Текст книги "Хроника духовного растления. Записки офицера ракетного подводного крейсера «К-423»"

Совмещение обязанностей и служба

Я не знаю, какой приказ издал командир на основании этого акта, но только Валера Шадрин после этого перестал ходить на службу и сидел дома, а я работал и за начальника РТС, и за себя. Перед выходом корабля для контроля шумности его механизмов, который обязательно проводится перед каждым выходом на боевую службу, к нам прикомандировали допущенного начальника РТС с другого экипажа. К сожалению, я забыл его фамилию, хотя этот замечательный, духовно мягкий и обходительный человек был моим наставником во время контрольного выхода и за все время несения боевой службы. Может быть, я и забыл его фамилию потому, что давал он мне наставления и контролировал мою работу начальника РТС только в первую неделю плавания. Формально за техническую исправность, эксплуатацию и боевое использование радиотехнических средств, за дисциплину и знания подчиненных отвечал в полной мере он, прикомандированный начальник РТС. Но он даже не стал принимать от меня технические средства в свое заведование. Прикомандированный начальник РТС с первых дней оценил мое искренне служебное рвение и инициативу и проникся ко мне полным доверием. Во время прохождения контроля шумности я обеспечивал радиолокационный контроль за положением корабля обеспечения, оборудованного специальной гидроакустической системой замера уровня шумности работы механизмов ПЛ «К-423», а после окончания работ, вместе с главным механиком экипажа капитаном 2-го ранга Запретилиным, ходил на обеспечивающий корабль (ГКС) на шлюпке под веслами с совершенно секретным журналом шумности, для занесения параметров «акустического портрета» нашего корабля в данный журнал. Став начальником РТС, я много раз проходил процедуру контроля шумности и после выполнения замеров высаживался вместе с главным механиком корабля на ГКС, где часов шесть мы совместно со специалистами ГКС обрабатывали данные, заносили их в журнал шумности и записывали рекомендации по снижению уровня шумности механизмов подводной лодки. За один замер шумности корабль ГКС приходилось посещать дважды, а то и трижды, если какие-то механизмы сильно шумели и нужно было принять меры для устранения шума. Корабль ГКС по полгода стоял на якоре в Мотовском заливе и не имел возможности принять на борт сигареты и свежие продукты. Отправляясь на ГКС, мы всегда брали в качестве гостинцев для личного состава и командования ГКС блоков пять сигарет, пару «дуковских» мешков свежего мяса и хороших консервов, а также трех– или пятилитровую канистру лодочного спирта. Все это собирается не втайне, а на центральном посту, на глазах членов экипажа. В благодарность за подарки главного механика и начальника РТС командование ГКС угощает чаем и предлагает выпить по рюмке подаренного спирта. Это традиция, потому и нам с Запретилиным Русланом Петровичем предложили на ГКС чай и угостили спиртом. Чаем я угостился, а вот от спирта отказался.

Примечание: «дуковский» мешок представляет собой сумку из плотного полиэтилена. В такие мешки подводники, обслуживающие корабельный «камбуз», собирают пищевые отходы и корабельный мусор и «выстреливают» их за борт сжатым воздухом из специального устройства, которое называется «донным устройством камбуза» или сокращенно «ДУК». Ну, а что такое камбуз, я думаю, вы знаете и без моих объяснений.

Конкурентная борьба за должность начальника РТС

Еще после выхода со специалистами промышленности в ноябре 1970 года на сдаточные испытания в Белом море, когда специалисты промышленности три дня в море беспробудно пьянствовали, а двое интеллигентов из бригады настройщиков электронно-вычислительной машины даже обмочились во сне у меня на боевом посту КП-2-Р, я твердо решил не пить на выходе в море даже положенное по ежедневному рациону питания сухое вино. Все годы, вплоть до своего перевода в июле 1980 года на подмосковный объект я строго выдерживал это правило, хотя и был большим любителем выпить на берегу, в том числе и в корпусе подводной лодки, когда мы стояли у пирса. Это правило стало законом до такой степени, что меня и никогда не тянуло выпить на выходе в море хотя бы каплю спиртного. Вот и при прохождении моего первого ГКС в должности дублера начальника РТС нас угостили не только чаем, но и нашим же лодочным спиртом. Я даже не пригубил рюмки, а главный механик немного выпил, мы что-то покушали, и уже через полчаса шлюпка с матросами ГКС доставила нас на борт подводной лодки, которая в ожидании находилась в надводном положении. Встречали нас свободные от вахты по готовности № 2 офицеры, сверхсрочники-мичманы и матросы срочной службы экипажа. Был в их числе и Виктор Лобко, мой конкурент и первый претендент для назначения на должность начальника РТС. Видимо, он заметил, что Руслан Петрович находится в легком подпитии, а значит, в таком же подпитии должен находиться и я. Желание одним махом устранить конкурента и занять вожделенную должность начальника РТС пересилило его человеческую порядочность, и он побежал к замполиту Сергею Чирков с докладом, что Мальцев вернулся с ГКС в нетрезвом состоянии. Чирков тут же вызвал меня в свою каюту как бы для собеседования о результатах замеров шумности корабля, а сам всячески принюхивался и присматривался, чтобы обнаружить мою нетрезвость или хотя бы запах спиртного. Ни того, ни другого не было и в помине, да я и сам скоро догадался, для чего проводится эта беседа, потому что Чирков был технически туп и мало что смыслил не только в шумности корабля, но и в технических параметрах всех средств подводной лодки. Я рассмеялся ему в лицо и заявил, что на выходе в море не пью и не буду пить не только спирта, но и положенного мне, как любому подводнику по ежедневному рациону, сухого вина. Так мой внутренний «сухой закон» на выходах в море позволил мне избежать позорного отстранения от «кандидатства» на должность начальника РТС. Даже если бы от меня исходил только запах спиртного, замполит Чирков не преминул раздуть бы этот случай до чрезвычайного происшествия и нарушения дисциплины, связанного с пьянством при исполнении служебных обязанностей. Кто-кто, а Чирков-то хорошо помнил, как он продвигал меня в секретари комсомольской организации, а затем, еще не до конца протрезвевшего, вытаскивал из одиночной камеры гарнизонной гауптвахты.

Новые обязанности и применение опыта боевой службы

Во время контрольного выхода и последующей за ним боевой службы я непрерывно изучал руководящие документы по эксплуатации и боевому использованию радиотехнического вооружения корабля, принципы и методику обнаружения целей и ведения планшета обстановки для выработки элементов движения целей. Занимался изучением гидрологии моря и еще сотнями других неотложных дел по кругу обязанностей начальника РТС. Наша БИУС «МВУ-100» была так тщательно отлажена специалистами промышленности, что работала без сбоев и остановов весь период контрольного выхода и боевой службы. В этом деле мне помог мой опыт боевой службы с экипажем Задорина, который предшествовал приемке ПЛ «К-423» от промышленности. Когда я прибыл после боевой службы в Северодвинск, то акт сдачи БИ-УС «МВУ-100» в эксплуатацию был уже составлен, но не подписан. Командир как раз ждал моего возвращения, чтобы произвести приемку вычислительного комплекса. Гена Костин мне доложил, что обе машины работают без сбоев и замечаний. Старший сдатчик тут же включил комплекс и продемонстрировал, как он замечательно работает. Если бы у меня не было опыта боевой эксплуатации, то ничего не оставалось делать, как подписать приемо-сдаточный акт, тем более что любую неисправность тут же устраняли по гарантии те же специалисты сдаточной бригады. По-моему, по такой схеме и происходила приемка БИУС на других подводных лодках, что приводило к постоянному выходу БИУС из строя и поломкам. Внезапные остановки могли происходить как при регламентных работах на базе, так и при боевом использовании во время выходов в море. Получив огромный практический опыт ремонта и эксплуатации вычислительного комплекса в реальных условиях, я «прогнал» вычислительные комплексы проверочными тестами и обнаружил около 50 сбоев, которые не приводили к немедленной остановке вычислительных машин, но несли в себе потенциальные неисправности, которые снижали надежность техники и приводили к непредсказуемым остановам машин в самые ответственные моменты ракетной атаки. После проверки я заявил, что когда все проверочные тесты будут проходить без замечаний, тогда и будет подписан приемо-сдаточный акт. Для устранения моих замечаний специалисты сдаточной бригады больше месяца работали без выходных. Были вызваны дополнительные специалисты с московского завода «Равенство», которые осуществляли сборку и стендовую отладку приборов, но дело продвигалось слабо. Каждый из них «до винтика» знал свой прибор, но слабо представлял работу других приборов, а вот как раз при передаче данных из одного прибора в другой прибор и происходили технические сбои. По их вине задерживалась передача подводной лодки в боевой состав флота. Меня пытались сначала обвинить в предвзятости, но я показывал один из толстых томов технической инструкции по проверке системы, где черным по белому было перечислены эти проверочные тесты и какие ошибки они выявляют в комплексе.

Не добившись успеха в техническом споре, меня пытались подкупить и передать мне аж молочный бидон спирта для личного пользования. Но мне хотелось быть спокойным и уверенным, что моя техника не подведет меня в море и на практических стрельбах, потому от взятки отказался. Дело закончилось тем, что с завода прислали практически новый комплект печатных плат, проверенных на заводских стендах и «методом тыка» стали менять все платы комплекса на новые. Когда все тесты прошли без замечаний, специалисты не поверили сами себе. Видимо по этой причине на выходе в море они так упились, что восемь человек лежали три дня вповалку на голой палубе боевого поста КП-2-Р, мешая мне подойти к средствам громкоговорящей связи «Каштан», а двое от перепоя даже обмочились. Но после такой приемки техника года три ни разу не выходила из строя и не доставляла мне никаких хлопот. Вот и на контрольном выходе, а затем и на первой боевой службе, где я, оставаясь командиром ЭВГ № 1, был дублером начальника РТС, пришлось внести изменения в схему замеры температуры комплекса и вынести сигнализацию о превышении температуры на главный командный пункт корабля (ГКП), на центральный пост радиотехнической службы КП-1-Р у пульта 101 К.

Это позволило мне непрерывно нести вахту на КП-1-Р во вторую смену, два раза по четыре часа, вместо прикомандированного штатного начальника РТС. За 10 минут до начала второй смены я спускался на КП-2-Р, принимал под роспись вахту у Гены Костина, проверял параметры вычислительного комплекса, закрывал и опечатывал пост сейфовой печатью, а сам поднимался на ГКП и четыре часа нес вахту на КП-1-Р как начальник РТС, изредка спускаясь в вычислительный комплекс для проверки его параметров. Сдав вахту на КП-1-Р Виктору Лобко, я шел вниз и сдавал вахту на КП-2-Р Валерию Первунинскому. Главный причина, которая приводит к останову машины, это повышение температуры за счет неустойчивой работы холодильной машины. В море «холодилка» работала очень устойчиво. И это понятно, так как за бортом температура воды в районах патрулирования всегда, и зимой и летом, была около 28 градусов Цельсия. В отсеках подводной лодки работают сотни всевозможных механизмов и электроприборов, которые выделяют при работе не только вредные примеси в воздушную атмосферу отсека, но и достаточно большое количества тепла. Холодильная машина подает в теплообменники отсека холодную воду и вентиляторы, продувая отсечный воздух через теплообменники, охлаждают его до комфортной температуры 18–23 градуса Цельсия. Если холодильная машина сломается, то уже через полчаса температура в отсеках поднимется до 50–60 градусов Цельсия и придется всплывать в позиционное или надводное положение для вентиляции отсеков забортным воздухом. Этого никогда не случалось, и потому риск, что вычислительный комплекс остановится из-за превышения температуры, был минимальным. Но если говорить о корабельном расписании по готовности № 2, то я его, конечно, нарушал, так как одновременно нес вахту на двух пространственно разделенных постах. Командир прекрасно все видел и знал. Он мог бы потребовать от прикомандированного начальника РТС нести корабельные вахты в свою вторую смену, и тогда нарушение корабельных расписаний было бы устранено. Но ни командир корабля Кочетовский И.И., ни я как дублер начальника РТС не хотели этого. Конечно, я лично дал гарантию командиру, что контролирую ситуацию и справлюсь одновременно с двумя вахтами без ущерба для живучести и боеготовности вычислительного комплекса БИУС «МВУ-100».

Комфорт и счастье барачного быта

В барачных домах поселка Сайда моя семья прожила более двух лет. В отличие от продуваемого всеми ветрами жилого городка гарнизона Гаджиево, здесь было удивительно уютно и тихо даже в самые ветреные зимние дни сурового Заполярья. В летние месяцы и в начале осени Сайда превращалась в девственный уголок земного рая. В местной речке Сайде водилась в изобилии форель, а во время нереста осетровых рыб можно было вылавливать прямо голыми руками, безо всяких сетей и приспособлений. Такого количества белых грибов, подосиновиков, черники, брусники и голубики я не встречал больше ни в одном уголке России. Да, с одной стороны, мы жили в этих бараках с удобствами на улице, без школы и поликлиники, с малолетними и даже грудными детьми. Потому что были загнаны в угол военно-политическим руководством гарнизона, которое не удосужилось построить нормальную семейную гостиницу для женатых офицеров и мичманов экипажей атомных подводных лодок. Даже рабочий город Северодвинск имел такую гостиницу, где практически все женатые офицеры нашего экипажа получили прописку и жили со своими семьями в огромной квартире с общей кухней, устроенной по образцу коммунальной квартиры. Жены там делились опытом приготовления пищи и создания домашнего уюта, а женатые офицеры могли общаться в неслужебное время и завязывать истинно дружеские отношения, которые способствовали лучшему исполнению служебных обязанностей. Эту северодвинскую гостиницу мы вспоминали с большой теплотой и ностальгией. К сожалению, руководство гарнизона Гаджиево во главе с адмиралом Неволиным и контр-адмиралом Сидоренко оказалось черствым и бессердечным по отношению к быту молодых женатых офицеров и мичманов экипажей атомных подводных лодок. Я думаю, с их подачи, замполиты уговаривали нас отправить свои семьи к своим родителям или родителям жены и не подвергать их тяготам барачной жизни. Но не только мы сами, но в первую очередь наши жены, по инстинкту сохранения семьи и семейных отношений, до конца оставались с нами при малейшей возможности. В бараках Сайды моя семья прожила примерно до 1974 года. Нам повезло, что моя дочь Ирина, 1968 года рождения, была дошкольницей и практически постоянно проживала у моих родителей. С нами в бараках Сайды дочь не могла проживать потому, что жена постоянно работала «шкипером» в бригаде кораблей консервации, а детского сада в нашем поселке не было. Как бы то ни было, но эти годы жизни в барачных домах Сайды запомнились мне как годы семейного счастья и спокойствия за свое будущее. По службе у меня дела продвигались замечательно. Мой авторитет грамотного начальника РТС рос не только в экипаже, но и в дивизии. Я знал, что рано или поздно, но руководство выделит мне квартиру в жилищном фонде гарнизона, и никак не волновался по этой причине. Конечно, то, что моей семье с шестилетним ребенком выделили крошечную квартиру на пятом, последнем этаже самого поганого дома № 48 в гарнизоне Гаджиево, который называли по меткому народному слову «Бастилией» не только за внешний вид, но и за внутреннее схожесть с теремным казематом, было для меня весьма и весьма неприятно. Командир здесь был ни при чем. Это был политический плевок мне в душу за мою доверчивость, но даже этот плевок никак не поколебал моего отношения к службе. Я просто не мог служить «наполовину» своих возможностей и добросовестно исполнял любое порученное дело. В «Бастилии» кухня была так мала, что даже для ребенка нельзя было поставить третий стул, чтобы совместно и по-людски вечером поужинать в семейном кругу. Много издевок и насмешек отпускали по этому поводу мои сослуживцы и гости. Некоторые специально напрашивались в гости, чтобы посмотреть на убогие условия жизни начальника РТС, дочь которого готовилась пойти в школу. По какой-то скрытой интуиции это меня никак не волновало. Волновало мою жену, но я терпеливо отмалчивался.

Рождение второго ребенка и нормальная служебная квартира

В этой «Бастилии» жена забеременела и 19 января 1975 года родила мне вторую дочь, которую мы назвали Анной. Лифта в доме не было, и начались большие трудности с подъемом и опусканием детской коляски, но я не мог преодолеть свое отвращение к двуличным политработникам и так и не пошел к ним на поклон, чтобы выпрашивать квартиру на втором или первом этаже. Жена сходила втайне от меня, и в конце 1975 года мне предложили переехать в двухкомнатную квартиру на втором этаже только что построенного «адмиральского» дома № 60. Дом оказался очень холодным. Зимой без электронагревателей в нем невозможно было жить. Позже, через два года, обследование дома работниками МИС (Морской инженерной службы) показало, что военные строители, зная, что в этом доме будут жить адмиралы командования гарнизона, забивали трубопроводы и «стояки» водяного отопления метровыми отрезками арматуры, а затем сваривали эти трубы, чтобы «насолить» адмиралам постоянным холодом в их больших пятикомнатных квартирах. Для адмиралов спаривали двух– и трехкомнатные квартиры в одну, но стояки отопления были едины для всех квартир этого дома. Вот мы, остальные жильцы этого злосчастного адмиральского дома и принимали на себя всенародную ненависть военных строителей к члену Военного совета Сидоренко и начальнику гарнизона адмиралу Матушкину. Но каков уровень знаний инженеров МИС, если обнаружили они это злодеяние только через два года! Несмотря на холодные зимы, эта квартира дорога мне тем, что в нее я смог впервые в жизни пригласить в гости и для помощи работающей жене мою мать. Неграмотная крестьянка с помощью моего отца полгода оформляла разрешение на въезд в особую пограничную зону, к которой относился гарнизон Гаджиево. И какую силу материнской любви надо было иметь, чтобы ни разу не побывав даже в Москве, сразу отправиться на край земли Русской, в суровое Заполярье, в сплошную тьму долгой полярной ночи. Благодаря моей матери, не прерывая стажа, жена вышла после декретного отпуска на работу. Так в возрасте 33 лет и после семи лет службы на атомных подводных лодках, являясь несколько лет подряд лучшим начальником РТС в 19-й дивизии, я, наконец, получил возможность пригласить к себе в гости мать. Так как в доме «Бастилии» из-за микроскопических размеров однокомнатной квартиры в ней не нашлось бы места даже для раскладушки матери.

Политика партии и разрушенные семьи

Задним числом и умом понимаешь, что это не было просчетом, а было основой тайной политики КПСС, которая на словах пропагандировала любовь и заботу о человеке, а на деле делала прямо обратное, всячески унижая и оскорбляя достоинство человека и заставляя его выпрашивать элементарные блага, которыми достоин и обязан владеть каждый человек, честно работающий на свою семью и свое государство. Эта политика привела в последующем к развалу многих семей. В нашем экипаже из-за раздельного проживания вскоре развелись семьи молодых офицеров Пшеничникова, Зимогорского и Кулинича. В Северодвинске эти семьи были вполне счастливы и благополучны, но жены этих офицеров были наследственными горожанками и не представляли себе жизни без горячей и холодной воды и без туалета. В бараки они селиться не захотели и года три жили в городах отдельно от своих мужей. Мужья тоже были живыми людьми и, не выдерживая вынужденного одиночества, искали связи на стороне, среди молодого женского контингента гарнизона Гаджиево. Особенно невыносимым было офицерское одиночество, когда наша или другая подлодка становилась на 45 суток в сухой док Полярного. Плавказарма для экипажа там была настолько старой, что представляла собой ржавую развалину. Ни командующий 3-й флотилии адмирал Матушкин, ни ЧВС Сидоренко, ни адмирал Чернавин, на моей памяти, ни разу не приезжали в док города Полярный, чтобы проверить бытовые условия, в которых живут их подчиненные. А вот такие бездомные офицеры, как мой подчиненный Гена Костин, по безысходности были вынуждены ежедневно ночевать в крысятниках ПКЗ. И немудрено, что сильно напивались к вечеру от страха перед ночным кошмаром крысиного нашествия.