Текст книги "Истоки и уроки Великой Победы. Книга II. Уроки Великой Победы"

При наступлении наших мехкорпусов в первой линии, как правило, шли легкие танки, которые немцы без проблем уничтожали из противотанковых ружей, но для уничтожения танков Т-34 немцы устраивали специально засады, включающие противотанковые и мощные зенитные орудия, а также минные поля. В результате первых же боев наши мехкорпуса теряли до 90 % боевого состава.

1489 самолетов (13,86 % всей авиации западных округов) были уничтожены в первый день войны непосредственно на земле, при почти пятикратно меньшем количестве сбитых в бою – 322 самолета. Причем подавляющая часть наших самолетов погибла в первые несколько часов агрессии.

В итоге войска первого Стратегического эшелона мгновенно остались без прикрытия с воздуха.

Уже на четвертый день войны приграничное сражение Западным фронтом было окончательно проиграно, а на рубеже 5–6–х суток немцы взяли Минск и вообще оккупировали едва ли не всю Белоруссию. После того, как рухнул Западный фронт, образовалась громадная брешь в 400 км.

Не на много лучше состояли дела с выполнением Директивы № 3 на Юго – Западном фронте. В тех условиях двое суток для овладения Люблином можно было давать только в сумасшедшем доме. Реально, как мы сейчас знаем, для выполнения этой задачи и трех лет оказалось мало. Многим это понятно было и тогда.

Так, начальник штаба Юго – Западного фронта генерал – лейтенант М. А. Пуркаев, считал, что только для сосредоточения механизированных корпусов потребуется не менее трех – четырех суток. В создавшейся ситуации он предложил на рубеже укрепрайонов, вдоль старой границы, создать прочную оборону и сначала остановить немцев, а только потом перейти в наступление и разгромить их. Такое решение было правильным, однако остановить дурака или самодура, наделенных властью, в армии, как это часто бывает, практически невозможно. Самые «военные» и самые «дисциплинированные» командиры, нередко не имеющие должных знаний и опыта, не способны проявить разумную инициативу, практически всегда соглашаются со старшими начальниками, ссылаясь на «приказ».

В армии приказы всегда были – законом для подчиненных, поэтому они должны были выполнятся всеми военнослужащими «беспрекословно, точно и в срок». За невыполнение приказа неизбежно следовали самые тяжелые наказания, вплоть до расстрела. Все это было бы еще ничего, если бы судьи сами хоть немного понимали толк в военном деле, а то ведь в первые годы войны по этой причине расстреливали часто невиновных. Инициатором жестких наказаний был все тот же Л. З. Мехлис.

Так, кроме дела Павлова, итогом его очередного разбирательства неудачно кончившегося наступления войск Северо – Западного фронта в августе – сентябре 1941 г. стал приказ № 057 от 12 сентября, составленный лично Мехлисом, в котором присутствовали такие строки: «…За проявленную трусость и личный уход и поля боя в тыл, за нарушение воинской дисциплины, выразившееся в прямом невыполнении приказа фронта о выходе на помощь наступающим с запада частям, за непринятие мер для спасения материальной части артиллерии, за потерю воинского облика и двухдневное пьянство в период боев армии генерал – майора артиллерии Гончарова, на основании приказа Ставки ВГК № 270, расстрелять публично перед строем командиров штаба 34–й армии. Приказ был составлен задним числом. Генерал – майор В. С. Гончаров был расстрелян перед строем штабных работников 34–й армии на день раньше, 11 сентября 1941 г.

Такая же участь постигла командующего 34–й армией генерал – майора К. М. Качанова. Военный трибунал признал Качанова виновным в неисполнении полученного им 8 сентября 1941 г. приказа Военного совета фронта о нанесении соединениями армии удара во фланг и тыл наступающему противнику, уничтожении его и выходе на новый рубеж. Бывшего командарма расстреляли 29 сентября 1941 г.

Хотя события, связанные с директивой № 3, на Юго – Западном фронте проходили на два месяца раньше трагедии В. С. Гончарова и К. М. Качанова, однако М. П. Кирпонос был «стреляным воробьем», поэтому его на такой «мякине», как невыполнение приказа, провести было трудно.

Тем более, что тогда высшие начальники Красной Армии, на уровне маршала Тимошенко и генерала армии Жукова, нашпигованные идеями Тухачевского, сочинившие и подписывающие эту дурь – директиву № 3, действовали на самом полном серьезе. Невыполнение приказа на таком уровне – это гарантия в считанные часы стать покойником.

С учетом изложенного командующий Юго – Западным фронтом Кирпонос, в принципе соглашаясь с Пуркаевым, отклонил разумное предложение своего ближайшего помощника. «Приказ есть приказ, и его надо выполнять», – окончательно определил свою позицию генерал – полковник М. П. Кирпонос. Его поддержал член Военного совета корпусной комиссар Н. Н. Вашугин.

Положение усугубилось и тем, что уже к концу этого же дня, 22 июня, в штаб Юго – Западного фронта для оказания помощи Кирпоносу, в деле разгрома противника и овладения города Люблин, прибыл лично один из авторов Директивы № 3 – начальник Генерального штаба генерал армии Г. К. Жуков. Казалось, будучи в центре событий, такой крупный военачальник имел все возможности вникнуть более предметно в ситуацию и отменить Директиву № 3, как невыполнимую. По крайней мере, он мог ее откорректировать, хотя бы в части срока овладения городом Люблин, доложив об этом в Ставку. Однако он и этого не сделал.

Таким образом, Г. К. Жуков совершил тяжелое воинское преступление: он как вышестоящий начальник отдал подчиненным невыполнимый приказ, который войска выполнить были не в силах, гибли сами, а приказ так и остался не выполненным. Конечно, мы далеки от мысли, что Тимошенко и Жуков издали заведомо преступную Директиву № 3, будучи врагами народа. Разумеется, нет. Просто тогда они не ведали, что творили, обнаруживая, повторяемся, полное непонимание природы современной войны. Однако от этого последствия для наших солдат и для нашей страны в целом были не менее ужасные.

Приняв к безусловному исполнению глубоко ошибочный приказ, командующий Юго – Западного фронтом генерал – полковник Кирпонос и его подчиненные, несмотря на все свое старание, принципиально ничего не могли изменить. Поражение было неизбежно, хотя фронт имел, в целом, достаточно сил, чтобы остановить противника. Войска этого фронта насчитывали 32 стрелковые, 16 танковых, 8 моторизованных и 2 кавалерийские дивизии. Однако, разбросанные на больной площади, они не в состоянии были в течение считанных часов сосредоточиться для совместного удара по врагу. Удар под непосредственным руководством начальника Генерального штаба Красной Армии Жукова получился не кулаком, а растопыренными пальцами.

С учетом изложенного в большой спешке Кирпонос вынужден был немедленно нанести по немцам два удара, с севера и юга. Каждый удар силами трех механизированных корпусов (всего около 3700 танков), по флангам наступающей группы немецких армий «Юг» фельдмаршала Рундштедта. Кстати, в распоряжении Рундштедта была только одна, 1–я, танковая группа, насчитывающая всего 799 танков разных типов.

Поэтому всякие утверждения борцов с «культом личности», что Сталин якобы не подготовил страну к войне, поэтому у наших генералов было «мало» танков, не соответствуют действительности.

Ввиду неготовности наших войск к одновременному удару по противнику, выполнение Директивы № 3 вынуждены были разделить по времени на отдельные этапы. Для осуществления первого этапа контрнаступления Жуков и Кирпонос имели три механизированных корпуса южной ударной группировки: 4–й механизированный копус генерал – майора А. А. Власова (того самого: будущего защитника Киева, одного из героев победы над немцами под Москвой, заместителя командующего Волховским фронтом, командующего 2–й ударной армией и, в коечном счете – предателя), 8–й механизированный корпус генерал – лейтенанта Д. И. Рябышева и 15–й механизированный корпус генерал – майора И. И. Карпезо. Из них только 15–й механизированный корпус смог вовремя сосредоточиться для наступления, остальные два – в исходный район атаки необходимо было еще перебросить.

Северную ударную группу наших войск в составе трех механизированных корпусов: 22–го – генерал – майора В. С. Тамручи, 9–го – генерал – майора К. К. Рокоссовского и 19–го – генерал – майора Н. В. Фекленко, – планировалось ввести в сражение позже, после сосредоточения указанных корпусов в районе Владимира – Волынского.

Тем не менее Жуковым и Кирпоносом к концу первого дня войны был издан приказ: уже в 9–00, 23 июня «во взаимодействии с 4–м механизированным корпусом и 3–й кавалерийской дивизией 6–й армии нанести удар в направлении Радзехов – Сокаль и уничтожить танковую группу противника, действующую в направлении Сокаль – Радзехов».

Однако, как говорил наш русский военный гений А. В. Суворов, «гладко было на бумаге, да забыли про овраги». Такими оврагами тогда оказалась все та же военная связь, которой высшие руководители Красной Армии и лично Жуков в предвоенное время явно не уделяли должного внимания.

С потерей связи, отдельные командующие армиями, не получая распоряжений свыше, начали действовать по своему разумению. В результате силы механизированных корпусов ими были разделены на части для решения абсолютно разных задач.

В течение дня 23 июня связь штаба Юго – Западного фронта с подчиненными армиями практически отсутствовала. В этот день успела выдвинуться и приступить к выполнению Директивы № 3 только лишь некоторые части 15–го и 22–го мехкорпусов. Этих сил было явно недостаточно, чтобы остановить 1–ю танковую группу немцев. К исходу 23 июня немецкие танки, одной из ее дивизий, достигли Брестечко.

За это время основные части наших 4–го и 8–го мехкорпусов согласно предписаниям, указанным в так называемых «красных пакетах», двигались в противоположную сторону от намеченного Жуковым и Кирпоносом района сосредоточения. Вечером начальник штаба Юго – Западного фронта Пуркаев доложил вышестоящим начальникам: «С утра 24–го числа участвовать в контрударе смогут только 22–й и 15–й мехкорпуса, да и то не всеми силами (в 22–м корпусе будет задействована лишь одна дивизия). Четвертый корпус задействован на Львовском направлении, 9–й и 19–й подойдут только через двое суток, а стрелковые части – через несколько дней».

Таким образом, по вине высшего командования Красной Армии первые дни войны прошли в изнуряющих маршах мехкорпусов с целью занять исходное положение для удара по противнику сначала в одном направлении, затем – в другом.

Удар по немцам, хотя и не всеми имеющимися в распоряжении силами, все же был предпринят с 25 по 29 июня. Этот удар превратился в крупнейшее танковое сражение начального периода Великой Отечественной войны.

Наступление 1–й танковой группы немцев было задержано до конца июня, однако – слишком высокой ценой. По некоторым источникам, потери наших мехкорпусов за это время составили 2648 танков. Это – результат поспешности, отсутствия единого руководства и слабости противовоздушной обороны.

Из всех корпусов наиболее успешно действовал 9–й мехкорпус К. К. Рокоссовского, но и в нем численность танков к 7 июля сократилась более чем наполовину.

Большое количество танков вышло из строя по техническим причинам и из-за отсутствия горюче – смазочных материалов. Мехкорпуса вступали в сражение после 200–400 километров марша, в ходе которого они несли значительные потери от ударов вражеской авиации, господствовавшей в воздухе.

Отсутствие бесперебойной связи приводило к потере твердого и непрерывного управления войсками, все это приводило к неизбежному запаздыванию приказов и распоряжений, а нередко – к их взаимоисключению. В условиях быстроменяющейся обстановки потеря управления войсками приводила к самым пагубным последствиям для нас, и очень выгодным – для немцев.

Таким образом, не выполнив требования собственной Директивы № 3 и одновременно загубив почти все танковые дивизии Юго – Западного в первые дни войны, «Георгий – Победоносец» Жуков поздно вечером 26 июня благополучно вернулся в Москву к выполнению своих служебных обязанностей начальника Генерального штаба, хотя и с сильно подмоченной репутацией.

Однако И. В. Сталину к тому времени было не выяснения причин срыва задачи по овладению Люблиным, и даже не до разбора «полетов» на Юго – Западном фронте, в том числе не до определения виновников гибели его мехкорпусов.

В это время, как вспоминает Жуков: «В кабинете И. В. Сталина стояли навытяжку нарком С. К. Тимошенко и мой первый заместитель генерал – лейтенант Н. Ф. Ватутин. Оба бледные, осунувшиеся, с покрасневшими от бессонницы глазами. И. В. Сталин был не в лучшем состоянии».

Дело в том, что эти «стратеги», а также направленные Сталиным в помощь командующему Западного фронта генералу Павлову маршалы Шапошников и Кулик не только загубили войска трех советских армий: 3–й, 10–й и 4–й, но и допустили немцев к ближним подступам Минска. Причем без всяких надежд спасения столицы Белоруссии.

На фоне этих неудач, в глазах И. В. Сталина, Жуков казался практически единственным военачальником, на которого еще можно было положиться. И Жуков берет всю полноту власти в Ставке Главного Командования и уже в 10 часов 05 минут, 27 июня лично передает по «Бордо» приказ командованию Западного фронта. Из текста «Воспоминаний и размышлений» Жукова:

«Жуков. Слушайте приказ Ставки Главного Командования.

Ваша задача:

Первое. Срочно разыскать все части, связаться с командирами и объяснить обстановку, положение противника и положение своих частей, особенно детально обрисовать места, куда проскочили передовые мехчасти врага. Указать, где остались наши базы горючего, боеприпасов, продфуража, чтобы с этих баз части снабдили себя всем необходимым для боя.

Второе. Выяснить, каким частям нужно подать горючее и боеприпасы самолетами, чтобы не бросать дорогостоящую технику, особенно тяжелые танки и тяжелую артиллерию.

Третье. Оставшиеся войска выводить в трех направлениях…

Четвертое. Иметь в виду, что первый механизированный эшелон противника очень далеко оторвался от своей пехоты, в этом сейчас слабость противника, как оторвавшегося эшелона, так и самой пехоты, двигающейся без танков. Если только подчиненные вам командиры смогут взять в руки части, особенно танковые, можно нанести уничтожающий удар и для разгрома первого эшелона, и для разгрома пехоты, двигающейся без танков. Если удастся, организуйте сначала мощный удар по тылу первого эшелона противника, двигающегося на Минск и Бобруйск, после чего можно с успехом повернуться против пехоты.

Такое смелое действие принесло бы славу войскам Западного округа. Особенно большой успех получиться, если сумеете организовать ночное нападение на мехчасти…».

Как видно из вышеизложенного, Жуков в этот драматический момент думал не о спасении нашей армии и страны, а – о славе. Казалось, он только на днях опростоволосился со своей Директивой № 3 и должен быть более осторожен с концепцией немедленного «контрблицкрига». Однако, даже накануне падения Минска, в условиях полной потери управления войсками, когда нашему командованию неизвестно было положение не то что войск противника, но и собственных войск, в том числе местонахождение Маршала Советского Союза Кулика, прибывшего коренным образом изменить положение и спасти Минск, Жуков настаивает не на обороне, а на организации «мощного удара по тылу первого эшелона противника». По его, Жукова, приказу оставшиеся еще целыми танки шли на запад без разведки, без должного количества боеприпасов и топлива на скорую свою погибель.

Таким образом, нам становится понятным, куда делись 14 200 танков, находившихся в нашей действующей армии в самом начале войны. Почему мы в 1941 г. отступали до Москвы, угробив почти всю кадровую армию.

Обладавшая кратным превосходством над противником в танках и авиации, и простым превосходством в артиллерии, громадная сухопутная группировка советских войск в западных приграничных округах была разгромлена немцами по всем правилам военной науки.

И. Ф. Стаднюк писал, что «с началом войны, когда события стали складываться стремительно и в чудовищном несоответствии с тем, как они предполагались в плане прикрытия, когда все преимущества расположения наших армий, имевших задачу в случае агрессии навалиться на врага могучими контрударами, перестали быть преимуществами…». Белостокский и Львовский выступы автоматически превратились в братские могилы. Советские армии оказались не в состоянии не только наступать, но и грамотно, по всем правилам военного искусства, отступить.

Красная Армия несла огромные потери, особенно много наших солдат попало в плен. Как уже было сказано, в течение первых шести с небольшим месяцев войны количество попавших в плен, а также «пропавших без вести», составило 2 335 000 человек. За этот же период погибло, включая и умерших от ран в госпиталях, 556 000 чел., то есть на одного погибшего – четыре попавших в плен, вместе с «без вести пропавшими».

Если сравнить эту же ситуацию с данными, например, 1943 г., когда в Красной Армии соотношение погибших и попавших в плен составляло 5:1, то поневоле может сложиться впечатление, что в 1941 г. была не столько война, сколько массовая капитуляция наших войск.

Случилась немыслимо жуткая трагедия, когда защищая свою Родину, армия на 80 % оказывается в плену (без вести пропадает), а ее остатки под ударами врага откатываются под стены своей столицы!

Простые солдаты и офицеры ощущали какую-то неведомую, непонятную им, нередко фантастическую несуразность действий командиров. Это было характерно для всех трех основных наших фронтов: Северо – Западного, Западного и Юго – Западного, командующие которых соответственно Кузнецов, Павлов и Кирпонос, руководствуясь предписаниями и указаниями Тимошенко и Жукова, буквально губили вверенные им войска, едва ли не как дрова, «сжигая» их по частям, в неравных боях, в искусственно созданных гитлеровскими генералами котлах.

Командиры же частей, выполняя приказы вышестоящего начальства, также задавались тем же вопросом: отдает ли вышестоящее командование хотя бы себе отчет в том, что они делают. Или все их приказы и директивы только для того, чтобы обезопасить себя от прокурора формально строгим исполнением документов, хотя эти документы уже явно противоречили суровой правде войны.

Таким образом, война, вопреки ожиданиям наших высших военачальников, началась сразу с наступательных действий всех сухопутных и воздушных сил Германии. По Жукову, выходит, что никто в нашем Генеральном штабе подобного начала войны, в форме внезапного нападения всеми силами агрессора, не ожидал…

Планов отражения вторжения противника, проще говоря – планов обороны, никто толком не разрабатывал. Непосредственно накануне агрессии, оказалось, что даже у стрелковых дивизий первого стратегического эшелона, обязанных принять на себя первый удар вермахта, не оказалось планов обороны отведенных им полос. Для всех частей этого стратегического эшелона сущность тактического маневра сводилась лишь к тому, чтобы как можно быстрее собраться и выйти к границе; как в самом ближайшем времени оказалось, – на свою погибель.

И это притом, что Гитлер ещё далеко до 22 июня 1941 г. уже неоднократно демонстрировал всему миру, начиная с 1 сентября 1939 г., именно такую форму внезапных наступательных действий на зазевавшихся противников. Уже тогда необходимо было делать соответствующие выводы. Однако они не были сделаны.

Наша военная разведка, ГРУ, заблаговременно сообщала высшему военному руководству страны причины ошеломительных успехов немцев в войне против Польши и Франции. В докладе ГРУ особое внимание обращалось на принципиально новые тактические приемы и стратегические решения гитлеровских генералов. Исторические документы сохранили презрительное игнорирование стратегического опыта вермахта со стороны высшего руководства наркомата обороны и Генерального штаба.

«Ничего нового в стратегическом опыте вермахта нет», – начертал свое заключение на докладе ГРУ нарком обороны СССР Тимошенко С. К. То есть, наш нарком обороны ничего нового в опыте стратегического творчества немцев не узрел, а вот когда этот самый опыт в полной мере обрушился лично на него; когда он на себе испытал всю мощь немецкой армии, то сразу же стал проситься у Сталина в отставку, будучи, по сути, самым высокопоставленным военачальником страны, кому И. В. Сталин доверил руководить защитой нашего Отечества от немецко – фашистских захватчиков.

Примерно в том же духе отреагировал на упомянутый документ начальник Генерального штаба Жуков, наложив на неё «бессмертную» резолюцию: «Мне это не нужно»!?

Результатом их личной недальновидности и навязанного ими безграмотного сценария вступления нашей страны в войну, в основу которого было положена идея Тухачевского, учинить немцам немедленный встречно – лобовой контрблицкриг, – стало сокрушительные поражения Западного, Юго – Западного и Северо – Западного фронтов, гибель и пленение миллионов наших солдат уже в первые дни войны.

Позже, поняв свои ошибки, Жуков, один из главных сторонников контрблицкрига, писал:

«Прежде всего, я думаю, справедливо будет сказать, что многие из тогдашних руководящих работников наркомата обороны и Генштаба слишком канонизировали опыт Первой мировой войны.

Большинство командного состава оперативно – стратегического звена, в том числе и руководство Генерального штаба, теоретически понимало изменения, происшедшие в способах ведения Второй мировой войны.

Однако на деле они готовились вести войну по старой схеме, ошибочно считая, что большая война начнется, как и прежде, с приграничных сражений, а затем уже только вступят в дело приграничные силы противника».

Однако, как известно, одна беда не приходит. Ошибка нашего Генерального штаба, наряду с реализацией в самом начале войны концепции «немедленного встречно – лобового контрнаступления (блицкрига)», была усугублена еще требованием так называемой «жесткой обороны».

Тогда из возможных вариантов боевых действий наш Генштаб, под руководством Жукова, выбрал – самый неудачный. Принцип «жесткой обороны» в тех условиях был самый бессмысленный, самый жестокий, потому что при всей святости задач обороны страны, такая оборона не оставила нашим приграничным войскам никакого шанса на выживание, хотя бы ради продолжения борьбы с вторгшимся врагом. Ведь у регулярной армии главная задача состояла в обороне всей страны, а не только границы. Жесткая оборона может быть использована, когда отступать некуда, или другого выхода нет, как, например, при обороне Москвы.

Но в самом начале войны были возможными и другие варианты обороны:

– маневренная оборона – когда, например, войска отходят перед противником в целях организации внезапной контратаки (контрудара) во фланги наседающего врага, в результате чего подрубается горловина котла, и он «захлопывается», после чего следует уничтожение попавшего в окружение противника. Пример: Сталинградская битва;

– гибкая оборона – когда, ввиду явной угрозы своим флангам, войска отходят на более выгодную позицию, на рубежах которой организовывают более прочную оборону, либо сосредотачиваются для контрудара. Пример: Курская битва;

– активная оборона – главный метод прочного прикрытия наших границ в период сосредоточения собственных войск, суть такой обороны в сочетании маневренной и гибкой обороны.

Если бы наш Генеральный штаб, вместо жесткой обороны, принял активную оборону, то у немецких генералов успехи в начальный период Великой Отечественной войны были бы значительно скромнее, а наши потери – значительно меньшими.

При активной обороне возможно было хотя бы относительно организованное отступление наших приграничных войск, которые, в дальнейшем, могли быть использованы совместно с «глубинными» дивизиями первого стратегического эшелона, а также с дивизиями второго стратегического эшелона, а это позволило бы значительно усилить нашу систему обороны, в том числе увеличить ее глубину эшелонирования, а также линейную плотность наших войск.

Исполнение Директивы № 3 Генерального штаба и принятие принципа «жесткой обороны» кончилось для наших войск катастрофой.

В результате сложилась ситуация, при которой немецкие войска имели возможность наносить поражения нашим войскам по частям: сначала всеми силами обрушиться на немногочисленные соединения и части, расположенные вдоль границы; затем преодолеть сопротивление главных сил прикрытия приграничных округов и, прорвавшись на оперативную глубину, уничтожить войска следующих эшелонов и резервов наших западных округов (фронтов). В этом состояла роковая ошибка Генштаба.

Крупный просчет в создании исходной группировки войск состоял в несоблюдении одного из основных принципов военного искусства – решительного сосредоточения (массирования) сил и средств на избранных направлениях. Это обнаружилось сразу же в первых сражениях. Вторые эшелоны (резервы) предназначенные для нанесения контрударов и для усиления приграничных войск, во многих случаях выдвигались раздроблено (по частям), с запозданием и использовались для «затыкания дыр».

Раздробленность исходной группировки войск приграничных округов была обусловлена, конечно, не политикой, а военным искусством. Оказывается, наши «стратеги» ожидали вначале войны – малой, в виде приграничных сражений; а только затем – большой.

Вторая мировая война даже в теории становилась особо маневренной и мобильной. Немцы именно потому и взяли на вооружение стратегию блицкрига, что, во – первых, это – молниеносный прорыв обороны противника на всю ее глубину, в целях захвата и оккупации территории намеченной жертвы, всеми своими заранее отмобилизованными, сосредоточенными и развернутыми к нападению силами. Во – вторых, потому, что, по тогдашним представлениям гитлеровских стратегов, это был единственный шанс для Германии избежать крайне опасной для нее, сильно ограниченной ресурсами, войны на истощение. В Германии не забыли уроков поражения Первой мировой войны.

Кстати, трагизм начального этапа войны мог повториться во время Курской битвы. Накануне этой битвы стало известно о новых немецких танках «Тигр», «Пантера» и самоходных орудиях «Фердинанд» с броней до 220 мм.

Обстановка была критическая: нашим войскам нечем было пробивать такую броню немцев. Но и на этот раз И. В. Сталин спас своих полководцев, срочно и в абсолютной тайне развернув массовое производство малых ПТАБов (противотанковых авиабомб) весом в 2,5 кг, но с резко усиленным боевым так называемым кумулятивным зарядом. Эти бомбы легко прожигали весь этот немецкий «зверинец» сверху, где броня у них была тонкой. Наши штурмовики ИЛ-2 буквально усеивали поля сражений ПТАБами. Если бы не этот, изящный в своей мудрой простоте ход Сталина, то неизвестно, чем бы закончилась та же Курская битва, да и Великая Отечественная война в целом.

Тогда только чрезвычайными мерами руководства страны, самоотверженными усилиями народа и героическими действиями наших солдат и офицеров наступление врага удалось остановить, а затем разгромить его.

Таким образом, очевидно, что все, выше рассмотренные причины неудач Красной Армии: «внезапность нападения врага», «просчеты в оценке времени нападения на нашу страну», «запоздалое приведение в полную готовность наших войск перед войной» – это следствия непонимания нашими высшими военачальниками масштабов грозящей стране катастрофы, результат крупных ошибок при подготовке Красной Армии к войне.

А в целом, исследование причин крупных поражений нашей страны в Великой Отечественной войне приводит к выводу, что главная (замыкающая) причина величайшей трагедии советского народа состояла в слабой профессиональной подготовке военных кадров, особенно их высшего звена.

В многочисленных военных мемуаров наши маршалы и генералы свои поражения в прошлой войне объясняют тем, что у них было «мало» танков, самолетов и солдат. Однако многие из них понимали, что раньше или позже закрытые тогда еще архивные данные о количестве военной техники будут известны всем, поэтому после смерти Сталина практически все они, за редким исключением, превратились в активных борцов с «культом личности». Мол, Верховный Главнокомандующий «очень плохо разбирался в оперативно – тактических вопросах», поэтому он и является виновником всех наших поражений и огромных жертв советского народа.

Из приказов И. В. Сталина, в том числе № 325 от 16 октября 1942 г. неопровержимо следует, что все это – гнусная ложь. Все несчастья советских людей в огромной степени было следствием того, что наши маршалы и генералы не умели воевать, а ни кто иной, как Сталин, их учил. Подобных приказов он издавал сотни. И, слава Богу, к концу 1942 г. И. В. Сталин кое – чему их все-таки научил. Из «Воспоминаний и размышлений» Жукова:

«… наши высшие командные кадры за первый период войны многому научились, многое переосмыслили и, пройдя тяжелую школу борьбы с сильным врагом, стали мастерами оперативного и тактического искусства. Командно – политический состав и воины Красной Армии на опыте многочисленных ожесточенных схваток с вражескими войсками закалились и в полной мере освоили способы и методы боевых действий в любой обстановке».

Здесь личная «скромность» Жукова не позволила упомянуть себя в числе «наших высших кадров», которые к концу 1942 г. многому научились, хотя это действительно было так. Не случайно, 27 августа 1942 г. И. В. Сталин оказал Жукову исключительно высокое доверие, назначив его своим первым заместителем, как наркома обороны, и заместителем (единствненным) Верховного Главнокомандующего. Со временем он стал хорошим военачальником. Только благодаря И. В. Сталину Жуков стал Маршалом Советского Союза и трижды Героем Советского Союза. Парадный китель Георгия Константиновича украшали почти 70 орденов и медалей.

Однако личные морально – политические качества не позволили Жукову оправдать высокое доверие нашего вождя. И. В. Сталин в интересах дела Жукову многое прощал из того, что, в принципе, прощать было нельзя, несмотря на многочисленные клятвы в «искренние раскаяния» «Георгия – Победоносца».

Военачальников, которые медленно усваивали передовую военную науку того времени, И. В. Сталин понижал в должности, а нередко и в звании, не зависимо от прежних заслуг, как, например, маршала Кулика. И, наоборот, тех, кто быстро осваивал передовую теорию и практику современной войны, он выдвигал на самые высокие и ответственные должности, как того же Жукова, Рокоссовского, Черняховского, Голованова и многих других.

Благодаря системным мероприятиям, включающим и кадровую политику, И. В. Сталину удалось к концу осени 1942 г. существенно изменить положение на советско – германском фронте. По крайней мере, советские военачальники, хотя и не стали к этому времени «гинденбургами», однако перестали допускать грубые ошибки при ведении боевых действий, а у гитлеровцев, наоборот, появились крупные проблемы, они стали терять иллюзии насчет быстрой и легкой победы.