у нас уже почти трехлетняя дочь, но за шесть лет мы были вместе не больше 10–12 месяцев. Проходили лучшие годы, и отсутствие жилья было нашей общей болью. К тому же жена очень хотела работать, но не имела прописки, а без прописки в советские времена на работу не брали. Настойчивость жены и ее желание переехать поближе к месту моей службы натолкнули меня и других таких же женатых офицеров-бедолаг из нашего экипажа на поиск нестандартных решений из безвыходной ситуации.

Рыбацкие бараки губы Сайды и первое жилье

Скоро мы обнаружили, что в пяти километрах от гарнизона Гаджиево существует вполне приличный законсервированный поселок из деревянных домов барачного типа. До размещения базы атомных подводных лодок в бухте Ягельной в дальней мелководной бухте Сайда размещался рыболовецкий колхоз. Когда первые атомоходы пришли в бухту Ягельную и руководство флота приступило к строительству гарнизона Гаджиево, гражданских рыбаков выселили, а их деревянные бараки не разрушили, а законсервировали. Потом бухту Сайда избрали в качестве базы бригады законсервированных надводных кораблей маломерного водоизмещения, и часть законсервированного барачного жилья заняли офицеры и мичманы из обслуживающего персонала законсервированной бригады. Большинство квартир в бараках пустовали, и хотя в них отсутствовало водоснабжение и не было туалетов и канализации, но было проведено электрическое освещение, действовало водяное отопление от центральной котельной и стояла резервная кирпичная печь на случай выхода из строя центрального отопления.

Как говорят, на безрыбье и рак рыба. Женатые офицеры и мичманы нашего экипажа, в том числе и я, сходили пешком по сопкам в этот удивительно удобно расположенный поселок, и каждый выбрал себе понравившуюся квартиру. Бараки были двухэтажные. По скромности и по должности я выбрал себе однокомнатную квартиру на первом этаже, а для своего «шефа» начальника РТС Валеры Шадрина «застолбил» на втором этаже «шикарную» барачную квартиру из двух комнат. Скоро общими усилиями мы получили разрешение на жительство в барачных квартирах законсервированного поселка Сайда и пропуска на въезд в строго охраняемую пограничную зону для наших жен и детей. Вынужденными поселенцами этой барачной зоны стали офицеры нашего первого экипажа «К-423»: мой начальник и начальник РТС Валера Шадрин с женой и ребенком, штурманенок Виталий Епифанов с женой и грудным ребенком, начальник химической службы Иван Клищенко со своей семьей и я с женой и трехлетней дочерью. В других бараках жили семей пять мичманов нашего экипажа, а также и немало семей офицеров и мичманов с других экипажей гарнизона Гаджиево. Так что скучно не было. В поселке работал продуктовый магазин, а местный пекарь выпекал в небольшой пекарне такой вкусный ржаной хлеб, что я такого не ел даже в глубоком детстве, когда бабушка выпекала хлеб в деревенской русской печи. Этот местный умелец владел какой-то особой технологией, и по воскресным дням за домашним хлебом необыкновенной выпечки, а заодно и к нам в гости приходили многие наши сослуживцы. Школа в этом странном поселке отсутствовала. Жена, как только мы обустроились в своей первой в жизни барачной однокомнатной квартире, тут же устроилась работать «шкипером» в бригаде кораблей консервации. «Шкипер» – это официальное наименование должности заведующего хранилищем долговременного хранения шкиперского имущества кораблей консервации. На работу и с работы военнослужащих и служащих кораблей консервации доставлял небольшой моторный катер под псевдонимом «дора». Точно такая же «дора» ежедневно, часов в шесть утра, отправляла семейных офицеров и мичманов атомных подлодок из губы Сайда в гарнизон Гаджиево.

Счастливая жизнь в рыбацком бараке

Сколько себя помню в этот период, обратно нам приходилось возвращаться только пешком. «Дора» совершала последний рейс из Гаджиево в Сайду в 18 часов 30 минут, а подводники в это время еще служили. Никто и никогда не подумал сделать дополнительный вечерний рейс хотя бы часов в 9 вечера специально для офицеров и мичманов плавсостава. Да и в гарнизон Гаджиево «дора» ежедневно бегала утром и вечером не ради подводников, а чтобы забрать и доставить в гарнизон Гаджиево командный состав бригады кораблей консервации и служащих этой бригады, которые имели жилье в гарнизоне Гаджиево. Бухта Ягельная, которая была оборудована под базу атомных подводных лодок, имела глубины под пирсами и причалами до пятидесяти метров и располагалась значительно мористее губы Сайда. По этой причине в ветреную погоду атомные лодки сильно раскачивало у причалов, и тогда по гарнизону Гаджиево объявлялся сигнал «Ветер-1». По этому сигналу все экипажи по боевой тревоге прибывали на свои корабли, укрепляли швартовые и не покидали корабль, пока действие сигнала не отменялось. Если сигнал «Ветер-1» объявлялся в течение рабочего дня, то мы, жители поселка Сайда, как и все члены экипажа, ночевали в прочном корпусе своих подводных лодок. Если же сигнал «Ветер-1» объявлялся, когда мы были «дома» в своих бараках поселка Сайда, то руководство бригады кораблей консервации запрещало катеру «доре» покидать причалы Сайды, и напрасно прождав в 6 утра катер кораблей консервации, мы, счастливые от неожиданного отгула, расходились по своим квартирам. За эти редкие подарки судьбы никто нас не ругал и не наказывал. Командир лично запретил пешком приходить на корабль, если катер вовремя не забирал нас утром на пирсе губы Сайда. Отсутствие нескольких человек разнородных специальностей никак не влияло на способность экипажа укрепить швартовые концы, чтобы корабль ветром не оторвало от стенки причала. Когда сигнал «Ветер-1» снимали и мы приходили на корабль отдохнувшие и посвежевшие, жители гарнизона Гаджиево, хмурые и не выспавшиеся после ночного сна в душных каютах прочного корпуса, открыто завидовали нашему особому положению.

Кроме короткого морского пути существовала и длинная, километров в 10–12, автомобильная дорога из насыпной щебенки, проложенная между сопок, которая соединяла гарнизон Гаджиево и барачный поселок Сайда. По этой дороге из местного военного совхоза в молочных бочках ежедневно привозили парное молоко, за которым около гарнизонного магазина заранее выстраивалась огромная очередь. Политическое руководство военного гарнизона в лице члена Военного совета Сидоренко могло бы организовать доставку офицеров и мичманов плавсостава своим усиленным военным катером или выделить для этих целей какой-нибудь полугрузовой микроавтобус. Но быт и жилищные условия плавсостава атомных подводных лодок мало волновали Сидоренко и его подопечных. Я даже сомневаюсь, знали ли они, что часть офицеров и мичманов плавсостава живут в бараках поселка Сайда. Ни один замполит, а тем более представитель политотдела там ни разу не появился.

Примеры черствости и бездушия

Но, написав эту фразу, я вспомнил один случай, который покорежил мою душу своей жестокостью и черствостью, и просто обязан рассказать о нем. В августе 1972 года отборочная комиссия политотдела готовила праздничный концерт художественной самодеятельности к ноябрьским праздникам, и замполит уговорил меня выступить перед комиссией с авторским стихотворением «Возвращение». Это стихотворение я написал еще курсантом, когда у меня не было денег и я подрабатывал, отправляя свои сырые вирши в местные газеты. После их опубликования я получал «гонорар» рублей в 5—10 и щедро растрачивал этот «гонорар» на угощение своих сокурсников пивом и водкой. Однажды флотская газета ЛенВМБ объявила конкурс на короткую поэму. Денег у меня в это время не было, и я в течение двух часов лекции накропал душещипательную поэму о возвращении матроса срочной службы домой и его беседе с отцом – участником боев с немцами непосредственно в родной деревне. Неожиданно я получил за это стихотворение третью премию в размере 160 рублей и был несказанно удивлен и рад такому щедрому подарку. Об отсутствии у меня поэтического таланта я знал и никогда не стремился стать официальным поэтом. Во время службы на корабле писать стихи даже для себя было некогда, и я полностью забросил это творчество. Но свою поэму помнил, и с чувством прочитал ее перед членами отборочной комиссии. Меня тут же включили в основной состав праздничного концерта художественной самодеятельности в честь годовщины Революции, а так как тренироваться мне было не нужно, то до дня концерта меня оставили в покое.

Каково же было мое удивление, когда за неделю до этого концерта весь наш экипаж отправили в плановый отпуск, в связи с изменением сроков боевого патрулирования. Я бросился к замполиту, чтобы он вычеркнул меня из участников концерта, но не тут-то было. Политотделу было глубоко плевать на наши корабельные планы, но и командиру было глубоко плевать на планы политотдела. Меня освободили только от санатория, а старпом вручил в руки отпускной билет с началом отпуска с 1 ноября 1972 года и сказал, что я могу дожидаться концерта за счет собственного отпуска, а могу проигнорировать этот концерт и уехать в отпуск на родину. Прямо скажем, я попал в щекотливое положение. Обмануть организаторов концерта и уехать в отпуск я не мог в силу человеческой порядочности. Да и не мог я седьмого ноября вечером попасть из бараков поселка Сайда в дом офицеров гарнизона Гаджиево, так как катер «дора» по вечерам не ходил в гарнизон Гаджиево. Мы с замполитом пошли к начальнику дома офицеров, и тот заверил меня, что вечером в день концерта за мной в Сайду придет «уазик» и доставит меня на концерт и обратно. Пришлось согласиться. Неделю я провел отпуск в Сайде, делая лыжные прогулки в условиях полярной ночи, и тайно завидовал моим сослуживцам, которые грелись под осенними лучами в черноморском санатории «Аврора». Действительно, 7 ноября вечером появился у подъезда «уазик» с матросом за рулем и увез меня на концерт в дом офицеров в шинели, но в черной парадной форме с кортиком. Выступил я успешно и заработал бурные аплодисменты, вот только ни начальника дома офицеров, ни «уазика» с водителем найти после концерта я так и не смог. Чертыхаясь и вспоминая недобрыми словами всех на свете политработников, я пять километров брел в одиночестве по продуваемым зимними ветрами сопкам, и жалел о бездарно растраченной неделе отпуска и «утерянном» санатории. Никто не сказал мне за это даже спасибо. Да и на ускорение получения жилья в гарнизоне Гаджиево это никак не повлияло. Никакой официальной гласной очереди на получение жилья не было. Этот процесс был покрыт мраком тайны, хотя я со своим деревенским прошлым не очень тяготился условиями своего барачного быта – с туалетом на улице и питьевой водой из неглубокой речки Сайды. Я даже издевался над своим «шефом» Валерой Шадриным, что ему приходилось преодолевать со второго этажа большое расстояние до уличного туалета, а я сразу после выхода из квартиры оказывался на улице.

Как я стал начальником РТС

Выше я упоминал о двух случаях, когда командир экипажа отвел меня от неминуемого наказания. Третий случай, который по воле командира Кочетовского Ивана Ивановича резко изменил мою карьеру и превратил меня из командира электронно-вычислительной группы № 1 в начальника РТС, произошел уже после того, как подводная лодка «К-423» вступила в боевой состав ВМФ и прибыла в 19-ю дивизию 3-й флотилии стратегических подводных сил гарнизона Гаджиево Северного флота. Мы на «хорошо» и «отлично» отработали все элементы корабельных задач и выполняли практические торпедные и ракетные стрельбы, когда мой прямой командир и начальник радиотехнической службы Шадрин Валерий Степанович доложил командиру корабля, что на боевую службу он идти отказывается. Конечно, этот отказ не был выражен в грубой форме прямой трусости. Просто Шадрин доложил командиру, что сдать все зачеты на допуск к самостоятельному управлению радиотехнической службой он не в состоянии, а отправлять на боевую службу не оформленного приказом о допуске к самостоятельному исполнению своих обязанностей офицера запрещено руководящими документами. Шадрин прекрасно знал свои обязанности и четко их исполнял на берегу и на выходах в море, но свои слабые знания он использовал как формальную причину для того, чтобы его сняли с должности и списали с плавсостава на береговые объекты Северного флота. Кроме офицеров электронно-вычислительной группы 1969 года выпуска в радиотехнической службе был и грамотный, допущенный к исполнению обязанностей по занимаемой должности инженер и начальник гидроакустической группы, офицер 1968 года выпуска Виктор Лобко. По традиции начальника РТС и выдвигали из инженеров и командиров гидроакустических групп. Тем более, что сам Виктор Лобко просто рвался поскорее занять должность начальника РТС, взамен отставленного от исполнения своих обязанностей Шадрина Валерия Степановича. Но командир корабля распорядился по-другому. Не знаю, как он сумел убедить замполита, флагманского специалиста и командование 19-й дивизии, но он вызвал меня «на ковер» и спросил, согласен ли я вступить в должность начальника РТС взамен уходящего на берег Шадрина Валерия Степановича? Я согласился, но предупредил командира, что недостаточно знаю устройство и принципы работы гидроакустического комплекса и не смогу принять непосредственное участие в его ремонте, если в море возникнут какие-нибудь неисправности и неполадки. Командир на это ответил: «В первом автономном плавании ремонтировать комплекс гидроакустики будет Виктор Лобко, а для твоей поддержки на корабль будет прикомандирован допущенный начальник РТС. За два с половиной месяца автономного плавания ты подготовишься по всем вопросам зачетного листа, а по приходе на базу сдашь зачеты флагманским специалистам и только тогда официально вступишь в должность начальника РТС первого экипажа ПЛ «К-423».

Я понимал, как тяжело мне придется в автономном плавании исполнять прямые обязанности командира ЭВГ (вместе с техническим балластом в лице Гены Костина), дублировать обязанности начальника РТС, да еще и пополнять свои знания огромным количеством руководящих документов по боевому использованию, устройству, ремонту и эксплуатации корабельных радиотехнических средств. Но это был шанс карьерного роста по избранной инженерной специальности, и если бы я испугался трудностей и отказался, то такого шанса могло не представиться еще долгие годы, а прозябать на первичной должности, которая уже была для меня открытой книгой, мне не хотелось. Я дал согласие, и после этого моя жизнь на корабле во время выходов море превратилась в сущий ад. С Шадриным у меня были прекрасные отношения, и, получив указание от командира сдавать мне дела и обязанности, он на выходах в море знакомил меня с работой и правилами эксплуатации технических средств по кругу заведования. Кроме гидроакустических средств и средств вычислительной техники в заведование начальника РТС входили все средства телевизионного наблюдения за состоянием кормовых отсеков и состоянием технических параметров атомных реакторов, а также система опознавания принадлежности кораблей и самолетов к нашим Вооруженным Силам или силам вероятного противника, а также все средства радиолокационного наблюдения и радиотехнической разведки. Валера водил меня по кораблю, знакомил со всеми техническими средствами заведования начальника РТС, показывал, как включать их в работу и как эксплуатировать и использовать по прямому назначению, а также какие документы определяют правила их эксплуатации, ремонта и боевого использования. Параллельно этому я нес во вторую смену и две четырехчасовые вахты на посту КП-2-Р как командир электронно-вычислительной группы. Недели две, в море и у пирса, я принимал от Шадрина Валерия Степановича в свое заведование технические средства РТС, ЗИП, КИП, секретную и несекретную документацию. Потом мы подписали с ним совместный акт, что все радиотехнические средства, секретная и несекретная документация переданы в мое заведование и представили этот акт командиру корабля на утверждение.